Клан

Я вышла из библиотеки, стараясь не издавать ни звука. Том спал на диване в читальном зале, с книгой, соскользнувшей с колен на пол. Свет лампы мягко подсвечивал его лицо, и в нём было столько покоя, что я остановилась на мгновение, чтобы просто на него посмотреть.

Он действительно хороший. Слишком хороший для всего этого.

Я не разбудила его. Просто потянулась за своей курткой, на цыпочках обошла стол и двинулась к выходу. У самой двери оглянулась и, мысленно, едва ли не шепотом, сказала:

Прости, Том. Прости, что ты всё время рядом, а я всё ещё держу тебя на расстоянии. Прости, что в это утро я выбираю одиночество, а не разговор. Я просто... не могу иначе.

Он не слышал. Но, кажется, и не надо было. Это была не та извинительная речь, что требует ответа. Это была та, что должна была быть сказана — самой себе.

Я вернулась домой тихо, на цыпочках, как будто боялась спугнуть утро. Внутри всё ещё гудело от перенапряжения, но тело работало на автопилоте. Хотелось просто тишины. Вдыхать знакомый запах подгорелого дерева у входной двери, пройтись босиком по скрипучим половицам и раствориться в этих стенах, как в объятиях чего-то живого и тёплого.

На кухне уже был кто-то. Легкий звук перемешивания чего-то в кружке, запах чая и меда — и, конечно, голос, у которого тембр, будто сама жизнь побывала в нём и осталась жить.

— Явилась, значит, — сказала Маргарет, даже не оборачиваясь. — А я уж думала, снова сбежишь в ночь и растворишься в тумане, как сказка.

Я фыркнула, снимая куртку:

— Пожалуй, я сегодня больше на кошмар похожа, чем на сказку.

— Не преувеличивай, девочка, — наконец обернулась она и смерила меня взглядом. — Сказки не всегда добрые. Но в них всегда что-то настоящее.

На столе уже стояла кружка с дымящимся чаем. Моя. Как она узнала, что я вернусь — я даже не спрашивала. Маргарет знала.

Я молча села, обняла ладонями кружку, вдыхая аромат шалфея и чего-то цитрусового. Греющее, земное. Она присела напротив, разглядывая меня, но не вмешивалась. И за это я была ей особенно благодарна.

Только потом, когда она ушла обратно в свою комнату с книгой и каким-то волшебным спокойствием в глазах, я заметила кулон на подоконнике.

Он лежал там, где я бросила его несколько дней назад — казалось, он впитал в себя свет фонаря с улицы и теперь тихо отдавал его обратно. Пульсировал, как сердце. Или как память.

Я подошла ближе, провела пальцами по прохладному металлу. Круг. Завершённый. Внутри будто бы проглядывали линии — едва различимые, как трещины на стекле, но... знакомые. Почти детские.

Я вспомнила: мне было шесть. На чердаке у бабушки я нашла старую брошь. Поломанная, запылённая, она всё равно казалась мне магической. Я носила её в кармане, рассказывала ей секреты, как подруге. Потом потеряла. Плакала целую неделю. Мама тогда сказала:

«Если вещь уходит, значит, она уже всё тебе отдала.»

А я не умела отпускать. Ни тогда, ни сейчас.

Этот кулон... он будто слышал это. Он не был просто вещью. Он был напоминанием. О том, что часть меня когда-то верила, что магия существует. И, чёрт побери, может, так оно и есть.

Я прижала кулон к груди, прикрыла глаза. Он стал теплеть — медленно, будто в ответ на прикосновение. И с этим теплом внутри пришло воспоминание: не образ, не голос, а само ощущение.

Кулон был тёплым, как ладонь, которую держишь слишком долго. Я всё ещё сидела на кухне, но ощущение было, будто нахожусь где-то совсем в другом месте — между явью и чем-то древним, наполовину забытым. В этом мягком полумраке дом казался живым. Тихим, выжидающим. Как будто стены слышали мои мысли.

Но с каждой минутой веки наливались тяжестью. Сон наваливался резко и безжалостно. Я зевнула, уже не стесняясь — одна, наконец-то в безопасности. Внутри ещё что-то гудело, как эхо недосказанных слов, но тело сдалось первым.

"Спать. Только лечь", — подумала я, вставая и прихватив кулон с собой.

