Глава 5. Незнакомка.
Девочка лежала на траве, раскинув руки, словно пытаясь обнять весь мир. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву старых, могучих дубов, создавали причудливую игру света и тени на ее безмятежном лице. Густые, серебристые волосы, блестящие, словно тысячи тончайших паутинок, рассыпались по изумрудной траве замысловатой, ажурной вышивкой. Закрыв глаза, она блаженно вдыхала терпкий, пряный аромат трав и древесной смолы, наслаждаясь ласковым прикосновением легкого ветерка, играющего в шелестящей листве. Роща находилась на вершине холма, откуда открывался захватывающий дух вид на бескрайние, золотистые поля, темную, загадочную полоску далекого леса и бездонное, лазурное небо, по которому лениво плыли белоснежные, пушистые облака, словно сказочные корабли. Сочное, зеленое яблоко, которое девочка медленно жевала, оставляло на губах приятный, сладковато-кислый привкус. Она тихонько напевала знакомую колыбельную – нежную, успокаивающую мелодию, которую часто пела ей бабушка, убаюкивая перед сном:
Спи, моя звёздочка, ночь на пороге,
Феи танцуют в лунном чертоге...
Внезапный стук копыт и пронзительный скрип деревянных колес разорвали тишину, словно кто-то невидимой рукой провел по натянутой струне. Девочка лениво приоткрыла один глаз, словно нехотя выныривая из сладкой дремы, и привстала на локти, с любопытством вглядываясь в сторону, откуда доносились эти неожиданные звуки.
«Гости?» – прошептала она, откусывая хрустящий, сочный кусочек яблока. – «В такую глушь... и на телеге. Странно. Интересно, кто это? Заблудился, наверное...» – мысль промелькнула в ее голове, легкая, как пушинка, зацепившись за краешек сознания.
Из-за сплетения ветвей, словно из зеленой дымки, выступила повозка, укрытая плотным, выцветшим от времени пологом. Ткань, некогда яркая, теперь носила на себе следы долгих странствий: выгоревшие пятна, заштопанные прорехи, прилипшие колючки и следы дорожной пыли. Повозку тянула пара мощных гнедых лошадей. Их бока, темные и гладкие, лоснились от пота, а широкие ноздри раздувались, жадно втягивая теплый, настоянный на аромате сосновой смолы и влажной земли, лесной воздух. Возница, суровый мужчина с обветренным, загорелым лицом, обрамленным густой, неухоженной бородой, казавшейся продолжением темной чащи, резко натянул поводья. Простая, грубая холщовая рубаха обтягивала его широкие плечи, а потертые кожаные штаны, заправленные в высокие сапоги, говорили о долгом пути. Лошади, фыркнув, остановились у покосившегося, почти сгнившего забора, огораживающего старую, заброшенную на вид избу.
Недовольное фырканье лошадей, словно раздраженный вздох, нарушило лесную тишину. Мужчина ловко спрыгнул на землю. Его тяжелые сапоги глухо стукнули по утоптанной земле, поднимая небольшое облачко пыли. Он подошел к задней части повозки и, с некоторой осторожностью, словно боясь потревожить драгоценный груз, откинул тяжелую, скрипучую дверцу. Из темного нутра повозки показалась изящная женская ножка, обутая в темно-коричневый ботинок из мягкой, дорогой кожи. Следом, словно нехотя, выскользнула длинная юбка тяжелого, темно-синего бархатного платья, отливающего приглушенным блеском в рассеянном свете. Лицо женщины оставалось скрытым. Глубокий капюшон темного, почти черного плаща полностью скрывал его, оставляя видными лишь несколько прядей иссиня-черных волос, выбившихся из-под плотной ткани и обрамлявших невидимый овал лица. Вся фигура женщины, окутанная тайной, казалась призрачной и даже нереалистичной в этом уединенном, затерянном среди лесной чащи месте. Она стояла неподвижно, словно статуя, и молчала, отчего неясное чувство тревоги змеей скользнуло в сердце наблюдавшей за ней девочки.
Девочка, заинтригованная этим неожиданным появлением, поднялась на ноги, машинально придерживая подол своего простого льняного платья. Ее брови слегка нахмурились, а на лице отразилось напряженное раздумье.
