Глава 5 «Первая стадия»
Я глубоко вдохнула.
Вчера в душе я пообещала себе стать той самой Рен. Не её тенью, не карикатурой, а настоящей, цельной. Смелой. Язвительной. Такой, перед которой Рафаэль всегда напрягался — и которая умела довести его до предела, а потом одним взглядом заставить его замолчать.
Настало время сделать первую попытку.
Я поправила волосы и медленно встала с кровати. Неуверенность ещё шевелилась где-то внутри, но я заставила её замолчать.
Сорочка лениво соскользнула с плеча, и я не спешила её поправлять — наоборот, чуть повернула тело, зная, как это выглядит со стороны.
Он сидел в кресле у окна, всё ещё в одной рубашке на голое тело, и только скользнул по мне взглядом — на долю секунды. Но я поймала это. Он понял.
Я медленно подошла, словно хозяйка, вернувшаяся домой.
— Так... — я слегка наклонила голову, будто разглядывая его, прищурилась. — Значит, ты не только стреляешь без предупреждения, но и таскаешь девушек без сознания к себе в кровать? М-м... опасно. Прямо мечта любой психически нестабильной.
Рафаэль усмехнулся, беззвучно, уголком губ.
— Я подумываю добавить это в своё резюме.
Он откинулся на спинку кресла, внимательно следя за каждым моим движением.
— Что, теперь ты опять решила быть той самой Рен?
Я легко обошла кресло, наклонилась к нему чуть ближе, чем стоило бы.
— Разве она тебе не нравилась больше?
Раф не ответил сразу. Он просто поднял взгляд. Медленно. В глаза. И в этих глазах было ровно то, чего я добивалась — он снова смотрел на меня, как на равную. Как на ту, что умеет сражаться. Словом. Телом. Сердцем.
Он хищно прищурился.
— Тогда будь осторожна, Рен. Если ты действительно вернулась — я буду ждать от тебя большего. И ошибки тебе не простятся.
Я улыбнулась — не наигранно, а по-настоящему.
— Ошибки — удел тех, кто не умеет импровизировать.
Рафаэль кивнул, как будто принял правила этой игры.
А я уже чувствовала — я попала в точку.
Этот разговор ощущался как поединок — фразы летели, как удары, и каждая требовала мгновенного ответа. Слишком долго думать — значит проиграть. Одна ошибка — и всё может рухнуть.
Я видела, как он на меня смотрит. Уголки его губ чуть подрагивали от усмешки, глаза — спокойные, но слишком внимательные. Он читал меня. Понимал.
И я почти уверена, что он знает правду. Просто играет, давая мне возможность блеснуть — или сгореть.
Но сдаваться? Это точно не по моей части.
Я уже начинала чувствовать, как будто надела костюм, сшитый под чужую, но подходящую мне кожу. Я начинаю ловить вкус к этой манере — её жестам, её голосу, её дерзости. И, к своему удивлению, мне это даже начинает нравиться.
Хотя...
Если в её обязанности входило спать с Рафаэлем — тогда у нас проблема.
К этому я явно пока не готова. Максимум — бой на фразах, словесные дуэли. Остальное... потом. Если вообще.
Я сделала шаг в сторону окна, чтобы разорвать его взгляд, и проговорила, будто между прочим:
— Ты всё ещё уверен, что справишься с прежней мной?
Рафаэль коротко усмехнулся, не вставая с кресла:
— А ты всё ещё думаешь, что можешь меня переиграть?
Всё. Игра началась.
— Раф... я переигрывала тебя не один раз. — я чуть склонила голову, будто изучая его. — И ты правда думаешь, что в этот раз я упущу шанс сделать это снова? — хитрая ухмылка расползлась по моим губам, и я с вызовом посмотрела ему в глаза.
Он, конечно, не отвёл взгляда. Только лениво откинулся на спинку кресла, словно ему льстили мои попытки.
— Ты побеждала, потому что я позволял. — голос его был спокоен, но в нём чувствовался стальной нажим. — Но поверь... если я действительно решу сыграть с тобой по-настоящему — ты проиграешь. Без шансов.
Он поднялся — медленно, почти лениво, но в этом движении читалась та опасная уверенность, которой обладали только хищники.
Я усмехнулась и коротко рассмеялась, вздернув бровь.
— О, как же трудно признать тот факт, что девушка смогла обхитрить мужчину.
Он подошёл ближе, не отрывая взгляда, и, когда оказался вплотную, положил ладонь мне на плечо. Его пальцы были тёплыми и тяжелыми, и я ощущала в них силу, которую он пока ещё сдерживал.
