Рискнуть сердцем

Николаич поверил мне. Я до последнего думал иначе, но он все же классный мужик. Надеюсь, я правильно понял конец разговора Орлова и Федорчуки. Иначе будет неудобно.

И даже, если я ошибаюсь, то никак не могу понять, зачем Виталик умышленно «добивал» меня, когда уже въехал в ворота?

– Давай приступим к заморозке? – отвлекает меня от раздумий голос Леонидовича.

– То есть вы меня выпустите?

– Не уверен, приятель. Но ты же не сдашься так просто?

– Ни в коем случаи, – мои губы ползут вверх.

– Вениамин, я же не шутки здесь шучу, – с лица Леонидыча сползает улыбка, и голос приобретает не свойственную ему серьезность, – если даже я тебя подниму, этот матч может стать для тебя последним. Ты должен понимать риски.

Его слова звучат как приговор, но во мне пылает неистовое пламя. Последним? Возможно. Всякое может быть. Но точно не сегодня. Не сейчас, когда я чувствую, как адреналин пульсирует в венах, обжигая каждый сантиметр тела.

Я киваю, соглашаюсь на все махинации, которые он намерен сделать - лишь бы снова встать на коньки и выйти на лед.

Вздыхаю, когда слышу характерное скрипучее движение дверцы шкафа. Леонидыч достает необходимые лекарства и шприцы.

Мой взгляд тут же мечется по комнате, готовый смотреть, куда угодно, лишь бы на иглы и пробирки. Но когда мои глаза находят Олесю, то тело расслабляется.

Она переминается с ноги на ногу, выглядит немного смущенной и испуганной. Мои губы невольно расплываются в широкую улыбку, когда вижу на ней подаренное джерси. И это картина отдает куда-то внутрь меня.

Голубые глаза напряженно наблюдают за руками врача, за каждым его движением.

– Ариэль, – нежно шепчу, стараясь переключить ее внимание, – не смотри туда. Посмотри лучше на меня.

Девушка слегка вздрагивает и поворачивает голову ко мне. Когда наши взгляды встречаются, уголки ее губ тоже поднимаются вверх. Хотя она не делает шагов ко мне, в глазах появляется тепло и поддержка, разделяя мои чувства и переживания.

Колено горит огнем, пульсирует болью каждый раз, когда Леонидыч касается его своими опытными руками. Но, несмотря на мучительные ощущения, мой взгляд снова и снова возвращается к Олесе. Она стоит в паре шагов от меня, словно статуя, неподвижная и прекрасная. Ее глаза прикованы ко мне - такой искренний и чистый взгляд.

Мы смотрим друг на друга молча. Что-то меняется, между нами. И в этот раз сто процентов. Хотя я не могу точно понять, что именно.

Голос врача прерывает наши молчаливые гляделки.

– Сделал все, что смог. И если ты сможешь встать и пройтись, то так и быть схожу к Николаичу.

Я киваю, едва заметно вздохнув, и пытаюсь подняться. Боль пронзает тело, заставляя напрячься каждую мышцу, чтобы скрыть ее.

Леонидыч, кажется, ничего не замечает и просит пройтись вперед. Сделав несколько неуверенных движений, чувствую, что боль становится менее острой, но все еще ощущается отчетливо.

– Не уверен, Вениамин, – вздыхает мужчина. – Я не хочу выпускать тебя на лед сегодня. Это может быть опасно.

Я разворачиваюсь к нему лицом и твердо произношу.

– Антон Леонидович, поймите меня, я все равно на второй период не выйду...

– Это даже не обсуждается, – перебивает он меня суровым голосом.

– Я понимаю, – киваю, – а может я и не потребуюсь в третьем периоде, но, если, что я должен выйти. Я нужен команде.

Еще один глубокий вздох вырывается из груди врача. Он тяжело ударяет ладонями по своим коленям и встает.

– Ладно, – наконец отвечает он устало. – Твоя взяла. Пойду к Николаичу. Надеюсь, за это не отнимут мою лицензию.

Я улыбаюсь, пока мужчина идет к выходу. Затем он останавливается возле двери и обращается к Олесе.

