Глава 26
Мэдисон
Квартира встречает меня тишиной. Всё будто на своих местах, но всё не так.
Я закрываю дверь за спиной, прислоняюсь к ней и замираю. Свадьба была сказочной. Адди светилась, Итан не сводил с неё глаз. Их смех всё ещё звучит у меня в голове, как эхо. Словно напоминание о том, какими могут быть любовь и доверие - когда они взаимны.
Я разуваюсь, прохожу в гостиную. Чемодан уже стоит в углу - наполовину собранный. Я сажусь рядом, открываю молнию и достаю платье, сложенное аккуратно, почти с благоговением. То самое, в котором я была, когда мы в первый раз пошли в клуб к Итану. Прикладываю ладонь к ткани - как будто она может удержать всё, что я теряю.
Вещи собираются медленно. С каждой рубашкой, каждым блокнотом, каждой книгой я словно вытаскиваю часть себя из этой квартиры. Из этой жизни. Из нас.
Возле кровати лежит футболка Кристофера. Я беру её в руки, подношу к лицу - она всё ещё пахнет им. И я плачу. Не громко. Беззвучно. Просто слёзы текут, как будто по-другому нельзя. Я машинально кладу её в чемодан. Я хочу оставить себе хоть что-то, что будет напоминать о нем.
Он за стеной. Так близко - и так недосягаемо. Я знаю, что он чувствует. Знаю, что ждал, надеялся, верил… Я тоже верила. Но иногда… этого недостаточно.
Я ложусь в постель в три утра. Засыпаю с влажной от слёз подушкой. С чемоданом у двери. С билетом в телефоне. Утренний рейс. Я поменяла билет.
Знаю, что поступаю нечестно и подло, уезжая не попрощавшись, но иначе мне не хватит смелости. Если я ещё хоть раз посмотрю в его глаза, то не смогу уехать. А я должна. Мне нужно разобраться в себе. В своих чувствах. Я скучаю по родителям и по своему магазину. Мне нужна эта пауза, даже если сердце болит от одной мысли, что я могу потерять Кристофера даже не заполучив.
***
Перед самым уходом я достаю из сумки листок. Несколько секунд просто смотрю на него. Что вообще можно написать, когда сердце рвёт изнутри, а слов слишком много - и ни одно не кажется правильным?
Я всё же пишу.
" Прости, что не нашла в себе силы попрощаться. Я ни о чём не жалею. Эти два месяца были лучшими в моей жизни. Спасибо тебе за них.
Твоя М. "
Кладу записку под дверь. Медленно. Тихо. Как будто надеюсь, что звук бумаги по полу не разбудит память.
И уезжаю. Не оглядываясь.
***
Аэропорт Шарля де Голля встречает меня холодным утренним светом и запахом кофе с выпечкой. Люди вокруг спешат, звонят, смеются, встречают друг друга с объятиями. Всё это - фоновый шум, в котором я будто бы не участвую.
Я иду через терминал, тяну за собой чемодан. Один. Без Кристофера, без его пальцев, скользящих по моей ладони. Без его голоса, который всегда звучал чуть ниже и теплее, когда говорил "Я с тобой".
У выхода меня ждёт мама.
Она видит меня первой. И сразу - этот взгляд, наполненный тревогой и безусловной любовью, которой мне так не хватало.
- Мэди... - она подходит ко мне, обнимает. Крепко. Без слов.
Я обхватываю её в ответ и вдруг понимаю, что не могу остановить слёзы. Накатывает резко - как волна, как удар. Я просто зарываюсь лицом в её плечо и шепчу сквозь дрожащие губы:
- Прости... Я не хотела плакать.
- Тсс. Не нужно ничего объяснять, - мама гладит меня по спине. - Ты дома. Всё остальное потом.
Она не задаёт вопросов по дороге. Только включает музыку в машине - тихую, знакомую с детства. И я впервые за долгое время позволяю себе ничего не контролировать. Просто смотреть в окно. Просто чувствовать.
***
Неделю спустя.
Я решила остаться в доме родителей на первое время. Моя квартира возле Сены кажется сейчас слишком тихой. Слишком одинокой. Я не смогла там пробыть и дня не заплакав.
Единственное что хоть как-то отвлекает меня прямо сейчас - это работа. Я почти всё время провожу в магазине.
Мама пытается разговорить меня, но я ещё не готова рассказать всё.
Манекен стоит у витрины - в идеальном освещении, в идеально драпированном платье. Рядом - я. С крючками в волосах, с булавками в зубах, с тёмными кругами под глазами, которых не скрыть даже дорогим консилером.
В бутике тихо. Тишина Парижа - не как в Нью-Йорке. Она здесь другая. Глубокая. Почти давящая. Как будто весь город вежливо молчит, наблюдая за тобой издалека. С восхищением. Или с жалостью - я пока не определила.
