Пустота

Пустота чавкала у меня под ухом, облизывалась, вытирала рот рукой, обсасывала мои пальцы. Длинным, скользким угрём она ползала в моей голове. Я сидел за столом и смотрел немецкий фильм «Жестяной барабан», главный герой которого, мальчик по имени Оскар, однажды отказался расти. Я смотрел его уже в третий раз. Зачем? Мне нравилась в нём одна сцена. Митинг нацистов. Произносится речь. Мальчики и девочки с красными повязками с белым солнцем играют марш. Маленький Оскар, который весь фильм ходит с жестяным барабаном на шее, сидит под сценой начинает отстукивать собственный ритм на своём инструменте. Он сбивает музыкантов, играющих марш, и заставляет их перейти с марша на вальс. Нацистская молодёжь бросает отдавать хвалу фюреру и пускается в пляс. Начинается ливень. Все разбегаются.  
Мальчик победил. Он делал, что хотел, он пошёл против них и всё разрушил. Он очеловечил этих людей, сбил их, заставил их танцевать. Мальчиком можно было восхититься, пусть он и сумасшедший, пусть он и разбивает стекло голосом...
Когда я смотрел фильм, мне казалось, что я забыл какую-то вещь, но какую - вспомнить не мог. Кажется, мне кто-то звонил и говорил что-то важное, о чём я должен был помнить. Я попытался найти в памяти этот разговор, но не смог. Последние дни проходили, как один. Они путались, смешивались и сливались в туалет, как пучок выпавших волос. Их словно не было, словно на их место пришла пустота, и съела всё, проглотила...
Я сидел, как дурак, и, устремив взгляд в потолок, пытался вспомнить, найти в своей гниющей голове хоть что-то, но не мог. Зато я вспомнил другое. Ещё на первом курсе я установил на телефон программу, записывающую звонки, и до сих пор почему-то её не удалил, хотя пользовался этой штукой всего один раз. Я открыл программу и нашёл тот самый звонок недельной давности. Я сразу же вспомнил, о чём он был, но от скуки решил послушать эту пыльную, спрятавшуюся в плоском гробике телефона запись от начала и до конца.
- Привет, - прозвучало из трубки. - Это Настя Андронова. Я звоню насчёт «поэтического баттла». Ты участвуешь или нет?
- Я... - послышался мой глухой, слабый, скрипучий голос. - Я не знаю.
- Ты должен сказать точно, - говорила Андронова. - Потому что вчера Клык как раз выбирал себе противника и остановился на тебе. Я сказала, что ты ещё не подтвердил своё участие, что ты новичок, и очень опрометчиво выбирать тебя, но он настаивал. И очень сильно. Мне показалось, что он зол на тебя.
- Да нет, брось! - крикнул я.
- Он настоял на том, чтобы баттл состоялся как можно скорее... Через неделю. И ещё... Он хочет, чтобы это был баттл друг против друга. То есть, просто стихи прочитать нельзя. Они должны быть направлены на оппонента.
- То есть, мы будем выступать, как рэперы? - усмехнулся я. - Что за цирк? Ты же понимаешь, что это будет нелепо выглядеть.
- Наверное, - сказала Андронова. - Но Клык так решил. Это первый такой баттл в университете. Сейчас это модно и интересно. Почему бы не попробовать? Конечно, есть табу. Нельзя материться, как реперы, и оскорблять мамаш, разумеется, тоже нельзя. В остальном раунды должны быть агрессивными, но в меру. Раунды должны быт короткими, по пять минут. Их всего два, так что учить придётся не так много.
- Тебе не кажется, что неделя для подготовки - это слишком мало?
- Я ничего не решаю, - заявила Настя. - Я только помогаю с организацией. Как я поняла, Клык очень зол на тебя, и он хочет тебя обосрать при всех. Он почти так и сказал. Не знаю, в чём причина его злости, но я видела, что его кто-то ударил в нос, и допускаю, что это мог быть ты.
- Почему ты так решила?
- Во-первых, ты часто ходишь в вуз с синяками. - объяснила Андронова. - Значит, часто дерешься. Во-вторых, я вижу связь между его разбитым носом и желанием побыстрее тебя обосрать.
- Да, мы повздорили, - признался я. - Вроде бы ничего серьёзного, но его это задело, и он хочет высказаться. Что же, пусть сделает это. Я буду трусом, если не приду. Да и у меня тоже есть претензии к нему. Так что скажи ему, что я согласен.
- Хорошо, - прощебетала она. - Тогда в пятницу, 13-ого марта, в семь часов вечера. Ты согласен?
- Согласен, - ответил я.
- И приходи смотреть первую битву с участием Маши Шиповой в среду, одиннадцатого числа.
- Не приду, - отрезал я.
- Почему? - удивилась Андронова. - На улице обещают очень хорошую погоду... Как можно дома сидеть? Не помню, чтобы в начале марта было так тепло. На улице уже сейчас всё тает, а что будет на следующей неделе?! Прикольно, да? Весна пришла! Зиме конец!
- Ну как же... - усмехнулся я. - Глобальное потепление.
- Да ну, фигня всё это, я думаю, что... - начала она трещать о угрозе глобального потепления, но я перебил её, сказав, что пошутил.
- Да приходи послушать Машу и Лилю! - вернулась она к предыдущей теме разговора. - Хоть посмотришь, как всё это проходит. Тебе самому через неделю в баттле участвовать.
- Я уж как-нибудь справлюсь, - замялся я. - Маша, конечно, гениальная поэтесса, но... В среду же выступает другая, не менее интересная личность. Дровосецкий, точно! Вечером одиннадцатого числа будет его митинг. Так что я пойду туда.
- Кто выступает? - не поняла она.
- Дровосецкий, - ответил я. - Это кандидат в губернаторы. Ты должна была слышать.
- Нет, я не слышала, - сказала Андронова. - Я не интересуюсь политикой, особенно местной. Жаль, что ты не придёшь. Ладно, если что - посмотришь баттл Шиповой в интернете.
- Видео будут куда-то выкладываться? - спросил я.
- Будут, конечно! - воскликнула она. - На канале оператора всё выложат. Я скину потом, если надо.
- Да, скинь. Я посмотрю. Обязательно, - пообещал я и положил трубку.
Да, в разговоре речь шла о баттле. Надо было к нему готовиться, а я про всё забыл. Вот дурак. Баттл должен был состояться уже послезавтра. Я написал лишь несколько строчек... Какую-то хрень на пару страниц начиркал, потом всё бросил и не стал этим заниматься. А ведь я обещал. Ладно, я всё напишу. У меня есть сегодняшний вечер и весь завтрашний день. Я справлюсь, да? Возьму себя в руки и всё сделаю.
Когда я успокоился, мысль о предстоящей «дуэли» с Клыком сменилась мыслью о митинге Дровосецкого? Он был сегодня, одиннадцатого марта. Об этом говорила Даша. Пару дней назад я видел дату и время в паблике Дровосецкого, на который зачем-то был подписан.
Митинг Дровосецкого... Может, это и есть то самое мероприятие, о котором упомянула Алиса? В том разговоре с Клыком она говорила, что Игорь приедет из Питера на юбилей отца и на какое-то важное мероприятие. Может, этот митинг - и есть то важное мероприятие? Возможно, Игорь там будет, и я смогу посмотреть ему в глаза, увидеть человека, который овладел всеми моими мечтами - и прошлыми, и настоящими?
А ещё лучше - выстрелить в Игоря. Прямо на глазах его отца. Прямо на глазах всей толпы. Зачем? Чтобы сделать Дровосецкого мучеником, богом... Ведь у Бога же должен быть идеальный, добрый сын, который пострадал за грехи всего человечества и умер за людей и по вине людей. А я буду преступником, злом, дьяволом, убийцей, как Гаврило Принцип или Дмитрий Богров. Я обеспечу Дровосецкому победу, порадую Дашу... Меня порвёт толпа, да, меня посадят в тюрьму, искалечат. Но потом они признают, что я привёл Дровосецкого к власти. Ведь просто так за него никто не проголосует, просто так он никому не нужен, он обычный либерал, но с мёртвым сыном, убийство которого увидят многие, он станет страдальцем, символом...