Прошла в комнату, стараясь не разбудить Маргарет. Не хотелось ничего объяснять. Сейчас — точно нет.

Я приоткрыла дверь и шагнула внутрь. И замерла.

На подушке, аккуратно разложенная, лежала книга.

Та самая, которую когда-то давно — кажется, в другой жизни — отдал мне Том. Тогда, в первый день. Старая, тёмная, почти безымянная, пахнущая пылью и временем. Та, в которой начали появляться странные записи. Не моей рукой, но... будто от моего имени. Или изнутри меня.

Я точно не оставляла её на кровати.

И уж точно не оставляла её открытой.

А она была — развёрнута. Будто ждала.

Я подошла ближе. Бумага на странице чуть вздулась, как будто недавно её касались. Или — как будто она дышала.

И снова — новая надпись.

Чёткая, выведенная тем же неровным почерком. Не чернила — что-то иное. Будто тень на бумаге, будто ожог от мысли:

"Ты начала слышать шёпот тогда, когда перестала себя прятать."

Грудь сжалось. От узнавания. От боли. От того, что я понимала — книга писала правду.

Я провела пальцами по строке. Никакого ужаса. Ни дрожи, ни замирания сердца, ни желания спрятаться под одеяло и делать вид, что этого не было. Раньше — да. Раньше такие послания пугали до мурашек, до внутреннего воя, до ощущения, будто кто-то смотрит из зеркала, и этот кто-то — не ты.

Но сейчас — нет.

Я больше не боялась.

Эти строки, эти тени на страницах... они не были враждой. Не были угрозой. Это было... руководство. Может, даже забота. Не совсем понятная, не совсем человеческая — но забота.
Пусть и грубая, как ураган, который сносит старую крышу, чтобы открыть тебе небо.

Я пролистала назад — туда, где были предыдущие записи. И на этот раз... они остались.
Все.
Ни одна не исчезла. Ни одна фраза не растворилась, не испарилась, как раньше.
Раньше они появлялись и исчезали, будто кто-то проверял, готова ли я — и если нет, то прятал обратно.
А теперь — остались.

Как будто книга приняла, что я больше не убегаю. Что я готова видеть. Понимать. Собирать.

Строки, которые в своё время звучали как приговор, теперь — как подсказки, разложенные в нужном порядке. Только тогда я не знала, что у них есть логика. Что это не просто бессвязный шёпот — это карта.

"Жертва — не зло, если её принимают добровольно."
"Ключ не всегда дверь. Иногда — ты сам."
"Кровь помнит. Даже если ты — нет."

Пазл.
Моё прошлое, настоящее и то, что я ещё только должна была узнать — они выстраивались в единую картину.
И я наконец-то была способна её рассматривать, не зажмурившись.

Я уже не спрашивала, кто это пишет. Я знала. Или, может, догадывалась. Ответ не имел значения. Главное — я училась слышать.

"Ты начала слышать шёпот тогда, когда перестала себя прятать."

Да. Чёрт возьми, да.

Я вздохнула. И впервые за долгое время не почувствовала, что не справляюсь. Да, я не понимала всего. Да, у меня было больше вопросов, чем ответов. Но я уже не падала в них с головой, как в бездну.

Теперь я смотрела в них — и видела отражение.

— Хорошо, — прошептала я, наклоняясь к книге. — Говори со мной. Я слушаю.

Книга не шелохнулась, не вспыхнула, не выдала новой фразы.

Но я почувствовала, как что-то внутри стало тише. Как будто она услышала.

И приняла.

Я проснулась так резко, будто кто-то выдернул меня из сна за шиворот.

Лёгкий, тусклый свет соскальзывал по подоконнику, как жидкое золото, растёкшееся по пыльному полу.

Но всё изменилось.

Первое, что я почувствовала — тело. Моё собственное. Оно будто не принадлежало мне до этого момента. Всё это время оно было ватным, ослабленным, как будто я жила в замедленной перемотке. А сейчас...

Я чувствовала каждую мышцу, как натянутую тетиву. Руки не дрожали, сердце билось ровно, в груди не было той привычной тяжести, что давила последнее время. Я встала — и ноги не подвели, не качнулись, не отозвались слабостью. Наоборот — в них было напряжение, жажда движения.