Я стою с планшетом, просматривая заказы, отвечаю на письма, которые накопились за время моего отсутствия, снова перерисовываю эскиз, который мне не нравится. Потом ещё один. И ещё. В голове - гул, как от переработки. В животе - пустота. В сердце - всё ещё он.
Всю неделю я почти не ела. Не потому что не хочу, а потому что не могу. Аппетит пропал вместе с ним. Как и сон. Я ложусь поздно, встаю рано, и только кофе с улицы Rue des Rosiers как-то держит меня на ногах.
Каждый день - одинаково продуктивный и одинаково пустой.
Я отказалась от контракта, который мне предложили в первый же день после возвращения. Как только услышала условия - съёжилась внутри. Это было бы правильно. Выгодно. Надёжно. Но не моё. Я не могу делать то, что уже не кажется таким важным. Не сейчас.
Иронично, правда? Я возвращалась в Париж за стабильностью, но отказалась от самой стабильной возможности.
Мои родители ничего не говорят. Папа только крепче сжимает мою руку, когда я прохожу мимо него. Мама тихо оставляет еду на столе. Иногда заходит в бутик - просто постоять, ничего не спрашивая. Они не давят. Не требуют. Просто поддерживаю. А я притворяюсь, что у меня всё хорошо.
Я заполняю пустоту задачами. Шью. Перекраиваю. Рассылаю рассылки. Настраиваю витрины. Переставляю вешалки. Снова шью. Но как только замираю - хотя бы на минуту - всё возвращается.
Я вспоминаю, как он смотрел на меня на свадьбе.
Вспоминаю, как его губы дрогнули, когда он сказал: "Я влюбился в тебя".
Вспоминаю, как не смогла ответить. Как разрушила его доверие. Как он не мог даже смотреть на меня.
Каждое утро я просыпаюсь с порывом написать ему. Позвонить. Приехать. Каждое утро - откладываю.
Мне казалось, я поступила правильно. Уехала, чтобы разобраться. Чтобы вернуть себе контроль. Но сейчас... сейчас я просто знаю, что скучаю. Скучаю так, как раньше не казалось возможным.
Не по Нью-Йорку. По нему.
***
Почти десять вечера. Париж за витриной тонет в янтарном свете фонарей, и только в «Доме Луны» горит последняя лампа. Я складываю ткань, проверяю замок на двери, думаю выключить музыку - и тут слышу, как открывается задняя дверь. Ключи. Тихий шаг.
- Папа? - спрашиваю, не оборачиваясь.
- Привет, малышка, - его голос всегда звучит немного шершаво. Усталость и доброта в одном.
Он проходит внутрь, снимает куртку, берёт плед со стула и кивает в сторону диванчика у примерочной.
- Садись. Пятнадцать минут. Без эскизов, без планшета, без кофе.
Я улыбаюсь и подчиняюсь. Впервые за весь день сажусь по-настоящему - не на край табурета, не на подлокотник, а глубоко, позволяя себе расслабиться.
Он молчит. И я молчу.
- Мама волнуется, - говорит он после паузы. - Но не давит. Я тоже не давлю. Просто... ты работаешь как одержимая. И выглядишь так, будто сбежала не из города, а от себя.
Я усмехаюсь, почти криво.
- Может, так и есть.
Он кивает. Не спрашивает "из-за кого". Он уже знает ответ.
- Я думала, что мне станет легче здесь, - признаюсь. - Дома. С вами. С магазином. Это же всё, чего я хотела.
- Это и есть дом?
Я замолкаю.
- Раньше - да, - говорю тихо. - А теперь… теперь я не уверена.
Он смотрит на меня, серьёзно, почти строго.
- Когда ты была маленькая, у тебя был один фокус - ты всегда сбегала от того, что причиняло боль. Даже если это что-то было хорошим. Ты боялась, что испортишь, что не справишься. Что потеряешь, если привяжешься.
Я молчу. Потому что он прав. Он всегда знал больше, чем я хотела признать.
- Но, Мэдисон, - он кладёт ладонь мне на плечо, - сбегать легко. А остаться - это уже выбор. Особенно, если страшно. Особенно, если важно.
Я прикусываю губу.
- Я испугалась, пап. Того, что начну зависеть от него. Что забуду себя.
- А не забыла ли ты себя, когда ушла?
Этот вопрос режет тонко, как ножницы по шёлку.
Я медленно киваю. Глаза жгут, но я не плачу.
- Он… он сказал, что любит меня, - выдыхаю я. - А я… ничего не ответила.
- Почему?
- Потому что чувствовала то же самое. И это… напугало. До дрожи.
Папа усмехается - мягко, почти грустно.
