Глава 13
Глубочайший шок — это самое мягкое описание того, что почувствовал Анвар. Он, конечно, жил во времена, когда никого колдовством не удивишь, однако ему ни разу не приходилось слышать об оживших портретах. Нет, нарисованный Корбин не сошел с холста прямо в коридор в объятия Анвара, но он начал двигаться. Поставил флакон с зельем на стол, приподнял лицо так, что теперь его не прикрывала упавшая на глаза прядь, и смотрел радостно и печально одновременно. Нежность, источаемая Корбином, казалось, стала материальной, укутывающей Анвара в свой ласковый кокон, согревая сердце и внушая ему надежду — все будет хорошо. В конце концов — все будет хорошо!
Однако в сознание Анвара закралась предательская мысль, что разум не выдержал невыносимой тоски по любимому и сдался, заставляя его теперь видеть невозможное. Некоторое время он смотрел на изображение, боясь поверить в то, что на поверку могло оказаться лишь игрой его подсознания. Но все же уверенность в незаурядных колдовских способностях Корбина перевесила сомнения в собственной адекватности. Анвар всем сердцем хотел надеяться, что ожившее полотно не сон и не мираж.
А Корбин на портрете тем временем поднес ладонь к грани, отделяющей слой краски на полотне от окружающего мира, и легонько проводил ею, словно гладил незримую прозрачную преграду, заставляя Анвара чувствовать немыслимое — его щеку почти невесомым прикосновением ласкала теплая невидимая рука любимого, улыбавшегося обнадеживающе и нежно. Корбин глядел так, словно не мог насмотреться, заставляя Анвара таять под его жадным взглядом. Голова кружилась от невозможности в полной мере осознать происходившее. Сердце стучало громко, как колокол на ратуше, радостная улыбка не покидала лица Анвара, ноги подгибались от одной мысли, что все это может прекратиться и оказаться обычным сном. Положив ладонь на картину напротив ладони Корбина, ему почудилось, что он ощущает и мягкость кожи, и ее тепло. Это было сумасшествием, но оно не пугало, а напротив — пьянило и заставляло дышать свободнее и осознавать себя более живым, чем еще день назад.
В конце концов Анвар задумался — что же ему теперь делать? Он не мог расстаться с портретом. Только не сейчас, когда Корбин улыбался ему так ласково и успокаивающе! Не сейчас, когда Анвар, казалось, чувствовал прикосновения пальцев своего любимого. Он, конечно, догадывался, что это воздействие магии, но отказаться даже от такой иллюзии присутствия Корбина рядом с собой не находил сил. Отойти от картины хоть на миг было страшно. Однако Анвар понимал, что утро все равно скоро наступит, как бы ни хотелось, чтобы время не мчалось так быстро, и тогда ему придется покинуть этот дом и потерять возможность видеть Корбина. Решение пришло внезапно — может, не самое правильное и не самое рациональное, но другого выхода Анвар на данный момент не видел. Покидать портрет хоть на день он не решался.
Бросившись в свою комнату, Анвар оглянулся и заметил, как Корбин испуганно рванулся к краю картины, словно хотел последовать за ним. Пришлось возвратиться и попытаться жестами заверить, что он скоро вернется. И какова была его радость, когда в ответ на свои неумелые пояснения он получил уверенный кивок, подтверждавший, что Корбин его понял. Сборы оказались недолгими: пара смен одежды и некоторые личные мелочи, вроде расчески, десятка свечей и куска мыла, заняли свое место в сумке, переброшенной через плечо. Стащив с кровати простынь, Анвар, в последний раз окинув внимательным взглядом комнатушку, выискивая забытые вещи, решительно направился в коридор. Прикинув свои нужды на ближайшее время с учетом того, что он собирался сделать, Анвар сходил на кухню и положил в сумку пару буханок хлеба, головку сыра и солидный кусок копченого окорока.