Это был бред, конечно. Всё это звучало безумно, но разве сам я не был во власти безумия? Разве всю мою жизнь не захватил абсурд? Разве Игорь не был персонажем абсурда, который совместил в себе всё и даже больше? Ведь он не мог существовать в реальности и владеть всем. Таких совпадений не бывает! Он словно пришёл из дешёвой, пустой фантазии, из мелодрамы... Нет, он был мистическим персонажем, он вошёл в мой мирок через чёрный ход, он сделал всё вокруг лишь иллюзией, сном, который придумал бездарный сценарист. Игорь - воплощение абсурда, и убийство его должно было быть абсурдным и бессмысленным.
Пустота ушла. Во мне загорелась какая-то сумасшедшая искра. Я хотел абсурда, я готов был погрузиться в него, стать им. Я, наконец, хотел зла. Подлого, мерзкого, не имеющего никакого смысла зла. Я желал зла шуточного, основанного на бредовой политической, мистической идеи...
Я сидел и думал. Мысли бегали по стенам, кусали меня, клали мне в рот липкие конфетки слов, а я жевал их, вертя в руках пистолет. Как это? Просто пойти на митинг, встать, нацелиться и убить его? Просто пройти со всеми на митинг, встать и выстрелить? Но ведь я не пройду просто так! Там будут металлические рамки! Нет, я проберусь, привяжу пистолет к ноге... Полицейские пропустят меня, они не будут меня осматривать. Они никогда никого не осматривают... Чёрт, неужели я вот так просто решил пойти и убить Игоря? Из одной только зависти. Чёрт, я его даже не знаю. Может, он хороший человек. Хороший, хороший... Один ты - плохой. Ну и отлично! Я и не спорю. Я - кусок говна, и это весьма приятно.
К горлу подкатила тошнота. Мне хотелось проблеваться, почистить желудок... Я открыл рот, сел на пол и, склонив голову над унитазом, попытался выпустить рвоту наружу. Но рвоте хотелось быть внутри, захватывать территорию у пустоты, расти, шириться. Я вернулся на кухню - к пистолету.
Чёрт, неужели я и правда собирался это сделать? Пойти и выстрелить в Игоря? Просто так, потому что хочу? Да, а разве могут быть какие-то другие причины для убийства, кроме обыкновенного желания? Игорь заслуживает смерти, потому что он идеален, потому что он влюбляется в тех же девушек, что и я. Только в другой последовательности и с другим результатом. Убив его, я окончательно стану уродом. И Полина, и Алиса будут меня ненавидеть. Это лучше, чем безразличие или насмешливое презрение... Как и зло лучше, чем пустота.
Но как стрелять из пистолета? Я этого даже не знаю. Что тут сложного? Снять с предохранителя, спустить курок... Чтобы не облажаться, я посмотрел видеоурок, подошёл к зеркалу и посмотрел на себя.
Я чувствовал себя Трэвисом Биклом из фильма «Таксист». Надо было только побриться налысо, оставив дурацкий ирокез, и надеть зелёную куртку. Но куртки не было. Бриться налысо мне было лень. Да и машинка недавно сломалась. Починить её я не смогу. Потому что не знаю, как... Потому что руки растут из жопы.
ТОЖЕ МНЕ МУЖИК! ТРЯПКА! - крикнули воображаемые Алиса, Полина, Даша, все они...
До митинга оставалось всё меньше времени. Надо было одеться и выходить. Но я не был уверен, нужно ли мне всё это. Я боялся. Но мне так хотелось разрушить что-то прекрасное.
Я ещё раз посмотрел на фотографию Игоря с Полиной, потом с Алисой... У него машина, популярность, уверенный взгляд... А я? Какой же я жалкий человек, какой мерзкий... От меня воняет потом. Фёдор, сходи помойся! С твоей головы сыпется перхоть! Как можно быть таким, Фёдор? Почему ты не стал, как Игорь! Ты ведь тоже мог уехать, стать нормальным, хорошим человеком... Нет, я не мог. Я - гниль, и я возведу гниение в наивысшую степень. Таксист хочет, чтобы я убил... Если я никого не убью, он ведь покончит с собой, умрёт. Но таксист не должен умирать. Он  хороший человек. Он похож на меня. Нет, таксист не умрёт, потому что должен написать свой роман, своё сочинение, которое наверняка и не будет никому нужно.
На кухню вошла фигуристка. Всё в том же красном платье. С теми же чёрными, как космос, волосами, с тем же милым, почти детским, но в то же время аристократическим лицом.
- Ты давно не появлялась, - заметил я. - Я тебе надоел?
- Нет, что ты... - протянула девочка. - Я стеснялась подходить к тебе. Наверное, у меня появились чувства к тебе. Может быть, я влюбилась. 
- Не надо, - простонал я. - Не люби меня. Я прыщавый карлик с гадким, красным лицом. Я не тот человек, которого должны любить.
- А кто ты? - спросила она.
- Я создан для разрушения, - ответил я. - Мне кажется, такие, как я, нужны, чтобы что-то противопоставить красоте. Ведь без уродства красоту было бы невозможно любить.
- Но ведь ты не хочешь разрушать красоту...
- Не хочу... - прошептал я. - Я всегда больше всего боялся разрушения красоты. Это же преступление - разрушить красоту. Но я должен стать преступником, понимаешь? Я должен уничтожить что-то красивое, чтобы перестать бояться, чтобы перестать чувствовать, чтобы умереть. Может быть, я такой слабый и жалкий человек именно потому, что не могу разрушить красоту? Как ты думаешь? Ведь взрослым можно стать, только разрушив красоту у себя внутри, только покорившись уродству...
- Ты думаешь, что не существует взрослых людей с красотой внутри?
- Нет, они существуют, - сказал я. - Это художники. Настоящий художник борется против уродства, зная, что его не победить. Это бесполезная, обречённая на провал борьба. В ней ты либо умираешь, либо сдаёшься. Но я не могу вести даже этой борьбы. Почему? Когда ты сражаешься против уродства, в твоей душе должна быть чистая красота, ничем не запятнанная. В моём случае красота срастается с пустотой, и получается какая-то нелепая каша. Эта каша бултыхается в мясе, в моём отвратительном, свином теле. Я стремлюсь к красоте, к любви, но сама красота меня отвергает. Так может, стоит просто истребить красоту? Может, я делаю совсем не то, для чего рождён?
- Если ты уничтожишь красоту, то убьёшь меня, - бросила фигуристка.
- А если я сохраню её, то умру сам, растворюсь в пустоте.
- Я спасу тебя от пустоты, Федя, - улыбнувшись,  пообещала фигуристка. - Я всегда буду с тобой.
- И что? - усмехнулся я. - Ты и есть пустота, девочка. Все мои образы - пустота...
- Но пустота ведь не может любить, - возразила она.
- Разве? - спросил я.
- Да, - кивнула фигуристка. - А ещё пустота не умеет танцевать.
- А ты умеешь? - оживился я. - Мне не довелось видеть, как ты танцуешь. Только по телевизору... Но там была другая ты, ненастоящая.
- Наоборот, - усмехнулась она. - Там я была настоящей, живой.
- Нет, в телевизоре нет настоящих людей. Там - одна иллюзия. Но здесь ты живая. Здесь я с тобой разговариваю. А если бы ты станцевала, я был бы готов тут же взять и умереть...
- Честное слово? - улыбнувшись, спросила она.
- Да, - без колебаний ответил я.
- А я бы хотела, чтобы мы с тобой станцевали, - промолвила фигуристка. - Чтобы я была на коньках, а ты - как обычно, в ботинках. Мы бы станцевали вальс.
- Я всего один раз в жизни танцевал вальс, - признался я. - С Полиной на последнем звонке. У меня плохо получалось, но это и не имело значения. Важны были только прикосновения к её холодным, тонким пальцам, только её бело-розовые губы, только её голубые, полные слёз глаза. Она плакала в тот день. Все девочки на последнем звонке плачут - им грустно покидать школу. А мальчики терпят, стараются не показывать свои чувства. К тому же, большинству из них всё равно... Но Полине не было всё равно... Слёзы лились ручьём. Ярко светило солнце. Его лучи отражались в её слезах, словно в зеркале. Мне было дано лишь несколько прикосновений. Но, клянусь, я запомнил все... Потому что каждое обожгло меня, оставило рану... То солнце в её глазах... Оно будто ещё горит. Словно тот день ещё не закончился, словно солнце не село, словно тот последний звонок ещё не прозвенел. Но я уже не могу на него смотреть... Солнце давно почернело, а я - это пепел, который тонет в бело-розовом закате. На одно я надеюсь. Скоро наступит ночь, все лягут спать, мой пепел рассеется по ветру, а я просто стану пустотой.