«Женщина? К бабушке? Но почему?» – мысли вихрем проносились в ее голове. – «Эта дама, с ее изысканной одеждой и загадочной манерой держаться, казалось, создана для блестящих дворцовых залов, а не для деревенской грязи и убожества. Что привело ее в такую глушь, в эту обветшалую, полуразрушенную избушку?» Голова девочки кипела от вопросов, на которые она не могла найти ответа. Неясное предчувствие, словно легкий холодок, пробежало по ее спине, заставляя инстинктивно поежиться. В этой женщине, скрытой под темным капюшоном, было что-то тревожное, непонятное, что вызывало смесь любопытства и настороженности.
Заинтригованная таинственной незнакомкой, девочка, ни секунды не раздумывая, рванула к избе. Легкая и бесшумная, словно лесная лань, она скользила между деревьями, стараясь держаться в тени, чтобы не выдать своего присутствия. Но внезапно предательски хрустнула под ногой сухая ветка, нарушив тишину леса. Девочка замерла, словно изваяние, сердце ее бешено заколотилось в груди. Мгновенно подняв взгляд на возницу, она затаила дыхание. Но мужчина, словно заколдованный, стоял, не шелохнувшись, с неестественно прямой спиной, и гипнотизировал дверь избы, за которой скрылась незнакомка. Его взгляд, невидящий и пустой, был устремлен в одну точку, он был похож на верного пса, беззаветно преданного своему хозяину. Девочка, тихонько выдохнув, продолжила свой путь, но уже более осторожно, выбирая каждый шаг. Обогнув избу, она бесшумно подкралась к одному из открытых окон с восточной стороны и, прильнув открытому окну, заглянула одним глазком внутрь избы.
Изнутри доносились приглушенные голоса – знакомый и родной голос бабушки, в котором сейчас слышались непривычные нотки напряжения, и второй – низкий, немного хрипловатый, словно пропущенный сквозь песок, – голос незнакомки в темном плаще.
– Зачем явилась? – в голосе бабушки не было ни капли тепла, лишь холодная сталь и едва сдерживаемое раздражение. Она стояла спиной к окну, прямая и натянутая, как струна на старинной кельте. Высоко собранные седые волосы, отливающие серебром, поблескивали в отблесках огня, неровно пляшущего в большом, закопченном котле, подвешенном над очагом. Плотная серая ткань платья с неровным, местами рваным подолом, туго обтягивала ее худощавую спину, натянувшись из-за скрещенных на груди рук. Но этот изъян, казалось, нисколько не заботил бабушку. Напротив, он словно подчеркивал ее суровую простоту и непоколебимость. Держалась она гордо и уверенно, ничуть не уступая своей неожиданной, нежеланной гостье. В воздухе повисла напряженная тишина, прерываемая лишь потрескиванием дров в очаге да тихим, ровным дыханием подслушивающей у окна девочки.
– Я смотрю, ты неплохо здесь устроилась, – голос незнакомки был неожиданно мягок и игрив, с едва уловимой, змеиной издевкой. Она кончиками длинных, бледных пальцев провела по засушенным пучкам трав, подвешенным к потолку, словно перебирая их наощупь, словно играя с ними.
«Чертова полынь, опять закрывает лицо», – с досадой мелькнуло в голове у девочки. Ей отчаянно хотелось увидеть лицо незнакомки, разгадать тайну, скрытую под темным капюшоном.
– Полынь, аконит, пустоцвет... ты, как всегда, в своём... репертуаре, – голос женщины дрогнул, став вдруг ломким и неуверенным, словно она с трудом подбирала слова, борясь с подступающим к горлу комом.
– Я спросила. Зачем. Ты. Явилась, – ледяной тон бабушки, твердый и острый, как лезвие, разрезал напряженную тишину. Она резко мотнула головой, отбрасывая назад упавшую на лицо прядь седых волос, и разжала руки, словно сбрасывая невидимые оковы, будто изо всех сил пыталась сдержать свои эмоции, которые грозили вырваться наружу бурным потоком. В воздухе запахло грозой.
Женщина дернулась, как от пощечины. Резко опустив руку, она сжала ее в кулак, ногти больно впились в кожу.
