Клан

Я не спешила.

В этом городе вообще не хотелось куда-то бежать. Воздух был плотным, как мёд, и, кажется, даже время здесь растягивалось, лениво потягиваясь после полуденного сна.

Я шла по центральной улице, ловя на себе равнодушные взгляды прохожих и иногда заглядывая в витрины. Сегодня утром я снова зашла в тот магазинчик одежды на углу — теперь уже почти без сомнений. Поддалась маленькой радости: купила себе ещё пару вещей. Парадокс, но в этом странном, пугающем городе мне хотелось выглядеть красиво. Или хотя бы ощущать себя как человек. Да и на карту пришёл небольшой гонорар за фриланс, что давало мне моральное право баловать себя, пусть и чуть-чуть.

Ближе к вечеру я решила заглянуть в библиотеку — Том не выходил на связь, и, признаться, мне просто хотелось спрятаться в знакомом, уютном месте.
Но как только я открыла дверь, на меня пахнуло тем, чего не найти ни в одном супермаркете.

Библиотека встретила меня, как старый знакомый, который всё ещё помнит твои тайны.

Внутри было полумрачно — свет пробивался сквозь витражные окна, окрашивая полки оттенками мёда, вина и старой бронзы. Пахло древесиной, чуть-чуть прелой бумагой, и ещё чем-то... знакомым.
Полки тянулись вверх, в кроны потолка, будто лес из знаний, древний и молчаливый. Некоторые книги выглядели так, будто их могли трогать только в перчатках и с благословения.

Я прошлась между рядами — на цыпочках, почти автоматически. Каждая книга как будто наблюдала. Я любила это ощущение. Оно не пугало. Оно... успокаивало.

В углу стояло кресло — старое, резное, с продавленной подушкой, словно кто-то сидел в нём годами. Там обычно коротал часы Том, но сейчас его не было. Только настенные часы тикали, нарушая тишину, и слабое потрескивание старого дерева отзывалось где-то под потолком.

Именно в эту минуту, когда я подумала, что здесь слишком тихо, сзади раздался голос:

— Ура, человек! — голос, прозвучавший за спиной, был настолько не в тему, что я вздрогнула и обернулась, чуть не выронив телефон.

Передо мной стояла девушка в кожаной куртке, с тёмными вьющимися волосами, беспорядочно заколотыми шпильками. На плече у неё висела видеокамера, а на лице играла ухмылка человека, который не боится привидений, а скорее, приглашает их на чай. Её голос звучал звонко, будто колокольчик, разбуженный сквозняком.

— А я уже начала думать, что библиотека населена исключительно фантомами и пауками с учёными степенями, — продолжила она, подмигнув.

— Тогда тебе повезло, — усмехнулась я, отступая чуть в сторону. — Я — местная тень. Иногда прикидываюсь читателем.

Она рассмеялась и протянула руку. На запястье у неё была тонкая татуировка — что-то вроде птичьего пера или волны.

— Жаклин. Снимаю фильмы про старые города, где каждый второй дом скрипит от воспоминаний. Этот город — просто золотая жила.

— Эйра. Просто гуляю. Пока ещё не уверена, что этот город не пытается меня проглотить.

— Прямо идеально, — оживилась она. — У меня даже эпизод такой в сценарии есть: «Главная героиня встречает загадочную девушку с глазами, полными бездны». Ты как будто из моей головы вышла.

— Только учти: при плохом освещении я превращаюсь в криповый силуэт, — сказала я, усмехнувшись. — Так что не удивляйся, если однажды выскочу из тени — чисто ради спецэффектов

Мы обе рассмеялись. Впервые за долгое время я почувствовала себя нормальной — не гулкой оболочкой, в которой шепчут чужие голоса, а просто... собой.

— Значит, ты тут давно?

— Пару недель. Заехала без плана, осталась без логики. А ты?

Жаклин провела пальцем по перилам винтовой лестницы, ведущей на второй этаж. Пыль завихрилась в воздухе, как крошечные призраки.

— Нашла этот город в записках бабушки. Она писала странные вещи... «Где дома помнят, а улицы ведут не туда, куда ты идёшь». Почерк дрожал, но в словах была чёткая решимость. Я не могла не приехать.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не от страха — от предчувствия. Словно что-то ещё в этом городе только что открыло глаза.

— Звучит как тур по проклятиям со скидкой, — пробормотала я.

— Да! Только бонусом — древние легенды, необъяснимые исчезновения и местные с глазами, как у тебя.