- Не торопись, Федя, - прошептала фигуристка. - Ты ещё должен мне танец.
- Мы можем станцевать на улице, - предложил я.
- Глупенький, мне нужен лёд... - проглотив маленький, едва заметный смешок, сказала она. -  Ты сам поймёшь, когда я позову тебя. Только обещай, что придёшь, что не оставишь меня в одиночестве...       
- Я обещаю, - промолвил я и упал вниз, в чёрную, абсолютную тьму.
Проснулся я на кухне, в темноте. На часах было уже шесть вечера. Я вскочил, оделся минут за десять и, схватив пистолет и бросив его в портфель, побежал на остановку.
До площади Свободы, где проходил митинг, я добрался минут за тридцать. В маршрутке мне посчастливилось сесть между двумя толстухами, которые сжали меня своими огромными, жирными, рыхлыми телами. Казалось, с каждой минутой они увеличивались в размерах. Словно обычный воздух делал их всё больше и больше. Мне было тесно и жарко. Я снова потел. Конечно, можно было подняться, но, во-первых, тётки бы обиделись и подумали, что они мне противны, а во-вторых, вскоре после того, как я сел, маршрутка заполнилась людьми до отказа, и, встав, я бы не слишком улучшил своё положение и снова оказался бы зажатым.
Вскоре я приехал на площадь Свободы. До митинга оставалось каких-то десять минут. Людей собралось уже предостаточно. Куда больше, чем я планировал. Целая толпа.
Я подошёл поближе и увидел рядом с площадью три полицейских «Пазика» и много коренастых, хмурых парней в форме. Полицейские были повсюду, но стояли они рассеянно, словно не ожидая, что на сегодняшнем сборище может случиться что-то из ряда вон выходящее. Тем более, покушение на убийство.
Я подумал, что было бы занятно посмотреть со стороны на то, как все полиейские набросятся на меня и начнут меня бить своими чёрными дубинками. «А может, открыть ответный огонь? - подумал я. - Нет, это уже совсем перебор, Фёдор. Тем более, у тебя всего два патрона. Какой там ответный огонь?».
Я оглянулся и нашёл взглядом металлические рамки, через которые проходили сторонники Дровосецкого и другие посетители митинга. Ограждений было мало - рамки стояли почти на пустом месте, и люди покорно шли через них. Правда, часть из митингующих пыталась обойти рамки из принципа, чтобы не подчиняться полицейским. Путь заграждали лишь маленькие, неумело расставленные заборчики, в которых были большие дыры, позволяющие легко проскользнуть, если никто не видит... Вот безбашенные идиоты и пользовались возможностью. Некоторых из таких бунтовщиков полицейские замечали и заставляли всё же пройти через рамку металлодетектора, но самые удачливые оставались незамеченными. 
«Что будет, если меня поймают на входе? - рассуждал я. - Я зачем-то сунул пистолет в портфель, а не привязал его к ноге, как планировал... Если они увидят его, то сразу заберут его у меня... Может, мне стоит кинуть пистолет в трусы? Какая глупость. Он будет заметен. Да и нельзя доставать пистолет здесь. Они его увидят и сразу же скрутят меня. Может, мне уйти? Нет, митинг вот-вот начнётся. Я не сдамся! Посадят, и ладно. Скажу, что мне подкинули пистолет, что он не мой... Нет, он же действительно не мой! Мне дал его какой-то таксист!
- Какой таксист? - спросит оперуполномоченный.
- Я не знаю! - буду кричать я. - Отпустите меня! Пожалуйста, отпустите меня!
- Нет! - рявкнет полицейский и ударит меня по голове.
Ну что ж... На нет и суда нет. А мне ещё сидеть на суде. Краснеть там. Потеть. Ну и ладно. Зато всё будет решено. Нет! Я буду отстреливаться. Одной пулей. Может, просто стрельну в себя.
Помнишь ту цитату из мультика? «Издавна мы, греки, называем богатырей сих — россичами или руссами. Мужи росские — доблестные воины. При набегах немного рабов взять удается от славян сих, ибо неволе предпочитают все они смерть...». Неволе предпочитают смерть. Значит, я лучше умру, да? Да уж, лучше мне умереть.
Надо было действовать. Я приблизился к рамке и увидел, что двое полицейских вышли из строя, чтобы помочь своим коллегам разобраться с каким-то пьяницей, зачем-то пришедшим на митинг. Мне казалось, что я где-то его видел... Да, это был тот самый мужик, с которым я дрался, защищая Дашу. У него нашли нож, а он не хотел его отдавать. Пришлось разбираться с дебоширом.
Пока полицейские отвлеклись, мне удалось проскочить через просвет между двумя ограждениями. Никто из них меня даже не заметил. Словно я тень, словно меня не существует вовсе. Почему полиция работает так плохо? Кто-нибудь должен был увидеть меня, ведь они стояли совсем рядом. Но я же маленький, ничтожный гномик... Кому я нужен?
Было даже обидно, что у меня получилось так легко пройти. Тот мужик не смог, а я смог. Словно я лучше него. Но я должен быть хуже всех, хуже самого плохого человека на свете. Нет, это не удача. Я же сделал шаг к своему гробу, да? Я в любом случае проиграю. Я уже проиграл.
Вытерев со лба выступивший от волнения пот, я попытался пробраться сквозь толпу к большой, специально установленной здесь сцене, на которой была большая надпись «Дровосецкий! Выбор очевиден!». Я подходил всё ближе и ближе, чтобы можно было легко прицелиться и выстрелить в идеального, красивого, харизматичного Игоря. В супермена! Но вдруг от него отскочит пуля? Ведь такое может быть, да? Он ведь мистическое существо, у него есть всё, что он пожелает. Так, может, он и вправду супергерой? Нет, замолчи. Всё это - просто совпадения. Череда нелепых совпадений, которых не может быть в реальности.
Бросив взгляд на сцену, я, наконец, увидел его. Того самого Игоря с фотографий. В чёрном пальто, без шапки, со своими волнистыми, чёрными волосами. Он стоял с беседовал с Дашей. Конечно, с кем же ещё... Отбери у меня ещё и её... Ещё и подругу. Хотя какая она мне подруга? Я ей больше не нужен. Пусть говорит, с кем хочет. 
Разговаривали Игорь и Даша недолго. Через минуту-две Гармс убежала куда-то в толпу, а Игорь пошёл за сцену. «К отцу, наверное», - подумал я.
Люди уже кричали имя Дровосецкого, приглашая его выйти к ним. Всем раздавали шарики, на которых было написано «Дровосецкий», специально заготовленные плакаты и транспаранты.
На сцену вышла Ольга и произнесла маленькую вступительную речь. Она призывала всех собравшихся посещать в штаб, записываться в волонтёры, рассказывать о Дровосецком друзьям и знакомым, подписаться на группы в социальных сетях, лайкать и репостить все записи.
«Только так возможно выиграть выборы, сопротивляться действующей власти», - сказала она.
После всех обязательных вступлений, Ольга представила Дровосецкого, и под торжественную музыку он появился на сцене в компании троих детей и своей красавицы-жены. Старший Дровосецкий был одет в элегантный чёрный костюм с красным галстуком и расстёгнутую куртку. На его руках не было перчаток. Он выглядел почти так же, как на фотографии - только казался чуть менее прилизанным. Сорокапятилетний деловой  мужчина, высокий, плечистый, с приплюснутым носом и длинными, тонкими губами. Он улыбался, но в улыбке его было что-то наигранное, искусственное и лживое. Только не подумайте, что он казался негодяем, нет - просто он представился мне скользким, неровным человеком, с кочками, на которых любой может споткнуться.
- Здравствуйте, - заговорил он звучным, красивым голосом.