– Оставь этот тон, – в ее низком голосе послышались ядовитые, шипящие нотки, словно незнакомка, несмотря на всю свою внешнюю уверенность, оборонялась. Она сделала шаг в сторону бабушки, вторгаясь в ее личное пространство, и замерла, словно хищная кошка перед прыжком. – Я пришла предупредить... – и тут, словно подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, гостья откинула капюшон.
Женщина... нет, скорее, девушка, предстала перед бабушкой во всей своей ослепительной красоте. Черные, как смоль, волосы водопадом рассыпались по покатым плечам, контрастируя с бледной кожей. Глаза цвета северного неба, холодные и пронзительные, были обрамлены густыми, черными ресницами. Прямой, высокий нос, безупречный овал лица и полные, чувственные, вишневые губы, плотно сомкнутые в прямую линию, придавали ей гордый, неприступный вид. Она была похожа на мифическую богиню, рвущуюся в бой, прекрасную и опасную одновременно. Но глаза... глаза, несмотря на всю внешнюю браваду, выдавали неуверенность и глубоко скрытый страх. Девочка, наблюдавшая за этой сценой из-за окна, невольно затаила дыхание, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.
– И о чем же? – отрезала бабушка. Ее фразы стали короче, резче, как удары кнута. Это был верный признак того, что она собралась с мыслями и переходит в наступление.
«Опасно», – молнией промелькнуло в голове у девочки. Этот ровный, почти безэмоциональный тон бабушки был ей хорошо знаком и обычно предвещал не самые приятные последствия. Особенно часто девочка слышала его после очередной своей проделки, а косячила она, надо признать, с завидной регулярностью. Все нутро вопило, что нужно спрятать макушку, иначе заметят. И не зря как оказалось.
Незнакомка, словно услышав мысли девочки, или, быть может, уловив ее присутствие каким-то иным, неведомым способом, продолжила уже спокойнее. Ее голос потерял прежнюю игривость и стал ровным, почти деловым, отчего повислая в воздухе напряженность только усилилась.
– Девчонка тут? – она коротко махнула подбородком в сторону окна и обвела избу цепким, оценивающим взглядом, словно выискивая что-то или кого-то. В ее движениях появилась собранность и холодная расчетливость.
– Ты ее здесь видишь или глаза подводят? – первая атака бабушки прошла успешно, тон ее голоса сочился сарказмом. – В лесу она, травы сами себя не соберут. Тебе ли не знать, Калипсо.
Значит, имя прекрасной незнакомки – Калипсо. Девочка вспомнила рассказы бабушки о морской богине, пленившей своими чарами какого-то хитроумного дядьку. «Ну на богиню, она и правда похожа», эта мысль промелькнула в голове девочки так же быстро, что осталась неосознанной. Затаившись в зарослях малины, она невольно вздрогнула, колючие ветки больно царапнули кожу, но девочка не обратила на это никакого внимания, все ее существо было сосредоточено на разговоре, доносившемся из избушки.
– Чудно, – коротко выдохнула девушка, словно отмахиваясь от колкости бабушки. Напряжение, казалось, немного спало. – На деревню идёт облава. Они идут за нами. Не знаю точно, когда, но, возможно, у тебя будет день-два. Нужно уходить. В ее голосе, несмотря на внешнее спокойствие, звучала тревога.
– У меня? – бабушка словно спросила у пустоты, голос ее был полон недоверия. – То есть ты предлагаешь мне бросить ребенка на растерзание королевским псам?! – Внезапно спокойствие бабушки рухнуло, как карточный домик. Она резко схватила девушку за локоть, длинные, костлявые пальцы впились в нежную кожу, и прошипела, каждое слово, словно ядовитая змея, жалящая свою жертву: – Ты мне это говоришь, Калипсо?
Девушка рванулась, высвобождая руку из железной хватки бабушки, и закричала, голос ее, полный боли и отчаяния, эхом разнесся по маленькой избушке:
– Она должна была умереть ещё при рождении! Ты решила, что она будет жить, мама! Жить уродом, расплачиваясь за твое решение спасти это проклятое дитя! Для меня она умерла в тот самый миг, как вылезла из моего чрева!
