Глава 12
Лекарь Яман не подвел и принял Анвара на должность конюха. С женой он вряд ли советовался, как обещал, потому что его супруга явно не одобряла появление в доме нового работника. Она всегда раздраженно фыркала, стоило ей увидеть Анвара. Это было неприятно, однако подобное не сложно и потерпеть — ведь теперь имелась возможность хоть всю ночь напролет любоваться портретом Корбина, строго поглядывающего на мир из-под упавших на лицо волос. Он был изображен возле стола с лежащей на нем раскрытой книгой, в которой нарисованный Корбин как будто только что выискивал необходимые записи о зелье, что плескалось во флаконе, зажатом в его руке.
Анвар прилежно исполнял свои обязанности — смотрел за лошадьми, совершал покупки для господской кухни, выполнял роль кучера, отвозя супругу Ямана в гости или самого лекаря на вызов к недужному. Для жилья ему выделили небольшую комнатку возле кухни, что оказалось весьма удобно — до коридора с картиной оттуда было всего с десяток шагов.
Прошло около двух недель до того, как Анвар узнал, почему жена лекаря бросала на него столь неодобрительные взгляды. В тот вечер он, как и обычно, дожидался в своей комнате, когда звуки в засыпающем доме стихнут, чтобы взять припасенную свечу и отправиться на «свидание» с Корбином — он еженощно по несколько часов просиживал напротив портрета. Анвар понимал, что это неправильно, и так не может продолжаться вечно, но не имел сил заставить себя отказаться от вглядывания в нарисованные черты любимого. Это походило на сумасшествие, но оно было столь сладким, что лечению не подлежало. Однако на этот раз все пошло не так, как ожидалось.
В коридоре раздались крадущиеся шаги, словно человек не хотел быть уличенным, но Анвар с легкостью узнал грузную поступь Ямана — лекарь был весьма крупным и упитанным человеком. Когда дверь в комнату открылась, и на пороге появился работодатель, Анвар первым делом подумал, что кто-то срочно пригласил лекаря к больному, и придется закладывать лошадей в повозку, чтобы отвезти Ямана на вызов, но он ошибся. Очень ошибся!
— Ты не спишь, мой сладкий? — обращение показалось Анвару весьма странным.
— Нам нужно куда-то ехать? — вопросом на вопрос ответил он.
— Нет-нет, мой хороший. Я к тебе пришел. Ты уже заждался своего Ямана? — лекарь прикрыл за собой дверь, входя в комнатку, в которой с трудом помещались лишь кровать и небольшой сундук для одежды.
— Я вас не понимаю, хозяин, — Анвар боялся признаться себе в том, что он уже отлично догадался, за чем именно пришел Яман — за ним, за его телом. Видимо, пристрастия Корбина к партнерам мужчинам передались по наследству его потомкам. Только вот Яман не мог быть, как и Корбин, честным с самим собой и с окружающими его людьми, поэтому прятался за фасадом благополучной семьи — такие мысли стрелой промчались в сознании Анвара, отступившего как можно дальше от вошедшего Ямана.
— Но ты же мечтал быть со мной, когда просил о работе в моем доме. Разве не так, мой прекрасный Анвар? — в голосе лекаря, казалось, промелькнуло удивление.
— Я желал получить работу. Это никак не связано с тем, что я нашел ее именно в вашем доме.
— Ты хочешь сказать, что вертел передо мной задом, завлекая, строил мне глазки, намекая на близость, а теперь не собираешься дать мне воспользоваться правом обладать тобой? — Яман был зол, словно его и в самом деле обманули. — Сейчас же раздевайся, — он сделал пару шагов, почти впритык подходя к Анвару. — Ты будешь моим! — прошипел он сердито. — И не смей мне говорить, что не хочешь этого. Я вижу, что ты не ходок по девкам. Меня не обманешь — у меня глаз наметанный на таких, как ты.
— По себе судишь, Яман? — Анвар гордо вскинул голову. — Не моя проблема, если ты обманулся в своих ожиданиях, но я не собираюсь с тобой спать.
— Поверь, со мной тебе спать не придется, — процедил сквозь зубы Яман. В своей злобе он стал выглядеть уродливым боровом, а не толстеньким добряком, каким казался раньше.
— Ты понял, о чем я сказал. Уходи из моей комнаты!
— Это мой дом, так что и комната моя! — забывшись, Яман повысил голос, рискуя разбудить кухарку, спавшую за стеной.
