Клан

Время в этом городе шло странно. Оно не тянулось и не спешило, просто текло — как ручей, по которому я ещё не решилась пустить ладонь. Каждое утро начиналось одинаково: скрип половиц, шорох старинных штор, запах кофе, который почему-то витал в воздухе, даже если никто его не варил.

Уже несколько дней я жила в этом доме, словно в тени чужой жизни. Маргарет — хозяйка — была женщиной преклонного возраста, но с удивительно живыми глазами. Она не вмешивалась мои в дела, но её присутствие ощущалось повсюду: в том, как заправлена постель, как аккуратно выложены полотенца, как в чашке по утрам всегда была свежая вода с долькой лимона.

В этот день, как и в предыдущие, я сидела на подоконнике с книгой — и, как это бывало часто, не читала. Мой взгляд скользил по страницам, но мысли блуждали. Я почти не слышала, как зазвонил телефон в холле.

— Эйра! — позвала меня Маргарет, выглядывая из-за приоткрытой двери. В руке у неё была старая трубка стационарного телефона — один из тех, что ещё висели на стене в прихожей. — Это Том. Хочет с тобой поговорить.

Сначала я не поняла, о ком речь. Но потом вспомнила — парень из библиотеки. Высокий, с непослушными светлыми волосами и тенью улыбки в уголке губ. Он тогда помог мне с книгами, и даже немного смутил своей обходительностью. А теперь... теперь он звонил.

Я подошла, чувствуя, как в груди что-то дрогнуло.

— Алло? — мой голос прозвучал тише, чем хотелось бы.

— Привет, — раздалось на другом конце, знакомо и спокойно. — Помнишь, это я, Том. Давай встретимся в кафе напротив библиотеки. У меня как раз есть пару свободных часиков.

Я услышала свой собственный вдох и заметила, как уголки губ Маргарет тянутся в одобрительной улыбке. Она знала Тома, конечно. Я это поняла сразу — по тому, как тепло она произнесла его имя, по интонации, в которой чувствовалась не просто вежливость, а почти материнская забота.

— Хороший мальчик, — тихо сказала она, когда я повесила трубку. — С Тома можно брать пример. Всегда помогает, если нужно. В этом городе таких не так много осталось.

Я кивнула, не зная, что ответить. Что-то в её словах — может, тон, может, взгляд — напомнило мне, что я здесь пока чужая.

Кафе напротив библиотеки оказалось уютным. Не тем, что пытается быть уютным, а тем, в котором уют поселился давно и навсегда — вместе с запахом свежего хлеба и затертой до блеска медной вывеской. Я зашла чуть раньше назначенного времени — не от нетерпения, просто идти особо было некуда.

Угловой столик. Тот самый, о котором говорила Маргарет, прежде чем я вышла. «Том всегда выбирает его, у окна. Любит наблюдать за улицей. С детства такой», — сказала она, почти с нежностью, будто говорила не о соседе, а о внуке. В ее голосе была тёплая уверенность, будто я и сама скоро его пойму.

Он пришёл ровно в назначенное время. Светлые волосы, чуть растрёпанные ветром, и спокойные голубые глаза, в которых не пряталась ни капля фальши. Том. Всё такой же — как в тот день в библиотеке. Спокойный, немного сдержанный, но с этим неуловимым ощущением, будто он знает что-то важное и просто не торопится этим делиться.

— Привет, — он улыбнулся, легко, просто. — Рад, что ты пришла.

— Ты же сказал, у тебя было пару свободных часиков, — я попыталась пошутить, сев напротив.

— Остались. Для тебя — всегда останутся, — он сказал это просто, без давления, без флирта. Как будто знал, что мне сейчас нужно именно так.

Мы заказали кофе. Молча. Не потому что не было слов — потому что тишина вдруг стала вполне уютной. На улице кто-то играл на скрипке. Звук пробивался сквозь стекло, терялся в запахе корицы и свежей выпечки.

— Город странный, — тихо сказала я, глядя в окно.

Том кивнул, будто давно ждал этих слов.

— Он всех немного меняет. Не сразу. Не в лоб. Просто ты начинаешь видеть и слышать то, что раньше не замечала.

Я не ответила. Просто смотрела, как мимо кафе проходят люди. У некоторых на лицах было что-то похожее на тоску. У других — что-то другое. Что-то, что пока ускользало от меня.

— Можно тебя спросить? — Том отставил чашку в сторону, и я почувствовала, как он смотрит прямо, внимательно. — Почему ты решила приехать именно сюда?