Слова эти, жестокие и беспощадные, повисли в воздухе, густые и тяжелые, словно грозовые тучи, предвещая бурю. Девочка, спрятавшаяся в зарослях малины, зажала рот руками, чтобы не закричать, не выдать своего присутствия. Мир вокруг нее рухнул, раскололся на тысячи осколков, острых и колючих, как шипы роз. Каждый вдох отдавался болью в груди, каждый удар сердца был похож на удар молота.
– Умерла? – обманчиво спокойный голос бабушки не предвещал ничего хорошего. В этой тишине, в этой призрачной безмятежности, словно в затаившемся звере, скрывалась ярость, готовая в любой момент вырваться наружу, сметая все на своем пути. – Это ты призвала «Чернь», решив, что жажда силы важнее жизни собственного дитя. За всё приходится платить, дорогая, и цена будет высока, – с горечью продолжила она, и в ее голосе, несмотря на всю твердость, прозвучали нотки глубокой печали, словно трещина на поверхности древней статуи.
На мгновение повисла тишина, тяжелая и давящая. Затем, словно гром среди ясного неба, раздался яростный крик бабушки:
– А теперь убирайся! И пса своего прихвати! – прорычала она, чеканя каждое слово, словно удары молота по наковальне.
Девочка, затаив дыхание, медленно сползла по шершавой стене избы, обдирая на спине кожу. Беззвучные слезы, горячие и жгучие, катились по щекам, оставляя мокрые дорожки. Мысли вихрем проносились в голове: Кто эти "они"? Почему она назвала меня проклятьем? Неужели это правда? Вдруг девушка резко повернулась, словно почувствовав на себе чей-то взгляд... Два жёлтых глаза, словно раскаленные угли, смотрели в упор в темный и прохладный лес, пытаясь что-то или кого-то найти. В этот момент картинка начала расплываться, закружилась в бешеном водовороте и с тяжелым вздохом исчезла. Я вырвалась из этого странного, тягучего сна.
Голова раскалывалась, всё тело ломило, словно меня переехала телега. Я попыталась встать, опершись на руки, и невольно вскрикнула – острая боль окончательно привела меня в чувство. Села, дрожащими руками обхватила голову, пытаясь понять, где нахожусь. Темно, холодно, вокруг обломки мебели и... кровавые осколки.
Осколки? Постойте... Мозг отказывался работать, словно затянутый густым туманом. Я схватилась за голову, пыталась прогнать пульсирующую боль в висках, и тут же почувствовала режущую боль в правой руке. На ладони – огромная, глубокая рана, рассекающая кожу от мизинца до основания большого пальца.
И тут – вспышка. Обрывки воспоминаний, острые и болезненные, пронзили сознание. Труп. Темный, зловещий лес. Два ублюдка, лица искажены злобой. Разрушенная хижина. Волки, их голодный вой разрывает ночную тишину. И огромные, кроваво-красные глаза, смотрящие из темноты... Такие же огромные, как мои проблемы...
В панике я оглядела хижину – нет ли тут одного здоровенного белого засранца? Но его, к счастью, нигде не было. След простыл. Я смогла, наконец, выдохнуть, хотя ком ужаса все еще сжимал горло.
Он прогрыз мне руку... почему болит только ладонь? Эта мысль, словно заноза, застряла в моей голове, не давая покоя. Что-то здесь было не так. Вдруг на крышу с глухим стуком приземлилась огромная черная птица. Я вздрогнула, сердце заколотилось в груди.
«Плевать, разберусь потом. Нужно выбираться. Мне нужно домой, иначе я тут свихнусь».
Нужно идти западной дорогой – так меньше шансов нарваться на ту парочку, которая явно хочет меня убить.
«Да, звучит не слишком убедительно, но хоть раз в жизни, мне должно же повезти».
Встав на ноги и собрав жалкие пожитки, я прислушалась к звукам леса, к своим ощущениям. Лес жил своей жизнью, шелестел листвой, пел птичьими голосами. А вот чуйка после вчерашнего молчала, как рыба об лед. Взглянула на хижину в последний раз.
«Ну что, сестренка, я не прощаюсь».
С этой мыслью я закрыла дверь. Петля нещадно скрипнула, разрывая утреннюю тишину. Я глубоко вдохнула свежий, прохладный лесной воздух.
«Петли, нужно смазать».
И, наконец, отправилась домой.