Он наклонился, и я почувствовала, как его дыхание коснулось моей шеи. Его голос прозвучал низко и с усмешкой:
— Ты переигрываешь. — и почти сразу отстранился, направляясь к шкафу.
Я не дала себе ни вздрогнуть, ни выдать раздражения. Только коротко вскинула бровь и, обернувшись за ним через плечо, с ироничной полуулыбкой произнесла:
— Боишься, что на этот раз не вырулишь? Или тебе срочно нужно надеть броню — моральную и текстильную?
Он уже открыл дверцу шкафа, но обернулся через плечо. В его глазах сверкнула искра.
— Если я и надену броню, то лишь потому, что с тобой надо держать удар. Уж слишком ты кусаешься.
— Ну извини, я просто учусь у лучших, — я подошла к комоду и достала заколку, медленно закручивая волосы. — А ты у нас, как известно, мастер психологических атак. Только вот на меня твои старые трюки уже не действуют.
Рафаэль застыл на секунду.
А потом спокойно достал рубашку и бросил через плечо:
— Посмотрим, кто кого. Но запомни: на шахматной доске даже королева не выживает без защиты.
Я вскинула подбородок и прошептала, будто про себя, но достаточно громко, чтобы он услышал:
— Но только королева — единственная фигура, которая может уничтожить всех на поле.
Рафаэль молча снял с себя чёрную рубашку, аккуратно повесил её на спинку кресла и потянулся к белой — свежевыглаженной, плотной, с чёткой линией воротника. Плавные, точные движения — как будто каждая пуговица была частью тщательно просчитанного плана. Он не смотрел на меня, но я чувствовала: он следит. Ждёт, когда я сделаю следующий ход.
— Ты говорил про шахматную доску, — подкинула я. — Но ты ведь не из тех, кто любит играть по правилам, верно?
Он отозвался не сразу. Только бросил взгляд в зеркало на своей стороне комнаты.
— Правила — для тех, кто боится проиграть. Я же предпочитаю диктовать свои.
Я хмыкнула.
— Ты бы с удовольствием сжёг доску, лишь бы остаться последним стоящим.
— Ошибаешься, — Раф повернулся, подбирая часы с прикроватной тумбы. — Я бы позволил тебе выиграть...
Он застегнул браслет.
— ...если бы ты умела побеждать красиво.
Рен подошла к комоду с зеркалом — тому самому, у которого Раф стоял прошлой ночью.
На поверхности аккуратно лежал комплект одежды:
облегающее чёрное платье-миди из плотной ткани с запахом — лаконичное, но с выразительным вырезом на спине и разрезом на ноге;
рядом — тонкий кожаный ремешок, подчёркивающий талию,
чёрные колготки с лёгким матовым эффектом,
и короткий приталенный жакет с острыми лацканами — элегантный, но с намёком на силу.
На спинке стула — высокие сапоги на каблуке,
а рядом на комоде — пара украшений: серебряные серьги и тонкий браслет.
Заранее приготовлено. Конечно.
Он всегда всё просчитывает.
Я бросила на зеркало короткий взгляд — в отражении за моим плечом виднелся он, уже одетый, готовый к своему дню, но взгляд у него был вовсе не деловой.
Я сняла сорочку и принялась надевать сначала колготки, а потом платье, — и не услышала, как он подошёл. Только почувствовала: за спиной внезапно стало теплее.
Руки. Его ладони уверенно легли на мою талию, а потом чуть скользнули ниже, будто проверяя, насколько я уже одета.
— Что ты... — я замерла, разворачиваясь, но он только сильнее прижал меня к себе, наклоняясь к шее. Хищно.
— Ты всё ещё играешь в чужую роль, Рен. Но твоё тело — оно помнит.
Одна рука уверенно сжала бедро, вторая скользнула по животу вверх.
— Я видел каждую щель этого тела. И был в каждой. Не строй из себя недотрогу.
Я резко схватила его за запястье, разворачиваясь в пол-оборота. В голосе дрожала злость, хотя я пыталась говорить ровно:
— Не смей. Это был не ты и не я — я не помню. Значит, ничего не было.
Он усмехнулся, не отпуская:
— Твоя память — не мой ориентир. Моё тело помнит всё за двоих.
Я резко отстранилась, кулаки сжались. Он дал мне уйти. Не сразу, но дал. В его глазах не было извинения. Только напряжённый интерес, как у охотника, которого забавляет бегство добычи.