— Я знаю свои права — ты не смеешь ни к чему меня принуждать и выгнать можешь только в светлое время суток. Так что — освободи комнату! — Анвар был тверд в своем требовании.
— Ах ты ж, щенок! Сначала завлекаешь, просишься в дом, а потом... Я ославлю тебя...
— А я расскажу о ваших приставаниях! — перебил его Анвар, не понижая голоса — он уже услышал, что в коридоре кто-то ходит, тогда как Яман был слишком увлечен собственной злостью, чтобы обращать внимание на посторонние звуки.
— Ты не посмеешь! — Яман потянулся руками, пытаясь схватить Анвара в охапку, но забыл о воинском обучении своего работника и через мгновение был брошен на кровать, которая жалобно затрещала под его весом. В тот же миг дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась бледная и немного испуганная, скорее всего, из-за собственной храбрости, супруга Ямана. Она, бросив на Анвара одобрительный взгляд — впервые за все время их знакомства — строго произнесла:
— Поднимайся и пойдем в нашу спальню. Не позорь себя, Яман! Тебе не нужна слава любителя мальчиков — она испортит твою репутацию. А Анвар забудет о том, что здесь произошло.
Злобно попыхтев, Яман встал с едва не развалившейся под ним кровати, потирая руку, которой досталось от Анвара. Покидая комнату, он, свирепо зыркая, все же заявил:
— Чтоб завтра твоего духу не было в моем доме, засранец! И только попробуй сболтнуть лишнее — засужу тебя за клевету и отправлю в рудники на Черную гору.
Яман с женой ушли, а Анвар устало присел на краешек кровати — он все еще не мог поверить, что его только что откровенно домогался мужчина. Как какую-то продажную девку из кабака! Анвар нервно рассмеялся. После возвращения из прошлого он ни о ком не мог думать в плане личных отношений — ни о женщинах, ни о мужчинах. Он грезил одним человеком, но тот был ему недоступен. Если бы Корбин жил на другом краю земли, Анвар к нему пешком пошел бы, на коленях пополз, но отыскал бы. Однако через века он не знал пути, и как добраться в обход этих злосчастных веков, он тоже не представлял.
— Да что же это такое? А как же... — Анвар вдруг понял, что ему будет полностью закрыт доступ в этот дом, и он больше никогда не увидит портрет Корбина. Боль разлуки снова полоснула по сердцу острым лезвием, заставляя корчиться в неимоверной муке.
Посидев еще какое-то время, пытаясь унять тоску, с новой силой нахлынувшую на него, Анвар, взяв свечу, отправился в коридор — то ли с Корбином прощаться, то ли со своей никуда не годной жизнью. Поставив плошку с огнем на полку на противоположной стене, как это делал обычно, чтобы свет удачно падал на портрет, Анвар подошел к полотну. Изображение было покрыто сплошной сетью мельчайших трещинок, но все же выглядело сносно для того, чтобы поверить, что картине уже больше трехсот лет. Мысль о том, как так получилось, что у Корбина появился портрет, к тому же, судя по его внешности на нем, приблизительно в то время, когда они расстались, не давала Анвару покоя. Ему казалось, что он что-то упускает.
А вдруг Корбин нашел способ добраться к нему и теперь живет где-нибудь... Нет — это не походило на правду, ведь Анвар рассказал Корбину, где его можно найти. Тот не стал бы дожидаться и сразу разыскал его, Анвар был в этом уверен. «А может, ему не хватило сил добраться сюда, но он все же ухитрился приблизиться, пройти сквозь время?» — так размышлял Анвар, всматриваясь в портрет, лаская взглядом каждую черточку, каждый штрих, из которых состояло лицо нарисованного Корбина.
Злость на обстоятельства и собственное бессилие перед ними вдруг затопили Анвара, и он начал исступленно лупить кулаком в стену, пытаясь физической болью заглушить душевную. По сбитым костяшкам его пальцев потекла кровь, а лицо заливали слезы, но он стойко удерживался от желания завопить на весь дом, выплескивая свои горечь и обиду на судьбу. Он посмотрел на портрет, в мягком пляшущем свете свечи Корбин на нем был словно живой. Анвар погладил его по нарисованному лицу, забыв, что поранил руку. Увидев красные разводы, оставленные его пальцами, Анвар попытался стереть следы, и тут произошло что-то невероятное — кровь с холста исчезла сама по себе, словно то ли испарилась, то ли впиталась в краски, которыми был написан портрет. А потом изображение Корбина ожило...