Казалось, Дровосецкий тренировал этот убедительный, сильный мужской голос - таким чистым, идеальным и со всех сторон правильным он был.
Все слушали Дровосецкого затаив дыхание. Сначала он представил свою семью. Маленького сына Егора - блондина, похожего больше на маму, нежели на отца, потом дочку Яну, полноватую девочку лет шестнадцати с длинными волосами, которую я тоже где-то видел, но никак не мог вспомнить, где именно, и Игоря - самого старшего ребёнка в семье.
- Сейчас мой сын учится в Санкт-Петербургском государственном университете, но сразу после его окончания он вернётся на нашу сибирскую землю и будет трудиться для процветания нашего края! - заявил Дровосецкий. - Это - священный долг нашей семьи, потому что нам небезразлично, что происходит здесь, в месте, где мы родились. К сожалению, наш регион не развивается. Он нищает. Зарплаты уменьшаются, а цены растут. Отсюда уезжает молодёжь! Это нормально, если юноши и девушки едут учиться! Университеты в Санкт-Петербурге и Москве престижнее, это столицы, да и наш университет пока слишком молод и несовершенен, чтобы удовлетворить все потребности юных дарований. Они уезжают - и это их выбор. Но почему никто не возвращается? Потому что люди не хотят возвращаться туда, где всё хуже! Где маленькие зарплаты, где нет работы, где плохие дороги и условия жизни! А кто их создаёт? Власть! Власть обманывает нас всех!
Дальше пошла привычная телега о коррупционерах, невыполненных обещаниях и проектах. Дровосецкий уверял, что если бы власть делала всё, как нужно, то регион занимал бы ведущие позиции в России,  поднялся бы из той задницы, в которой находится, и в него бы приезжали, а не уезжали.
Но мне было не до этого трёпа. Его я слышал тысячу раз. Я смотрел на Игоря. Он стоял за спиной своего отца и оглядывал толпу. Хорошо, что на улице потеплело прямо к твоему приезду, да, Игорь? Тебе нравится тут стоять, да? Ведь нравится, признайся, сука. Ты гордишься своим отцом. Его любят, его считают борцом за правду. Его слушают, открыв рот, ему верят. Да, ты счастлив. Но я могу всё разрушить прямо сейчас. Снять портфель, щелкнуть предохранитель, нажать на курок и убить тебя. Пистолет может стать моим барабаном, как в том фильме про мальчика Оскара. Я могу выстрелить и заставить людей танцевать, а не слушать какого-то демагога, веря каждому его слову.
Тогда демагогу станут верить ещё больше, чем сейчас, тогда демагог станет Богом. Это будет прикольно, правда? Нет, совсем нет... Почему я должен делать что-то ради него? Если бы я любил Дашу, то это имело бы смысл, но я её не люблю и не любил никогда. Я просто видел в ней Полину, но не смог заменить ей Полину. Она - человек структуры, она несвободна. А я могу влюбиться только в ту, в ком вижу свободу... Стой! Ведь свобода - это потерянность. Тебе не кажется, Фёдор, что ты потерян, потому что стремишься к свободе, жаждёшь её? Но разве потерянный в этом мире человек может чувствовать себя свободным? Нет. Речь не об этом мире. Речь о пустоте. Единственная возможная свобода - это пустота. Наверное, поэтому я к ней так стремлюсь. Свобода есть смерть и бессмысленное, полное разрушение. Свобода - это убийство. Нет, убийство нужно совсем не ради Дровосецкого, а ради самого себя. Я хочу его смерти. Я разрушу его красоту, я убью его из-за зависти, из-за самого мерзкого чувства, чтобы опуститься как можно ниже...
Но тут есть дети. Взрослые пришли посмотреть на борца за свободу со своими детьми. Малыши увидят смерть Игоря и станут взрослее. Ты сломаешь их, ты отберёшь у них детство. Пока что дети думают, что люди не умирают, но, увидев смерть, дети узнают правду. И что... Пусть они видят! Тогда им потом не будет так сложно взрослеть!
Нет! Нет! Ты же всем сделаешь больно! Алисе, Даше, этому идиоту Дровосецкому и всей его семье. Мальчик с белыми волосами будет плакать, когда потеряет старшего брата, на которого наверняка равняется. Его старшего брата убьёт какой-то прыщавый урод. Нет, это так некрасиво. Это такая грязь. Я не хочу! Я знаю, что должен, но я не хочу!
- Ты слабый! - кричал тот, другой, сильный и злой Фёдор. - Посмотри на себя! жалкий Фёдор опять берёт над тобой власть! Он убивает тебя. Ты снова рассуждаешь о морали, о справедливости! Ты один об этом думаешь! Всем остальным наплевать! Ты не можешь никого раздавить, уничтожить! Но они тебя давят! Каждый день...
- И что? - спрашиваю я сам себя. - И пусть... Пусть я умру, но я буду бить в свой баран. Без убийств, без разрушений... Я не могу. Я ещё маленький.
Я снова чувствовал боль. Боль раздирала меня. Я ненавидел Игоря, понимал, что должен разрушать красоту, но я не мог... Я бы расплакался, если бы не все эти люди. Ведь они будут надо мной смеяться. «Тоже мне, убийца! - будут они кричать. - Какой бы замечательный финал бы получился! Ты убил бы Игоря! Стал бы маньяком! Но ты просто ушёл! Слабак!»
Я развернулся и стал пробираться к выходу. Я преодолел толпу, прошёл сквозь арку. Она запикала, но полицейским было плевать. На выходе они никого не проверяли. Дровосецкий орал что-то про плату за ЖКХ, про произвол, а я уходил всё дальше и дальше.
Захотелось выпить. Недалеко от штаба Дровосецкого как раз находился хороший ирландский паб. Там было дорого, зато можно было спокойно посидеть, не слушая ор пьяных мужиков и не глядя на кислые рожи толстух-продавщиц. Лучше потратить больше денег, но выпить в тихом, атмосферном месте, где обычно тусуются бородатые хипстеры со своими симпотичными, рок-н-ролльными девчонками.
На улице было очень тепло. Казалось, что без стука в наши восточно-сибирские края, наконец, пришла плюсовая температура... Странно, в марте на моей памяти никогда такого не было. Впрочем, всякое случается. Помню, как-то морозы стояли до мая. Все удивлялись и проклинали это место, эту загадочную, тёмную Сибирь, в которой невозможно жить. Дима тогда меня спрашивал: «Какие идиоты придумали, что здесь вообще можно строить города, работать? Молодцы, взяли, закинули сюда людей и заставили их выживать».
Но и Сибирь бывает милостивой. И она преподносит сюрпризы.
В зимней одежде мне было жарко, и поэтому пришлось расстегнуть куртку, снять шарф и шапку и бросить их в портфель. Я шёл и наслаждался темнотой, ещё не ночной, но вечерней, а значит менее таинственной, но более доброй. 
На смену вороху мыслей снова пришла пустота. Я не думал ни о чём, разве что о парочке стаканов пива, которые собирался выпить в пабе. Нет, я ничего не должен делать. Я не должен никого убивать, не должен никого любить. Я буду просто существовать, потому что я - просто тень. Моя задача - раствориться в пустоте. Когда-нибудь. Где-нибудь.
Шагал я быстро. Под ногами шипел тающий снег. Он размяк, почернел, превратился в мусор. Снег, прежде такой белый и чистый, топтали люди. И это выглядело так пошло, так жесткосердно... Нет, брось. Это всего лишь снег. Не надо сравнивать его с душой человека.
Я был уже близко. Оставалось пройти каких-нибудь пятьсот метров, и я сяду за столик, выпью пива, расслаблюсь...
Впереди я увидел стаю орущих людей. Они кричали, двигались, бросали непонятные предметы прямо в штаб Дровосецкого. Я подошёл ближе и увидел, что происходит. Всего у штаба было шесть человек. Двое мужчин лет тридцати пяти на вид, один толстый, а второй худой, но низкорослый настолько, что при желании его можно было признать за карлика, закидывали штаб яйцами и помидорами. Молодой, высокий и бородатый парень лет двадцати пяти на вид рисовал балончиком на окнах всякие непристойности. Смазливый блондин, открывал краску, намереваясь облить ею дверь. Последний парень, лысый накаченный гопник, вооружившись ломом, со всей силы ударил по стеклу. Оно треснуло, но не разбилось.