Я снова рассмеялась.
— Ну, добро пожаловать. Если повезёт, ты успеешь снять свой фильм до того, как город попытается тебя «принять».

— Пфф, он бы попробовал. У меня бабушка ведьма была.

Мы переглянулись. В её глазах плясало озорство, как огонь в старом камине.

— Хочешь, покажу кое-что странное? — вдруг сказала Жаклин, сдвинув брови, будто вспомнила что-то важное.

— Ну, у меня как бы вся жизнь сейчас в жанре «странное». Давай, удиви, — я сделала шаг вперёд, хоть и сердце привычно кольнуло тревогой. В этом городе каждый «показать» может обернуться новой трещиной в реальности.

Жаклин достала из кармана куртки тонкую записную книжку. Пожелтевшие страницы были исписаны мелким, почти каллиграфическим почерком. Некоторые буквы сливались, будто писаны в спешке, или... будто кто-то дрожал.

— Это бабушкина. Я нашла её случайно — между страницами старого альбома. Сначала думала, это просто фантазии пожилой женщины с богатым воображением. Пока не приехала сюда.

Я склонилась над записями. Один абзац был подчёркнут: «Смотри в отражение, но не забывай — в этом городе зеркала лгут. И если увидишь Её — не зови по имени».

— Ну зашибись, — пробормотала я. — А у меня как раз с зеркалами уже был... опыт. Скажем так, они здесь творят, что хотят.

— Вот именно, — кивнула Жаклин. — Я хотела это проверить. Поставила камеру ночью у витража, у лестницы. И там... кто-то был. Или что-то. На кадре — фигура, как бы прозрачная, как бы нет. Она стояла вот тут, — она показала на место, где сейчас бился солнечный луч, — и смотрела прямо в объектив. Хотя в тот момент в зале никого не было. Я клянусь.

Я молчала. Мурашки по коже, дыхание сбилось. Да уж, только пришла пообщаться с Томом, купить платье, а в итоге вот — добро пожаловать в хоровод полтергейстов и наследственных тайн.

— Слушай, ты вообще не в курсе, как отсюда выехать, если что? — попыталась я отшутиться.

— Упс. Насчёт выезда — ничего не обещаю. Но если останемся здесь надолго, будет что снять: «Как мы обе сошли с ума в библиотеке с привидениями».

Я усмехнулась, но внутренне снова почувствовала это странное напряжение — как будто город подслушал. Или, что хуже, понял, что я здесь. Не просто туристка. Не просто случайная девушка с сумкой.

— Ну что, экскурсия по запретным этажам? — подмигнула Жаклин. — Уверена, найдётся, что снять и без призраков.

Я качнула головой:

— Эм... не самая лучшая идея, — поморщилась я. — Тут мой знакомый работает. Без него лезть куда-то будет... ну, как минимум, невежливо.

— Он охранник? — с интересом спросила Жаклин.

— Хранитель. Библиотечный. Ну, вроде как. Он как часть этого места, — я пожала плечами. — Без него здесь всё кажется чуть-чуть чужим.

— Вот как, — кивнула Жаклин. — Тогда будем приличными... насколько это возможно.

Раздался лёгкий скрип, и мы одновременно обернулись. На лестнице стоял Том — как будто материализовался из воздуха. Волосы слегка растрёпаны, взгляд — спокойный, но с искрой удивления.

— Вы обо мне? — спросил он, и уголки его губ дрогнули в почти незаметной улыбке. — Могу провести экскурсию. Если, конечно, вы готовы к... нестандартным маршрутам.

— Том, — выдохнула я. — Ты как всегда вовремя.

— Это место любит подслушивать, — заметил он, подходя ближе. — Иногда даже раньше, чем произносятся слова.

Жаклин смотрела на него с явным интересом:

— Ну вот, а я думала, у этого места нет хозяина.

— У этого места нет хозяина, — ответил Том. — Только временные проводники.

Он повернулся и жестом пригласил нас следовать за ним. Мы пошли за Томом вглубь, туда, где начинался полумрак. Он шёл уверенно, не включая свет, будто в голове у него была точная карта всех коридоров.

Том шагнул за одну из боковых полок, где раньше я видела лишь глухую стену. С хрустом старого дерева и щелчком механизма открылась узкая арка, окутанная полумраком. Он даже не обернулся — просто жестом пригласил нас внутрь, будто знал, что мы пойдём.

