Клан

— Том, давай, не ломайся, — настаивала Жаклин, вертя в руках микрофон, будто пыталась приручить его силой мысли. — Один маленький комментарий для моего репортажа. Ну пожалуйста. Город же как музей — без экскурсовода никак.

Том сидел за столом в библиотеке, глубоко уткнувшись в какую-то книгу, как будто надеялся, что, если притворится мёртвым, она уйдёт.

— Репортаж о призрачных городах? — буркнул он, не отрывая взгляда от страницы. — Тогда начни с заголовка: "Местный библиотекарь на деле оказался древним духом, питающимся кофе и сарказмом".

— Том!

— Ну ладно, ладно, — вздохнул он, откладывая книгу и потянувшись. — Раз уж ты так просишь. Камера готова? Свет поставлен? Грим, надеюсь, скроет мои страдания?

Жаклин закатила глаза и включила запись.

— Расскажите, пожалуйста, как вы оказались здесь, в этом удивительном месте?

— Сюда меня занесло бурей, я выпал из таинственного портала между двумя книжными страницами и понял, что больше нигде не хочу жить, — с самым серьёзным видом ответил он. — А если честно... это место построил мой прапрадед, и, как водится, библиотека передаётся по наследству. Как проклятие. Или подарок — зависит от настроения дня.

Жаклин вздохнула, но улыбнулась.

— Хорошо, а что вы чувствуете, находясь здесь? В городе, где, по слухам, происходит нечто странное?

— Спокойствие, — сказал Том, пожав плечами. — И возможность наконец читать вслух без осуждения.

Я, сидящая в дальнем углу между двумя высокими стеллажами, невольно рассмеялась. Сначала тихо, но потом уже не смогла сдержаться. Том заметил это первым.

— Вот и наш постоянный критик! — сказал он, указывая на меня. — Смеётся с моих метафор уже третий день подряд.

— Только с тех, что про порталы, — уточнила я, всё ещё улыбаясь.

Жаклин обернулась ко мне и тоже улыбнулась, но потом прищурилась:

— Эйра, кстати, идеально подошла бы для интервью. Знает город не хуже Тома. А ещё — загадочная незнакомка, появившаяся ниоткуда.

— Только не говори так, а то я начну сиять, — пошутила я.

— Ну, давай, минутку. Просто скажи, как тебе здесь.

Я чуть смутилась, но кивнула. Жаклин направила на меня камеру.

— Ну... — начала я, слегка поправляя волосы. — Здесь уютно. Люди хорошие. Вежливые, добрые. Кто-то может показаться немного суровым на первый взгляд, но стоит немного пообщаться, и уже чувствуешь тепло.

Я на секунду задумалась, и перед глазами всплыла картина: Маргарет, закатывающая рукава и подрезающая кусты у входа.

— Я снимаю комнату у женщины по имени Маргарет. Она немного строгая, но с такой заботой на лице, что хочется быть лучше, просто чтобы не расстраивать её. Утром она варит кофе и ругается на соседского кота, который, по её словам, всё понимает, но делает вид, что нет. Всё это делает её дом похожим на настоящий дом.

Жаклин чуть склонила голову, а Том хмыкнул:

— Вот, видишь. Надо было начинать с Эйры.

Я рассмеялась и тут поймала на себе их взгляды. Мы были просто трое человек среди книг, в тихом месте, где можно было наконец-то дышать без оглядки.

— Ну, вышло неплохо. — Она прищурилась на экран, прокручивая отснятое. — Том, конечно, как всегда с приветом, но зато живенько. А ты, Эйра... — она бросила на меня взгляд. — У тебя голос, знаешь, такой — как будто в плед закутали. Сразу хочется горячего шоколада и чтоб окна запотели.

Я засмеялась.
— Это, наверное, потому что я искренне говорила.
— Это всегда слышно, — кивнула она.

Жаклин ушла монтировать материал в другой зал, а я осталась сидеть в кресле среди полок и старого дерева. Свет из окон падал золотыми полосами на пыльные корешки книг, и тишина здесь была не пугающей — она была обволакивающей. Как уютное одеяло, как ладонь, прижимающаяся к щеке.