Я не знал, что мне делать. Просто уйти было бы неправильно. Ведь Даша и её брат так расстроятся, если штаб разрушат и изуродуют... К тому же, это так подло. Они специально дождались, пока здесь никого не будет, и напали... Молодцы, суки.
Не знаю, что побудило меня достать из портфеля пистолет. Наверное, я вытащил его, потому что он просился выйти погулять, как ребёночек... Он плакал. Я обещал, что он выйдет и нарушил своё слово. Мне стало стыдно, и  я его выпустил.
Только не говорите, что я хотел защитить этот чёртов штаб, потому что во мне заиграло чувство справедливости или что-то типа того. Нет, просто я сошёл с ума.
Ну что ж теперь, если у меня в руках оказался пистолет, надо было действовать.
Я приблизился  к вандалам и, направив на них железную, смертельно опасную игрушку и сделав голос как можно грубее, заорал:
- А ну отошли отсюда, суки! А то я в вас выстрелю.
- Ты чо, школьник! - офигел лысый, увидев меня. - Брось оружие. Оно у тебя поди пластмассовое.
- Заткись, павиан! - гаркнул я. - Не пластмассовое. Ты поймёшь это, если не свалишь отсюда, павин.
- Кто? - замычал он.
- Обезьяна, - объяснил я. - Я тебе сказал по-русски, вали отсюда и своё племя забирай. Пока я не выстрелил.
- Слышь... - выплюнул он, но мужик постарше, в красной куртке, в шапке-ушанке, с большим круглым животиком, его остановил.
- Пойдём отсюда, Саш, - промолвил толстячок. - Он, похоже, какой-то псих. Взгляд у него нездоровый. Он на самоубийцу похож. Да и пистолет у него настоящий, я же вижу...
После этих слов я засмеялся. Даже такой обывала, как этот мужик, увидел во мне сумасшедшего суицидника. Какое достижение! Забрав инструменты, краску и лом, мужики сорвались с места, на котором стояли, и побежали вдаль. Через несколько секунд они скрылись за ближайшей хрущёвкой, и я смог расслабиться, опустить пистолет.
А ведь они запросто могли бы меня избить... Просто набросились бы на меня вшестером, и всё. Сказочке конец. Я бы не выстрелил. Смелости бы не хватило - я всё-таки первый раз в жизни направил на кого-то оружие. Но всё ли так однозначно? Неужели я бы струсил? У меня ведь даже не дрогнула рука, когда я держал их на прицеле. Нет, я бы выстрелил хотя бы в одного. Убил бы толстого или лысого - неважно. Чего мне бояться? Я несколько раз дрался с такими, как они. Однажды подобные им гопники мне сломали руку. Помню, как я смеялся. Ха-ха!
Я убрал пистолет в портфель и пошёл к бару, который был через дорогу, но вдруг услышал позади себя знакомый женский голос.
- И что это было? - спросила неясно откуда здесь взявшаяся Даша Гармс.
- Я удивлён... - усмехнулся я, обернувшись к ней. - Не ожидал тебя здесь встретить. Ты же должна быть на митинге.
- Удивлён? - закричала она на всю улицу. - Реально? Думаешь, я не удивлена? Я чуть не обосралась сейчас! Чёрт возьми! У тебя пистолет! Он настоящий?
- Настоящий, - ответил я.
- И откуда?
- От верблюда, Даша, - огрызнулся я. - Хватит на меня наезжать. Это не мой. Мне его на время дали попользоваться.
- В смысле попользоваться, Фёдор? - психовала Даша. - Ты что, ходишь ночью по переулкам и убиваешь бомжей?
- Не бомжей, а преступников, - сказал я. - Твой брат же хотел видеть во мне супергероя. Вот я хожу и мочу плохишей, как Фрэнк Касл.
- Френк Касл хотя бы военный, - промолвила Даша. - А ты? Не думаешь, что нарвёшься на кого-нибудь?
- Нарвусь, и что они сделают? - вытрёпывался я. - Изобьют меня? Этого я не боюсь.
- Видно, - усмехнулась Даша. - Иначе ты бы постоянно не ходил с синяками на лице.
- А это моя фишка, - сказал я.
- У тебя слишком много «фишек», не находишь?
- Не, не нахожу. По-моему, всё нормально.
- Нет, не нормально! - воскликнула Даша. - Зачем тебе этот пистолет? Скажи, я ведь не отвяжусь.
- Да просто так, - брякнул я. - Всяких придурков пугать. Ты же знаешь, я часто нарываюсь на проблемы. А так, я могу достать пистолет, и проблем не будет.
- Если достаешь пистолет, нужно хотя бы уметь стрелять, - сказала Даша. - Идиот... Подожди, а ты что, был с этим пистолетом на митинге?
- Был, да, - ответил я. - Планировал покушение на Дровосецкого, но струсил.
- Это, конечно, враньё, - с полной уверенностью заявила Даша, - но, знаешь, я бы не удивился, если бы ты такое удумал. Кстати, как ты прошёл через рамку?
- Я увидел, что полицейские отвлеклись, и проскочил мимо, - объяснил я. - Можно сказать, мне повезло. Но прекрати меня обо всём спрашивать. Давай лучше я тебя поспрашиваю.
- Хорошо, давай, - согласилась Даша. - Только мне бы хотелось продолжить беседу внутри.
Мы вошли в закиданный помидорами и яйцами штаб, у которого чуть не выломили окно. Даша включила свет, поставила чайник и села за стол. Я подсел к ней.  
- Ты за мной следила? - спросил я. - Или просто шла в штаб?
- Я увидела тебя на митинге, - ответила она. - Думала, подойти к тебе, поговорить, когда всё закончится, но потом заметила, что ты уходишь, и отпросилась, сказав, что у меня заболел живот. Короче, я пошла тебя догонять. Понимаешь... Я хотела извиниться перед тобой. В тот раз, в телефонном разговоре, я нагрубила тебе, сказала лишнее. Просто я очень расстроилась, и на нервах выплеснула всю свою злобу на тебя. Прости меня, ладно?
- Хорошо. Я понимаю, что подвёл тебя, устроил в штабе скандал и всё такое. Но... Такой уж я человек.
- Нет, ты не виноват, - сказала она. - Ты никуда не напрашивался, не лез в драку, в отличие от этого Мамонтова. Он такая сука. Ненавижу его.
- В смысле? - удивился я. - Ты же его уважаешь?
- Уже нет! - выплеснула Даша. - Ты не знаешь, какая жуть творилась в этом штабе в последние дни. Я уже сама пожалела, что во всё это ввязалась. После того, как Мамонтов победил в трёх дебатах, сначала с тобой, а потом с двумя оппонентами постарше, из политических партий, он понял, что его поддерживают, и захотел стать координатором штаба, то есть сменить Ольгу. Он начал целую кампанию против неё. Эту кампанию поддержал юрист штаба, школьники, разумеется, тоже все пошли за Мамонтовым. Они сняли несколько видео о том, какая Ольга плохая и неорганизованная, начали агитировать за её отстранение.
- Понятно... - протянул я. - Выиграл студента, пару лохов и почувствовал в себе силы...
- Ага, - кивнула Даша. - Маразматик. Естественно, если оставить всё так, как есть, то эти конфликты в штабе выльются наружу, информация о них попадёт в СМИ, и вся кампания улетит в трубу. Поэтому надо что-то делать. В любом случае, Дровосецкий должен сам всё решить. Если он скажет своё слово, все угомонятся. Ведь что противники, что сторонники Ольги выступают за одного кандидата в губернаторы. Мамонтова просто считают более достойным организатором и оратором, чем Ольгу. Он лучше говорит, он умнее, он принципиальнее. К тому же, Ольгу не любят за то, что она позволяет высказаться людям других убеждений вроде тебя. Короче, всё сложно. О конфликте знают все волонтёры. Сейчас это главная тема, и такая напряжённость вредит всему нашему делу. Сегодня до митинга волонтёры только и говорили, что о конфликтах. Вроде бы митинг, которого все долго ждали, но... Короче, в штабе всё плохо. Многие ушли и борются за Мамонтова. Кстати, мой братик в том числе.