Мы вошли. Пространство за аркой оказалось теснее, чем ожидалось: потолок был низким, а стены — обшитыми деревом, покрытым резьбой, в которой угадывались символы, потёртые веками. Как только я сделала третий шаг, позади нас что-то задвинулось — и дверь за нашими спинами закрылась сама собой. Без скрипа. Без предупреждения. Просто... ушла в тень.

Жаклин вздрогнула:
— Ты видел это?

— Да, — невозмутимо сказал Том. — Она не любит сквозняки.

— «Она» — это кто? — Жаклин щурилась в полумраке, будто ожидала, что за ней наблюдает что-то живое.

— Дверь. Арка. Или библиотека в целом. Сложно сказать. Она... меняется.

Он снова шёл впереди, будто чувствовал стены на расстоянии. У него был шаг человека, который не просто знает маршрут, а помнит каждый сантиметр, как воспоминание о старом доме.

— Ты сейчас пытаешься нас напугать? — пробормотала Жаклин.

— Напугать? Нет. Если бы хотел напугать, повёл бы вас в подвал. Там, говорят, один шкаф начал говорить цитатами из ритуальных песнопений. Хотя, возможно, это просто старое радио, заклиненное в петле времени.

Жаклин прыснула, но в её смехе появилась нервная нотка.

Я не смеялась. Что-то в тоне Тома было... другим. Он говорил всё это с полуулыбкой, но взгляд его оставался сосредоточенным, внимательным. Словно он не пытался нас убедить, а просто констатировал факты.

Мы прошли в зал, где воздух стал холоднее. Здесь пахло пергаментом, копотью, влажной пылью — словно библиотека дышала через страницы, медленно и размеренно, как спящий зверь.

Том остановился у одной из полок и провёл рукой по корешкам.

— Только не трогайте книги, — тихо сказал он, не поворачиваясь. — Некоторые из них... слишком много чувствуют.

— Чувствуют? — Жаклин изобразила скепсис. — В смысле «ой, эта книга в депрессии»?

— Нет, — он наконец повернулся. — Скорее: эта книга помнит, кто её открывал. Кто испачкал страницы. Кто заплакал на десятой. Кто соврал, читая вслух. Они... не прощают всё подряд.

Он говорил мягко, но в голосе было напряжение — как будто он, пусть и не всерьёз, ждал, что книга может сейчас подать голос. Я вдруг поняла: для него книги были не вещами. Не объектами. Он говорил о них как о существах — живых, древних и могучих по-своему.

— У каждой свой характер. Есть тихие. Есть навязчивые. Некоторые лезут в голову — пока не прочтёшь их до конца, не отстанут. Другие обижаются, если ты забываешь, с какого слова начал. А одна... — он сделал паузу, — одна умеет жаловаться. Пишет в другие книги.

Жаклин открыла рот, чтобы вставить колкость, но передумала. Вместо этого спросила осторожно:
— А у тебя какая любимая?

— Не могу выбрать. Это как спросить у кукловода, к какой из марионеток он привязан сильнее. Все по-своему опасны. Все по-своему честны.

Он повернулся к полке и, словно в приветствии, дотронулся до одного из корешков. Я не осмелилась подойти ближе. Клянусь, мне показалось — одна из книг чуть шевельнулась. Или это был свет. Или... дыхание.

— Главное — не пытайтесь открыть ничего без спроса, — добавил он. — Особенно с символом в виде круга с линией внутри. Такие книги могут... сопротивляться.

Он обернулся к нам, снова нацепив ту самую лёгкую, почти ироничную полуулыбку.

— А если начнёте слышать голоса — не переживайте. Это либо книга, либо Жаклин сходит с ума первой. Вы между собой разберитесь.

Жаклин хмыкнула, но уже тише. Она смотрела на полки как на клетку с ядовитыми змеями. А я — я смотрела на Тома. И впервые подумала: может, он здесь не просто работает. Может, он и сам часть этой библиотеки.

Мы вышли из зала, и я почти сразу ощутила, как воздух вокруг изменился. В следующий зал, в который мы попали, был высоким, с арочными потолками, будто вырублен в старом соборе. Здесь царила почти священная тишина, нарушаемая лишь редким потрескиванием старой древесины.

Полки были до самого потолка — чёрные, массивные, слегка пыльные, как будто книги предпочитали не трогать, если в этом нет нужды. На полу — ковры, вытертые до нитей, но всё ещё греющие. Мягкий свет лился из ламп с матовыми плафонами. Ни окон, ни шума снаружи. Казалось, время здесь замедлялось — или вообще забывало, что нужно идти.