Я прошлась по комнате, босая, и в каждом шаге была странная, почти пугающая лёгкость. Я, как будто, не шла — а скользила. Словно тело наконец вспомнило, что такое быть живым. Настоящим.

— Что за... — выдохнула я, касаясь ладонью стены, чтобы убедиться, что не сплю.

Нет, не сон.

Это была физическая сила. Осязаемая. Пульсирующая в венах, как свежая кровь после обморожения. Я не знала, откуда она взялась. Не знала, надолго ли. Но в этот момент — мне казалось, что я смогу свернуть горы. Или хотя бы поднять те, что давили на меня всё это время.

Я подошла к зеркалу. Посмотрела на себя. Лицо было всё тем же — уставшим, со следами ночей, прожитых не там, где надо.

Звонок раздался резко, как выстрел, и в первое мгновение я просто замерла, а потом вскочила, сбросив плед. Маргарет с утра ушла по делам, дома никого не было. Значит, брать трубку придётся мне.

Я босиком сбежала вниз по лестнице, чуть не поскользнулась на последней ступени и почти влетела на кухню. Схватила трубку, пока звонок не оборвался.

— Да? — выдохнула я в трубку, сердце уже билось быстрее обычного.

— Эйра? — голос Тома. Чуть тише, чем обычно. Сдержанный, как будто он старался говорить спокойно, но внутри что-то явно тревожило. — Прости, что звоню... но тут кое-кто пришёл. К библиотеке. Он ищет тебя.

Я напряглась.

— Меня? Кто?

— Не сказал. Только твоё имя произнёс. Несколько раз. Очень уверенно, знаешь... как будто знает тебя лично. Не пояснил, откуда. И вообще почти не говорит.

— Как он выглядит? — голос мой прозвучал чуть резче, чем я хотела.

— Неважно. Не суть. Главное — он стоит тут и не уходит. Я подумал, что ты должна знать. Он сказал: «Я пришёл за ней», — и всё.

Что-то в груди сжалось. Рафаил? Но почему он не пришёл сюда? Почему стоит у библиотеки, а не ищет меня напрямую?

— Хорошо. Скоро буду, — выдохнула я, уже хватая ключи. — Не отпускай его, ладно?

— Постараюсь, — с сомнением ответил Том. — Но, Эйра... поторопись. У него в глазах что-то... неудобное, не доброе.

— Уже выхожу, — бросила я, вешая трубку.

Я оделась почти на бегу. Не то чтобы мне было холодно, просто вдруг стало невыносимо оставаться в комнате. Сердце билось будто в шорохе пальцев, пока я натягивала куртку, и с каждым шагом вниз по лестнице внутри всё сильнее поднималась дрожь. Словно знала — сейчас всё изменится.

Ключ повернулся в замке почти беззвучно, и я шагнула на улицу. Воздух был густой, вечерний, с запахом далёкого дыма. Дорога до библиотеки показалась мне короче обычного. Как будто город сам торопил меня — быстрее, быстрее.

Перед входом стояли двое. Один — Том. Жёсткий, нахмуренный, в его позе — напряжённость, почти агрессия. Второй... Я замерла. Этот силуэт я знала. Даже сквозь капюшон, даже в полумраке, даже если бы глаза мне завязали — всё равно узнала бы.

— Серьёзно?.. — вырвалось у меня почти шёпотом.

Он поднял голову. Капюшон слегка соскользнул назад, и на меня уставились глаза, которые когда-то я знала слишком хорошо. Оливер.

Тот самый. Тот, кого я оставила без объяснений. Тот, с кем были разговоры до рассвета, кофе на полу, глупые шутки, которые понимали только мы двое — и резкий, молчаливый уход. Он тогда знал, что я уезжаю, но не знал куда. И точно не знал — зачем.

— Привет, Эйра, — голос у него был ровный. Но под ним скреблась обида. Старая, запекшаяся.

Я резко втянула воздух. Том шагнул чуть ближе, явно в защитной позиции.

— Это он тебя искал, — бросил он через плечо. — Говорит, знает тебя, но на вопросы толком не отвечает. И вообще... — Том смерил Оливера взглядом. — Мне не нравится, как он смотрит.

— Том, — я мягко положила ладонь ему на плечо, — всё нормально. Правда.

Но это была ложь. Ни черта не нормально. Сердце прыгало в груди, как раненая птица. Мы с Оливером стояли напротив друг друга, как два фрагмента прошлого, которые никогда не должны были встретиться снова. Но встретились.