- Хорошие чувства часто пугают сильнее плохих. Потому что с хорошими можно потерять больше.
Мы сидим в тишине. Он подаёт мне чашку чая, которую сам себе заварил. Тёплый, сладкий, как детство. Я пью. Медленно. Внутри чуть оттаивает.
- Думаешь, я ещё не всё испортила? - спрашиваю шёпотом.
Он смотрит мне в глаза.
- Думаю, если бы всё было кончено, ты бы не спрашивала.
Мы сидим так ещё несколько часов. Я рассказываю ему всё, что произошло в Нью-Йорке. Он говорит, что хочет познакомиться с мужчиной, который держит моё сердце в руках. Я смеюсь. Впервые за всю неделю.
Мы возвращаемся домой поздно вечером. Мама предлагает мне ужин, но у меня нет аппетита. В голове слишком много мыслей.
Захожу в свою старую комнату. Телефон дрожит в моей руке. Звонок от Адди. Я колеблюсь, потом всё же отвечаю.
- Мэдисон? - голос на другом конце удивлённо облегчённый. - Боже, ты наконец-то подняла трубку.
- Прости, - выдыхаю. - Я просто… была занята.
- Занята или пряталась?
Я улыбаюсь. Больно, но тепло. Это Адди. Всегда знает меня лучше, чем я сама.
- И то, и другое, наверное.
- Ты в порядке?
- Нет, - честно говорю. - Но держусь. Работаю много. Очень много.
На секунду - тишина. Потом:
- Знаешь, кто тоже не в порядке?
Я замираю.
- Адди...
- Не начинай. Я не собираюсь вмешиваться. Просто ты должна знать. Он… как будто сам не свой. После свадьбы - как тень. Мы звали его на ужин, Эмили пыталась вытащить, Итан и Макс тоже. Ноль. Он почти не выходит из дома. В офисе появляется на час, делает вид, что всё нормально, а потом снова исчезает.
Гордо сжимается. Он страдает. Ему больно. Значит ли это, что у нас ещё есть шанс?
- Я…
- Он не злится, Мэдисон. Он… раздавлен. Говорит, что даёт тебе время. Что ты должна сама понять, чего хочешь. Но, Мэдди, ему больно. И видно, что он всё ещё ждёт.
Я кусаю губу. Внутри - вихрь эмоций и чувств.
- Он… заслуживает большего, - говорю я, едва слышно.
- Возможно. Но ты - не меньше.
Тишина.
- Хочешь, дам тебе кого-то, кто скажет то же самое, но более драматично?
Я тихо смеюсь сквозь ком в горле.
- Позволь угадаю. Филипп?
- В точку. Держи.
Шуршание. Щелчок. Потом - бархатный голос.
- Ma belle… наконец-то.
Я не могу не улыбнуться.
- Привет, Филипп.
- Я волновался. И скучал. Хотя, разумеется кое-кто скучает намного больше.
Я выдыхаю.
- Филипп...
Он делает паузу. Голос становится тише.
- Он любит тебя, Мэдисон. Как человек, который боится, но всё равно выбирает - тебя.
Я закрываю глаза. Когда они успели так подружиться? Кристофер терпеть не мог Филиппа. Что изменилось?
- Я… не знаю, заслуживаю ли этого.
- Никто не знает. Но любовь - не про заслуги. Она про выбор. Он выбрал. Твой ход.
На мгновение мы оба молчим.
- Спасибо, mon ami, - шепчу я. - За всё.
- Только не делай глупость - не пытайся всё рационализировать. Любовь не анализируют. Её просто либо чувствуют… либо нет.
Я киваю, даже зная, что он не видит. Адди возвращается на линию.
- Мы любим тебя, Мэдисон. И ждём. И он тоже. Даже если не говорит этого.
- Я подумаю, - обещаю. - Честно подумаю.
И вешаю трубку.
***
Я не могу уснуть.
Сижу на балконе, укутавшись в плед, с чашкой почти холодного чая в руках. Город спит, а небо чистое, как стекло. И в нём - она.
Луна.
Полная. Бледно-золотая. Абсурдно яркая, будто специально - назло.
Я смотрю на неё и не могу не думать: а он видит её сейчас? В Нью-Йорке?
Разница во времени - шесть часов. Но, может, и он не спит. Может, вышел на балкон. В руке стакан виски. Может, смотрит в небо и думает обо мне. Как и я - о нём.
Одна и та же дурацкая луна.
Нас разделяют тысячи километров, часовые пояса, страхи, гордость и молчание.
Но небо - одно.
Мы смотрим на одну и ту же Луну.
И я вдруг чувствую, как внутри что-то отпускает. Как будто расстояние чуть сокращается. Как будто между нами всё ещё есть связь. Невидимая. Упрямая. Настоящая.