- Вы же с ним живёте вместе, - нахмурился я. - Смотри, как бы он не избил тебя.
- Пусть только попробует... - усмехнулась Даша. - Но мы с ним не разговариваем. Он дуется на меня. Ладно, это скоро пройдёт. Если бы не моя рассеянность, Дровосецкий бы уже завтра сделал какое-нибудь заявление по поводу этих конфликтов. Ничего, сегодня я поговорила с его сыном...          
- Да, видел, - оживился я. - О чём ты там трепалась с ним?
- А ты знаешь Игоря? - спросила Даша.
- У нас общие знакомые, - ответил я. - Я слышал о нём. Мерзкий тип.
- А мне показалось, что он очень приятный, пожала плечами Даша. - Впрочем, это неважно.
- Ты сделала ему комплимент? - злился я.
- Нет. Мы общались по делу. Сейчас всё расскажу по порядку. Просто Дровосецкий попросил меня нарезать всё важное, что происходило в штабе за последнее время. Сделать отчёт, всё расписать, предоставить видеозаписи всех конфликтов и происшествий. Сегодня я должна была передать флешку со всем этим дерьмом Дровосецкому. Он меня лично попросил об этом, чтобы посмотреть всё самому и решить, отстранять Ольгу от работы или нет. Он доверился мне, потому что я вроде как не поддерживаю ни одну из сторон и могу объяснить всё, как есть. Вот. Я всё честно сделала, но замоталась с организацией митинга и совсем забыла про флешку. А свою почту Дровосецкий мне упорно не даёт. У него паранойя. Боится, что всё перехватят ФСБшники. А информация важная. Если о конфликтах узнают наши противники - нам пипец. Вот так.
- Так в чём проблема, передай её завтра!
- Я не могу передать её завтра, потому что на четыре дня, до понедельника, мы с родителями уезжаем к бабушке в деревню, - тараторила Даша. - У неё юбилей, 90 лет, это нельзя пропустить. Флешка срочно нужна Дровосецкому, он не может ждать. У него в воскресенье тоже юбилей, и он хочет решить все неприятные вопросы до праздника. Плюс конфликт не должен длится долго. Он и так затянулся. Ну я и договорилась с Игорем, сыном Дровосецкого, что наш человек из штаба передаст ему флешку. Игорь уже отдаст флешку отцу. Слушай, если уже знаком с Игорем, можешь сделать это?  На тебя я могу положиться. Побудешь курьером?
- Что? Каким ещё курьером? Твой Игорь не очень приятный тип. Я бы не очень хотел с ним связываться.
- Слушай, тебе даже разговаривать с ним не придётся, - уговаривала меня Даша. - Просто отдашь ему флешку - и всё. Я очень тебя прошу, Федя. Помоги мне.
- Ладно, - без лишних слов согласился я.
Всё равно спорить с ней бесполезно.
- Спасибо большое! - обрадовалась Даша. - Ты прям супермен! Спасаешь меня. Я дам тебе его контакт, если нужно.
- Спасибо. У меня есть.
- Ну и отлично. Тогда держи, - сказала она и протянула мне синюю флешку, о которой зависела судьба штаба. - Только смотри не потеряй. Головой отвечаешь.
- Безусловно, - сказал я. - А то сам Игорь мне её оторвёт.
- Ну, он может, - сказала Даша. - Он кажется сильным, уверенным в себе парнем... Да ещё и красавчик. Блин, жаль, что он в Питере живёт, а то я бы с ним замутила.
- Не сомневаюсь, - усмехнулся я.
Мы допили чай, доели печенья, обсудили несколько фильмов и даже поговорили о компьютерных играх, в которые Даша иногда играла. Приближалась ночь. Надо было ехать по домам. Даша не хотела тесниться в автобусе и вызвала такси. Я же не стал строить из себя буржуя и решил пойти на остановку.
Закрыв штаб и выйдя на улицу, мы остановились, чтобы дождаться такси.
- Сегодня так тепло, - заметила Даша. - Весна чувствуется. Всё тает. Удивительно, март же только...
- Вроде бы ещё обещают похолодание, - сказал я.
- Фуу, - загудела Даша. - Опять застывшее месиво под ногами, да?
- Наверное, - пожал я плечами. - У нас это часто бывает.
- И не говори... - согласилась она. - Но зато сейчас хорошо... Когда зима проходит, кажется, что внутри тебя зажигается много разных огоньков, и тебе сразу - хорошо и тепло... Слушай, а ты правда на меня не злишься? Ну, за те слова, которые я сказала неделю назад. Мне потом было так стыдно. Честно. Я даже хотела тебе написать, но боялась, что ты меня пошлёшь.
- Я бы тебя не послал.
- А я бы послала меня на твоём месте! Представляю, какая-то дура звонит и устраивает скандал на пустом месте...
- Разве на пустом? - спросил я.
- Да, - кивнула Даша. - Ты на дебатах лишь сказал, что думал. Так и нужно. Просто они увидели в тебе чужого, вот и всё. Мне кажется, даже если бы ты говорил то же, что и Мамонтов, они бы всё тебя засвистали.
- Да, наверное, - согласился я.
Скоро такси приехало, и Даша, обняв меня на прощание, села в машину, которая повезла её домой, сверкая красными, опухшими глазами-фарами. 
Я решил сократить путь. Пошёл через дворы, чтобы успеть сесть на автобус и не тратиться на такси.
Застегнул куртку, положил руки в карманы и, ссутулившись, пошагал к месту, где металлические гусеницы отрыгивали старую пищу и клали в свой еле открывающийся рот новую, свежую, полуживую. Я перемалывал ногами тающий снег, вслушивался в своё дыхание. Кто заперт в нём, кто в нём живёт? Что он думает? О чём мечтает? Неизвестно.
Я пытался услышать шёпот дворов, стон плоских хрущёвок, но не мог. Во дворе были лишние звуки. Звуки чьих-то шагов. Кто-то шёл сзади. Несколько человек. Под их ногами хрустел снег. Хрустел так громко, что оглушал меня. Люди приближались. Но я не оглянусь! Если я оглянусь, то испугаюсь. А я не хочу показать им своего испуга!
Прошла пара секунд, и я почувствовал удар сзади. Меня огрели кулаком по голове, потом схватили за руку и развернули. Это были те самые мужики, которым я угрожал пистолетом. Они дождались меня и решили наказать. Я мог это предвидеть и уехать на такси. Дурак. Кретин. Они же изобьют тебя! Сопротивляйся, мразь! Делай что-нибудь! Пытайся! Не будь жалким! Не показывай им, насколько ты слаб.
Каким-то образом мне удалось вырваться, врезать толстому ногой по животу, а карлику зарядить рукой по лицу. Шлепок был таким смешным, что, будь у меня время, я бы рассмеялся, но у меня не было ни секунды. Отбежав в сторону, я снял портфель, чтобы достать пистолет, но лысый, бородач и блондин подбежали ко мне, вырвали портфель из рук и отбросили его в сторону. Вандалы попытались схватить меня, но я снова чудесным образом выкрутился, ударил лысому по яйцам, блондину - в живот, а бородача толкнул так сильно, что он споткнулся и упал в сугроб. Впереди снова был карлик. Я опять ударил его по лицу. В этот раз - сильно. Почти так же, как Клыка в коридоре. Карлик тоже плюхнулся в сугроб, но бежать мне не дал быстро оправившийся от удара в живот блондин, напавший на меня сзади. Он начал душить меня, сдавливать моё горло, но я схватил этого человека за его длинные белые волосы так сильно, точно это был Артур Клык. Мне удалось вырвать клок. Он закричал и отпустил меня. Надо было бежать. Я почти вырывался. Но я не мог оставить флешку. Даша расстроится. Я не должен её подводить. Надо найти портфель. Я бросил взгляд в ту сторону, куда они кинули портфель, но вдруг почувствовал сильный удар по спине. Он сломал меня пополам, расколол, как скорлупу, и из моего полумёртвого тела, как желток из яйца, вытекли все силы. Что произошло? Всё просто. Меня ударили ломом по спине, и я упал на асфальт. Было больно. Безумно больно. Я попробовал подняться, но эти придурки подошли к моему поверженному телу и несколько раз пнули меня ногами. Я снова пытался встать, не быть жалким, но я не мог... Ничего не мог. Они же пинали меня... Нет, я знаю, что это не аргумент, знаю, что вы, читая это, считаете меня жалким, смешным ничтожеством, но я действительно не мог ничего поделать. У меня не было сил. Я сдался. Спины не существовало. Она превратилась в дорогу, на которую падают метеориты.