Он был в чёрном худи, руки в карманах, сумка перекинутая через плечо. Не напряжённый, нет — скорее... уставший. Но в глазах жглась та же решимость, которая однажды заставила меня в него влюбиться. И та же, из-за которой я однажды от него сбежала.

— Ты... — выдохнула я. — Как ты меня нашёл?

— Долго искал, — ответил он просто. — И вот. Нашёл.

Том резко обернулся ко мне:

— Ты его знаешь?

Я кивнула медленно. Не было смысла врать. Да и не вышло бы. Голос сам сорвался:

— Это Оливер. Мы... были вместе. До всего этого.

Он кивнул, не отводя от меня взгляда:

— До того, как ты исчезла.

— Какого хрена ты здесь забыл, Оливер? — вырвалось из меня. Губы скривились в полуулыбке, но глаза смотрели с холодом. — Что тебе вообще нужно? Нашёл меня среди чёртовых полей и проклятий. Как?

Он будто не сразу понял, насколько я зла. Или просто ждал. А может, ожидал, что я буду другой — той самой, старой. Ошибся.

— Я... — Он почесал затылок, глаза скользнули мимо Тома, который всё ещё стоял рядом, будто сомневался, стоит ли бросаться на него с обвинениями. — Один знакомый скинул мне видео. На ютубе. С каким-то репортажем. Тебя там было видно. Невнятно, но... Я узнал.

Жаклин. Конечно. Могла бы догадаться. Камера, зацепившая меня в момент, когда она снимала в библиотеке. Видимо, что она довольна популярна.

Я стиснула зубы, сглотнула раздражение, которое уже пульсировало в висках. Потом перевела взгляд на Тома. Он всё ещё стоял чуть впереди, как будто опасаясь, что я снова увижу в этом человеке угрозу — или наоборот, потеряю голову.

Я подошла ближе, положила ладонь на его плечо.

— Том, — тихо, почти шёпотом, — можно... можно нас на минуту?

Он посмотрел на меня с явным нежеланием. В нём кипела смесь протеста, тревоги и той самой недоверчивой злости, что он испытывал к незнакомцу с первой минуты. Но я гладила его взглядом, очень мягко.

— Пожалуйста, — добавила. — Просто немного. Я сама.

Он сжал губы в тонкую линию, будто проглатывал реплику, которую хотел сказать, но в итоге просто кивнул.

— Я недалеко, — буркнул, отступая к двери библиотеки. Но взгляда с Оливера не сводил, как с хищника. И с меня — тоже.

Когда мы остались вдвоём, я повернулась к нему, сложив руки на груди.

— Ну, Оливер. Я здесь, перед тобой. Живая. Не в розыске, не в бегах. Так что повторю вопрос. Что тебе нужно?

Я чувствовала, как внутри всё закипает. Не от волнения — от ярости. От абсурдности того, что он здесь, словно явился из прошлого, которое я сама похоронила.

— Идём, — сказала я резко. — Мне плевать, как ты меня нашёл, но я не собираюсь разбираться в этом посреди улицы, как в дешёвом сериале.

Не дожидаясь его реакции, я пошла вперёд — по знакомой тропе между старых зданий, туда, где редко кто появляется: старый закоулок между библиотекой и бывшей мастерской. Там пахло сыростью и старой древесиной, асфальт был потрескан, а из щелей в кирпичах пробивались сорняки.

Я остановилась, обернулась. Он уже был рядом.

— Говори, — выплюнула я. — Только по делу. Потому что если ты приехал "встретиться и поговорить", я клянусь, Оливер, я тебя прикопаю под этим чертовым кустом и никто тебя не найдёт.

Он стоял, растерянный, будто не ожидал меня такой. И правильно — он запомнил ту Эйру, что сбежала. А эта, стоящая перед ним сейчас, уже сама решала, кого спасать, кого отпускать, а кого — выбросить из памяти насовсем.

— Я просто... Я волновался, — начал он. Голос дрогнул. — Ты уехала. Исчезла. Ни слова. Ни прощания. Потом это видео. Я просто... Я должен был понять, ты ли это.

— Ты должен был? — я усмехнулась, но в этом смехе был яд. — А ты думаешь, что я не "должна была" уехать? Что мне было кайфово всё бросать? Думаешь, я делала это для драматического эффекта?