— Мы не играем в любовь, Раф. — Я поправила платье. — И не притворяйся, будто между нами есть что-то, кроме долга и расчёта.
Он пожал плечами, с привычной ленцой застёгивая последний манжет:
— О, ты ошибаешься. Между нами ещё есть власть. Моя. Над тобой.
Я повернулась и медленно подошла ближе, глядя прямо ему в глаза.
— Посмотрим, кто кому сегодня подчинится.
И, не дожидаясь его ответа, направилась к выходу. За спиной слышался только его тихий смех — не насмешливый, скорее... заинтересованный.
Я вышла из комнаты, не оглядываясь. Но, несмотря на напряжённость в теле и бешеное сердце, я услышала, как позади спокойно хлопнула дверь. Рафаэль не торопился. Он не догонял, не звал, не приказывал. Просто шёл. Уверенно, спокойно — как будто знал, что мне некуда деваться.
Я спустилась по лестнице и остановилась в холле у выхода. Просторное помещение встретило меня тишиной и сдержанным величием — как и сам этот дом, как и он. Я услышала его шаги, гулкие, размеренные, и ощутила, как его взгляд скользит по мне — медленно, внимательно, словно он заново примерял меня к своей жизни. Я не повернулась. Не дала ему этого удовольствия.
Он остановился рядом, и прежде чем я позволила себе обернуться, спросила:
— Что мне нужно будет делать?
Он на секунду задержал взгляд на моём лице, потом опустил глаза ниже. Долго не отвечал — будто наслаждался напряжением, пропитывающим воздух между нами.
— Стоять рядом и молчать, — холодно отрезал он и первым вышел за двери особняка.
Я немного сжала губы, но пошла за ним. Снаружи нас тут же встретили трое его охранников — всё те же чёрные костюмы, стеклянные взгляды, тени с оружием. Они без слов двинулись следом, выстроив живой коридор до машины.
Раф открыл мне дверцу сам — с той самой хищной ухмылкой, от которой становится не по себе, будто он только что выиграл очередную партию. Я села в машину, не глядя на него, и он тихо закрыл за мной дверь. Обошёл капот и сел за руль, привычным движением пристегнув ремень. Позади охрана разошлась по своим машинам, и в ту же секунду вся колонна тронулась — машина впереди, машина сзади, мы в центре. Словно в капкане.
Направление — неизвестное. Но я чувствовала: началась следующая партия.
Мы ехали в гробовой тишине. Настолько плотной, что казалось — дышать приходилось через неё. Я даже начала скучать по нашим словесным стычкам. Кто бы мог подумать... Мне это понравилось. Он был достойным противником. Опасным. Умным. Пронзительным до раздражения. И, чёрт возьми, именно поэтому — интересным.
Но нарушать тишину первой тоже своего рода проигрыш. Сломать ритм, поддаться. А я только начала эту игру, только пробую её вкус, осторожно трогаю краешек прежней Рен. Вступать в бой — да, поддаться — никогда.
Рафаэль держал руль одной рукой, как будто всё происходящее было для него почти ленивым развлечением. Его взгляд направлен на дорогу, но я ощущала, что он следит за мной периферийным зрением. Что-то внутри него явно развлекалось тем, что я пыталась изобразить ту, кем когда-то была. Но мне не нужно было одобрение. Я не ради него это делаю. Я ради себя. Ради неё. Той Рен, которая не просто жила — жгла.
Напряжение внутри нарастало и, казалось, заполняло всю машину. Воздух сделался тяжелым, липким, как перед грозой. От этого почти физического давления мне стало жарко. Я потянулась к кнопке, чтобы открыть окно — и тут же поняла: всё заблокировано.
Я резко повернулась к нему. Раф не обернулся, но по едва заметной ухмылке, расползающейся по его лицу, я поняла — он знал, что я попробую. Он ждал. Он наслаждался.
Я прищурилась. Конечно. Контроль — его стихия. И каждый мой нервный жест он принимал как победу. Я глубоко вдохнула и медленно откинулась на спинку сиденья. Не дам ему этого удовлетворения.
Спросить? Нет уж. Просить — значит уступать. Он не дождётся. Мы оба выбрали свои роли — и теперь кто моргнёт первым, тот и проиграл.
Я отвела взгляд в окно, будто бы мне всё равно. Но внутри уже зреет следующая фраза. Следующий выпад. Это — только начало партии.
