Мемуары ведьмы

Я рванула в сторону кухни, уже не заботясь о спокойном шаге. Теперь нужно было торопиться. Локтями расталкивая гомонящую, пахнущую элем и потом толпу, я проскользнула в вечно суматошное царство Ханны, главной кухарки.

— Эй, Ромашка, куда летишь, ошпаренная? — проворчала она, не отрываясь от разделки внушительного куска мяса. — Заказ неси, а не по углам прячься!

— Сейчас, Ханна, только... водички глотну, — пробормотала я, не останавливаясь.

Не обращая внимания на ее ворчание, я метнулась к неприметной двери в дальнем углу кухни, пропахшей дымом, специями и жареным луком. Ручка была холодной и старой. Толкнув дверь, я шагнула в полумрак подсобки. Здесь пахло пылью, старым деревом и чем-то кислым – вероятно, пролитым вином. Вдоль стен громоздились мешки с мукой, бочонки с элем, ящики с овощами. Слабый свет из кухни едва проникал сюда, выхватывая из темноты лишь очертания предметов.

Затаив дыхание, я на цыпочках прокралась к стене, граничащей с залом. Деревянные доски были старыми, с щелями. Прижавшись ухом к шершавой поверхности, я замерла, превратившись в слух.

Гул таверны доносился сюда приглушенно, но голоса тех двоих, сидевших прямо за стеной, были слышны отчетливее.

— ...уверен, что никто нас там не видел? — спросил второй мужчина, тот, что молчал при мне. К моему удивлению, его голос, мне был не знаком. Он был ниже и спокойнее и без намека на какой - либо акцент. Их было трое?

— Абсолютно, — ответил тот самый голос, от которого у меня до сих пор стыла кровь. — Место глухое. Да и кто в здравом уме еще пойдет в лес, где шастают волки? Одни белки да кабаны. Девку мы не нашли, следов ноль, но даже если бы была, валяется мертвая где-нибудь в лису на корм кабанам, от стаи далеко бы не ушла.

— А этот... старик? – Он куда-то кивнул в сторону, но на кого он показал я не смогла рассмотреть. Щель в досках не давала полного обзора.

— Тц, — цыкнул первый. — С ним я поговорю позже. Не проблема. Главное – камень у нас. Теперь нужно доставить его заказчику и получить расчет. И подальше отсюда, пока кто-нибудь еще не сунул нос не в свое дело.

- Ты уверен, что мальчишка мертв? – мужчина, седевший спиной ко мне, снова подал голос.

- Уверен, вдвоем мы бы не выбрались из чащи, волки не дала бы уйти без крови. Пришлось подсечь сухожилия его лошади, как она кричал...мед в уши – мужчина рассмеялся в голос.

- Совместил, приятное с полезным. Все равно он что-то вынюхивал, не зря он напросился с нами на охоту.

- Мы оказались в плюсе, деньги его у нас, а проблемы нет – опять расхохотался знакомый голос.

Мое сердце ухнуло куда-то в пятки. Они намеренно избавились от одного из своих людей. Скормили волкам, как свинью на убой. Конченные мерзавцы. Я сжала кулаки от злости, острые ногти больно впились в ладони, повязка на израненный руке, постепенно открашивалась в алый цвет.

Беспринципные ублюдки, спасающие свои задницы, за счет жизни других людей...

— Думаешь, служанка что-то слышала? Видел, как она понеслась в толпу? —спросил второй с тревогой.

— Да брось, — отмахнулся первый. — Пугливая овца. Еще и глухая, как пень. Но на всякий случай... присмотрись к ней, когда понесет уши. Если что не так – шепнешь. Лишние свидетели нам ни к чему.

Я отпрянула от стены, словно обжегшись. Чувствуя, как ноги становятся ватными. Они на стороже и походу подозревают любого. Мне нужно было убираться отсюда. Немедленно. Но сначала... свиные уши. Я должна была вернуться и доиграть свою роль до конца. Иначе они поймут, что я не просто подавальщица в трактире. А это – верная смерть.

Выскользнув из душной подсобки обратно в гулкий полумрак коридора, я старалась двигаться незаметно, и чтобы не выглядеть совсем уж глупо, возвращаясь с пустыми руками, я на ходу прихватила со стойки тяжелый глиняный графин с вином – хоть какое-то оправдание моему внезапному исчезновению.

— Так ты у нас еще и пьянчужка? — раздался насмешливый голос прямо над ухом.

Я подпрыгнула от неожиданности, едва не выронив графин. Подняв глаза, я встретилась с ухмыляющейся физиономией Исаака, прислонившегося к стене так, словно он только меня и поджидал.

— Ты знаешь, что леди это не красит? — все не унимался он, с видимым удовольствием наблюдая за моим замешательством.

Сердце все еще колотилось от пережитого страха, и эта его неуместная шутка взбесила меня окончательно. Взяв себя в руки, я зло уставилась ему прямо в глаза. Нет, ну за что мне это наказание в его лице?