Спросил без подкола, без иронии. Просто — по-человечески.

Я чуть дёрнула плечом и отвела взгляд к запотевшему стеклу.

— Это... сложно объяснить.

— У нас как раз есть время, — он улыбнулся, но не давил.

Я закусила губу, подбирая слова, как будто каждое из них должно было пройти сквозь фильтр — сказать, но не раскрыться, честно, но не до конца.

— Дома всё стало... громко. Но не в плане звуков. В голове.

Пауза.

— Когда с близкими начинаешь говорить на разных языках — смысла оставаться рядом становится всё меньше. Я... устала. И захотелось тишины. Сменить обстановку. Посмотреть на что-то другое. Хоть на время.

Он чуть кивнул, не перебивая, будто действительно слушал, а не просто ждал своей очереди заговорить.

— Город выбрался случайно. Я не планировала. Просто купила билет туда, где было место. А тут — оказалось место для меня.

— И ты не пожалела?

Я посмотрела на него и неожиданно для себя самой улыбнулась.

— Пока нет.

— Хорошо, — сказал он, и в этом "хорошо" не было ничего формального. Он будто действительно понял. Или хотя бы принял.

— А тебе здесь... нравится жить? — спросила я, откинувшись назад и наблюдая, как его взгляд на секунду задержался на моём лице, будто вопрос его немного удивил.

— Здесь? — переспросил он, не отводя глаз. — Да. Это... странное место. Но в нём есть что-то... живое. Даже когда оно выглядит мёртвым.

Он усмехнулся, как будто сам себе не поверил. Я чуть склонила голову.

— И ты тут всегда? Не уезжаешь?

— Почти не уезжаю, — признался он. — Иногда бывает — день-два в соседний город, по делам или если совсем крыша едет. Но надолго — нет. Это мой дом.

— Не хочется вырваться?

— Хочется. Но... не знаю. Каждый раз, когда уезжаю, тянет обратно. Будто у города есть руки. Не то чтобы я в них рад держаться — но он держит.

Я на секунду задержала дыхание. Это прозвучало слишком похоже на мои собственные ощущения, только сказанные вслух другим голосом. Может, он тоже не до конца понимал, что тут происходит. Или просто мы оба чувствовали одно и то же, не называя вещей по имени.

— Похоже, он держит не только тебя, — пробормотала я, глядя в чашку.

— Возможно, — мягко сказал Том. — Но знаешь, иногда держит не для того, чтобы не отпустить. А чтобы кое-что показать.

Он сказал это без пафоса, будто между делом, но почему-то его слова отпечатались где-то под кожей.

— Ты часто так философствуешь с новенькими? — спросила я, решив разрядить атмосферу.

— Только с теми, кто выглядит так, будто у них внутри гроза, — ответил он. — И только когда дождь уже начинает стучать.

Я не знала, что ответить. Сказал — и как будто выдохнул часть меня. Не было ощущения флирта. Не было наигранности. Просто откровенность, в которой не требовали ничего взамен.

— Знаешь, — сказал он, поднимаясь. — Тут недалеко есть место — заброшенная смотровая площадка. Почти никто туда не ходит, но оттуда видно весь город. Особенно красиво на закате.

— Намёк? — спросила я, поднимаясь вслед за ним.

— Только если ты хочешь, — сказал он, и в его улыбке не было давления.

Я кивнула. И впервые за долгое время — захотела пойти куда-то не потому, что нужно, а потому что просто... хотелось.

Мы вышли из кафе, и я сразу почувствовала, как воздух стал другим. Он не был прохладным — скорее, свежим. Таким, который щекочет внутри, будто напоминая: ты живая, дышишь. Том шёл рядом, руки в карманах, шаг уверенный, но не спешащий. И это «не спешащий» почему-то казалось особенно важным.

— Здесь тихо, — сказала я, чтобы нарушить молчание. — Даже на улице.

— Город умеет прятаться, — отозвался он. — Как человек: если не лезть к нему с расспросами, сам всё покажет.

Я не ответила. Просто запомнила.

Дорога к смотровой петляла через узкие переулки, зажатые между домами, чьи стены казались старше самой памяти. Том уверенно вёл, обходя ямы и доски, поскрипывающие под ногами, как сцена в забытом театре. Я шла за ним, чувствуя, как с каждым шагом город отступает, сбрасывая с себя маски. В этом было что-то странно приятное — быть среди чего-то заброшенного, но не мёртвого.