Я прижимаю чашку к груди, будто хочу согреться этим ощущением.
"Пожалуйста, подожди меня ещё немного..."
***
Три недели спустя.
В магазине тихо. Только шелест ткани, глухие шаги по деревянному полу и едва слышный гул кондиционера. За витриной - вечерний Париж, свет фонарей, отражения в стёклах машин. Город, который я люблю, но в котором мне сейчас нечем дышать.
Я заканчиваю подшивку платья, срезаю лишнюю нить, аккуратно поправляю плечо манекена. Всё идеально. И всё - не то.
Отхожу к столу. Стою так пару секунд. А потом - неожиданно даже для себя - опускаюсь на стул, открываю ноутбук и набираю в поисковике: "рейс Париж - Нью-Йорк, ближайшие дни."
Пальцы дрожат. Я знаю, что делаю. Я иду навстречу себе. Навстречу ему.
Открываю первое предложение. Без сравнения цен, без раздумий. Ввожу данные карты, почти не моргая. Страшно. Но по-другому нельзя.
"Подтвердить покупку."
Я замираю перед кнопкой. Сердце грохочет, как будто именно сейчас всё решится. Как будто я выбираю не просто билет - а возможность быть счастливой.
Щелчок.
Экран мигает, и в следующее мгновение - подтверждение: ваш билет успешно приобретён.
Я откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза.
Облегчение. Как будто сняли камень с груди. Как будто разрешили дышать полной грудью. Впервые за месяц.
А вместе с облегчением - и страх.
Что, если он не примет меня обратно? Что, если я опоздала? Что, если…
Я открываю глаза. Нет. Нет "если".
Я вернусь. Потому что хочу быть с ним. Потому что люблю его. Так чертовски сильно. Потому что, наконец, готова выбрать - не город, не работу, не план. А человека.
И если он всё ещё ждёт - я всё ему скажу. Без отговорок. Без страхов.
Я беру свой телефон, смотрю на фото, где мы вдвоём. И впервые за долгое время - улыбаюсь.
***
Утро. Париж затянут лёгким туманом, улицы ещё сонные, как будто город не хочет отпускать.
Я стою в своей комнате над открытым чемоданом. Складываю вещи почти механически - те, что носила чаще всего, несколько образцов тканей, блокнот с эскизами. Остальное оставляю. Вещи можно купить. Время - нет.
На стуле висит его футболка. Я сплю в ней каждый день. Она больше не пахнет им. Но я чувствую его присутствие, как если бы он обнимал меня по ночам.
Я провожу по ткани рукой и вдруг чувствую, как горло сжимается. Чуть не плачу. Но сдерживаюсь. Потому что теперь плакать - значит бояться. А я уже не боюсь.
- Ты уверена? - голос отца гремит за спиной.
Я поворачиваюсь. Он стоит в дверях, высокий, спокойный, немного грустный. Я киваю.
- Да, пап. Впервые - уверена.
Он медленно подходит ближе, кладёт руку мне на плечо. Его ладонь тёплая и крепкая, как в детстве, когда он держал меня на катке, чтобы я не упала.
- Он хороший человек?
Я молчу. Потом говорю: - Он сложный. Упрямый. Иногда резкий. Но он… настоящий. И он любит меня. Просто я долго не позволяла себе это принять.
Отец кивает, как будто слышит больше, чем я говорю.
- Тогда иди. И не смотри назад.
- А если он не примет меня?
Он улыбается. Легко, почти дерзко: - Ты Мэдисон. Тебя невозможно не принять. Особенно, если он любит тебя по-настоящему. А если он обидит тебя, я приеду и надеру ему задницу.
Я смеюсь и обнимаю его. Сильно. Плотно. Слёзы на глазах, но не от боли. От благодарности.
- Спасибо, папа.
- Просто не забывай, где твой дом. Даже если он меняется.
Он помогает мне застегнуть чемодан. Потом мы спускаемся вниз - мама уже готовит мне кофе в дорогу, будто я снова еду в колледж. Она целует меня в щёку, а потом долго держит за руку.
- Звони, как только приземлишься. И не бойся. Он ждёт. Я уверена.
Я улыбаюсь, киваю, беру чемодан.
Дверь хлопает за мной мягко. Улицы уже шумят, такси подъезжает. Я сажусь на заднее сиденье. Мы проезжаем по улицам Парижа и я понимаю, что делаю правильный выбор. Когда такси оказывается в центре, я кладу ладонь на стекло и в последний раз смотрю на вывеску магазина: Maison de la Lune.
Дом Луны.
Я придумаю, как вернуть его себе. Но сейчас я лечу к мужчине, с которым больше не хочу быть на расстоянии.
Я закрываю глаза.
Всё будет хорошо.