Феникс

"Если ты не чувствуешь огонь — ты уже пепел"

— Книга Феникса, утерянное издание.

Иногда кажется, что всё плохое случается не из-за ошибок, а из-за секунд. Одной короткой секунды, в которой ты оглянулась, замешкалась, поверила, что всё под контролем. А потом — тишина. Абсолютная, вязкая, глухая. Именно в такой тишине меня и схватили.

Что я почувствовала? Укол. Не боль. Просто что-то холодное, обжигающее. Металлический запах на коже. А потом — чужие руки, тьма, и как будто земля ушла из-под ног. Мозг захлебнулся в темноте, дыхание застыло, и я будто покинула собственное тело. Все кричит внутри, но я не могу издать ни звука. Не могу даже пошевелиться. Всё тело сковано, разум — мутнеет. Только последнее, что слышу — вкрадчивый голос за спиной:

— Спи, феникс. Пока ещё можешь.

Пробуждение было возвращением из ледяной бездны. Оно началось не со вздрагивания, а с ощущения. Холод. Пронизывающий, костный, исходивший от сырых каменных плит под спиной. Он просачивался сквозь тонкую ткань одежды, цеплялся за кожу стальными когтями. Затем – тупая, разлитая боль. Она жила в мышцах, будто их долго выкручивали, и в запястьях, сдавленных холодным, неумолимым металлом. Цепи. Их звенья впивались в кожу при малейшей попытке пошевелиться, оставляя липкие следы крови на ржавчине. Воздух был спертым, пропитанным запахом плесени, старой пыли, затхлой воды и... чего-то еще. Чужой боли. Отчаяния, впитавшегося в эти стены за годы.

Я открыла глаза, но мир плыл. Расплывчатые тени танцевали в полумраке, подчеркнутом тусклым светом одинокого факела где-то за пределами решетки. Камера была маленькой, каменный мешок без окон. Стены, покрытые мшистым налетом и подтеками влаги, казалось, сжимались, дышали сыростью. Где-то капала вода – размеренно, неумолимо, отсчитывая неизвестные промежутки времени. Капли падали в лужу с тихим, зловещим плюх. Это был единственный звук, нарушающий гнетущее молчание.

Потом силуэт. Он материализовался из теней перед решеткой, высокий, прямой, облаченный в темные, дорогие, но неброские одежды. Ким Намджун. Не просто правая рука короля – его тень, его кинжал, его воплощенная жестокость, прикрытая холодной вежливостью. Его лицо было бледным, почти бесстрастным холстом, на котором лишь глаза горели странным, иссушающим интеллектом. Он наблюдал за моим пробуждением, как ученый наблюдает за редким, опасным насекомым в банке.

Правая рука Чон Чонгука. И если сам Король был льдом, то этот — кислотой.

— Ты проснулась, — его голос был мягким, почти ласковым, но в этой ласке сквозила ледяная пустота. Он отпер решетку и вошел в камеру. Шаги его были бесшумны, как у кошки. — Надеюсь, отдых был... восстанавливающим? Хотя, — он окинул Дженни взглядом, полным холодного любопытства, — судя по виду, не слишком. Но это поправимо.

Он подошел ближе. От него пахло дорогим мылом, пергаментом и чем-то металлическим, острым – магией сдерживания, подавления. Я попыталась отползти, но цепи звонко дернули, впиваясь глубже в запястья. Боль пронзила предплечья, вырвав сдавленный стон.

— Я... ничего тебе не скажу, — прошептала Дженни, голос был хриплым, чужим, как будто горло натерто пеплом.

Намджун тихо рассмеялся. Звук был сухим, безрадостным, как шелест мертвых листьев. Он не спешил. Его спокойствие было страшнее крика. Он знал цену времени и страху. И умел их использовать.

— Милая птичка, — он наклонился, его пальцы с тонкими, ухоженными ногтями скользнули по ее шее: прикосновение было почти нежным, но в нем читалась угроза разлома — Говорить? Кто просит тебя говорить? Твоя кровь, твой огонь, сама твоя суть скажут за тебя куда больше, чем любые слова. Нам нужно лишь... высвободить это. Направить в нужное русло. На благо Астры. На благо нового порядка.