– Ну и выбрали вы себе жениха-упрямца! – качнув головой, Леонидыч выходит из кабинета.

Румянец мгновенно заливает лицо Ариэль, и она слегка прикусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать улыбку.

Мы вновь встречаемся глазами, и это тишина говорит больше любых слов.

– И зачем ты соврал врачу?

– Олеся... – опускаю голову.

– Я не осуждаю, – тихо произносит она, подходя ближе. – Я переживаю. Это может навредить тебе.

– Знаю, – соглашаюсь. – Но я не жалею. Ни одной секунды.

Тишина снова становится нашим союзником. Я вижу, как Олеська делает глубокий вдох, качая головой. Она не одобряет мои действия, но не осуждает.

Девушка стоит напротив и смотрит на меня своими голубыми глазами. Если я протяну руку, то смогу прижимать ее к себе. И мне так хочется это сделать.

– Ариэль, как же меня тянет к тебе, – говорю про себя, не решаясь сказать об этом вслух.

Может прочитав мои мысли, Олеся протягивает руку и осторожно касается моей щеки, там, где, наверное, уже вышел синяк. Ее прикосновение легкое, почти невесомое, но оно обжигает меня до самых костей. Смотрю в ее глаза, пытаясь прочесть в них хоть что-то.

– Ты такой упрямый, – шепчет она, и в ее голосе слышится смесь смирения и нежности. – Безнадежно упрямый.

Я ловлю ее руку в свою и сжимаю ее пальцы. У нее такая нежная кожа.

– А ты... – начинаю я, но тут же останавливаюсь, не зная, как закончить.

А что я, собственно, хочу сказать? Что она слишком добрая? Слишком красивая? Слишком понимающая? Слишком...идеальная для такого, как я?

Олеся мягко улыбается, словно поняв меня без слов.

– Можешь не продолжать, – говорит она, и ее голос дрожит. – Но я так испугалась. Я теперь точно не перестану волноваться. Обещай мне, что будешь осторожен. Я не знаю, зачем прошу это у тебя, но обещай...обещай, что не сделаешь ничего глупого.

– Обещаю, – шепчу в ответ, притягивая ее к себе. – Обещаю, Ариэль.

Обнимаю ее, потому что больше не могу смотреть на ее губы, которые так и манят меня. Однажды я сорвусь и все испорчу, а пока, я держусь.

Ее тело податливо прижимается ко мне, и я чувствую, как бьется ее сердце - быстро и неровно. Мое собственное эхо ему в такт.

Я закрываю глаза, вдыхая аромат ее волос - смесь ванили и чего-то неуловимо свежего. Этот запах проникает в самое сердце, успокаивая и одновременно будоража. Хочу запомнить этот момент, каждое ощущение. Боюсь, что когда-нибудь это исчезнет, как сон на утро.

– Что значит нельзя? Он мой сын и я обязана знать, что с ним! – дверь в кабинет распахивается и в нее входит сначала родительница, затем отец и Леонидыч. – Может он без созн...

Она резко замолкает, когда видит меня в объятиях девушки. На ее лице появляется та самая хитрая улыбка.

– Мы попали, – почти шепотом говорю Олесе, и она разъединяет объятия, отходя в сторону.

Взгляд матери скользит от меня к Олесе, затем обратно, и я вижу, как в ее голове крутятся шестеренки, а в глазах рождается что-то похожее на смесь удивления и радости. Отец выглядит растерянным, а Леонидыч устало улыбается.

– Ну, я вижу, ты не один, – произносит мать, нарушая тишину. Ее голос звучит непривычно мягко, без обычных ноток беспокойства. – Мы просто хотела узнать, как ты себя чувствуешь.

– Со мной все в порядке, – отвечаю и смотрю на Олесю, которая еле заметно качает головой.

Знаю, что обманывать нехорошо, но если мама узнает правду, то устроит настоящую истерику, поднимет на уши всех, но ни за что не выпустит меня на лед.

Я вздыхаю и поворачиваюсь обратно к родительнице. Она бросает на меня лукавый взгляд, полный намеков и недосказанности. Я уверен, этот эпизод станет известен всей моей семьи, как только родительница выйдет за порог этого кабинета.

