Глава 3 «Пустой сосуд»
Я стояла в ступоре, словно выброшенная из жизни, в которую меня силой засунули обратно. Мне было страшно. Страшно не от того, кто стоял передо мной, а от того, что я была в его мире. Я больше не принадлежала себе. Здесь всё подчинялось его правилам, его желаниям. Я попала в собственный кошмар — быть ничьей, но всё же принадлежать кому-то.
Мне хотелось кричать, бежать, рвать на себе одежду и разнести эту красивую, гробовую комнату в щепки. Но вместо этого — я просто стояла и прижималась к нему, к его прикосновениям, к его шуткам, будто это всё, что осталось от моего характера.
Он просто нежно гладил мою талию, раз за разом, будто боялся отпустить даже на секунду. Делал это как человек, который слишком долго жил без воздуха и наконец вдохнул. Его пальцы скользили с осторожностью, будто он сам не верил, что снова может дотронуться.
Я не помнила, что связывало нас раньше. Но глядя в глаза той девушки с портрета, я понимала — прежняя Рен была сильной. Властной. Опасной. Такой, какой мне никогда не быть. Такой, какой я так хотела бы быть.
Рафаэль всё ещё держал меня, и вдруг, без предупреждения, притянул еще ближе, хотя ближе было уже некуда. Его правая рука поднялась к моему плечу, мягко скользнула по спине, будто запоминала форму моего тела, пока левая крепко удерживала талию, не давая ни малейшей возможности отстраниться.
Он заговорил почти шепотом. Его голос дрожал, но не от волнения — в нем звучало что-то тяжелое, глухое. Как сдерживаемое горе.
— Скоро ты привыкнешь ко всему, принцесса.
Он смотрел в мои глаза слишком долго. Как будто в них искал ту, которую больше не мог найти. И чем дольше смотрел, тем тяжелее становилось его дыхание. Как будто с каждой секундой убеждался — это не она.
Рафаэль резко моргнул, как будто вернулся из мыслей, и легко, почти шутливо продолжил:
— Но не на голодный желудок же привыкать, верно? Ужин подан. Пошли, я покажу тебе, как кормят в аду.
Он отпустил мою талию медленно, с какой-то неестественной аккуратностью, будто прощался. Я не знала, почему, но в этот момент стало холодно. Не в комнате, а внутри.
Когда он отвернулся и пошёл к двери, я осталась стоять. Я не знала, что делать, как двигаться, как вообще продолжать быть собой — кем бы эта «собой» ни была. Рафаэль дошёл до выхода и остановился. Не смотрел на меня сразу — просто стоял, будто ждал, но даже не думал звать. Он не из тех, кто просит или повторяет.
Наконец он обернулся, и его взгляд был холодным. Не пустым — именно холодным. В нём не было ни жалости, ни разочарования. Только раздражение, как будто он вдруг понял, что стоит перед чем-то чужим и совершенно бесполезным. Небольшая, почти незаметная гримаса проскользнула по лицу — нотка злости, как у человека, которого подвели в мелочи, но в самой важной.
— Когда я говорю — нужно делать. И делать сразу. — Его голос звучал ровно, но с каждым словом будто становился жёстче. В нём не было крика, только тяжёлая усталость и обострённое отвращение, как если бы я напоминала ему о потере, которую он не хотел признавать.
Меня обдало ледяной волной. Я тут же сорвалась с места и быстрым шагом подошла к нему, как будто одно только его раздражение могло стереть меня с лица земли.
Он не посмотрел на меня, не сказал больше ни слова. Просто открыл дверь и пошёл вперёд, и я следовала за ним.
Мы снова спустились по той самой лестнице, по которой поднимались раньше. Прошли вдоль высоких картин с полулюдьми, полуживотными, и снова перед глазами всплыли фрагменты чужой жизни, что могла быть моей. Теперь они казались ещё более чужими.