Том обвёл рукой зал:

— Здесь можно читать любые книги, сколько угодно. Только обратно ставьте туда, где взяли. И не пытайтесь унести с собой — некоторые экземпляры этого не любят. А другие... возвращаются сами. Не всегда в хорошем настроении.

Он снова сделал это — сказал всерьёз, но с ухмылкой, словно оставлял нам свободу выбора: воспримем ли мы это как шутку, или как предупреждение.

Жаклин сразу ушла вглубь, зачарованно пробегая пальцами по корешкам. Спустя пару минут она уже сидела на полу между двух полок, перелистывая тонкую тетрадь с выцветшей обложкой.

— Тут как дневники... — произнесла она, не поднимая головы. — Всякие байки. Вот: «Мальчик, исчезнувший в колодце и вернувшийся через три года, утверждал, что всё это время спал под улицей Via Fiori Chiari». Или вот: «Письма без адреса, доставляемые в пустующие дома». О, и ещё — «Женщина, жившая между этажами. Соседи её не знали, но регулярно слышали, как она шьёт по ночам».

Она хихикнула:
— Слушайте, это золотая жила для подкаста. Никакой мистики, просто фольклор на стероидах.

Я наблюдала за ней из-за стеллажа и медленно повернулась к Тому. Он стоял рядом, прислонившись плечом к деревянной колонне. Его взгляд был не на Жаклин, и не на книги. Он смотрел вперёд, в пустоту между полками, словно слушал что-то, чего мы не слышали.

Я следила за его движением, чувствуя, как моё сердце чуть ускоряется. И тут, в тот момент, когда взгляд Тома был сосредоточен на полке, мне вдруг вспомнился тот разговор в библиотеке. Он стоял тогда, словно не был собой, как будто за него говорил кто-то другой. В его голосе не было привычной лёгкости, привычной иронии — вместо этого звучала какая-то отчуждённость. Он говорил с таким спокойствием, как если бы всё, что мы обсуждали, было частью какой-то далёкой истины, которую я не могла понять. Всё в его поведении было чуждым — жесты, интонации, даже взгляд.

Я помнила, как странно было тогда слушать его, как его слова и сама атмосфера вокруг становились туманными, как если бы он и не был этим Томом, с его шутками и шершавым юмором. Это было... неестественно. Но, как ни странно, после того момента всё вернулось на круги своя. Снова он был как прежде — быстрый, решительный, с искренним интересом ко всему вокруг. Но в глубине души оставалось какое-то сомнение. Неужели всё было так, как кажется?

Я посмотрела на него сейчас, почувствовав, как по спине пробежала неприятная дрожь. Он снова был собой, и его улыбка сейчас, возможно, даже чуть более тёплая, чем обычно. Но где-то в подсознании подкрадывалось сомнение. Может быть, в тот момент в библиотеке, когда что-то было не так, это действительно был не он?

Я шагнула ближе, почти коснулась его локтя, и тихо, так, чтобы Жаклин не услышала, спросила:

— Том... а что ты имел в виду, когда сказал, что книги с кругом будут сопротивляться?

Он медленно повернул ко мне голову. В его глазах не было иронии. Только усталость и... что-то похожее на уважение. Будто он понимал, насколько близко я подошла к чему-то важному.

— Это книги, которых здесь не должно быть, — прошептал он. — Они словно... прорываются сюда. Сквозь время. Сквозь то, что отделяет одно «сейчас» от другого.

Я хмуро глянула на него.

— Звучит, как будто ты в это всерьёз веришь.

Том чуть заметно кивнул, будто самому себе.

— У них есть общий знак. Полукруг, как ты, наверное, уже заметила. Иногда он полон, иногда едва виден — будто часть чего-то большего. Я не знаю точно, что это, — добавил он, чуть понизив голос. — Может, старый символ. Может, метка. Вся эта история с кругом... у меня есть догадки. Но, боюсь, они всё ещё слишком размыты, чтобы звучать убедительно.

— Всё же? — спросила я, не скрывая интереса.

Он чуть улыбнулся краем губ, но глаза остались серьёзными.

— Возможно, это... своеобразный след. От тех, кто создавал такие книги. Или от самого события, что их породило. Иногда символы живут дольше людей. Как тень, оставшаяся после чего-то большого. И книги с такими знаками... они будто чувствуют, кто к ним прикасается. Не всем они открываются.