Его слова висели в сыром воздухе, как ядовитый туман. "Благо Астры". Как будто резня в деревне, смерть Джиен, охота на нас – это и было "благо". Я чувствовала, как внутри, сквозь оцепенение и боль, начинает разгораться знакомая ярость. Тлеющая искра. Но стоило ей вспыхнуть, как холодное, чуждое присутствие – магия Намджуна? Чары камеры? – накрыло ее, как мокрое одеяло. Искра захлебнулась, оставив после себя лишь головную боль, давящую на виски, и чувство глубочайшей беспомощности. Я не могла даже разозлиться по-настоящему. Они вырывали у меня даже это.

Кольцо.

Его взгляд упал на мою руку. На тускло мерцающий опал в простой оправе. Подарок Джиен. Частица дома. Частица её.

— Сентиментальный хлам, – произнёс он без эмоций. Рука метнулась вперёд быстрее, чем она успела среагировать. Холодные пальцы сжали ее запястье – больно! – и сорвали кольцо. – Память о лживой старухе? Не нужна.

Он сжал кольцо в кулаке. Не просто физически. По его руке пробежали чёрные прожилки магии. Воздух затрещал. Опал – мой опал! – вспыхнул на миг короткой, прощальной искрой... и рассыпался. Рассыпался в мелкий, холодный пепел, просочившийся сквозь его пальцы на грязный камень пола.
Боль. Острая, не физическая. Как будто убили Джиен снова. Слезы хлынули сами. Кусочек прошлого, любви, дома – стёрт. Навсегда.

"ДЖЕННИ!"

Где-то в лабиринте каменных гробниц, за десятками поворотов и опускных решеток, крик вонзился в мою немоту. Как раскаленная игла. Тэхен. Его голос, искаженный яростью и ужасом, был оглушительным даже сквозь толщу камня. Он рвал тишину катакомб, как коготь.

Он здесь. Мысль пронеслась, чистая и ясная, сквозь туман подавления. Он ищет меня.

И в ответ на этот крик, на эту безумную, отчаянную надежду, амулет на моем запястье– дрогнул. Не физически. Это была волна тепла, слабая, но упорная. Она пульсировала в такт моему едва живому сердцу, напоминая о другой пульсации – о лунном амулете на руке Тэхена. О связи, которую не могли разорвать ни цепи, ни магия, ни расстояние. Это тепло стало точкой опоры в море ледяного отчаяния. Я вцепилась в него мысленно, как утопающий в соломинку. Я здесь. Я жива. Иди ко мне.

Тэхен не видел дороги. Он видел ее. Ее страх, ее боль, ее едва теплящуюся искру жизни – все это передавалось по невидимой нити, связывающей их амулеты, и жгло его изнутри яснее любого факела. Его лунный амулет, обычно излучавший мягкий, целебный свет, теперь пылал на запястье, как крошечное, неистовое солнце. Он был компасом в каменном аду. Его вело не зрение, а чувство – жгучее, неумолимое, смесь любви, ярости и животного инстинкта защиты.

Стражи появились из теней, как призраки. Молчаливые, закованные в черный металл, с глазами, лишенными всякого человеческого отблеска. "Тени Короля". Живое оружие. Они двигались синхронно, клинки – длинные, узкие, отравленные синевой – уже были наизготовку.

Тэхен не остановился. Не закричал предупреждения. Он ворвался в их строй. Его меч, подхваченный в одной из схваток в катакомбах, стал продолжением его ярости. Он не фехтовал. Он рубил. Каждый взмах – отчаянный, размашистый, продиктованный слепой необходимостью проложить путь. Он принимал удары на себя – отбивая главную угрозу, подставляя плечо под удар сбоку, лишь бы не замедлить шаг. Пластина на его наплечнике треснула под тяжелым ударом алебарды, оставив синяк, который тут же начал распухать. Отравленный клинок одного из стражей скользнул по ребрам, оставив жгучую полосу – яд тут же попытался пустить щупальца холода по венам, но солнечный амулет вспыхнул ярче, сжигая отраву, исцеляя плоть с шипящим звуком, как раскаленное железо в воде. Но это стоило сил. Дорого. Его дыхание стало хриплым, лицо покрылось потом и брызгами чужой крови. Он был одним против многих, и его магия исцеления работала на пределе, едва успевая латать новые раны. Но он шел. Потому что чувствовал – она рядом. Ее тихий, испуганный зов в его крови слабел.