Дом был тихим, слишком тихим, как будто все голоса и звуки затихли с её уходом — с уходом той Рен, которой я больше не была. Рафаэль шёл передо мной уверенно и быстро, почти бесшумно, а я ощущала себя потерянной тенью в его мире.
Он открыл другую дверь, и мы вошли в просторную кухню. Она разительно отличалась от остального дома. Светлая, тёплая, с золотистым светом, пробивающимся сквозь полупрозрачные шторы. Все поверхности были в светлом камне, мягкие бежевые оттенки сочетались с бронзовой фурнитурой и элегантной посудой. Эта кухня казалась почти чужой в этом тёмном замке — как будто принадлежала кому-то другому, кому-то живому.
Рафаэль жестом указал на один из высоких барных стульев у острова.
— Садись.
Его тон снова стал нейтральным. Он вернул себе привычную маску — отстранённую, контролирующую, лишённую даже намёка на эмоции. Но я знала: то, что только что отразилось в его глазах, было настоящим.
Настоящим и пугающе необратимым.
Я села туда, куда указал Рафаэль — на высокий барный стул у широкой мраморной стойки. Молчала. Просто наблюдала за ним, всё ещё пытаясь собрать себя из осколков после его ледяного взгляда. Он подошёл к небольшому холодильнику, вмонтированному в тёмный деревянный шкаф — внутри хранились бутылки с алкоголем. Рафаэль не торопясь достал пару маленьких флаконов — один с янтарной жидкостью, другой — с чем-то более тёмным и густым — и положил их на стойку, прямо передо мной.
В этот момент в кухню вошёл мужчина, одетый строго, как официант из дорогого отеля. Он катил перед собой сервировочный столик на колёсиках, украшенный серебристыми деталями. Точно такой же, как те, что привозят еду в номера пятизвёздочных отелей, только здесь, видимо, он выполнял куда более личную функцию. Личный слуга Рафаэля.
Увидев его, Раф лишь слегка поднял голову и сделал короткий жест — пальцем указал подойти ближе. Когда тот подошёл к барной стойке, Рафаэль лениво покрутил пальцем над бутылками и коротко бросил:
— Придумай мне что-нибудь крепкое.
Затем он направился к столу, стоявшему в центре комнаты — массивный, круглый, рассчитанный на четырёх человек. Стол был из тёмного дерева, окружён мягкими стульями цвета мокрого асфальта, и казался почти непропорционально уютным по сравнению с общей строгостью интерьера. Рафаэль опустился в один из них, небрежно откинувшись назад, словно ему было всё равно — кто перед ним и зачем.
Я подошла и села напротив. Мы сидели с ним лицом к лицу, но он будто не замечал меня вовсе. Спокойно достал из кармана телефон —совершенно обычный, но в то же время невероятно желанный. Это был iPhone 15 Pro Max в красивом, матовом синем цвете — именно тот, о котором я когда-то мечтала, ещё в своей прошлой жизни.
Он держал его в руках легко, почти неосознанно, как будто он у него с рождения. На экране мелькали какие-то списки, схемы, непонятные мне символы. Рафаэль сосредоточенно листал что-то, быстро нажимая пальцем — всё это выглядело так, будто он общается с кем-то или проверяет важную информацию. Он был полностью погружён в свой мир. Отрешённый. Холодный.
Я сидела напротив и чувствовала себя так, будто попала не туда. Не к тому человеку. Или, может, просто не в то тело.
Тем временем мужчина за барной стойкой разливал алкоголь в низкие, толстые бокалы. Ни один из них он пока не подал — словно знал, что без команды это бессмысленно.
Я всё так же смотрела на Рафаэля. Его настроение менялось слишком резко. Только что он прижимал меня к себе, будто боялся снова потерять, гладил мою талию — так нежно, что у меня перехватывало дыхание. А теперь смотрел сквозь меня, как сквозь пыльное стекло. Будто я просто раздражала его своим существованием.