Машина плавно скользила по дороге, но напряжение внутри росло, как перед бурей. Рафаэль по-прежнему держал руль одной рукой — уверенно, спокойно, будто вёл не только машину, но и меня. Его взгляд — рассеянный, почти ленивый — всё равно касался каждого моего движения.
— Прежде чем мы выйдем, — заговорил он вдруг, не отрывая взгляда от дороги, — запомни одну вещь.
Я повернулась к нему, не отвечая, но он, как обычно, всё понял и без слов.
— Ты здесь не для того, чтобы говорить. Ты здесь, чтобы существовать.
Он сделал паузу и коротко усмехнулся, будто забавлялся самим выбором слов.
— Тихо, красиво, уверенно. Все должны понять, что ты — моя. Даже если ты сама в этом ещё не уверена.
Я сжала губы. Это прозвучало как приговор, но в его голосе не было агрессии — только сталь, спрятанная в бархате. Он создавал иллюзию, в которую хотелось верить. Иллюзию, где я — часть его мира. Но и только часть.
— Я не твоя собственность, — ответила я тихо, но твёрдо.
Он наконец повернул ко мне голову и посмотрел прямо в глаза. Глубоко. Долго. Словно проверял: дрогну ли.
— Это и есть твоя роль, Рен. Делать вид, что ты не моя.
Он усмехнулся и снова посмотрел вперёд.
— Но ты и не понимаешь, как прекрасно у тебя это получается.
Машина замедлилась. Мы почти приехали.
— И что будет там, внутри? — спросила я, чуть насмешливо.
— Там, — отозвался он, — ты будешь тенью, которая светит ярче всех.
Он остановился. Раздался щелчок — центральный замок. Он вышел первым, обогнул машину и открыл мне дверь. Его рука — строгая, властная — подалась вперёд. Он смотрел на меня снизу вверх, с той самой ухмылкой, за которой всегда пряталась угроза. И что-то ещё... будто тень сожаления. Или воспоминания.
Я взяла его руку.
Вышла.
Теперь я — его тень. Но не навсегда.
Около нас тут же собралась охрана. Двое спереди, двое сзади — двигались слаженно, как единый механизм. Их взгляды постоянно сканировали пространство, лица были напряжёнными, руки держались недалеко от скрытого оружия. Эти люди были готовы умереть за Рафаэля — и, кажется, не раз уже были на грани.
А он?
Он шёл так, будто находился в одиночестве, в самом безопасном месте на земле. Шёл неторопливо, с тем холодным достоинством, которое выдаёт тех, кто привык быть целью и при этом — всегда оставаться в выигрыше. Его рука лежала на моей талии — не крепко, не навязчиво, но достаточно ощутимо, чтобы показать всем вокруг, кто я для него. Или, по крайней мере, кем должна казаться.
Ресторан выглядел не как просто место для еды — это было святилище вкуса и власти. Снаружи — классическая неоновая вывеска на французский манер, но внутри...
Нежные молочные оттенки стен, золотистая патина на колоннах, хрустальные люстры, сияющие тёплым светом. Каждая деталь была идеальна — от ровных швов на обивке кресел до тонкого аромата дорогого кофе и дерева. Здесь всё кричало: здесь едят те, кто решает, кто будет жить, а кто — нет.
— Доброе утро, Босс. Ваш столик готов, и сеньор Марелли вас уже ожидает, — с вежливой улыбкой проговорила хостес, чуть наклонив голову в знак уважения.
Я едва сдержала удивление. Она сказала это так... обыденно. Будто каждый день встречает его. А может, и правда каждый день встречает.
«Босс». Даже она. Даже здесь. Значит, и это место — его?
Рафаэль ничего не ответил. Ни кивка, ни взгляда. Просто прошёл мимо, не ускоряя шаг, с тем же спокойствием льва в зарослях — знающего, что вся саванна принадлежит ему.
Я сжала губы. Голова гудела от всех этих открытий, и в груди нарастал странный коктейль из восхищения, страха и ревности к той Рен, что, видимо, чувствовала себя в этом мире, как рыба в воде.
Зал был почти полон. Утренний свет, проходящий сквозь огромные панорамные окна, делал золотыми волосы женщин и сияющими стеклянные столешницы. За столами сидели влиятельные, богатые люди. И когда мы вошли — каждый из них оторвался от своей чашки кофе.
На нас обернулись.
Нет — на меня.
Я чувствовала, как вонзаются в кожу эти взгляды — недоверчивые, любопытные, даже враждебные. Будто я — актриса, вернувшаяся после громкого скандала, или... свидетель, которого не должны были видеть снова. Я не привыкла к такому вниманию, и внутри что-то сжалось.