Потому что, когда любовь становится яростью — она сжигает.

Где-то в другом ответвлении катакомб, в зале древних, обвалившихся механизмов, Чимин преградил путь Розэ. Воздух между ними вибрировал от ненависти и горького разочарования. Никаких слов. Никаких обвинений. Все было сказано на мосту у "Черного Кота". Теперь был только счет.

Розэ двигалась с убийственной грацией, ее темная магия воздуха сгущалась вокруг нее, как ядовитый туман. Чимин был быстр, как тень, уворачиваясь от сгустков черной энергии, которые оставляли в камне дымящиеся воронки. Его собственный дар – меч – казался неуместным здесь, под землей, против агрессивной тьмы. Но он использовал все. Он дрался не на победу. Он дрался на время. Чтобы отвлечь. Чтобы дать Тэхену шанс.

И он заплатил за это. Когда сгусток чистой воздушной тьмы, выпущенный Розэ с криком ярости, все же настиг его, отбросив к груде камней. Удар пришелся в грудь. Воздух вырвался из его легких с хрипом. Боль была ослепительной, ледяной. Он почувствовал, как трещит ребро, как тьма пытается проникнуть внутрь, заморозить сердце. Он увидел, как Розэ подходит, ее лицо искажено торжеством и какой-то странной, почти жалостливой усталостью. Перед тем как сознание поглотила тьма, он успел увидеть, как амулет на ее запястье – подделка, инструмент слежки – треснул и погас от обратной волны его падения. Маленькая победа. Последняя жертва.

Эхо этого удара, этого падения, докатилось и до моей камеры. Не звук. Ощущение. Как будто оборвалась струна в хоре мира. Резкая, пронзительная боль в груди, не моя, но наша – связующая нить между нами тремя на миг натянулась до предела и дрогнула. Я вскрикнула, не в силах сдержаться. Слезы хлынули сами собой. Чимин!

Намджун, наблюдавший за моей реакцией, едва заметно улыбнулся. Холодной, понимающей улыбкой.

— Жалко? — спросил он мягко. — Союзники... такое хрупкое понятие. Особенно под давлением. Ваш друг... он сделал свой выбор. Как и предательница. Как сделаете вы. Рано или поздно.

Связь, спавшая под слоем боли, дрогнула. Солнце отзывалось на Луну. Его гнев приближался, как буря. Я не слышала шагов. Я чувствовала огонь.

Магия в стенах задрожала. Камень — треснул. Воздух — вспыхнул.

Дверь камеры с грохотом распахнулась, оторвавшись от петлей. В проеме, залитый колеблющимся светом факелов снаружи, стоял он. Тэхен. Вид его был ужасен. Одежда изорвана и пропитана кровью – чужой и своей. На лице – ссадины, синяк под одним глазом, губа рассечена. Дыхание хриплое, прерывистое. Он держался на ногах лишь силой ярости и отчаяния. Но в его глазах, в этих медовых, аметистовых теперь глазах, горел нечеловеческий свет. Ярость? Да. Но больше – безумная, всепоглощающая радость от того, что он нашел меня. Живую.

Намджун, до сих пор невозмутимый, резко развернулся. Его рука метнулась к кинжалу у пояса. Но он опоздал.

Тэхен не кричал. Не произносил грозных речей. Он просто двинулся. Стремительно, как выпущенная тетивой стрела. Его меч, залитый кровью, описал короткую, смертоносную дугу. Намджун отпрыгнул с невероятной ловкостью, клинок лишь сорвал воротник его дорогого камзола. Но этого мгновения хватило. Тэхен был уже рядом со мной. Его пальцы, сильные, окровавленные, дрожащие от адреналина, схватили цепи на моих запястьях. Лунный амулет на его руке вспыхнул ослепительно белым светом. Металл звеньев раскалился докрасна и... поплыл. С шипением и запахом гари. Он не стал возиться с замками – он расплавил оковы.