Было обидно. И, что хуже, больно — по-настоящему. Потому что я не знала, на кого он смотрел, когда держал меня. И на кого смотрит сейчас.
Пока я рассматривала Рафаэля, пытаясь уловить хоть тень ответа в его чертах, в кухню беззвучно вернулся тот самый мужчина. Он аккуратно подкатил к столу сервировочный столик на колёсиках — из тех, что обычно используют в дорогих отелях. Официант молча начал расставлять тарелки перед нами, всё делал быстро, точно и почти незаметно.
Для Рафаэля — сочный, идеально прожаренный стейк с розовой серединой, рядом аккуратная подушка из пюре с трюфельным маслом, свежие овощи гриль и соус в маленькой керамической чаше. Передо мной — лёгкое, изысканное блюдо, соответствующее моей диете: запечённый лосось с кусочками авокадо, салатом из свежей зелени и тонкой заправкой с цитрусовыми нотами. Ничего лишнего, всё красиво выложено — слишком красиво, как будто я ела не ужин, а картину.
Между нами он поставил два изящных бокала шампанского и кристально чистую бутылку с золотой фольгой на горлышке. Пузырьки медленно поднимались вверх — безмятежные, невесомые.
Мужчина, закончив сервировку, подошёл ближе к Рафаэлю, тихо наклонился и сказал:
— Босс, алкоголь на стойке.
Рафаэль даже не сразу отреагировал. Он продолжал смотреть в телефон, пока не закончил читать. Лишь спустя пару секунд он медленно положил его на стол и раздражённо поднял взгляд на официанта.
— Съеби уже. — Голос был тихим, но настолько холодным и отточенным, что стало ясно: это не просьба, а приговор.
Мужчина тут же молча кивнул, взял сервировочный столик и вышел, оставив нас вдвоём.
Рафаэль взял в руки бокал, не глядя на меня. А я всё ещё смотрела на него, будто надеялась найти в его лице что-то знакомое, что-то тёплое... хоть какую-нибудь зацепку из прошлого, что могла бы объяснить, почему я здесь. И почему мне до сих пор хочется верить, что всё это — не просто кошмар, а путь к ответам.
Рафаэль допил шампанское одним глотком — ни на секунду не моргнув. Только лёгкий жест рукой, и бокал звонко опустился на стол. Он, наконец, перевёл взгляд на меня. Смотрел внимательно, даже как будто с лёгким интересом, будто бы наблюдал за тем, какое блюдо я попробую первым. Но в его глазах не было простого любопытства — это было что-то большее, словно он ждал, смогу ли я угадать, кем была раньше. Как поведу себя: по-новому или всё-таки так, как вела себя та, прежняя Ренария.
Мне до сих пор хотелось задать ему тысячу вопросов. О себе, о прошлом, о том, почему я именно здесь и почему он — рядом. Он и так уже показал мне слишком много. И вместе с тем — слишком мало.
Я взяла свой бокал. Бледно-золотая жидкость в нём медленно покачивалась, отражая свет огромной люстры. Вдохнула аромат — лёгкий, фруктовый, с чем-то чуть терпким. Мне вдруг захотелось хотя бы ненадолго почувствовать себя смелее, разом скинуть этот страх и растерянность, что тянулись за мной хвостом с самого пробуждения. Я сделала глубокий вдох и выпила всё содержимое залпом.
Тонкий хрустальный звон поставленного бокала был неожиданно громким. И я сразу заметила, как уголки губ Рафаэля чуть дрогнули — он улыбнулся. Не нагло, не с усмешкой — скорее с одобрением. Как будто увидел в моем поступке что-то правильное. Это дало мне уверенности, и я решилась.
— Рафаэль, — голос мой прозвучал спокойно, хотя внутри всё дрожало, — мог бы ты рассказать мне побольше? О том, кем я была. Что нас связывало.