Рафаэль, не сбавляя шага, чуть наклонился ко мне и тихо бросил:
— Не переживай. Это они на меня смотрят.
Он даже не обернулся, просто продолжил идти.
Я едва удержалась от того, чтобы не фыркнуть. Но его тон... был успокаивающим. Уверенным.
И странным образом — забавным.
На моём лице появилась лёгкая улыбка. И стало чуть легче дышать. Ведь он рядом. А пока рядом Рафаэль — мне действительно нечего бояться.
И всё же внутри я знала: это лишь первый акт.
Рафаэль шёл уверенно, не убирая руку с моей талии. Почти каждая девушка на нашем пути цеплялась за него глазами — жадно, открыто, без малейшего стеснения.
А потом их взгляды переходили на меня — в них сразу появлялась ревность и зависть. Это вызывало у меня отвращение. Они даже не пытались скрыть свои мысли, хотя рядом с ними сидели их собственные мужчины. Отвратительно.
Наконец мы подошли к столику и я рассмотрела мужчину в возрасте и молодую девушку сидящую рядом, которая лениво подняла на нас взгляд. Она задержалась на мне, изучающе, будто оценивая с головы до ног.
Мужчина лениво поднялся навстречу, расплываясь в наигранной, слишком широкой улыбке. Он был грузный, с сединой у висков, кольцами на пальцах и цепью на шее, которую, казалось, невозможно было не услышать при каждом его движении.
— Ну, здравствуй, Раф. — Он хлопнул Рафаэля по плечу, будто между ними не стояли годы скрытых конфликтов и сделок, о которых нельзя говорить вслух. — А это у нас кто? Неужели Рен?.. Чёрт возьми, как же я давно не видел тебя вживую, девочка. Даже не верится... А выглядишь ты теперь только краше, надо признать.
Я лениво улыбнулась, отыгрывая по всем правилам. Одобрительная, чуть насмешливая ухмылка — как будто этот комплимент был всего лишь шумом на фоне моего величия.
Рафаэль усмехнулся и отрезал резко, почти с насмешкой:
— Остынь, Марелли. Рен не из тех, кого можно комплиментами к столу заманить.
Имя — Марелли — прозвучало почти как предупреждение. А ещё в этом прозвучало: «не лезь, это моя территория».
Мы сели. Девушка рядом с Марелли так и не проронила ни слова. Она сидела с прямой спиной, будто бы была частью декора, но её взгляд был всё, только не безжизненным. Темнокожая, с кожей цвета дорогого горького шоколада, в изумрудном платье, которое подчёркивало каждую линию её тела. Волосы — густые, прямые, с объёмом у корней, блестели как шёлк. И глаза — зелёные, острые, змеиные. Она не скрывала, что оценивает меня. Не как соперницу. Как нечто интересное.
Я задержала взгляд на ней дольше, чем стоило. Она не отвела.
Нас отвлёк официант. На подносе — два коктейля в высоких бокалах, украшенные засахаренными лепестками и дымящейся пеной. Один встал передо мной, второй — перед девушкой в зелёном. Мужчинам подали короткие тумблеры с янтарной жидкостью — виски с крупными льдами. Классика.
Я взяла бокал, холод обжёг пальцы. Поменяла позу, закинула ногу на ногу — и тут же почувствовала, как платье предательски приподнялось. Рафаэль не замедлил. Его рука легла мне на ляжку уверенно, почти собственнически. Тепло его ладони прорезало кожу. Я ничего не сказала. Сохранила лицо. Но внутри всё сжалось от раздражения. Сейчас — не время. Не место.
Я отпила коктейль. Он был яркий, сладкий, с лёгкой горечью на послевкусие. Как и этот день.
Марелли прищурился, заметив движение Рафаэля, и, не упустив момента, прокомментировал:
— У тебя, похоже, всё-таки получилось укротить Рен? — его голос был сальными прикосновениями, взгляд — липким и неуместным.
По нему сразу было видно, что он противный человек. И по внешности, и по манере общения. Если бы не массивные коричневые крылья за спиной и рога, я бы прямо сейчас назвала его свином. Всегда бесили такие — скользкие, самодовольные, словно мир у их ног.
Рафаэль хищно ухмыльнулся. Его рука сместилась к моей талии — крепче, ближе. В его движении было и подтверждение, и демонстрация.
— Да. — голос его был низким, почти мурлыкающим, но за ним слышалась угроза, если слушать внимательно.