— Еще одна такая неожиданная встреча, Исаак, — прошипела я, подойдя к нему вплотную, — и я решу, что ты меня преследуешь. Или еще хуже... — Я заглянула в его чуть прищуренные глаза, стараясь придать голосу как можно больше загадочности. — Влюбился...

Он фыркнул, откидывая со лба темную прядь.

— Ну, если только солнце взойдет на западе, а сядет на востоке, Ромашка, возможно, тогда твои смелые мечты обретут реальность.

— Ох, бедный, бедный Исаак, — я картинно вздохнула, не отводя взгляда. — Даже у твоего старика, говорят, есть подружка. А что касается тебя... — Мой взгляд скользнул вниз, к его рукам, и задержался на сбитых костяшках правого кулака. Ядовитая усмешка сама собой расцвела на губах. — Твой стертый в кровь кулак буквально вопит о пощаде. «Спасите! Спасите! Еще немного тренировок, и во мне будет дырка!»

Одарив его самой ехидной улыбкой, на которую была способна, я решительно протиснулась мимо него, оставляя его стоять с кислой миной, и быстрым шагом направилась в сторону кухни. Нужно было спешить. Изображать глухую овцу перед двумя убийцами – задача не из легких.

Мое одиночество, впрочем, оказалось недолгим. Едва я шагнула под гулкие своды кухни, пропахшей жареным луком и кислым элем, и потянулась было к стойке за злополучной тарелкой со свиными ушками, как цепкие пальцы сомкнулись на моем локте, заставив меня резко обернуться.

Исаак. Его лицо было искажено злобой, глаза метали молнии, и слова он почти выплюнул, цедя сквозь зубы:

— Если говорить откровенно, Ромашка, то дырка – это как раз по твоей части.

Удар под дых. Низкий, грязный. Волна ярости обожгла изнутри, вытесняя остатки страха перед теми двумя за стеной. Ах ты паршивец! Не на ту напал!

— Если говорить откровенно, Исаак, — прошипела я в ответ, глядя ему прямо в глаза и вкладывая в голос весь яд, на который была способна, — то даже такая «дырка», — ядовито процедила я, — не польстилась бы на такое...

Я резко вскинула здоровую руку, сложив пальцы в презрительную «фигу», и вызывающе пошевелила большим пальцем у него перед носом.

— ...недоразумение.

Не дожидаясь его ответа, резко развернувшись спиной к его побагровевшему лицу, я схватила тарелку с горкой блестящих, жирных свиных ушей. Глубокий вдох. Выдох. Теперь самое сложное.

С тяжелой тарелкой в руках, я вышла из относительной безопасности кухни обратно в ревущий, прокуренный зал таверны. Каждый шаг отдавался гулким эхом в ушах, хотя на самом деле его заглушал пьяный гомон, грохот кружек и надрывные звуки скрипки из угла. Воздух был густым от запахов пота, дешевого табака и пролитого эля.

Не бежать. Идти спокойно. Ты глухая. Ты ничего не слышала. Мантра стучала в висках, перебивая злость на Исаака и липкий страх перед теми, к кому я сейчас несла эту проклятую закуску.

Вот и их стол. Мужчины сидели так же, как и раньше – один лицом ко мне, с жестким, пронзительным взглядом, другой – спиной, его лица я так и не видела. Тот, что подозревал во мне «нюхача», не сводил с меня глаз, пока я приближалась. Его губы были сжаты в тонкую линию, в глазах плескалась неприкрытая подозрительность. Второй, незнакомец со спокойным голосом, лениво повернул голову, его взгляд был более отстраненным, но не менее внимательным.

Я подошла к столу, стараясь, чтобы руки не дрожали. Молча, с выражением туповатого усердия на лице, я поставила тарелку перед незнакомцем. Он коротко кивнул, не проронив ни слова.

— Спасибо, девка, — пророкотал первый, тот, кого я боялась больше всего. Его взгляд буравил меня, пытаясь прочесть что-то за моей маской.

Я сделала вид, что не расслышала, лишь слегка наклонила голову в его сторону, как бы прислушиваясь.

- Прошу прощение? Вам что-нибудь еще? – тупо уставившись куда-то в район его кадыка, боясь встретиться с ним взглядом, я ждала вердикт, по поводу моей актерской игры.

Мужчина издал звук, похожий на тяжелый вздох, полный раздражения, и нетерпеливо махнул рукой в сторону галдящего зала – отпустил.

Кивнув, я медленно, подчеркнуто медленно, развернулась, чтобы уйти. Спиной я чувствовала их взгляды – тяжелые, изучающие. Каждый шаг к спасительной толпе давался с трудом.

Ноги, будто жившие своей собственной жизнью, сами принесли меня к спасительному островку относительного спокойствия – стойке Ханса. Проскользнув за нее, я почти рухнула на низенькую, крепко сбитую бочку, скрывшись от любопытных и, что важнее, подозрительных глаз. Только здесь, в полумраке, пахнущем пролитым элем и деревом, я смогла наконец тяжело выдохнуть, чувствуя, как дрожат руки.

— Сумасшедший вечерок, ничего не скажешь, — раздался низкий, привычный голос Ханса. Он стоял рядом, машинально протирая тусклые столовые приборы старой холщовой тряпкой, его широкая спина была крепостью, отделявшей меня от хаоса зала.