Наконец, мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице, обвитой плющом, и вышли на площадку. Вид был... ну, он не был сногсшибательным, нет. Он был честным. Без лоска и открыток — просто город, лежащий внизу, как будто тоже делал паузу, отдыхал от суеты, которой уже давно не было.

Том прислонился к перилам, посмотрел вниз и выдохнул:

— Когда я был подростком, думал, что однажды просто возьму и уеду отсюда. В столицу, в другой мир. Всё казалось слишком тесным. А потом... просто не уехал.

— Почему?

Он повернулся ко мне, пожал плечами.

— Привык. Люди здесь настоящие. И странные. И город — он, как будто бы, живой. Но не добрый и не злой. Просто наблюдает.

Я молча встала рядом. Мне было знакомо это чувство — как будто за тобой действительно наблюдают. Но я не сказала об этом. Не хотелось рушить момент словами.

— А ты? — тихо спросил он. — Ты думаешь уехать дальше? Или уже прочно обосновалась?

— Пока не знаю, — повторила я и сама удивилась, как точно этот ответ подходит ко всему. — Здесь... спокойнее. А это сейчас важно.

Он кивнул. Потом посмотрел в сторону горизонта. Солнце клонилось к закату, вырисовывая тонкие мазки над крышами. Мы провели вместе больше запланированного времени.

— Если когда-нибудь захочешь увидеть город ночью с этой точки — только скажи, — проговорил он. — Ночью он совсем другой. Будто перестаёт притворяться.

Где-то внутри всё ещё бурлили воспоминания, боль, которую я не позволяла себе вытаскивать. Но здесь, рядом с Томом, всё это будто замирало. Не уходило — просто молчало вместе со мной.

Мы ещё стояли у перил, когда я вдруг резко вспомнила про книгу. Ощущение было странное — будто кто-то толкнул меня изнутри, напомнил.
Я совсем про неё забыла. Сразу же хотела спросить Тома, ещё в кофейне, но... как будто из головы выдернули этот вопрос вместе с мыслью.

Я моргнула, поймала паузу в разговоре и ткнула его локтем в бок.

— Эй. Том. Это вообще была плохая шутка, — фыркнула я. — Не очень-то и смешной фокус, если честно.

Он дернулся немного, ухмыльнулся — и скосил на меня взгляд.

— Прости, — сказал он, пожав плечами. — Я думал, у тебя нервы покрепче. Или ты не та, кто паникует из-за пары строчек.

— Когда они появляются из воздуха? Да уж, весело, Том. Ты что, с детства этим развлекаешься?

Он театрально поклонился, оперевшись на перила.

— Ну, вообще-то я обычно предпочитаю фокусы с исчезающими туристами, но у нас, видишь ли, кризис жанра. Приходится импровизировать.

— Придурок, — пробормотала я, не удержавшись от улыбки.

— Взаимно, — хмыкнул он, а потом его взгляд стал чуть серьёзнее. Он перевёл глаза на улицу, куда-то в сумерки, и голос его чуть приглушился. — Но если серьёзно... держи её при себе. Не отдавай никому.

Он провёл пальцами по перилам, медленно, будто бы проверяя, не растворяется ли этот вечер под руками.

— Если она начнёт писать что-то совсем личное — не рви страницы. Это как паутина. Чем больше дёргаешь — тем крепче в ней застрянешь.

Я замерла. Внутри как будто что-то свернулось в клубок.

На секунду даже стало тошно — лёгкая волна, едва ощутимая, но неприятная. И всё же... странное ощущение не отпускало. Как будто так и должно быть. Будто что-то внутри знало, что всё это — не случайность.

— Просто... странное чувство. Как будто кто-то записывает мои мысли.

Он кивнул, не глядя на меня.
Потом снова взглянул — и посмотрел как-то прищуренно, будто вдруг увидел во мне нечто большее. Будто части пазла, которые он держал в голове, неожиданно совпали.

— Не беспокойся, — добавил он с полусмешком. — Обычно она пишет хуже. Если повезет — может, даже что-нибудь полезное подскажет. Или хотя бы комплимент оставит.

— Отлично. Я как раз всегда мечтала о дневнике с чувством юмора.

— Ну, у этой — скорее характер. Юмор — побочный эффект.

Я только кивнула. И только позже поняла, что он ни разу не спросил, что именно там написано.

Мы замолчали, но это молчание не давило. Напротив, оно было каким-то... уютным. Том не выглядел встревоженным или удивлённым, будто его вовсе не поражал факт, что книга может отвечать. Он просто принимал это как данность. Как знал заранее.