– А что это за красавица стоит рядом с тобой? – мама улыбается от уха до уха.

Я влип.

– Мам, познакомься, это Олеся. Она SMM-менеджер нашей команды. Олесь, это моя мама - Яна Васильевна, а рядом с Антоном Леонидовичем стоит мой отец - Филипп Викторович.

Олеся приветливо улыбается и протягивает руку моей маме.

– Очень приятно познакомиться, – ее голос звучит уверенно и доброжелательно, что немного разряжает обстановку.

– Ой да ладно тебе! – восклицает родительница и притягивает девушку к себе, обнимая.

– Мам! – тут же возмущаюсь я.

– Поздно, сын, – усмехается отец. – Птичка в клетке.

– Отец! – бросаю на него серьезный взгляд. – Олеся - не птичка, а объятия мамы - не клетка.

– Ты это попробуй ей сам объясни.

Черт возьми, почему именно сейчас, именно здесь и именно таким образом?

Стою, краснею, наблюдая за происходящим.

– Мама, пожалуйста, – предпринимаю еще одну попытку.

– Веня, почему ты не знакомил нас раньше со своей девушкой? – лукаво спрашивает родительница. – Она такая красавица.

Я на пару секунд закрываю глаза, потому что не хочу видеть испуг в глазах Ариэль от слов моей матери.

– Ну какой нахрен парень, мам? – хочется крикнуть мне. – До него мне далеко. А может я им и вообще никогда не стану.

Это мысль прокатывает по моему телу неприятной дрожью, заставляя поежиться.

Я открываю глаза и вижу, как Олеся пытается улыбнуться в ответ на комплимент моей родительницы. Получается натянуто и неестественно. Знаю, что она чувствует: загнанность в угол, неловкость, и потерянность.

– Мам, Олеся не моя девушка, – говорю я, пытаясь хоть как-то сгладить ситуацию. – Мы друзья. На данный момент.

Перевожу взгляд на девушку и подмигиваю ей. В ответ она качает головой, но еле заметная улыбка проскакивает на ее губах.

Мать смотрит на меня с явным недоверием, но, к счастью, решает не давить. Она всегда отличается умением чувствовать момент, хотя сейчас ее материнский инстинкт и желание меня «пристроить» явно берет верх над здравым смыслом.

– Конечно, конечно, – улыбается она. – Я все понимаю. Но такая красивая девушка не должна пропадать. Сынок, бери пример с отца. Он вон, сразу меня заметил и отпускать не захотел.

Отец издает сдавленный смешок, подходит ближи к маме и приобнимает за плечи.

Я чувствую, как Олеся сжимается рядом со мной, но пытается изо всех быть вежливой.

Черт, как же я не люблю такие ситуации. Почему все должно быть так сложно?

– Прости, – тихо говорю я.

– Ничего. Матери они такие, – она выдавливает слабую улыбку, и я не в силах сопротивляться ответному порыву.

***

В раздевалке тишина оглушает, но в то же время успокаивает нервы. Сижу в одиночестве и слежу за мигающими минутами электронных часов. Я до сих пор в форме. Надеюсь, что еще выйду на лед, но что-то мне подсказывает Николаич меня не выпустит.

После манипуляций Леонидовича боль постепенно утихает, но каждое резкое движение снова отдается неприятным в каждой клетке тела. Поэтому предпочитаю сидеть тихо, погруженный в собственные мысли.

Появление родителей было неожиданным и так не вовремя, а неравнодушное отношение матери к Олесе, кажется, порвало ниточку, связывающую меня с девушкой.

Олеся исчезла из кабинета при первой же возможности.

Я глубоко вздыхаю, смотря в пол перед собой. Нет настроения даже идти на трибуну, смотреть матч дальше.

Мои паршивые мысли прерывает появление Марка. Он буквально врывается в раздевалку, тяжело дыша и ругаясь себе под нос. Сняв шлем и бросив его на место рядом, Белый присаживается и машинально массирует шею рукой.

– Все так плохо? – спрашиваю я, уже предугадывая ответ.

Марк бросает взгляд в мою сторону, устало качая головой.

– Мороз, мы летим 1:3. И понимаешь, это наш косяк. Мой косяк, как защитника. Оборона трещит по швам.