Я медленно повернула голову к Марелли. Улыбка стала дерзкой. Я накрыла руку Рафаэля своей — и сама направила её чуть ниже, ближе к бедру. Позволила себе в этот момент то, что сделала бы прежняя Рен.
— Нет. Меня невозможно укротить. Можно лишь... приручить. Но это — временно.
Марелли рассмеялся, слегка откинувшись в кресле.
Раф ничего не ответил, только хищно, почти с одобрением, скользнул по мне взглядом. Как будто бы я прошла ещё один тест — один из сотен на пути, который он для меня готовит. Но в этом взгляде, как и во всей этой игре, пряталась ловушка.
Мужчины быстро вернулись к своему разговору — шумному, сыплющемуся ругательствами и грязными шутками. Им будто было плевать, кто сидит рядом. Я не вникала. Всё звучало как дежавю из старой жизни, в которой грязь и громкие слова были неотъемлемой частью моей жизни.
Девушка напротив тоже не выглядела в восторге — её взгляд становился всё более отрешённым, будто она мысленно была где-то в другом месте. Мы невольно оказались на одной волне.
Разговор за столом вдруг прервался, и Марелли, почти не глядя на нас, бросил резко, как будто отдавал приказ:
— Дамы, нам нужно поговорить о работе, пересадите за соседний столик?
Спутница Марелли тут же поднялась, будто по щелчку — отрепетированное движение. Ни слова, ни взгляда, просто встала и пошла. И хотя мне было откровенно плевать на их разговор, сама постановка вопроса меня задела.
Но прежде чем я успела открыть рот, Раф наклонился ко мне и шепнул:
— Не волнуйся. Я рядом. Ты в безопасности.
Его голос был тёплым, почти заботливым, но в нём что-то звенело — будто угроза под шелком. Мне угрожает опасность? За мной кто-то может охотиться?
Но всё же я ничего не сказала и последовала за девушкой. Наш новый столик оказался чуть дальше, у окна. С этого ракурса я всё ещё могла видеть Рафа — он устроился полубоком, и взгляд его то и дело метался в мою сторону, как будто бы случайно.
Мы только успели сесть, как девушка оживилась. Теперь, вдали от мужского гама, она словно стряхнула маску молчаливой куклы.
— Я — Наима, — сказала она мягко, и её голос оказался неожиданно глубоким и красивым. — Не думаю, что ты меня помнишь. Рафаэль, скорее всего, ничего тебе не рассказал... Это в его стиле.
— Да, ты права, — я слегка кивнула. — Но рада снова познакомиться.
Наима усмехнулась краешком губ, по-женски, с лёгким сожалением.
— После той аварии он был сам не свой. Словно подменили. Мрачный, раздражённый. До этого вокруг него постоянно крутились девушки, и менялись они как перчатки. Я не знаю, что ты ему сделала, но при одном упоминании о тебе он приходил в ярость. Я и не думала, что вновь увижу вас вместе.
Она посмотрела прямо мне в глаза. В её взгляде скользил вопрос. Или предупреждение?
Я просто промолчала, сделав лицо непонимания.
Наима выдержала паузу и продолжила.
— Он тебе вообще ничего не рассказал, да?
— Совсем вкратце. — Я опустила глаза, будто бы невзначай бросив взгляд на Рафа, и увидела, как он мельком смотрит на меня. Его глаза тут же вернулись к Марелли, но я уже почувствовала это лёгкое давление — я всё ещё под наблюдением.
Я перевела взгляд обратно на Наиму.
— Можешь рассказать мне хоть что-то? Я всё ещё многого не понимаю.
Наима закусила губу, оглянулась, понизила голос.
— Чёрт, кажется, Раф затеял опасную игру с тобой. Если я расскажу тебе лишнего, он убьёт меня. Могу сказать только одно: будь осторожна, он играет с тобой, все его слова — ложь. Ты пока на первой стадии, он пудрит тебе мозги и пока добр и терпелив с тобой, говорит ровно то, что ты хочешь слышать... но одна ошибка — и будет очень больно. Будь послушной девочкой и соблюдай все его правила.
Она говорила быстро, почти не дыша, будто боялась, что за её спиной стоит кто-то, кто всё это слышит.
Я даже не успела спросить, что она имела в виду, как рядом с нами возник официант с подносом — так тихо и резко, будто вынырнул из тени. Он поставил на стол тарелки с едой: дорогая, красивая подача — кусочки мяса, нарезанные словно под линейку, гарнир, больше похожий на экспонат, чем на пищу. Но есть этого после сказанного совсем не хотелось. Грудная клетка сжалась, как от холода, и даже бокал с коктейлем не помог — я лишь молча взяла вилку и механически поковырялась в еде.