Я шагнула к нему ближе, вплотную.

— Оливер, у меня был выбор: остаться и сдохнуть в этом болоте с тобой, где всё трещало по швам... или уехать. И знаешь, что? Я выбрала себя. Впервые. Выбрала. Себя.

Он молчал. Даже глаза не поднимал. Наверное, впервые услышал это так, без обёртки, без оправданий. И это была не злоба. Это была правда, наконец-то вырвавшаяся наружу.

— Так что теперь твоя очередь, — прошипела я. — Скажи, зачем ты здесь на самом деле. Что ты надеешься услышать?

Тишина в закоулке будто стала гуще.

Оливер всё ещё молчал, как будто ждал, что его оправдают, обнимут, дадут шанс. Только я теперь не та, что даёт шансы.

Я сощурилась, глядя на него, будто могла прожечь его взглядом.

— Знаешь, что бесит больше всего? — прошипела я. — Что ты, скорее всего, приехал сюда с мыслями, что это я виновата. Что я просто "сломалась" и исчезла. Такая бедная Эйра, не выдержала давления. Но угадай, кто тут реальный виновник, Оливер?

Он открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но я не дала.

— Ты. — Я ткнула пальцем ему в грудь. — Это ты. Если бы ты не попытался украсть мой проект. Если бы ты не выдал мои идеи как свои. Если бы ты, мать твою, просто хоть раз подумал не о себе, а о нас — ничего бы этого не было.

Моя злость была как удар по стеклу — резкая, болезненная, но очищающая.

— Ты сам меня вытолкнул. Сам. И теперь пришёл за чем? Извинений хочешь? Возвращения?

Я усмехнулась, наклонив голову.

— Я тебе даже спасибо могу сказать. — Мой голос стал ядовито мягким. — Спасибо, что оказался таким гнильём. Потому что благодаря тебе я уехала. И, чёрт возьми, я впервые в жизни оказалась там, где действительно нужно быть. Где всё имеет смысл. Где я — это я. Не твоя тень, не твой помощник, не девушка на фоне.

Я распрямилась. Мне было жарко от гнева и почти приятно — как от сильного кофе на голодный желудок.

— Так вот, Оливер. Спасибо тебе. Но если ты надеешься, что я забуду, что ты сделал... Ты ошибся адресом.

Его лицо побелело, будто я ударила его пощёчиной. Но я не чувствовала жалости. Только облегчение. Будто скинула мешок с камнями, который тащила за собой всё это время.

И всё же, он заговорил.

— А, понятно, — протянул он, мерзко усмехаясь. — Ты теперь, значит, с этим книжным червём, да? Сидите, наверное, в пыли, философствуете о жизни и... трахаетесь между полками? Вот это у тебя, конечно, взлёт. Прямо по наклонной, Эйра. От нормального мужика к первому встречному ботанику.

Меня будто током ударило.

Он сделал паузу, и в этой тишине прозвучало это отвратительное:

— Потаскуха.

Мир перед глазами на долю секунды померк. А потом вспыхнул. Внутри меня поднималась волна. Нет — цунами. Горячее, ядовитое, лужёное. В животе скрутило, в груди сжалось, сердце бешено забилось — и вместе с ним начал биться город.

— Повтори, мразь, — выдохнула я, голосом, в котором звенел металл. — Повтори это ещё раз. Только открой свой вонючий рот.

Оливер засмеялся. Низко, гнусно, мерзко.

— А что, не нравится, когда тебя называют тем, кем ты стала? Ты же даже не понимаешь, во что вляпалась. Думаешь, я сюда приполз из-за любви? Нет, дорогуша. Мне стало интересно, в какую клоаку ты скатилась. А ты, оказывается, тут строишь из себя королеву? Книжки, мужики, блядство.

Стёкла в ближайшей витрине пошли паутиной трещин. За углом с грохотом рухнул мусорный бак. Деревья зашевелились без ветра, с ветвей посыпались сухие листья, как в каком-то дешёвом фильме ужасов. Воздух стал плотным, вязким, будто липкой пленкой обволакивал всё вокруг.

Я сделала шаг вперёд. Он отступил.