Киваю, понимая парня. Слова поддержки застревают в горле, потому что, честно говоря, не знаю, что сказать.

Остальные ребята начинает входить в раздевалку, каждый пытается выразить свое недовольство криками и нелицеприятные слова.

Снегирь нервно ходит вокруг стола, наматывая шаги.

– Опять лузгаем! Мы вообще играть умеем? Мы так не выиграем и останемся вторыми.

В раздевалке повисает тишина, парни переглядываются.

– Мы обосремся, – прерывает молчание Моисей. – У нас все расклеилось.

– Не нужно суетиться! – неожиданно резко произносит Николаич, а дверь за тренерами хлопает громче обычного.

Всё сразу стихает, парни замолкают, атмосфера сгущается. Взгляд главного тренера тяжелый и внимательный одновременно, глаза скользят по каждому игроку.

– Проигрыш периода еще ничего не значит, – твердо произносит он. – Оно дает возможность посмотреть правде в лицо, найти дыры и научиться чему-то новому. Сейчас важно помнить главное правило хоккея: каждый матч и период начинается заново. Если кто-то думает, что все потеряно, пусть покинет раздевалку прямо сейчас. А остальным скажу одно - нужно работать над ошибками, сделать выводы и перевернуть ход игры. Это наш единственный вариант. Есть возрождения?

Мы отвечаем почти единогласно:

– Нет!

– Вот и отлично, – тренер смотрит в планшет. – Паша идешь во второе звено, Коля в третье. Руслан остаешься в воротах.

Николаич ловит мой взгляд. Он молча мотает головой, как бы говоря: «не могу, Вень. Боюсь за тебя».

Я понимающе киваю, но все равно пойду на нашу скамейку. Найду слова и выйду на лед.

– Если вопросов нет, – Николаич смотрит на парней. – То настраивайтесь перевернуть ход третьего периода.

Он с Игорем Георгиевичем направляются к выходу, но их останавливает резкий голос Виталика.

– Почему я не играл во втором периоде? Может поэтому мы лети в три очка?

Николаич останавливается, поворачивается и, сохраняя самообладание, спокойно берет ситуацию под контроль.

– Конечно, исключительно поэтому, – его слова звучат саркастично, рука не спеша проходит по усталому лицу. Затем добавляет спокойно, но строго. – Ты можешь переодеваться из формы «Ястребов». Больше ты не будешь играть ни в третьем периоде, ни за эту команду.

Виталий подпрыгивает, и взрыв эмоций появляется на его лице.

– Что за хер.. Почему?!

Тренер остается невозмутимым, жестким голосом напоминает важную деталь.

– Ты сам прекрасно знаешь «почему». Надеюсь, в следующий раз тебе и Федорчуку хватит ума не обсуждать свои планы там, где камеры записывают каждое слово.

Последняя фраза звучит четко и ясно, как приговор.

– Ты был прав, – тихо произносит рядом со мной капитан. – Эти два придурка обсуждали все прямо перед камерами.

Я был прав.

Но от этого не легче.

– За что? – озвучивает мой вопрос Моисей. – Орел, за что ты подвел нас? За что, ты травмировал Мороза?

– Ничего не буду отвечать, – фыркает Виталик, снимая джерси. – Вы проиграете, потому что вы лузеры.

– Следи за языком! – резко встает Илья.

– А то что? Отчитаешь меня? А может накажешь? – усмехается парень. – Вы проиграете. Руслан не справится.

Моисей сжимает кулаки, его лицо искажено гневом. Капитан уже готов сорваться с места, но главный тренер кладет ему руку на плечо, удерживая от необдуманного поступка.

– Не ведитесь, – спокойно говорит Николаич, но в его голосе слышится сталь. – Орлов, уймись. Я тебе уже все сказал. Можешь идти. С тобой позже свяжется менеджер по поводу расторжения контракта и выставления тебя на драфт-отказов.

– Да и пожалуйста! Меня все равно заберут красно-черные!

– Выход знаешь где!

Виталий презрительно оглядывает нас, бросает джерси на пол и, не проронив больше ни слова, выходит из раздевалки.