Он держал вилку, лениво покручивая её в пальцах. Откинулся назад, оперся на спинку стула и вдруг положил вилку рядом с тарелкой. Неспешно вытащил из кармана электронную сигарету, затянулся. Густой сладковатый дым повис в воздухе между нами. Он всё так же молча смотрел на меня, выдыхая через нос.
Я прищурилась. Что за игра? Я и так ничего не понимаю, а он еще и издевается молчанием?
— Ну? — вскинула бровь. — Я повторяться тоже не люблю. Ты расскажешь или снова сыграешь в загадочного говнюка?
Он чуть усмехнулся. На выдохе, сквозь дым. Словно наслаждался каждой секундой моего раздражения.
— А ты как думаешь? — произнёс он спокойно. — После всего, что ты уже увидела, разве не стало понятно?
Я нахмурилась. Опять уходит от ответа. Уж слишком ловко он это делает.
— Убегаешь от вопроса? Или я была настолько невыносима, что ты теперь решил отыграться? — шампанское начинало действовать: голос стал чуть громче, взгляд — прямее, и я уже не думала, стоит ли говорить или нет. Просто говорила.
Он оживился. Его взгляд стал чуть теплее, а на губах появилась полуулыбка. Он снова затянулся, коротко рассмеялся.
— Вот теперь я начинаю узнавать тебя, — сказал он, чуть приглушённым голосом, и наконец взялся за свой стейк.
Я смотрела на него, оценивая. Всё-таки, кем я была для этого мужчины? Почему он говорит со мной как с кем-то важным, но при этом так холодно и отстранённо?
— Это всё очень хорошо, конечно. Но ты снова ничего не ответил. Кем я была? До аварии. Почему я оказалась рядом с тобой?
Рафаэль не спешил с ответом. Он разрезал кусочек мяса — ловко, как всегда. Без суеты, точно. Откинулся на спинку стула, поднёс вилку ко рту, прожевал, проглотил.
— Ты была занозой у меня в заднице, — наконец сказал он. — Упрямая, эгоистичная, наглая. Всегда добивалась своего. Как бы я ни пытался убрать тебя, ты всё равно возвращалась.
Я резко приподняла брови. Это уже было любопытно.
— Убрать меня? Приятно слышать. — Я усмехнулась. — А что я такого делала, что перешла дорогу тебе, такому важному?
Он посмотрел на меня чуть иначе. Медленнее. Глубже.
— Хороший вопрос, — тихо сказал он, наполнив оба бокала заново. — И ты правильно думаешь, принцесса. Ты была совсем не той, кем кажешься сейчас. Обычная студентка журфака не смогла бы доставить мне столько проблем. Ты была... другим человеком.
— Чем я занималась? — Я упрямо ловила его взгляд. — Что я такого знала, что стало угрозой?
Он на секунду отвёл глаза, потом снова посмотрел на меня, прямо.
— Тебе пока рано об этом знать, — тихо произнёс он. — Хотя, если ты и дальше будешь мыслить так, как сейчас, — ты поймёшь всё сама.
Он сделал глоток, а потом добавил, уже мягче, глядя в бокал:
— Надеюсь, ты вспомнишь это сама. Потому что если я расскажу — ты мне не поверишь. Да и не особо хочется лишать себя удовольствия — наблюдать, как ты пытаешься всё вспомнить и понять, — сказал он с той самой ленивой полуулыбкой, будто это действительно забавляло его. Он вернулся к своему стейку, вновь сосредоточенно разрезая кусок мяса, как будто это было куда важнее моих вопросов.
Я закатила глаза и взяла свой бокал.
— Спасибо, с нашего диалога я узнала буквально ничего, — пробормотала я, сделав глоток. Вино приятно обожгло горло. — Почему ты просто не можешь взять и рассказать всё как есть?
Я положила вилку в тарелку и начала есть, хотя больше для вида — кусок будто не лез в горло. Шампанское немного смягчало напряжение внутри, но не разгоняло путаницы.