Я скользнула усталым взглядом по его обветренному лицу с мелкими морщинами у глаз и сумела выдавить лишь слабую улыбку. Желания разговаривать не было совершенно. Хотелось просто сидеть здесь, в тени, и чтобы все исчезли. Я с удвоенным усердием принялась разминать затекшие икры, пытаясь унять дрожь и тяжесть этого бесконечного дня, скопившуюся в ногах.

— Устала? — его вопрос прозвучал неожиданно мягко для его обычной грубоватой манеры.

Отвечать все-таки придется. Поднимать голову не хотелось.

— Если только немного, — пробормотала я, глядя на свои руки. — Я не отлыниваю, Ханс, просто нога... — я сделала паузу, набирая воздуха, — забилась. От беготни.

Ханс ничего не ответил, только сурово, как-то слишком пристально взглянул на меня поверх своей тряпки и отвернулся к полкам. Секунду спустя он достал из кожаного поясного мешка небольшой, туго набитый сверток и, не глядя, кинул его мне на колени. Монеты глухо звякнули.

Я поймала его на лету, ошарашенно уставившись сначала на сверток, потом на спину Ханса. В моих глазах застыл немой вопрос.

— Можешь идти домой, — буркнул он, не оборачиваясь. — Веселье совсем разыгралось, пиво льется уже мимо рыл. Не место здесь сегодня молодой девчонке.

Пальцы сами собой развязали грубую бечевку. Внутри тускло блеснули медяки. Много медяков.

— Но... здесь больше, чем должно быть, — прошептала я, пересчитывая монеты дрожащими пальцами. — Здесь... здесь за две мои смены.

Ханс наконец обернулся и посмотрел на меня так, будто я была самой тупой овцой во всем королевстве.

— Иди, — прорычал он, — пока не передумал... и скажи своей тетке, что я на днях заскочу.

Его последние слова прозвучали почти как приказ, не терпящий возражений. Не задавая больше вопросов, я сунула тяжелый сверток за пазуху, чувствуя холод металла греет душу, сквозь тонкую ткань рубахи, и, стараясь не шуметь, поднялась с бочки.

Резво стянув через голову лямку грязного фартука и бросив его на лавку, я метнулась на кухню. Руки сами нашарили на крюке мой старый, видавший виды плащ. Накидывая его на плечи, я крикнула в клубы пара, поднимавшиеся от котлов:

— Ханна, я ушла!

Из-за огромной деревянной кадки, где она что-то ожесточенно мешала, высунулась круглолицая кухарка, ее щеки раскраснелись от жара.

— Давай, девочка, правильно Ханс тебя отпустил! — прокричала она в ответ, перекрывая шум кухни. — Ребята пришли помочь, так что справимся без тебя!

Я лукаво прищурилась, подходя ближе.

— Неужто это была твоя идея, Ханна? Забота о моих усталых ножках?

Кухарка вытерла пот со лба тыльной стороной ладони и хмыкнула.

— Не моя. Исаака. Удивительно, но хоть один мужчина здесь понимает, что ты не ломовая лошадь.

Я застыла на мгновение, слова Ханны эхом отозвались в ушах. Исаак? Это было... странно. Совершенно не вязалось с его язвительностью и той грязной перепалкой минутой ранее. Сомнение кольнуло сердце, но я тут же отмахнулась от него. Какая разница, чья это была идея? Главное – свобода. На сегодня я спасена от этого гадюшника. Дело было даже не столько в усталости, сколько в инстинкте самосохранения: чем меньше я буду мельтешить в зале под взглядами тех двоих, тем лучше.

И тут совесть, обычно тихая и неприметная, подала голос. Двадцать медяков... Черт! Нужно сказать Хансу, что следующую смену отработаю даром. Может, совести во мне и немного, но она все-таки есть, и брать незаслуженное у человека, который только что, возможно, спас меня, было неправильно.

Осторожно высунув голову из кухонной двери обратно в гудящий зал, я стала искать глазами широкую фигуру Ханса. И нашла. Он по-прежнему стоял за своей стойкой, спиной ко мне, но теперь он был не один. Он с кем-то разговаривал, склонив голову.

Поднявшись на цыпочки и вытянув шею, чтобы лучше разглядеть собеседника трактирщика сквозь мельтешение пьяных фигур, я замерла. Холод пробежал по спине, волосы на затылке встали дыбом.

Какого черта?!

Ханс стоял и разговаривал с теми самыми двумя. С убийцами. Они стояли близко, почти плечом к плечу, голоса их были приглушены, но сама поза говорила о какой-то странной беседе. Разговор был недолгим. Тот, что громила, который так мерзко хохотал над смертью мальчишки, сунул Хансу в руку горсть монет – я видела, как блеснул металл в свете сальных свечей, – коротко, по-свойски похлопал трактирщика по плечу и, не оглядываясь, двинулся к выходу. Его спутник последовал за ним мгновение спустя.

Понятно, что ничего не понятно. Уходим. Через заднюю дверь.