И вдруг...
Я поймала себя на мысли. Не проскользнувшей, не мимолётной, а ясной и весомой, как капля дождя на стекле.

Я хочу остаться.

Не просто спрятаться, не убежать от прошлого, не пересидеть бурю.
Я хочу пустить здесь корни.

Я видела, как Том, смеясь, хлопает Жаклин по плечу за очередную колкость. Видела, как Маргарет поливает цветы у крыльца, пока солнце ласкает её седые волосы. Видела детей, рисующих мелом на асфальте. И всё это — не что-то из снов. Это было здесь.

Живое. Настоящее.

Мы вышли из библиотеки ближе к вечеру. Воздух пах свежими страницами, старой древесиной и наступающей прохладой. Том, как всегда, шёл немного вперёд, перекидывая через плечо рюкзак и размахивая рукой, словно собирался нарисовать в воздухе траекторию какого-то грандиозного плана.

— Жаклин, конечно, хороша, — начал он, оглядываясь. — Но если она ещё раз заставит меня говорить слово "уникальность", я просто сбегу в лес и буду жить среди барсуков.

— Надеюсь, у них там стабильный Wi-Fi, — хмыкнула я.

Он рассмеялся, и звук этого смеха — не сдержанный, не осторожный — был как удар по груди. Такой настоящий. Не магический, не странный, не связанный с древними проклятиями или кольцами на полу. Просто смех. Живой.

— Пойдём в лавку у озера? Там сегодня лимонные кексы, — предложил он.

— У тебя контракт с выпечкой?

— Ещё бы. Я их главный тестировщик. Сам себе назначил.

Мы пошли по старой мостовой, и каждый шаг отзывался лёгким щелчком по булыжнику. Я смотрела на дома, на вывески, на детей, гоняющих мяч. Здесь не было заклинаний. Не было голосов. Не было чувства, будто кто-то смотрит из тени. Только Том рядом, свет фонарей и слабый запах сдобы, доносящийся откуда-то с улицы Мельника.

Я поймала себя на улыбке. Почти без причины. Просто потому что было спокойно.

— Ты часто улыбаешься, когда думаешь о лимонных кексах? — поинтересовался он с хитрой ухмылкой.

— Я улыбаюсь, когда рядом кто-то, кто делает этот день светлее.

Он вдруг перестал идти. Остановился, посмотрел на меня... и ничего не сказал. Просто посмотрел. И в этом взгляде не было ни ожиданий, ни попыток разгадать, кем я была до этого города. Только принятие. И интерес — не к тайне, а ко мне.

Мы вышли из лавки у озера, каждый с маленьким бумажным пакетом в руках. Выпечка внутри всё ещё была тёплой, и от неё тянулся аромат, как из детства — сладкий, уютный, с нотками корицы и топлёного масла. Том разломил кекс прямо на ходу и с выражением просветлённого философа отправил в рот кусочек.

— Это, безусловно, верх цивилизации, — проглотив, заявил он. — Вот построили бы из этих булочек дом — я бы переехал.

— А я думала, ты связан с этой библиотекой навечно, — улыбнулась я.

Он бросил на меня быстрый, чуть лукавый взгляд.

— Не все узы заключаются в камне и бумаге, знаешь ли.

Мы свернули с главной улицы, фонари становились реже, тени — длиннее, и город будто сам подталкивал нас вперёд, туда, где всё было выше и чище. Я чувствовала, как меня затягивает этот вечер — тихий, безмятежный, как вздох между двумя бурями.

— Пойдём? — спросил он, чуть замедлив шаг.

— Куда?

— На смотровую. Ты ведь хотела. А я обещал.
— Том... ночь же.
— Тем и хорошо. Город ночью красивее. И... — он сделал театральную паузу, — никаких туристов с криками «вау» и липкими морожеными руками.

Я рассмеялась.
— Аргумент принят.

Подъём был несложный — дорога вилась между деревьями, и свет фонарей прорезал ветви, отбрасывая на нас причудливые узоры. Где-то вдалеке ухнула сова. Легкий ветер шевелил листву, как будто кто-то невидимый гладил её с нежностью.