— Так неинтересно, — усмехнулся он, не поднимая на меня глаз. — Ты всегда ненавидела, когда тебе выкладывали ответы на блюдечке. Так что я, можно сказать, уважаю твою же волю. Да и честно — мне любопытно: ты всё ещё она... или уже кто-то другой.
Он снова потянулся к электронной сигарете, сделал глубокую затяжку. Дым медленно поднялся вверх, пряча его взгляд, словно завеса.
— Ты... говоришь обо мне так, будто я просто... клон? — я отложила приборы, не в силах продолжать есть. — В теле той девушки. Как будто я подделка, замена.
Рафаэль наконец поднял глаза. Его взгляд стал холоднее, внимательнее. Он выдохнул дым в сторону и, не мигая, произнёс:
— Потому что ты подделка, Рен. — Он не сказал это с жестокостью. Это было почти нежно. Печально. — Моя Рен умерла два года назад. Ты — тело. Пустая оболочка, в которой, возможно, что-то осталось. Или зародилось новое.
Я вдруг почувствовала, как к горлу подступает ком. Я сжала край сиденья под столом, чтобы не показать этого.
— И всё же ты забрал меня. Привёл сюда. Хочешь держать рядом. Зачем, если я всего лишь... пустая оболочка?
Рафаэль на секунду замер. Затем резко встал, отодвинув стул с лёгким скрипом, и подошёл к окну. Его фигура в полумраке казалась почти нереальной — высокая, напряжённая, словно вытесанная из камня. Он закурил сигарету и, не оборачиваясь, сказал:
— Мне нужно разобраться с одним важным человеком, — произнёс он наконец, глухо, не оборачиваясь. — И ты мне в этом поможешь.
Я чуть напряглась. Он говорил уверенно, его голос был ровным, но его крылья... я заметила, как они едва заметно дрожали, будто он сдерживал что-то внутри. Это напоминало мне момент, когда он впервые подошёл ко мне в той больнице. Тогда я подумала, что это волнение. Сейчас — не знала.
— А в чём заключается моя помощь? — спросила я, стараясь говорить спокойно. — Чем я могу быть полезна, если я ничего не помню и ещё не до конца оправилась после комы?
Рафаэль повернул голову чуть вбок, но по-прежнему смотрел в окно.
— Первое время ты будешь рядом. Просто рядом. В качестве моей спутницы.
Он резко затянулся электронной сигаретой, затем пошёл к барной стойке. Я проводила его взглядом и вновь уставилась на свою тарелку, еда давно остыла. Всё это вызывало у меня слишком много вопросов. Я должна просто быть рядом? Как это вообще поможет? Это связано с тем человеком, о котором он говорил? Или со мной?
— Как это должно тебе помочь? — я подняла голову, сверля его взглядом. — Это как-то связано с тем, кто хотел убить меня?
Он не сразу ответил. Просто встал у стойки, опёрся о неё ладонями, опустив голову. Потом вдруг ударил по поверхности кулаком — не сильно, но резко. Бокалы зазвенели. Он поднял один и сделал глоток.
— Все вопросы завтра, — сказал он тихо, почти устало. — Просто доешь уже наконец.
Я замолчала. Он пил. Он злился. Он закрывался от меня, как будто за каждым словом шла борьба. Я чувствовала его раздражение, но также — что-то ещё. Как будто он сдерживал нечто куда более сильное. И тогда я вспомнила — в прошлой жизни я боялась пьяных. Особенно мужчин. Сейчас это ощущение вернулось, откуда-то из глубины, несмотря на новый облик. Я не спорила.
Я молча доела рыбу, ощущая, как она остывает на вилке быстрее, чем я успеваю сделать следующий укус. Рафаэль остался за барной стойкой, не проронив больше ни слова. Он лениво отпивал что-то из рюмки, не глядя в мою сторону, будто я вообще исчезла с его поля зрения. Но я знала — он всё видел. Он чувствовал каждое моё движение, просто делал вид, что ему всё равно.