Девушка напротив ела спокойно, уверенно — но в её движениях тоже читалась осторожность. Как будто в каждой секунде она выбирала, какое слово не доведёт её до беды. Лишь после нескольких минут молчания она заговорила снова — почти шепотом:
— Его нельзя ненавидеть, знаешь? Он слишком хорош в этой игре. Ты начинаешь думать, что контролируешь его, что он слабеет, что ты читаешь его насквозь... А потом — бац. И ты по уши в его правилах, даже не поняв, когда проиграла.
Она посмотрела мне прямо в глаза.
— У него есть план. И если ты в нём — это либо к успеху, либо к краху. Угадай, что чаще бывает?
Я прищурилась, сцепив вилку в руке чуть сильнее. Горло пересохло, а внутри всё будто наполнилось холодной водой. Я даже не заметила, что сжала челюсть, пока она не добавила, уже чуть громче, с кивком в сторону Рафа:
— Он сейчас всё видит. Улыбнись.
Я не хотела. Ни есть. Ни улыбаться. Ни играть. Но всё это — и было игрой. Моей игрой. И я не собиралась проигрывать.
Я подняла взгляд и посмотрела на Рафа. Он что-то говорил Марелли, но краем глаза — он смотрел на меня. Улыбался. Словно наслаждался тем, как мы тут обе извиваемся.
Я изобразила лёгкую, ленивую улыбку и сделала глоток коктейля, потом повернулась к девушке.
— А ты говоришь, будто знаешь его очень близко. Кто ты ему? Очередная, которую он приручал?
В её взгляде мелькнуло что-то — обида? Зависть? Или наоборот — жалость ко мне?
— Я была одной из тех, кто считал, что ему не безразлична. А потом поняла: всё, что он делает — ради себя. Даже когда он спасает — он выбирает, кого стоит спасать, потому что так выгодно. — она откинулась назад, сцепив руки на коленях. — Не будь глупой, Рен. Ты умная, я вижу. Но тебе придётся выбирать — играешь ты по его правилам... или по своим.
Снова тишина. Гул в ушах. А там, у соседнего столика, всё та же бравая беседа мужчин — полузасмеянные фразы, перекаты грубых слов, лёгкие толчки в плечо, взгляд в упор, сквозь, мимо — мир, в котором всё давно решено.
Только мы — вне его.
Я пыталась запихнуть еду в себя, как лекарство, которое не работает. Каждая ложка — через силу. В голове крутилось сотни мыслей, тысячи вопросов, и каждый звучал громче другого. Но один прорвался наружу.
— Как ты сбежала от Рафа?
Наима отложила бокал, не удивившись вопросу.
— Я ему надоела. Отдал меня Марелли. И, поверь, это лучшее, что он мог со мной сделать. Раф — это не любовник. Это самое худшее наказание, которое может выпасть женщине. Обычно тех, кто ему наскучил, он просто спускает на своих шакалов.
Она выдержала паузу, посмотрела в глаза.
— Мне повезло. Марелли захотел меня. Он заплатил. Я выжила.
— Что мне делать? Как выжить? — Я чувствовала, как трясутся пальцы. Паника подбиралась ближе. Я знала, он наблюдает. Он знает. Он всё видит. Сейчас — особенно.
— Будь послушной. Скучной. Он не любит скучных. Он быстро от них избавляется. Не лезь, не спорь, не дергайся. Согласие — твой способ выжить.
— Это не моё. Я не умею так. — Я наигранно улыбнулась, словно мы обсуждали чью-то глупую шутку, а не мою возможную смерть. — Гордость не позволит подчинится ему.
Наима посмотрела на меня, как на безумную.
— Какая, к чёрту, гордость, когда на кону жизнь? Ты думаешь, он просто сожмёт кулак и уйдёт? Нет. Он будет ломать, медленно, с наслаждением. Пока ты не сдохнешь. Или не сломаешься. Я тебя предупредила. Дальше — дело твоё.
Она закончила есть и с тихим звоном положила приборы на тарелку, затем откинулась на спинку стула, будто разговор был окончен.
Я заставила себя доесть. Словно последний ритуал перед казнью. Мозг гудел. В каждой клетке — тревога. Она могла врать. А могла и нет.
Я подняла взгляд — и столкнулась с его глазами.
Раф. Он говорил что-то Марелли, что-то важное. Но, как только закончил, его взгляд снова оказался на мне.