Смотровая встретила нас просторно и тихо. Внизу — город, как на ладони: крыши, словно черепица из шоколада, окна — маленькие светлячки, улицы — реки, в которых застыли звуки. Всё казалось нереальным, будто мы стояли перед декорацией, за которой прячется тайна.

— Ты часто сюда приходишь? — спросила я, опершись о перила.
— Когда слишком шумно внутри, — ответил он. — Здесь всё выравнивается. Становится понятно, где правда, а где просто усталость.

Том немного повернулся ко мне, облокотился на перила рядом, и я почувствовала, как его рука едва заметно касается моей. Он молчал, и в этой тишине было что-то поразительно тёплое. Не неловкое — а наоборот, уютное. Как будто в молчании мы сказали друг другу больше, чем смогли бы словами.

— Эйра, — негромко позвал он.

Я подняла взгляд. Его глаза были мягкие, внимательные. Не те, что смеются, и не те, что защищают — другие. Глубже.

— Можно?..

Он не закончил. Не нужно было. Я уже кивнула.

Его ладонь легла на мою щеку — бережно, почти трепетно. Кожа под его пальцами была тёплая, и от этого прикосновения у меня в животе вспыхнула дрожь, как от первого глотка горячего чая в промозглый день.

И тогда он наклонился. Не торопливо. Словно каждая секунда между нами имела значение.

Его губы коснулись моих, и всё вокруг замерло. Он целовал мягко, осторожно, будто изучал, чувствовал, запоминал. Я ответила ему сдержанно, но только сначала — потом позволила себе потеряться в этом поцелуе, в его вкусе, в тепле, которое разлилось по мне, будто открылась какая-то старая, давно запертая дверь.

Мир вокруг будто потух: остались только его губы, его дыхание, его ладонь, сжимавшая мои пальцы, словно якорь, чтобы не уплыть в это чувство с головой.

И вдруг... что-то изменилось.

Словно дуновение ветра, едва уловимое, пробежало по площадке. Где-то вдалеке зажглись фонари, как будто кто-то щёлкнул выключателем. С улиц донёсся глухой звук — лай, потом хлопок двери. Город, до этого застывший в выдохе, будто вспомнил, как жить.

Я отстранилась. Не резко — просто потому что почувствовала, как момент стал другим.

Том приоткрыл глаза, в его взгляде всё ещё было это ласковое притяжение, но он тоже уловил перемену.

— Словно кто-то снял с города плёнку, — пробормотал он, глядя вниз.
— Да... — выдохнула я. — Будто он... снова начал дышать.

После короткого, почти неловкого молчания я вздохнула и, чтобы прогнать нарастающее в груди волнение, сказала первое, что пришло в голову:

— Том... а ты знаешь историю этого города?

Он удивлённо посмотрел на меня, словно не ожидал, что после поцелуя я вдруг решу обсудить местные хроники, но улыбнулся своей характерной, полушутливой улыбкой.

— Конечно. Я же библиотекарь. Мы рождаемся с этой информацией в голове, как у уток инстинкт плыть. Только у меня ещё и склонность всё переиначивать.

Я рассмеялась — по-настоящему, легко, с этим мягким эхом, которое цепляется за воздух. Смех вытеснил остатки неловкости, и нам снова стало уютно.

— Ну хорошо, — усмехнулась я. — Тогда расскажи, о мудрейший хранитель знаний.

— Легенда гласит, — торжественно начал он, чуть выпрямившись, — что город был построен там, где однажды застрял повозчик с лошадью. Лошадь упрямо встала на месте и отказалась двигаться дальше. И повозчик, видимо, решил, что раз уж животное выбрало место, значит, так тому и быть. Так и появилась первая хижина. А потом трактир. Потом ещё пара домов. Ну и ты знаешь, как это бывает. Один остался — другой пришёл.

Я фыркнула, но не перебивала. Том, вдохновлённый своей «серьёзной» ролью, продолжал:

— Конечно, это всё ерунда. На самом деле поселение появилось после того, как сюда прибыли первые искатели — те, что шли по следам старых маршрутов. Тогда говорили, что здесь особенный воздух. Мягкий, лечебный, как будто земля сама решила, что пора сделать людям подарок. Стали селиться. И, видимо, остались.