Намджун повернулся к нему с холодной усмешкой . Его глаза были пустыми, как зимнее небо перед бурей, а губы изогнулись в безжалостной, ледяной ухмылке, будто он заранее знал исход этой встречи.

— Ты вовремя. Хотел увидеть, как она гаснет?

В его голосе не было ни страха, ни сомнения — только ядовитая насмешка, будто сама смерть стояла у него за плечом. Он говорил медленно, растягивая слова, словно наслаждаясь каждым мгновением боли, которую мог причинить.

Ответа не было. Тэхен не нуждался в словах — его взгляд был полон ярости и решимости, в нём пылал тот самый огонь, который невозможно потушить.

Вместо слов — удар.

Вся сила Тэхена, накопленная за долгие часы отчаяния и страха за меня, вырвалась наружу. Поток магии, ослепительно яркий, как солнечный взрыв, взметнулся вверх и с грохотом ударил Намджуна в грудь. Воздух задрожал, каменные стены пошли трещинами, а пол под ногами затрещал, будто не выдерживая накала схватки. Намджун, не моргнув, отразил атаку — его заклинание было столь же мощным, тёмным, как сама бездна. Магические волны столкнулись, закручиваясь в сверкающие вихри, и пространство между ними вспыхнуло ослепительным светом.

Началась схватка, которую я запомню даже после смерти. Магия вспыхивала и гасла, сливаясь в неистовые потоки света и тени. Каждый взмах руки, каждый жест — словно удар молнии, разрывающий небо. Клинки, сотканные из чистого света, пересекались с тенями, что извивались, как змеи, пытаясь оплести и задушить. Камень под ногами плавился, превращаясь в бурлящие потоки лавы, а стены рушились, осыпаясь обломками и пылью. Воздух был густым от магии, каждый вдох отдавался болью в груди.

И Тэхен не щадил.

Он разрывал. Он истреблял. Его движения были быстрыми, резкими, в них не осталось ни капли сомнения или жалости. В его глазах пылал огонь, который не знал пощады. Когда один из стражей попытался вмешаться, Тэхен схватил его за голову и с такой яростью сжал пальцы, что череп хрустнул, словно скорлупа, а тело безжизненно обмякло. Второму он вырвал сердце, даже не замедлив шаг — его ладонь прошла сквозь грудную клетку, как нож сквозь масло, и кровь алыми каплями забрызгала пол. Третьего стража он поднял в воздух одним взглядом, и тот вспыхнул, сгорая дотла, не успев даже закричать. Магия Тэхена больше не подчинялась формулам и словам — она стала его сущностью, его инстинктом, самой болью и любовью, доведённой до безумия.

Его лицо было искажено гневом и отчаянием, но в каждом движении чувствовалась неукротимая сила. Он не сражался — он мстил за всё, что у нас отняли, за каждую слезу, за каждый крик, за каждую каплю крови.

И вот — он стоял перед Намджуном.

В руке у Тэхена вспыхнул меч, сотканный из чистейшего света. Его лезвие сияло так ярко, что казалось, оно способно рассечь саму тьму. В этот момент всё вокруг замерло: пыль повисла в воздухе, камни перестали падать, даже дыхание затаилось.

Удар был быстрым, точным, безжалостным. Лезвие меча рассекло воздух, и в следующее мгновение шея Намджуна треснула с хрустом, эхом отразившись от разрушенных стен. Кровь брызнула на камень, оставляя алые пятна, а голова Намджуна почти отлетела, держась только на тонкой связке мышц и кожи. Его глаза остались открытыми — в них застыл холод удивления и ужаса.

Я подумала: «Вот и всё. Он мёртв.»

Но в этот момент что-то изменилось. Тело Намджуна дрогнуло, искажённое тенью, и вдруг начало растворяться, словно было лишь иллюзией. Кровь исчезла, рана затянулась, а сам Намджун рассыпался в воздухе, оставив после себя только ледяной холод и ощущение недосказанности. Его смех, тихий и едва уловимый, ещё долго звучал в голове, как эхо кошмара. И только голос остался, как плесень в воздухе:

— Слишком поздно, дети света. Вас уже ждут... другие.