Когда тарелка опустела, я встала и, почти не раздумывая, подошла ближе. Медленно села рядом с ним, стараясь быть ближе — ближе к тому, кем была она, та самая Рен, чьё имя он произносит с болью и раздражением вперемешку.
— А если я не справлюсь? — спросила я негромко, мягко. — Если не смогу помочь тебе?
Я повернула голову, и наши взгляды пересеклись. В его глазах пылала усталость, гнев... и что-то более глубокое. Что-то, чего он не хотел показывать.
— Тогда умрёшь во второй раз, — сказал он ровным, почти безэмоциональным голосом, будто говорил о чем-то обыденном. — Я не тот, с кем можно ошибаться. И помогать тебе я не собираюсь.
Каждое его слово было холодным, словно нож. Но я не ответила. Не показала слабости. Просто смотрела на него, пока он допивал последнюю рюмку. Затем он резко поднялся, затянулся сигаретой, и, не оборачиваясь, бросил:
— Пошли.
Я молча последовала за ним.
Мы шагали по длинным коридорам особняка, и тишина между нами казалась почти ощутимой, как густой, липкий туман. Я шла немного позади, стараясь не отставать. Просторные залы и переходы дома утопали в глубоких, тёмных тонах: холодные серо-синие и чёрные оттенки вкраплениями серебра, тяжелые стены, приглушённый свет, словно затенённый самой ночью. На стенах — дорогие картины в тонких рамах, каждая будто скрывала за собой историю. Стильная мебель в идеальном порядке: кожаные кресла, узкие столики, полки с книгами. Всё выглядело безупречно. И чуждо.
И всё же... завораживало. Этот дом был как сам Рафаэль — холодный, мрачный, но в то же время магнитный. Я чувствовала, как моё тело отзывалось на эту атмосферу, как будто я должна быть здесь. Как будто всё это — уже моё.
Наконец мы добрались до лестницы с портретами. Я на секунду задержала взгляд на одном из них, мимоходом думая — Кто все они для Рафа? Но Рафаэль уже поднимался наверх, и я поспешила за ним.
У дверей его спальни он остановился и впервые за всё это время обернулся. Его лицо было спокойным, в нём не осталось прежней злости. Только привычная ирония, плотно прикрытая усталостью.
— Где ты будешь спать? — спросил он. — Со мной — в безопасности, в моих объятиях? Или в гостевой комнате?
На его губах появилась та самая колючая ухмылка, которую он так любил. Самоуверенная. Проверяющая.
Я чуть приподняла бровь. Он действительно верит, что я уступлю?
— Предпочту гостевую, — бросила я холодно, будто вырубая эмоции одним движением. Я тоже могу быть резкой. И мне это даже начинает нравиться.
— Как скажешь, — усмехнулся он. — Но учти: если ночью к тебе кто-то зайдёт развлечься, я ничем не помогу. Я буду далеко.
Он специально проверял, насколько я боюсь. Насколько я слабая.
— Я и сама могу за себя постоять, — ответила я, закатив глаза. И шевельнула хвостом — немного неуклюже, но с намерением. Уже начинаю к нему привыкать. К этому телу. К себе.
— Ну, посмотрим, — пробормотал он, разворачиваясь, и снова пошёл вперёд.
А я — за ним.
Мы шли молча, и путь до комнаты оказался куда длиннее, чем я ожидала. Коридоры были всё такими же дорогими и безупречными — как и он сам. Он не оборачивался, только медленно курил, как будто каждый шаг давался ему с усилием. Меня пробирало странное чувство тревоги.
Из некоторых дверей, мимо которых мы проходили, доносились приглушённые стоны. Кто-то стонал сдержанно, кто-то нарочито громко, будто нарочно подчёркивая свою власть или желание. От этих звуков тревога только усиливалась, будто всё внутри меня сжималось. Я словно оказалась в логове, где каждый чувствовал чужую слабость на вкус.