Я сглотнула. Ответа он, казалось, не ждал — только тишины.

— Почему ты об этом заговорил? — прошептала я.

— Потому что ты уже её видела. И она — тебя тоже.

Он медленно кивнул на один из дальних стеллажей. Я не пошла туда сразу. Мне вдруг стало ясно: если книга ждёт, она не уйдёт. А если уйдёт — значит, и не стоило рисковать.

Жаклин, не поднимая головы, весело воскликнула:

— Ага! Слушайте, кто-то тут всерьёз верил, что город построен на костях великанов. Я просто... не могу. Где вы это всё нашли?

Том оторвался от меня и, вернув привычную улыбку, направился к ней:

— А кто сказал, что мы это нашли? Может, это оно нашло нас.

— Вот теперь точно не возьму ни одной книги домой, — буркнула она.

Мысли продолжали вращаться вокруг сказанного Томом. «Если ты попытаешься прочесть — она начнёт читать тебя». Но страх исчез. Осталось... только любопытство. И предчувствие, будто я это уже знала. Всегда знала.

Жаклин всё ещё смеялась над очередной находкой, а Том, привычно подыгрывая, обсуждал с ней древние сказания о великанах и городах-призраках. Но я уже не слушала. Что-то тянуло меня — не взглядом, не звуком, а... вниманием. Чужим. Настойчивым. Как будто кто-то следил за каждым моим шагом.

Я медленно обернулась.

На дальнем стеллаже, в углу, где пыль ложилась толще, чем в других местах, торчал край книги. Не просто книги — той самой. Большой, в кожаном переплёте, без названия. Я её уже видела, мельком, пару раз — но в этот момент она будто вышла вперёд. Как будто решила: пора.

Я сделала шаг, потом ещё. Воздух здесь казался тише. Глуше. Даже Жаклин, хотя продолжала говорить, звучала, как сквозь вату.

Подойдя ближе, я заметила: книга лежала чуть наискосок, будто кто-то вытянул её и не до конца вернул обратно. Или — наоборот — вытолкнул вперёд. Чтобы я заметила.

Моя рука сама собой потянулась к ней.

— Не сейчас, — раздался за спиной Том. Он не повышал голос, но слова вонзились, как резкий холод в затылок. — Если она не зовёт — она ещё не готова.

Я обернулась. Он стоял совсем рядом. И смотрел не на меня, а на книгу.

— Что ты имеешь в виду?

Он медленно выдохнул. Его лицо вновь стало непроницаемым.

— Иногда книги думают, что нашли «своего». Но ошибаются. И делают больно. Лучше подождать, пока она действительно захочет, чтобы ты её прочитала.

Я снова посмотрела на книгу. Она больше не казалась живой. Ни пульса, ни дыхания, ни даже лёгкой вибрации под пальцами — будто всё, что только что было, показалось. Придумалось.

Но стоило мне чуть склониться вперёд, коснуться кончиками пальцев её обложки — как что-то внутри щёлкнуло.

Писк. Едва уловимый, как будто у кого-то в голове зазвонил микроскопический звонок. Он тянулся, дрожал, становился выше. Воздух стал вязким. Искажённым.

А потом — шум.

Не звук — именно шум. Будто кто-то врубил десятки голосов сразу: на шёпоте, на грани слышимости, как фон радио на чужом языке. Они перекрывали друг друга, шептали, спорили, стонали. И между этим — картинки. Вспышками.

Круг. Символ. Не один. Много. Кровь, растекающаяся по полу. Здание, похожее на собор, но с окнами без стёкол, заполненными чем-то... тем, что двигалось. Женская рука, тянущаяся к свечке. Мальчик с пустыми глазами. И снова — круг. Но теперь из живых тел.

Я сделала шаг назад. Или попыталась — но тело не слушалось. Всё плыло. Пол под ногами стал зыбким, как будто библиотека превратилась в зыбучий песок.

Шум стал выше, навязчивей. Слова уже почти складывались в речь. Я чувствовала их на языке, хотя не понимала смысла. Как будто знала — но не могла вспомнить.

Голова взорвалась белым звуком.

И я провалилась.

Темнота пришла не резко. Она окутала. Мягко. Как плотная вуаль, через которую нельзя вдохнуть.

Перед тем как исчезнуть окончательно, я услышала — или мне показалось, что услышала — один голос. Ясный.

«Ты ведь пришла нас услышать, Эйра. Теперь слушай».