Тэхен стоял посреди разрушенного зала, тяжело дыша, сжимая в руке меч, который уже начинал гаснуть. Его плечи дрожали от напряжения, а глаза были полны боли и усталости. Он победил — но победа эта оставила в нём рану, которую не залечит ни время, ни магия.

Боль от освобождения, прилива крови к онемевшим рукам, заставила меня вскрикнуть. Тэхен не сказал ни слова. Он просто схватил меня, подхватил на руки, прижал к своей груди так крепко, что у меня перехватило дыхание. Я почувствовала горячую липкость его крови на своей коже, бешеный стук его сердца, его тяжелое, прерывистое дыхание у самого уха. Его амулет пылал, как кузнечный горн. Мой же — отозвался глухим, теплым пульсом. Два сердца. Две половинки. Соединившиеся в огне и боли.

Бег по катакомбам превратился в кошмарный, размытый кадр: всё вокруг сливалось в серо-черные полосы, каменные стены мелькали, будто тени, а грохот наших шагов и хриплое дыхание Тэхена сливались в оглушающий гул. Его сердце билось прямо у моего уха — быстро, отчаянно, словно отбивая ритм нашей спасительной гонки. Я видела, как в боковых проходах вспыхивают и исчезают языки факелов, слышала крики погони, которые, отражаясь эхом, казались голосами самой катакомбы. Тэхен мчался, не разбирая дороги, повинуясь лишь инстинкту и слабому, но нерушимому чувству связи, что указывало путь наружу. Он спотыкался на неровностях, его шаги становились всё тяжелее, но руки, державшие меня, не дрогнули ни на миг. Я была его грузом, его слабостью — и одновременно единственной причиной, заставлявшей его ноги двигаться дальше, несмотря на усталость и страх.

Я пыталась что-то говорить, шептать слова поддержки, но в горле стоял ком. Сил не было — слабость после плена, подавления магии, после эмоционального удара от Чимина навалилась неподъемной тяжестью. Тело было ватным, мысли — мутными, но я прижималась к его шее, чувствуя солёный вкус его пота и крови, вдыхая этот запах — смесь крови, пыли, металла и чего-то неуловимо родного, тэхеновского. Это был мой единственный якорь в бушующем море ужаса.

Внезапно, перед последним поворотом, Тэхен споткнулся, тяжело прислонился к стене, переводя дух. В нише у стены стоял обгоревший стол — остов бывшей канцелярии Намджуна. Случайный удар ноги выбил потайную панель в столешнице. Внутри оказался не документ, а пыльный, старый свиток пергамента. Тэхен поднял его одной рукой, не выпуская меня из другой, и развернул прямо на весу.

На пергаменте была карта Астры — но не обычная. На ней были отмечены знакомые города и леса, но огромная область на Севере, за горами, зияла пустотой. Ни названий, ни рек, ни дорог — только белое пятно, очерченное зловещими, угловатыми знаками, похожими на запрещающие руны. А в самом центре пятна — едва заметный, выцветший символ феникса, который в свете амулета Тэхена пульсировал слабым, тревожным светом.

— Отшиб... — прошептала Дженни, с трудом осознавая. — Тот самый... Его нет на картах. Его... стерли.

Тэхен тупо смотрел на пергамент, на пустоту, на символ. Потом резко свернул карту, сунул её за пазуху, и в голосе его прозвучала решимость, смешанная с усталостью:

— Значит, туда. — Голос хриплый, но твёрдый. — Через всё.

Мы двинулись дальше по ржавому мосту, ведущему через катакомбы. За спиной оставались смерть, пепел и боль. Я прижимала голову к его плечу, чувствуя, как он шагал медленно, но твёрдо — усталый, но несломленный. Каждый его шаг эхом отдавался в моём теле, и я знала: пока он держит меня, я в безопасности.

Я прошептала, почти не надеясь на ответ:

— Чимин...

Он не сразу ответил, только крепче сжал мою руку.

— Возможно... он уже мёртв.

В этот момент мне показалось, что пламя внутри меня замирает, что надежда уходит вместе с последним эхом его слов. Но я знала — фениксы не умирают. Они горят. А потом восстают. И если он пал — он ещё поднимется.