— Если ты сейчас же не заткнёшься и не уберёшься с моего горизонта, я забуду, что у нас когда-то было общее прошлое. Забуду, как звали тебя, твою мать и твоего хомяка. И знаешь что? Ни одна клетка во мне не пожалеет об этом. Потому что ты — гнилой. Ты всегда был гнилым. И я была идиоткой, что не увидела этого раньше.

Оливер сглотнул. Понял. Почувствовал.

— Убирайся. Пока я не передумала.

Оливер успел сделать шаг ко мне — слишком близко, слишком вызывающе, — как вдруг воздух за его спиной сгустился. Он ощутимо дёрнулся, будто что-то холодное прошлось по его коже, и резко обернулся. Я почувствовала это одновременно с ним. Вибрация. Гул. Пронзительный, чужой и... знакомый.

Рафаил появился как тень, вынырнувшая из самой трещины в реальности. Молча, стремительно, в своём чёрном плаще, который, казалось, не шевелился от ветра, но жил своей жизнью. Его взгляд был не просто тяжёлым — он давил.

— Ты, значит, бывший? — произнёс Рафаил тихо, почти лениво, скользнув взглядом по Оливеру, будто по чему-то неприятному, застрявшему на подошве. — Странно. Я думал, ты будешь... не знаю. Хотя бы выше.

Оливер дернулся, резко шагнул ближе, но Рафаил даже не пошевелился. В нём не было ни грамма агрессии — только холодная уверенность, от которой хотелось пятиться назад.

— А ты кто, мать твою? — прошипел Оливер. — Приклеился к ней, как спаситель, да? Конечно, — хмыкнул он, смерив меня презрительным взглядом, — потаскуха в объятиях очередного "мрачного красавчика". Ничего нового. Только бы повод найти, чтобы сбежать, правда, Эйра? Ну хоть не библиотекарю дала — уже прогресс.

Рафаил не шелохнулся. Его лицо осталось спокойным, как гладь воды перед бурей. Лишь тень улыбки скользнула по его губам — не насмешливая, а... предупреждающая. И почти жалостливая. Как будто он смотрел на Оливера не как на соперника, а как на пустое место, где когда-то, может быть, была душа.

У меня внутри что-то лопнуло. Всё, что я держала, — горечь, боль, гнев, — прорвалось. Я шагнула к нему быстро, почти машинально, и замахнулась — кулак уже летел к его лицу.

Но в тот же миг кто-то схватил меня за запястье.

— Эйра. — Голос Рафаила был твёрдым, как сталь, но в нём не было злости. Только сдержанная сила. — Он не стоит того.

Рафаил всё ещё держал мою руку. Его ладонь была тёплой, спокойной, будто из другого мира, где не было места грязи вроде Оливера. Я чувствовала, как злость уходит — не исчезает, нет, но как будто отступает, сжимаясь в комок, чтобы не взорваться.

Оливер, всё ещё ухмыляясь, вытер воображаемую пыль с плеча.

— Слушай, ну ты хоть понял, с кем связался? Эта девчонка обернётся к тебе спиной, как только найдёт кого-то получше. Она ведь так всегда делала, да, Эйра?

Я уже шагнула вперёд, но Рафаил мягко, но твёрдо сжал моё запястье. Он наклонился немного вперёд, глядя Оливеру прямо в глаза.

— Ты ведь до сих пор не получил уведомление из департамента внутренней проверки, да?

Оливер замер. Сначала он ничего не понял, но потом я увидела, как его глаза расширились.

— Что... что ты сказал?

— Ты думал, что твоя афера с архивными подписями навсегда останется между тобой и девочкой из канцелярии? — Рафаил чуть склонил голову, будто прислушивался к его сердцебиению. — Странное совпадение: буквально на прошлой неделе я консультировал комитет по служебным нарушениям. Твоя фамилия там всплыла... не в лучшем контексте.

— Ты врёшь, — прошипел Оливер, но голос его стал дрожать.

Рафаил усмехнулся — почти дружелюбно, но в этой улыбке было что-то хищное.

— Можешь проверить. Если ещё не поздно.

Оливер побледнел до серого, как бумага. Его губы дрогнули, и он сделал резкий вдох, но слов больше не нашёл. Он выглядел так, будто его головой били о бетон — аккуратно, но методично.

Рафаил выпрямился и бросил последнюю фразу, словно гвоздь в крышку гроба:

— Я не угрожаю. Я просто умею наводить порядок. Особенно, когда дело касается тех, кого я... ценю.