Но, даже несмотря на это, я не могла признать поражение. Не могла свернуть. И уж точно не могла пойти в его постель. Я понимала: если лягу с ним — меня, скорее всего, будет ждать то же самое. Может, и хуже. Но лучше уж так — в одиночестве, с замком на двери и настороженностью под кожей, чем добровольно сдаться тому, кто так хладнокровно держит мою жизнь в руках.
Наконец он остановился у одной из дверей, вытащил ключ, вставил в замок и, прежде чем протянуть мне его, задержал взгляд.
— Лучше запри дверь. И никуда не выходи ночью, что бы ни услышала. У меня тут много желающих развлечься с одинокой... красивой лисичкой.
От его слов меня пробрало мурашками. Я чувствовала, как по позвоночнику прокатился холодный ток — не от самой угрозы, а от того, с какой лёгкостью он её произнёс. Меня действительно пугал тот факт, что, как только Рафаэль уйдёт, я останусь здесь одна. Одна — в этом роскошном, тёмном, абсолютно чужом месте, где за дверьми шепчутся стоны и скребутся желания. Одна — и, как он сказал, доступна. Легко. Почти как наживка.
Но я не подала виду. Просто кивнула, взяла из его руки ключ — и, даже не взглянув ему в глаза, шагнула внутрь.
Комната оказалась просторной. Высокие потолки, мягкий тёплый свет, крупная кровать с гладким тёмным бельём и мебель, подобранная со вкусом — всё в тех же благородных, глубоких оттенках, как и весь дом. Здесь не было ничего уютного, но всё было красиво. Даже слишком.
Удивительно, но комната имела отдельную ванную, и это на мгновение стало настоящим облегчением. Я заперла дверь, ещё раз проверила замок и, не раздеваясь, сразу направилась туда. Не хотелось рассматривать картины, не хотелось думать о чужих прикосновениях за стеной. Хотелось смыть с себя всё — и пыль дороги, и липкую усталость, и чужие взгляды. Особенно Рафаэля.
В ванной всё было почти стерильно. Серый мрамор, стальные детали, широкое зеркало, в котором я на секунду встретилась со своим отражением — и едва узнала себя.
Раздеваясь, я ощущала странную смесь отрешённости и напряжения. Тело, в которое я вселилась, было красивым. Привлекательным. Но не моим. Всё ещё — не моим.
Я включила воду, и через мгновение по плечам побежали горячие струи. Я стояла под душем, не двигаясь, просто позволяя воде стекать по коже. Как будто она могла смыть прошлое. Или, наоборот, напитать меня новым.
Я уже знала одно точно: я — не она. И он это чувствует. Рафаэль смотрит на меня иначе. Ждёт от меня другого. Или — отчаянно надеется, что я всё-таки стану той, кого он потерял.
А я... я не хочу возвращаться к себе прежней. Не хочу быть той, кто постоянно пряталась в тени, жила как тень, существовала без цели. Если судьба дала мне шанс — если она вселила меня в тело Рен — то я проживу её жизнь. До конца. Без остатка.
Я пустой сосуд. Но теперь у меня есть лицо. Есть имя. Есть история.
И, кажется, есть враг.
Рафаэль не верит в меня. Он держит меня рядом только потому, что я последняя ниточка, ведущая к её прошлому. Он хочет использовать меня — и избавиться. Я это чувствую.
Но я научусь быть Ею.
Нет — я стану Ею лучше, чем она была.
И если он действительно собирается убить меня, когда всё закончится... пусть попробует. Только теперь это будет не так просто.
Вода всё лилась и лилась, а я стояла в ней, как в исповеди. И впервые за долгое время чувствовала не страх — а решимость.