— А ты остался потому, что уехал бы — и библиотека бы обиделась? — прищурилась я.

— Ну, библиотека мне, конечно, писем с угрозами не шлёт... пока. Но да, остался. Здесь тихо. И... знаешь, иногда такое чувство, будто этот город умеет ждать. Вот стоит себе, терпеливо, пока кто-то не приедет. А потом — бац, и уже не отпускает.

Эти слова задели во мне что-то очень живое. Я прикусила губу, глядя на ночной пейзаж перед нами. Лампы на улицах будто улыбались. Всё выглядело... по-настоящему мирно.

— Думаешь, он меня тоже не отпустит? — спросила я, почти шёпотом.

Том повернулся ко мне, его голос стал мягче:

— Думаю, если он тебя уже принял — то ты сама решаешь, остаться или уйти. Но у этого города — хватка ласковая, но цепкая.

Я помолчала немного, вслушиваясь в тишину, в редкие всплески ночного города — где-то закрывали ставни, за углом гавкала собака. Но в голове уже крутилась мысль, которую давно хотелось озвучить. Я медленно повернулась к Тому:

— Слушай, а ты... ты ведь показывал мне те книги. Те, где на страницах был круг. Цельный.

Том чуть наклонился вперёд и с интересом посмотрел на меня.

— Ага. Ты о тех из закрытого архива?

— Да. — Я провела пальцем по перилам, оставляя тонкую пыльную дорожку. — Ты знаешь, откуда они? Кто их написал?

Он закатил глаза, будто я попросила рассказать, как устроена Вселенная.

— Это вечная загадка. Их не подписывали. Считается, что они были здесь ещё до основания библиотеки. И хотя стиль у всех разный, символ один и тот же — круг. Без изъяна.

— Почему именно круг? — спросила я, почти шёпотом.

Он пожал плечами, задумавшись.

— Знаешь, круг — это замкнутость, завершённость, защита. Что-то, что не даёт выйти за предел. Или войти. Мне кажется, кто бы это ни рисовал, он хотел обозначить нечто завершённое. Что-то, что должно было быть цельным. Без сбоев.

Я посмотрела в небо. Луна как раз наполовину скрылась за облаками — тонкая, но целая. Что-то в этом перекликалось с символом. Я снова посмотрела на Тома.

— А у кого-то он не цельный?

Том резко посмотрел на меня, будто я сказала что-то, чего не должна была знать.

— Почему ты так спрашиваешь?

— Просто ощущение. — Я опустила взгляд. — Будто если есть завершённый круг... где-то должен быть и испорченный.

Он медленно кивнул, будто не до конца понимая, откуда во мне такие слова, но решив не копать.

— Может быть. Но в книгах — только идеальный. Как будто кто-то когда-то хотел, чтобы всё получилось. По плану. А получилось... как получилось.

— Том, — тихо сказала я, не поворачиваясь к нему, — а ты когда-нибудь думал, что этот город... может быть не местом силы, а местом заточения?

Он не сразу ответил. Я чувствовала, как он напрягся, будто услышал не вопрос, а предупреждение.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто... — я провела рукой по пуговице на своей блузке. — Он слишком тихий. Слишком самодостаточный. Люди здесь словно бы на месте. Знаешь, как в музее: фигуры красивые, живые, но не идут никуда. И чем дольше я здесь, тем сильнее ощущаю... будто город держит их. Не даёт уйти.

Я повернулась к нему. Его взгляд был внимательным, но сдержанным.

— Ты думаешь, он проклят?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Но если это и благословение — оно странное. Сладкое, но с привкусом чего-то... горького. Может, это не защита, а клетка. И может, тот самый круг — это не символ целостности, а символ замкнутости. Цикл, который не должен повторяться, но всё же повторяется.

Том отвёл взгляд и тихо выдохнул.

— Ты не первая, кто это чувствует. Но обычно это чувство быстро проходит. Или заглушается.