Вернувшись к портрету, Анвар дал нарисованному Корбину рассмотреть простынь в своих руках, а затем, дотронувшись до рамы и указав в сторону входной двери, отбросив последние сомнения, осторожно снял картину со стены и, укутав ее в ткань, быстро покинул дом. Холст был большим, и нести его оказалось неимоверно неудобно, однако Анвара это не останавливало — он убегал в ночь с такой скоростью, словно за ним гнались рассерженные злобные дроу.
Впервые после того, как покинул дом Ямана, Анвар остановился, чтобы перевести дух, только тогда, когда деревня осталась далеко за его спиной, а он очутился на узкой тропе, идущей в сторону Бобровска, что у Жабьего болота. Почему Анвар выбрал именно это направление, он не знал. Выйдя за дверь дома лекаря, Анвар мечтал лишь об одном — успеть скрыться, пока его не хватились, ведь он совершил одно из самых наказуемых в их княжестве преступлений — обворовал жилище почтенного господина. Домой идти было нельзя, чтобы не навлечь позор на голову отца, а о своей репутации Анвар уже не думал.
Перебрав в уме все возможные и невозможные варианты, он решил отправиться в Старый бор и рискнуть поискать дом Корбина. Это казалось сродни безумству — те края сейчас принадлежали древним, а заходить на их территорию было чревато пропажей без вести или гибелью. И хорошо, если быстрой и безболезненной. Древние в последнее время ни с кем не воевали, отгородившись от всех принципом невмешательства, однако свято чтили границы своих земель и не позволяли никому безнаказанно их нарушать. Именно поэтому за все время после возвращения из прошлого Анвар не рисковал поискать убежище Корбина. Надежды на то, что дом сохранился в приличном состоянии за прошедшие триста с лишним лет, тем более после темных времен, было совсем мало. Но теперь особого выбора у Анвара не имелось — он не хотел рисковать просить о приюте кого бы то ни было. Либо его выдали бы властям, либо люди и сами пострадали бы как его соучастники, а этого Анвар допустить не мог, оставаясь в душе очень добрым и законопослушным человеком.
Немного отдохнув, после того как перестал нестись сломя голову, Анвар снова ускорил шаг, прижимая к себе картину, как самое ценное в своей жизни сокровище, как самого Корбина.
С первыми утренними лучами солнца, когда появилась возможность рассмотреть, куда ступаешь ногой, Анвар сошел с проторенной тропы и направился в сторону болот, надеясь, что собаки на воде потеряют след, если кто-то догадается пустить их в погоню. День пришлось переждать на крохотном клочке сухой земли, с трудом отысканном посреди Жабьего болота, густо поросшего молодым березняком и осокой.
В сумерках добравшись до окраины Старого бора, Анвар остановился, оглядываясь по сторонам. Он не знал наверняка, где начинались земли древних, но возносил молитву всем известным ему богам, чтобы хранили его. Идти ему все равно было некуда — по людским законам он был преступником, для любой другой расы разумных он являлся врагом. Перехватив поудобнее портрет, Анвар ступил под сень огромных сухих деревьев — они стали такими не от старости, их иссушила магия битв в период темных времен. Опускающаяся на землю ночь скрадывала уродство засохших исполинов, кое-как примиряя Анвара с окружавшим его бором, не давая ему запаниковать и испугаться больше терпимого.
Дорогу к дому Корбина Анвар помнил так, словно только вчера прошел по ней. Его не сбили с правильного пути ни возникшие за последние века овраги, ни давно исчезнувшие с лица земли озера, ни потерявшие свою душистую хвою сосны, похожие теперь на скелеты неведомых чудищ. Каково же было его удивление, когда он нашел жилище Корбина невредимым и вполне пригодным для жизни. Запустение говорило о том, что там уже очень давно никто не жил, однако крыша и окна были целы, а дверь по-прежнему крепко держалась на петлях, служа надежной преградой и от холода, и от незваного гостя.
Устав за двое суток, проведенных практически без сна, Анвару хватило сил только на то, чтобы подняться на мансарду и, осторожно пристроив у стены портрет, растянуться на голых досках кровати, провалившись в сон.