Удар за ударом. Треск костей. Какая хорошая музыка... Полина могла бы станцевать вальс вместе со своим Игорем. Или Алиса с Игорем. Какая разница? Игорь, Игорь, Игорь! Он вышел из пустоты и захватил всё. Может, он и есть - пустота, которая победила меня... Нет. Это я - пустота.
Наконец, они прекратили меня бить. Тело болело. Но ничего - терпимо. Меня избивали и похуже. Наверное.
- Ну что, получил? - заорал лысый. - А ну извинись за обезьяну, мразь.
- Иди в жопу, сука, - прошипел я сквозь зубы.
Он ударил мне по лицу. Кажется, выбил зуб. Довытрёпывался? Но разве мне не всё равно? Разве пустота не залечит боль?
- Ты ещё и дерешься, как баба! Мне по яйцам врезал, Вадяну вырвал волосы. Ну ты и сучка. Соси! - крикнул лысый и ещё раз долбанул меня по спине.
- Ещё люди, которые впятером нападают на одного, будут мне говорить о том, что я дерусь, как баба, - ещё раз огрызнулся я.
- Слышь, ты чо такой борзый? - завопил лысый. - Я тебя урою!
Он замахнулся на меня ломом и готов был проломить мне череп, но толстый остановил его.
- Не горячись! - сказал он. - Тебя Нилрак убьёт.
- А-а-а-а, - промычал я. -  Так вы оттуда. Логично, что такое быдло представляет Нилрака.
- Зачем ты это сказал, а? - наехал на толстого лысый. - Кто тебя просил?
- Успокойся, - остановил разборку лысый. - Давай посмотрим, что есть у этого мальчика.
Бородач и блондин держали меня. Лысый принёс мой портфель и начал, гандон, в нём рыться.
Он достал из сумки пистолет и, повертев его в руках, спросил у толстого:
- Что, возьмём пистолет, Вов?
- Нет, - ответил пузатый. - Нахер нам его пистолет? Брось его в сугроб.
- Там только два патрона, Вов, - хихикал лысый. - Ты бы нас не расстрелял, малой. Кстати, как тебя зовут-то?
- Спроси у своей мамаши, - зачем-то продолжал я нарываться.
Он ещё раз меня ударил. Насрать. Пусть бьёт, сколько хочет. Я и так весь в синяках. Я и так чувствую боль. Я и так унижен. И так жалок.
- Возьми у него телефон, - приказал толстяк. - Там может быть что-нибудь интересное.
Худой карлик забрал у меня телефон и начал в нём рыться.
- Нет, - сказал он через пару минут. - Тут ничего нет. Всякая херня. Переписки с девочками, какими-то задротами, и всё. Он даже в конференции штаба не состоит Фотографий и видео почти нет.
Он кинул мой телефон на землю. Разбил его, мразь. Мама расстроится.   
- Что это ты даже в конференциях штаба не состоишь? - спросил меня бородатый.
- Я не их волонтёр, - ответил я. - У меня там просто знакомая работает.
- Знакомая? - скорчил рожу лысый. - Ага, стал бы ты защищать штаб с пистолетом из-за какой-то знакомой.
Он ещё порылся в моём портфеле. Выкинул оттуда мой паспорт, студенческий билет, пропуск. Всё - в мокрый снег, в лужи.
- Ну ты и додик, - смеялся он. - У тебя что, даже презиков с собой нет?
Я промолчал. Не надо было огрызаться. Хватит мне синяков. Я и так избитый. А послезавтра ещё идти к Клыку.
Лысый взял кошелёк, достал оттуда все мои деньги и сунул себе в карман. Толстый гневно посмотрел на него, но лысый ответил:
- А что? Мы весь день на него потратили. Не зря ведь.
Толстый не стал спорить. Лишь взял у лысого тысячу в качестве своей доли. Тоже мне бандиты - мелочь делят. Просто придурки...
Вдруг случилось то, чего я больше всего опасался - лысый достал из портфеля флешку.
- Т-а-а-а-а-к! А это что? - спросил он. - Может быть, здесь есть что-то интересное, а?
- Там просто мои презентации, - сказал я, надеясь, что они в это поверят.
- Презентации, да? - сквасил рожу лысый. - Ну это мы ещё посмотрим. Может, там то, что мы ищем. Есть слушок, что у вас в штабе всё очень плохо, и тому существуют, скажем, видеодоказательства.
- Я не понимаю, о чём ты, - прошипел я.
Блондин с карликом ещё раз ударили меня. Один- по спине, другой - по лицу. Больно.
- Не знаешь, да? - сквозь зубы процедил лысый.
- Не знаю, - повторил я.
Теперь уже лысый ударил меня ногой. Со всей силы, как мог. Что-то хрустнуло. Боль пронзила меня, словно копьё, крепко прижала к земле.
Я пискнул. Идиот. Это так трусливо. Взрослый мужчина бы не пикнул так. Словно собачка. Словно маленький пёсик, которого зажало дверью.
- Не знаешь, да? - напирал лысый.
- Ладно, хватит, - остановил всех толстый. - Бери флешку и уходим.
Лысый врезал мне напоследок, блондин и бородач отпустили мои руки, и эти придурки встали и побежали в темноту, оставив меня, избитого и униженного, таять вместе с чёрным снегом. Вскоре стены дворов засосали их, скрыли, уничтожили... Я лежал на мокром асфальте. Надо было вставать. Ты должен. Не спать же здесь, правильно? Завтра ты уже должен быть нормальным.
Я опёрся на руки и, стискивая зубы от боли в спине, поднял своё мерзкое тело. Я ощупал зубы, проверил, все ли на месте. Да, все. Лысый всё-таки не выбил мне зуб - просто отколол маленькую его часть. Плевать. Я поднялся, проковылял немного до стены хрущёвки и, опершись на неё, родную, милостивую, жалкую, отдышался, посмотрел вверх.
По иссиня-чёрному, ночному небу плыла маленькая, почти незаметная крапинка какого-то спутника, потерянного среди равнодушных, мёртвых звёзд. Красиво.
Надо было найти телефон, портфель, паспорт, студак... Но ещё надо было дать спине отдохнуть. Я не мог ходить и наклоняться. Всё это было слишком больно. Поэтому я упал на карачки и стал ползать на четвереньках, искать свои вещи. Это унизительно, да, но меня ведь никто не видел, правильно? А унижение перед собой меня не тревожило. Я же всё и так о себе знаю.
Ползал я где-то полчаса. Колени болели. Из носа текла кровь. Паспорт и студенческий билет насквозь вымокли. Но ничего, просушатся. Телефон, который я уже успел похоронить, к счастью работал. Экран на нём разбился, но это было совсем не страшно. Главное, новый покупать не придётся.
С пистолетом всё было в порядке. Они не забрали его - и хорошо. Хоть перед таксистом краснеть не придётся. Только перед Дашей, перед этим сраным Игорем, перед собой, перед всеми! Я же во всём виноват! Я всегда во всём виноват!
Я положил свои вещи в портфель, превратил себя в человека прямоходящего и, хромая, поковылял домой. Автобусы уже не ходили. Деньги у меня забрали. Что ещё оставалось? Только ковылять домой. Ничего, это нестрашно. Через пару часов я дойду.
Спина болела. Её словно раздирали волки. Словно внутри неё была какая-то пластина, пила, которая вертелась и при движении резала мои кости. На языке был привкус крови. Он лучше привкуса пустоты. Приятнее и изящнее. Жаль, это не победная кровь.
Жаль, что я проиграл. Что просрал флешку. Жаль, что я подвёл Дашу... Ведь она может подумать, что я просто так отдал эту флешку. Все так подумают и будут считать меня предателем. Никто мне не поверит. Они просто возьмут и втопчут меня в грязь. Как всегда.