— А если я не хочу, чтобы оно заглушилось? — спросила я. — Если я хочу докопаться до сути?

Он посмотрел на меня. Долго. Словно решая, стоит ли говорить дальше. Потом тихо сказал:

— Тогда будь готова. Потому что этот город даёт ответы. Только не всегда те, которые ты хочешь услышать.

Том подался вперёд, глядя куда-то вдаль — в ту самую тьму, где город растворялся в ночи. Глаза его стали чуть серьёзнее, голос — ниже.

— Я тоже пытался уехать, — сказал он. — Дважды.

Я молча слушала. Даже дышать перестала.

— Первый раз — ещё подростком. Был уверен, что город душит меня, что в нём нет будущего. Паковал рюкзак, продал пару книг из семейной коллекции, чтобы хватило на билет... — Он усмехнулся, но без веселья. — Прошёл два квартала и вдруг вспомнил, что не запер дверь. Вернулся — и остался. Тогда решил: это просто нерешительность.

Я чуть склонила голову.

— А второй раз?

— Уже взрослым. После смерти отца. Всё казалось пустым, бессмысленным. Купил билет на поезд, сел... — Он помолчал. — И проснулся утром в своей комнате. Даже билет в кармане был. Как он туда вернулся — понятия не имею.

Я смотрела на него во все глаза.

— Ты хочешь сказать... тебя вернул город?

Он покачал головой.

— Не знаю. Может быть, я сам себя вернул. А может... — Он прикусил губу. — Может, здесь что-то действительно не так.

Том вдруг замер, будто вспомнил что-то. Медленно поднял взгляд.

— Есть одна странность, — произнёс он медленно. — В нашей библиотеке есть книга. Без автора, без даты, без названия. Просто старая, пыльная обложка. Я никогда не читал её — страницы внутри пустые. Всегда думал, что это ошибка, обложка без содержания. Но однажды, когда я собирался уезжать, она была раскрыта. На первой странице стояло: "Ты уже был там, где хотел быть. Остался лишь круг."

Мурашки прошлись по коже. Я медленно выдохнула.

— Это же та самая книга... которую ты тогда отдал мне? — спросила я негромко.

Он кивнул, как будто всё это было очевидно с самого начала.

— Да. С потёртой обложкой. Без названия. Она лежала у меня с тех пор, как... ну, сколько себя помню. И я всегда знал — она не моя.

Я чуть нахмурилась:

— Почему ты так просто её отдал? Ты ведь даже меня не знал.

Он не сразу ответил. На лице появилась задумчивая улыбка, почти детская, как будто он переносился куда-то далеко отсюда.

— Когда мне было лет десять, — начал он медленно, — я однажды зашёл в библиотеку вечером. Отец стоял у окна, в руках держал именно эту книгу. Я тогда спросил его: «Зачем ты хранишь её, если даже не читаешь?» Он помолчал, а потом сказал: «Однажды придёт девушка. Ты узнаешь её сразу. Вот тогда — отдай».

Я застыла. Что-то дрогнуло внутри — не от страха, нет, скорее от того, как тихо эти слова вписались в цепочку необъяснимых совпадений последних дней.

— Ты послушал? — прошептала я.

— Тогда я решил, что он слегка того... ну, ты поняла. — Том усмехнулся. — Но потом ты появилась. И всё стало на свои места. Без вопросов. Просто... знал.

Он пожал плечами, будто не желал придавать словам слишком большой вес. А у меня будто на секунду разомкнулся круг мыслей, как щелчок замка — и всё сложилось: книга, город, я.

Молчание, что повисло между нами, не давило — наоборот, в нём было что-то удивительно уютное. Оно напоминало вечерний чай на веранде: когда ничего не нужно говорить, потому что просто хорошо. Но Том — не тот человек, который выдержит долго без слов. Особенно без своих фирменных шуток.

— Надеюсь, ты не ждала появления сияющего светового столба, когда я дал тебе ту книгу, — вдруг сказал он, прищурившись, как будто проверял мою реакцию. — Я, конечно, планировал фейерверки и хор из двенадцати ангелов, но у нас бюджет... сама понимаешь.