Он усмехнулся. Как будто прочёл весь наш разговор по моему лицу. Я ответила ему тем же, почти зеркально. А потом быстро отвела взгляд.
И тут они встали.
Резко.
Громко смеясь, с фразой, которой я не расслышала — и пошли к нам.
Наима мигом изменилась — её лицо стало живым, лёгким. Будто все эти признания были выдумкой, шуткой.
Она встала, грациозно, точно по сигналу, и тут же прильнула к боку Марелли.
— Опять ты со своими историями, старый извращенец, — рассмеялась она, глядя ему в глаза.
— А ты всё такая же ядовитая, — хмыкнул Марелли, — но я люблю, когда ты огрызаешься. Это тебя и спасло.
Они рассмеялись вместе, будто старые партнёры по преступлению и постели. Их разговор сразу наполнился грубоватым флиртом.
Я осторожно поднялась. Раф уже был рядом — и, как всегда, его рука мягко, но уверенно легла мне на талию.
— Соскучилась? — прошептал он почти игриво. — Я заметил твои нервные взгляды.
Я чуть приподняла уголок губ, не давая взгляду дрогнуть.
— Просто коктейль оказался крепче, чем я ожидала. —
Я нарочно говорила спокойно. Внутри всё было иначе.
Раф слегка наклонился, почти касаясь губами моего уха:
— Ты умеешь врать. Это хорошо. Но не переигрывай. Мне ведь не нравится, когда мне лгут.
И мягко, как будто шутка, провёл пальцами по моей талии чуть ниже.
Они шли впереди — Марелли и Наима, словно старая, изощрённая пара, давно свыкшаяся со своими ролями. Она громко смеялась, бросала ему откровенные, даже вульгарные фразы, а он, не отставая, отвечал тем же, с ухмылкой, с ленивой похотью в глазах, не стесняясь никого вокруг.
— Продолжай так вилять задницей— и я разложу тебя на первом же столе, который встретим. Даже если это будет стойка бара на виду у всех, — проговорил Марелли нарочито громко.
— Обещаешь? А то в прошлый раз ты только болтал.— парировала Наима и провела пальцем по его руке.
— На этот раз я даже меню не дам тебе почитать, — усмехнулся он.
И снова — смех. Живой, звонкий. Будто она и правда веселилась.
Рафаэль шёл молча. Спокойно. Размеренно. Его ладонь по-прежнему лежала на моей талии, будто якорь. Я краем глаза смотрела на него, но он не смотрел ни на меня, ни на них — просто шёл, будто всё это не касалось его вовсе.
А в моей голове всё ещё звенели слова Наимы.
«Он будет издеваться, пока ты не сдохнешь. Или не сломаешься».
И вот теперь — она. Совершенно другая. Легкая, весёлая, будто действительно получает удовольствие от этих грязных диалогов, от грубых прикосновений Марелли, от внимания.
Это была та же девушка? Та, что ещё минуту назад, шепча, говорила, что сбежала от Рафаэля, чтобы не погибнуть?
Я пыталась понять. Вглядывалась в неё.
Притворяется ли она? Или правда сумела поверить в этот образ? Или это уже не маска — а её новое лицо?
Она играла слишком хорошо. Без швов, без ошибок. И, как бы больно ни было это признать, мне было чему у неё научиться.
Если я хотела выжить — я должна была стать кем-то другим. Такой, как она. Или ещё опаснее.
И всё же в груди — дрожь. Этот мир был намного жестче, чем я представляла. Грязнее. Бесчеловечнее. И чем дальше я шла, тем меньше понимала, как мне здесь жить.
Выживать. Притворяться. Подчиняться.
Умирать.
Мы подошли ко входу.
На улице нас уже ждала охрана. Двое мужчин в тёмных костюмах открыли чёрную машину с тонированными стёклами. Один из них скользнул взглядом по мне, но тут же отвёл глаза, будто испугался поймать лишний взгляд Рафаэля.
Марелли первым усадил Наиму в салон — с лёгким шлепком по её бёдрам. Она в ответ игриво цокнула языком и засмеялась.
Рафаэль придержал для меня дверь, и я, стараясь сохранить спокойствие, скользнула внутрь.
Он сел рядом, закрыл за нами дверь.
Машина тронулась.
Никто не произносил ни слова. Только за окном проносились огни города, а в голове — всё те же мысли.
Они не утихали.
Ты пока на первой стадии. Он пудрит тебе мозги.
Будь послушной девочкой и соблюдай правила...