Я шёл по пустой дороге, залитой чёрно-жёлтой яичницей, текшей из длинных, горбатых фонарей. Изредка по дороге проезжали машины, в основном такси. Одна из них, старая чёрная «Волга», посигналила мне. Я обернулся и увидел знакомого человека. Ну да, кто ещё мог ехать на чёрной «Волге»? Только таксист. Как же вовремя... Неужели в этом тёмном, радиоактивном лесу, где нет места надежде, человек её может найти помощь? Впервые за долгое время я действительно обрадовался этому человеку, который всегда каким-то непонятным образом меня отыскивал. Интересно, как ему это удавалось? Впрочем, мне не нужно было знать его тайну. Она украшало его. А зачем отбирать у человека то, что его украшает?
- Привет, Фёдор, - обратился ко мне таксист. - Тебе нужно доехать до дома?
- Да, - сказал я. - Только у меня снова нет денег.
- Не парься, - ответил он. - За тебя я всегда готов заплатить из своего кармана.
Я сел на заднее сиденье. Точнее, не сел, а лёг. Так спине было легче.
- Что, попал в передрягу? - спросил таксист. - Кажется, тебя избили.
- Да, - ответил я. - Меня ограбили. Отобрали одну важную вещь, от которой много зависело. Там данные о всякой херне, которые творилась в штабе. Теперь они попадут в сеть, и все подумают, что я предатель.
- Даша тоже подумает?
- Наверное. Ведь она доверилась мне. А я её подвёл.
- Но ты ведь любишь Алису, а не Дашу, - заметил таксист.
- И что? - усмехнулся я. - Я не хотел подводить Дашу. Мы с ней вроде бы подружились. Она хорошая. Было бы лучше полюбить её, а не Алису.
- Но ты любишь Алису, да? - не унимался таксист.
- Люблю, - согласился я. - Только пытаюсь не думать о ней. Каждый раз это так мучительно...
- У вас с Алисой что-то произошло?
- Да, - сказал я. - Она послала меня. Сказала, что со мной некомфортно общаться. Потом я заступился за неё, подрался с её парнем... После этого Алиса меня возненавидела. Да, она была права... Я ввязался не в своё дело. А ещё оказалось, что Алиса раньше встречалась с парнем, который сейчас живёт с Полиной в Питере. Прикинь? Ты, наверное, запутался, но лучше я объяснить не могу. Это всё так нелепо. Идиотский, странный сюжетный ход. Не советую вставлять его в твой роман. Совпадение, каких не бывает, да? Такая вот «Санта Барбара», представляешь. Его зовут Игорь. По совместительству он ещё и сын Дровосецкого. Как нелепо...
-  Он - всесильный суперзлодей, - усмехнулся таксист. - У любого супергероя рано или поздно появляется суперзлодей, который сильнее героя.
- Шутишь? - спросил я. - А мне не до шуток. Сегодня я хотел его убить прямо на митинге, прилюдно, но не смог. Струсил.
- Почему Игоря? - удивился таксист. - Почему не Клыка?
- Мне показалось, что Игорь идеальнее, лучше, красивее Клыка, - объяснил я. - Я хотел разрушить что-то красивое. Все они разрушают красоту, а я просто смотрю и зажимаю нос. Я хотел стать, как они, но не смог...
- Но ведь Игорь не отбирал у тебя ни Алисы, ни Полины, - сказал мне таксист. - Он не твой враг. Вы даже не знакомы. Просто у вас много общих знакомых. Клыка же тебе есть за что ненавидеть. Клык ведь презирает тебя ровно так же, как те ребята, которые тебя только что избили. Клык даже вызвал тебя на баттл.
- Откуда ты знаешь?  - удивился я.
- Знакомые нашептали, - улыбнулся Клык. - К тому же, я таксист. Я всё знаю. Кстати, как идёт подготовка к твоему баттлу?
- Никак, - бросил я. - Я про него забыл. Думал, напишу текст за сегодня-завтра.
- Ты же понимаешь, что проиграешь ему?
- Наверное, - пожал я плечами. - Я что-нибудь придумаю.
- Ты должен будешь ему отомстить за проигрыш на баттле, - продолжал давить на меня таксист. 
- За что? За то, что я не подготовился?
- За то, что он твой враг, - пояснил таксист. - Ты ведь хочешь смерти Клыка, да, Артём? Это преступление исправит тебя, оно сделает тебя взрослым, злым. Ты же понимаешь, что убийство Клыка - твоя единственная возможность уничтожить весь мир, что убив Клыка, ты убьёшь их всех... И Алису, и Дашу, и Полину - всех. Ты станешь другим человеком. Разве ты не этого хочешь?
- Я хочу, чтобы они все исчезли, стали пустотой... - выхаркивал я слова. - Просто... Я не могу. Я чувствую бессилие.
- Тебе противно разрушение красоты, понимаю... - молвил таксист. - Но ведь Клык разрушает то, что ты считаешь абсолютом красоты. Он ударил её, помнишь? Ударил девочку с бело-розовыми волосами. Иногда чтобы остановить разрушение большой красоты, нужно уничтожить меньшую. Это законы природы.
- Но я не могу...
- Ещё ты цепляешься за добро, Фёдор, - упрекал меня таксист. - Но ты же не веришь в Бога, Он давно тебя покинул... А если так - то можно делать, что хочешь.
- Я не верю, но...
- Тогда зачем тебе добро? - перебил меня таксист. - Именно оно и делает тебя слабым. Силу же даёт зло. Ты сильный, когда злой, Фёдор. Ты хочешь силы, но чтобы её получить, нужно захотеть стать сильным, захотеть принять зло, Фёдор. Чтобы повзрослеть, нужно принять в себе зло, разрушить в себе ребёнка, жаждущего красоты. Взросление - это отказ от наивной веры в добро и любовь, убивающей человека, и признание зла самым обычным явлением, с которым не нужно бороться. Так начни взрослеть. Существуй не в выдуманном мире, который убивает тебя, а в реальном.
- А может, я и должен существовать в фантазии? - предположил я. - Может быть, я - всего лишь персонаж, подросток, про которого пишет какой-нибудь не очень смышлёный парень, сидя у себя в комнате глубокой ночью. Может, в меня он вкладывает свои фантазии, свою любовь, которая никак не может затухнуть, свои страхи и никому не нужные надежды?
- Не говори ерунды, Фёдор, - осёк меня таксист. - Персонажем ты станешь потом, если сотворишь достойный финал. Но моя книга - о реальности, а не о фантазии. О тошноте, а не о пустоте. Все фантазии - это просто пустота, поэтому я и ничего не сочиняю.
- Пустота, - произнёс я это сладкое, соблазнительное слово. - Именно.
- Пустота - это не выход, Фёдор, - продолжал назидать таксист. - В ней невозможно жить. А тебе надо жить. Ты ещё так молод, ты ещё ничего не увидел, ничего не узнал. Ты не должен проиграть. А пустота значит проигрыш.
- Я не проиграю. Я не унижусь перед ними, - пообещал я ему.
- Правильно, - сказал он. - Моя книга должна закончиться хорошо. Она мрачная, так что в конце необходим луч надежды. Ты должен его дать. Ты должен уничтожить мир. Отомстить за всех остальных моих героев.
- А что произошло с ними? - поинтересовался я.
- Они умерли, - произнёс он с чувством досады. - Убили себя.
Вскоре мы приехали. Он остановил машину и задал последний вопрос:
- Надеюсь, ты не израсходовал все пули?
- Нет, - ответил я. - Как было две, так и есть.
- А пистолет на месте?
- На месте, - сказал я. - Они не забрали его.
- Хорошо, - улыбнулся таксист. - Только не тяни со своим решением. Я чувствую, что финал скоро будет написан.
- Я помогу тебе, - пообещал я. - Надеюсь, ты создаёшь красоту. Если так, я не смею её разрушать.
- Да, я тоже на это надеюсь, - улыбнулся таксист. - Ты всё сделаешь правильно. Лучше портить мясо, чем красоту.
Я вышел из машины и поковылял к своей панельной многоэтажке. Горело лишь одно окно. У кого-то бессонница. Бесконечная, беспробудная, бесславная.
Таксист уехал, помахав мне рукой на прощание и пожелав удачи. Я сделал то же самое, а потом вошёл в большую, каменную и серую пустоту.