— Бюджет библиотеки? — подыграла я, чуть склонив голову. — Или твой личный?

— Бюджет вселенной, — важно произнёс он, откинувшись на спинку лавки. — Всё ушло на кофе и печенье в читальный зал. Кстати, если будет день апокалипсиса, встречаемся там. Самое безопасное место.

Я рассмеялась, не сдерживая улыбку, которая заполнила всё внутри. Смех легко пронёсся между нами, и в нём, как ни странно, было больше исцеления, чем в любом магическом артефакте.

— А белая лошадь? — спросила я, откинув прядь волос за ухо. — Ты же должен был въехать на ней и торжественно вручить книгу. Как минимум.

— А, точно. — Он хлопнул себя по лбу. — Сбежала. Как только узнала, что я — библиотекарь, а не рыцарь. У лошадей, знаешь ли, свои стандарты.

Я хихикнула, представляя Тома в латах, с книжной закладкой вместо меча.

— Ну, зато теперь у меня есть артефакт, — сказала я, потянувшись и взглянув на него искоса. — Осталось только метлу найти и по вечерам охотиться на демонов, скребущихся в подвале.

— У нас осталась швабра. Правда, у неё только один маршрут — прямиком в кладовую. Но если зачаровать... — Он задумался, театрально прикусив губу. — Хотя она ворчит, когда ей не нравится пассажир.

Я рассмеялась снова — искренне, по-настоящему. Том был не просто светлой душой — он был антиподом той густой, сгустившейся магии, которая всё ещё плескалась в тенях этого города. На его фоне всё сверхъестественное казалось сказкой, рассказанной за ужином. Страшной — но всё равно сказкой.

Я посмотрела на него. В этих тёплых глазах не было древней боли или тьмы, только забота, юмор и какая-то внутренняя лёгкость. Хотелось остаться в этой сцене подольше. Не торопиться.

— Ты знаешь, — сказала я вдруг, чуть тише, — иногда мне кажется, что это и есть магия. Когда просто хорошо. Когда можно смеяться. Когда всё несложно.

Том наклонил голову, словно прислушиваясь к словам.

— А может, и правда. Самая сильная магия — это когда тебе просто хочется остаться.

Когда мы вернулись в город, улицы уже дышали ночной прохладой. Фонари, словно старые друзья, встречали нас мягким, золотистым светом. Воздух был свежий, пах травой и чем-то мирным, простым. Город будто вздохнул — медленно, с облегчением.

Том рассказывал какой-то нелепый случай про читателя, который проспорил, что найдёт в книге настоящую формулу вечной молодости, и теперь носит с собой «Алхимию для начинающих», как талисман. Я смеялась — легко, искренне. И в этой лёгкости было больше правды, чем в любом разговоре за последние дни.

Жаклин мелькнула в мыслях — с её камерой, настойчивым энтузиазмом и способностью растормошить даже самый упрямый кирпич. Мы подружились почти сразу, и хоть с виду она вечно занята и суетлива, я чувствовала: рядом с ней тепло. Удивительно, как иногда совершенно незнакомые люди становятся ближе, чем те, кого знаешь всю жизнь.

Я снова поймала себя на мысли, что не хочу уезжать отсюда. Не просто задержаться — остаться. В этом городе было что-то такое... как в старом доме, где скрипят половицы, но ты всё равно чувствуешь себя в безопасности. Где у каждого угла — история, у каждого окна — взгляд.

Я не знала, что будет дальше. Но знала точно: впервые за долгое время мне не хотелось бежать. Не хотелось спасаться.

И, может быть, в этом и есть магия. Не та, что с печатями, кругами и тайнами. А другая — настоящая. Когда ты улыбаешься, потому что рядом люди, которые стали тебе дороги. Когда у тебя есть комната с видом на сад. Когда ты говоришь «доброе утро» и чувствуешь, что тебе действительно ответят.

Я взглянула на Тома — он шёл чуть впереди, болтал сам с собой и искал в кармане жвачку, как будто от этого зависела судьба вселенной. А я шла чуть позади и вдруг почувствовала: я дома.

Пусть завтра принесёт что хочет. Сегодня мне хорошо.