Выйдя из душа, я обмоталась полотенцем, тщательно вытерла волосы — феном пользоваться не стала. Громкий звук мог привлечь лишнее внимание, а мне этого точно не нужно было. Комната за время моего отсутствия осталась такой же — пустой, холодной и... опасной. Я огляделась, пытаясь найти хоть что-то, чем можно было бы обороняться. Тяжёлый предмет, ножницы, книгу с острыми углами — что угодно. Но, обыскав каждый ящик, заглянув под кровать и за шторы, я поняла: здесь всё тщательно продумано, ничего лишнего.
Телевизора не было. Книг тоже. Комната была словно изолятор, пусть и роскошный. Золото в клетке остаётся клеткой.
Я подошла к кровати и опустилась на край, вцепившись пальцами в простыню. Что теперь? Чем себя занять? Как отвлечься? Голова гудела — не от усталости, от мысли, что за стеной, возможно, кто-то сейчас ждёт случая... Я слишком хорошо знала такие взгляды. Слишком хорошо знала, как может пахнуть страх и как быстро он привлекает хищников.
Я снова встала, не в силах просто так сидеть. И тут взгляд зацепился за мини-холодильник, аккуратно встроенный в нишу у стены. Маленький, почти игрушечный. Интересно, что там? Я подошла ближе, открыла — и внутри меня как будто что-то отпустило. Алкоголь. Много маленьких бутылочек, аккуратно расставленных, как будто ждали меня.
Я не знала, чем себя занять и как успокоиться. Всё внутри было как оголённый нерв — каждый шорох, каждый отголосок чужих шагов по коридору заставляли меня вздрагивать. Мне хотелось исчезнуть, провалиться, не думать. Мне нужно было просто... уснуть. Хоть ненадолго забыться.
Да, идея не из лучших. Выпить в незнакомом месте, в чужом доме, в одиночестве. Но, кажется, ничего лучше я сейчас не могла придумать. И если Рен раньше могла справляться со страхом иначе, то я — нет. У меня не было её силы. Её опыта. Только мой. И всё, что я умела — это прятаться.
Я протянула руку и вытащила одну из бутылочек — с тёмно-синей этикеткой и золотым ободком. Самая красивая, наверное. Я не разбиралась в алкоголе, но плевать. Я открутила крышку и сделала глоток.
Терпкий вкус тут же обжёг горло, и я машинально поморщилась. Боже, что за яд... Я сглотнула, пытаясь проглотить горечь, но язык будто прилип к небу. Закусить было нечем — придётся терпеть. Я поднесла бутылочку ко рту снова и, недолго думая, выпила всё содержимое до дна. Горло снова вспыхнуло, будто внутри прошёлся огонь.
Прошло пару минут. Сначала ничего. А потом... что-то начало меняться. Я почувствовала, как в теле становится легче. Будто туго натянутые струны внутри начали понемногу ослабевать. Мысли — немного затуманились. Стены перестали казаться такими давящими. Даже тишина показалась уже не такой угрожающей. Она стала... мягче.
В пальцах появилось лёгкое покалывание, почти приятное. Я прошлась по комнате босиком, чувствуя, как подушечки пальцев едва касаются пола. Всё стало чуть более вязким, движения — медленнее, плавнее. В голове как будто открылась какая-то щель, из которой стал выходить страх. Не весь, конечно, но хоть немного.
Я села на край кровати, прислушиваясь к себе. Это только начало. Я не была пьяной — ещё нет. Но алкоголь уже шёл по венам, осторожно, шаг за шагом, проникая в меня. И с ним приходила тишина — наконец-то не вокруг, а внутри.
Немного успокоившись, я легла в кровать и натянула на себя одеяло до подбородка, стараясь не думать. Просто уснуть. Хотя бы на пару часов. Хотя бы провалиться в забытьё — без снов, без мыслей, без страха. Алкоголь уже начал действовать: в теле появилась приятная тяжесть, а в голове — лёгкий туман. Я закрыла глаза.
И проснулась — в кровати Рафа.
— Какого чёрта?!