Я украдкой посмотрела на него. Светлые волосы слегка растрепались от ветра, глаза — по-прежнему ясные, чистые, голубые. Почти детские. Но что-то в нём было совсем не детское. Не наигранная мудрость, а именно знание. Как будто он давно уже видел то, о чём другие только догадываются.

— Том, — осторожно начала я. — А ты сам... ты когда-нибудь держал эту книгу у себя?

Он усмехнулся, не глядя на меня:

— Много раз. Но она молчала. Для меня она всегда молчала.

Я нахмурилась.

— Почему?

— Может, я ей не интересен, — пожал он плечами. — Или, наоборот, она знает обо мне всё и нечего больше говорить.

На этом моменте мне стало зябко. Даже несмотря на тёплое солнце. Словно мы разговаривали не о книге, а о человеке, который слишком давно наблюдает из-за стекла. Я почувствовала, как по руке пробежал холодок.

Он вдруг резко сменил тему:

— Кстати, ты живёшь у Маргарет. Как тебе она?

Я с облегчением кивнула, перехватывая новую нить разговора:

— Она странная. Но в хорошем смысле. Порой кажется, что знает обо мне больше, чем я сама. А иногда — будто не слышит, что я говорю.

Том засмеялся тихо, тепло:

— Это Маргарет. Она такая. Когда-то она вела кружок у нас в школе. Говорили, что раньше была актрисой. Или ведьмой. Зависит от того, кого спрашиваешь.

— А ты что думаешь?

— Думаю, она и то, и другое. Только свою сцену она выбрала нестандартную — вот этот дом, город, людей. Она всегда знала, кому что дать. Тебе, видимо, тоже что-то нужно.

Он взглянул на меня в упор, и на мгновение я почувствовала, будто вся моя суть лежит у него на ладони.

— Не знаю, что мне нужно, — пробормотала я. — Я просто... сюда приехала. Потому что всё остальное... не сработало.

Он кивнул, словно знал это с самого начала. И ничего не сказал.

— Я провожу тебя, — сказал он просто, как будто это само собой разумеется.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Но я бы, знаешь, и сама дошла.

— Знаю, — его губы дрогнули. — Но иногда приятно быть ненужным, если это по-доброму.

Он сказал это легко — как будто между делом. Но почему-то эти слова зацепили. В них было что-то... слишком простое, слишком естественное. Будто он знал, что будет дальше.

Мы шли молча, пока город не начал меняться. Не физически — ощущением. Как будто он переобувался в тьму. Вечер ещё не настал, но в воздухе уже чувствовалась усталость света. Всё стало тяжелее — неуловимо, но отчётливо.

Фасады домов потянулись вверх, будто наблюдали сверху вниз, а не наоборот. Окна потемнели и стали глубже, как пустые глазницы черепов, оставленных в музее, но забытых закрыть.
Улицы стихли. Ни одного шороха, ни ветерка. Даже листвы не колыхнулось — как будто город перестал дышать, чтобы лучше слышать.
Только наши шаги — один, другой. Ровные, но с каждым разом громче, будто мы были единственными живыми существами на этом театральном, вычищенном до стерильности фоне.

— Ты это чувствуешь? — спросила я, и голос сорвался. Он прозвучал слишком громко, как будто вторгся куда не следовало. Я осеклась и понизила тон до шепота: — Что-то здесь... щёлкнуло.

Том нахмурился. Его взгляд стал сосредоточенным, каким-то звериным. Он вглядывался в переулок впереди, как будто не просто смотрел, а вслушивался глазами.

— Чувствую, — сказал он. Голос был хриплым, глухим. Почти не его.

— Что?

— Сдвиг. Местами в городе... тонкие стены. Временами они будто дышат.

— Дышат? — я с трудом выговорила это слово, словно язык не хотел его отпускать.

— Да. И если поймать правильный момент, можно увидеть то, что обычно прячется за ними.

И в этот самый момент за поворотом мелькнуло нечто. Чёрная тень — не человек, не зверь. Быстро. Слишком быстро. Беззвучно.

У меня перехватило дыхание, сердце бухнуло в грудную клетку, будто пыталось сбежать. Я вцепилась в Тома за рукав — сильно, почти срывая ткань. Пальцы задрожали.

— Ты видел?.. — шепнула я, чувствуя, как по спине ползёт не страх, а паника, сырая и липкая, как сырой шёлк.