Он не посмотрел на меня. Но я почувствовала — это было про меня.

Оливер молчал. Рафаил смотрел на него спокойно, даже с некоторым равнодушием, но в этом спокойствии чувствовалась мощь. Та самая, что заставляет людей делать шаг назад, даже когда никто на них не двигается.

— Да пошла ты... — выдавил наконец Оливер, глаза его метались, голос дрожал. — Надеюсь, ты здесь и сгниёшь, в этой дыре. И с этим своим... — он осёкся, не договорив. Глянул на Рафаила и тут же отвёл взгляд. — Чёрт с вами.

Он развернулся на пятках и, ссутулившись, поспешил прочь, почти бегом.

Я наблюдала за ним, за тем, как его плечи дрожат, как руки сжимаются в кулаки. Во мне всё ещё бурлила злость. Она колола под рёбрами, чесалась в пальцах, жгла язык. Я резко повернулась к Рафаилу.

— Почему ты меня остановил?! Я хотела ему врезать! Я должна была! Он это заслужил!

Рафаил чуть приподнял бровь и небрежно усмехнулся.

— Тебе не обязательно пачкать руки, когда можно быть изящнее.

Он чуть повернул голову, будто прислушался к какому-то ветру, что пронёсся мимо нас, а потом — почти незаметный жест пальцами. Что-то — даже не вспышка, а скорее дрожь в воздухе, как от перегретого асфальта.

— Смотри, — добавил он, не оборачиваясь.

Я повернулась вслед за его взглядом. Оливер уже был на другом конце улицы, когда вдруг — будто подрубило — споткнулся о собственную ногу, пошатнулся, махнул руками, и с совершенно комичным, унизительным воплем рухнул на землю. Сумка, перекинутая через плечо, слетела и ударилась о брусчатку, как мина: оттуда вылетели его гаджеты — ноутбук, планшет, телефон. Всё это разлетелось по асфальту, как карточный домик, и с музыкальным звоном рассыпалось, разбиваясь вдребезги.

— Вот чёрт! — послышался его голос с того конца улицы. Он поспешно стал собирать обломки, а потом резко поднялся и, озираясь, метнулся прочь, как побитый щенок.

Я повернулась к Рафаилу с прищуром.

— Это ты?

— Я? — Он сделал невинное лицо, как ангел на исповеди. — Он, может, просто неуклюжий. Ты же знаешь, от страха координация страдает.

Я не сдержалась и хмыкнула. Всё ещё кипела внутри, но теперь уже с каким-то мстительным удовлетворением.

— Ты, конечно, джентльмен, — пробормотала я. — Но я всё равно хотела ему врезать.

Рафаил пожал плечами.

— Оставь хоть что-нибудь на потом. Вдруг он ещё вернётся. А ты будешь готова — в моральном, физическом и эстетическом плане.

Я рассмеялась. Впервые за долгое время — от души.

— В любом случае, — тихо сказала я, — спасибо, Рафаил. Не только за то, что он теперь будет ходить с разбитой техникой и разбитым самолюбием... Но и за то, что оказался рядом. Именно тогда, когда нужно.

Он не сразу ответил. Смотрел на меня с этим своим странным выражением — как будто видел сразу всё: меня сейчас, меня до, и ту, кем я могла бы стать. В глазах у него было понимание. Без слов. Без давления. Без требований.

— Хочешь отблагодарить? — наконец заговорил он, тон всё такой же лёгкий, как ветер в листве.

Я кивнула, уже заранее предчувствуя подвох.

— Тогда, — он чуть наклонил голову, — можешь налить мне кофе. Не сегодня. Когда будешь готова.

Я улыбнулась, не сдержав смешок. Он, как всегда, сделал это по-своему — невесомо, просто... но с послевкусием.

— Ладно. Только без всяких магических ритуалов с туркой, — пробормотала я.

Он только чуть склонил голову в знак согласия и шагнул в сторону, растворяясь в тенях переулка так же тихо, как и появился.

Я осталась стоять на месте, позволяя вечеру лечь на плечи. Город снова стих. Он не спал, нет. Он ждал. Как и я. Но теперь, впервые за долгое время, я не боялась этого ожидания. Впереди ещё будет ночь. И день. И кофе.

И я знала — я справлюсь.