Том уже шагнул вперёд. Его глаза были прищурены, движения точны, сосредоточены. Он был не собой — или, наоборот, именно собой. Как охотник, выучивший запах своей дичи.

— Видел.

— Это был... человек?

Он покачал головой:

— Нет. Или не совсем. Идём.

— Подожди! Куда?

— Просто... иди рядом. Если что — не говори. Даже если будет казаться, что надо. Особенно тогда.

Я сглотнула — горло было сухим, как будто в него насыпали пепел. Мы шли молча. Город больше не казался знакомым. Что-то в улицах поплыло, слегка, как если сдвинуть картинку в старом телевизоре — почти незаметно, но достаточно, чтобы всё внутри сказало: «Неверно. Ненастоящее».

Я почувствовала дрожь под ногами. Едва уловимую. Не как землетрясение — как вздох, уходящий в землю.

И тут за нашей спиной хлопнула дверь. Громко. Резко. Я обернулась. И... пусто. Ни души. Только скрип створки, покачнувшейся на петлях — словно время моргнуло, и кто-то выпал наружу.

Том остановился. Его лицо стало резким, как камень.

— Мы уже почти дошли, — сказал он, и голос его был снова обычным. Спокойным. Чуждо спокойным.

— Не бойся. Они только смотрят.

— Кто «они»? — прошептала я, пытаясь удержать голос, который подрагивал от напряжения.

Он не ответил. Только бросил взгляд в сторону, как будто услышал что-то в том месте, где ничего не было.

Молчание сгустилось. И вот-вот должно было лопнуть.

Но вместо этого Том вдруг сказал:

— Кстати, если ты увидишь что-то в тени, что будет махать тебе рукой — не маши в ответ. Это, возможно, турист, застрявший в 1863 году. Они вежливые, но очень обидчивые.

Я хмыкнула, не сразу осознав, что он — шутит. Или пытается. Лицо всё ещё было серьёзным, но в глазах мелькнула искра.

— Если начнёшь слышать голос, зовущий тебя по имени, особенно шёпотом — не иди на звук. Скорее всего, это я. Просто опять потеряюсь в переулке, как идиот.

Я рассмеялась. Нервно, на вдохе, но искренне. Смех вышел сам собой — как реакция на выживание.

— Ты это специально? — спросила я, вытирая ладонью глаза. Я даже не заметила, как в уголках собралась влага. — Это ты меня сейчас отвлекаешь?

— Конечно. Что мне остаётся? — пожал он плечами. — Ужас-ужасом, а моя работа — следить, чтобы ты не закопалась в него с головой.

Он чуть наклонился ко мне и понизил голос до заговорщического шёпота:

— Если что, у меня с собой соль, железный гвоздь и мармеладный мишка. Мало ли, что из этого сработает.

— Ты серьёзно? — я снова усмехнулась. Он точно псих.

— Почти. Гвоздь точно есть. А мишку я съел по пути. Он не выдержал нагрузки. Настоящий герой.

Смех сорвался легче. Грудь отпустило. Стало чуть легче дышать, будто Том вставил в эту тревожную атмосферу пластырь из юмора — и он, чёрт возьми, сработал.

Через пару минут мы свернули на знакомую улицу. Там стоял дом Маргарет. Всё стало вновь тихим. Но это была другая тишина. Как после ливня. Или после крика.

Том остановился, посмотрел на меня. Его лицо вновь стало серьёзным.

— А теперь — без шуток. Будь осторожна с книгой. Она как зеркало. Если смотреть в неё слишком долго — начинает смотреть в тебя.

Я выдохнула, всё ещё чувствуя, как под кожей дрожит недоверие к реальности, но всё же решилась бросить фразу в ответ, чуть приподняв бровь:

— Звучит так, будто если я оставлю её на столе, она ночью сама себе напишет автобиографию. «Как я сводила людей с ума. Выпуск первый».

Том фыркнул, улыбнулся уголком губ:

— Если напишет — дай прочитать, мне всё время не хватает нормального чтива.

— Только если ты потом не будешь цитировать её вслух посреди ночи. В образе призрака. В трусах.

— Призрак в трусах — это, кстати, мой сценический образ. Не кради.

Мы оба рассмеялись. Пусть и не громко, пусть и на фоне города, который будто бы дышал спиной, но смеялись. И на секунду стало легче. Хоть немного.

Я уже взялась за калитку, но обернулась.

— Ты ещё... придёшь?

— Конечно, — он слегка улыбнулся. — Мне же надо быть ненужным по-доброму.

И ушёл, растворившись в длинной тени от фонаря.