Мемуары ведьмы

Ужас, холодный и липкий, как паутина, парализовал меня, сковав тело невидимыми путами. Дыхание перехватило, мышцы окаменели, превратившись в камень. В голове пульсировала одна-единственная мысль, бьющаяся, как загнанная птица: "Это конец". Рычание волка, низкое и утробное, разорвало тишину, приближаясь с каждой секундой, вибрируя в самом воздухе. Я видела, как в непроглядной темноте хижины блеснули два красных глаза, словно два горящих уголька. Они приближались неумолимо, гипнотизируя своим дьявольским свечением, лишая воли к сопротивлению. В воздухе запахло зверем – смесью мокрой шерсти, крови и чего-то дикого, первобытного. Хищный оскал белых, острых как бритва, клыков мелькнул в темноте, и волк, огромный, как медведь, бросился на меня, издавая яростный, пронзительный рык.

Инстинкт самосохранения, дремавший где-то глубоко внутри, взорвался во мне с первобытной силой, вытесняя парализующий ужас. В последний момент, уворачиваясь от броска, я задела зеркало плечом, и оно опасно накренилось, угрожая рухнуть. "Будь что будет!" – с этими словами, собрав остатки сил, я вцепилась в тяжелую металлическую раму и со всей силы обрушила зеркало на волка, вкладывая в этот отчаянный жест всю свою ярость и страх. Оно разлетелось на тысячи осколков с оглушительным треском, осыпая все вокруг дождем сверкающих осколков. Зверь взвыл и отскочил, словно не ожидал такой прыти от напуганной овцы. В воздухе отчетливо запахло кровью, смешиваясь с пылью и затхлым духом хижины. Страх, сковывавший меня до этого момента, внезапно отступил, сменившись волной ледяной ярости. Сердце, бешено колотившееся в груди, теперь билось ровно и сильно, словно боевой барабан, задавая ритм для предстоящей схватки. Я схватила острый осколок зеркала, сжав его так крепко, что он врезался в ладонь до кости, и горячая кровь, пульсируя, смешалась с холодным стеклом. Но боли я не чувствовала – адреналин притуплял все чувства, оставляя лишь звериную сосредоточенность на противнике.

«Плевать на боль, плевать на страх. Сегодня я не сдохну» – прорычала я, и слова эти, полные отчаяния и ярости, эхом разнеслись по полуразрушенной хижине.

Схватка вспыхнула с новой силой. Разъяренный волк, взбешенный болью от осколков зеркала, атаковал с удвоенной яростью. Он двигался с невероятной скоростью, белое пятно в полумраке, его клыки сверкали, как лезвия ножей. Я метнулась в сторону, уворачиваясь от броска в последнюю секунду, взвихрив столб пыли и пепла на земляном полу. Хижина, казалось, затаила дыхание, словно молчаливый зритель, наблюдая за смертельной схваткой. Волк кружил вокруг меня, низко припав к земле, рыча и скалясь, выискивая слабые места в моей защите. Я же, сжимая в руке осколок зеркала, вращалась на месте, стараясь не упускать его из виду, чувствуя, как жжет порезанная ладонь. Каждый удар, каждый выпад были пропитаны отчаянием и жаждой выжить. Он снова бросился, целясь в горло, но я успела подставить руку, и острые когти вспороли рукав, оставляя глубокие кровоточащие раны. Боль пронзила руку, но я стиснула зубы, не издавая ни звука. В этот момент, собрав все силы, я сделала резкий выпад вперед и вонзила осколок зеркала волку в бок. Он взвыл от боли и ярости, брызнув горячей кровью и отскочил в сторону двери. "Если выживу, напьюсь в стельку!" Я шарахнулась назад, спотыкаясь о куски разбитого зеркала, и прижалась спиной к сырой стене хижины, наблюдая за огромным зверем. Волк извивался всем телом, скуля и рыча, пытаясь достать осколок, глубоко вонзившийся ему в бок. Его белая шерсть, прежде такая чистая и пушистая, теперь была запачкана землей и темнела от крови.

Прижавшись спиной к холодной, влажной стене хижины, я лихорадочно шарила здоровой ногой по полу, среди осколков разбитого зеркала. Каждый шорох, каждый скрип старого дерева заставлял меня вздрагивать, напряженно вслушиваясь в звуки, издаваемые раненым зверем. Под ногами хрустели осколки, острые, как бритва, грозящие в любой момент вспороть кожу. Я старалась действовать осторожно, напрягая все чувства, пытаясь на ощупь отыскать еще один целый, достаточно большой осколок, чтобы использовать его как оружие. Пальцы ног нащупали что-то гладкое и холодное. Затаив дыхание, я осторожно подцепила находку и, с трудом согнувшись, подтянула ее к себе. Это был кусок зеркала, треугольной формы, с острым, словно заточенным, краем. Идеально.

Волк, заметив мои движения, резко повернул голову в мою сторону, словно только сейчас вспомнил, что наш смертельный танец еще не окончен. Его горящие красные глаза, полные боли и ярости, впились в меня, не отрываясь. Он замер на мгновение, тяжело дыша, из его пасти вырывались хриплые, клокочущие звуки. Белая шерсть на загривке встала дыбом, а окровавленный бок судорожно подергивался. Затем, собрав остатки сил, он свирепо оскалился, обнажив окровавленные клыки. В этом оскале не было ничего животного – только холодная, расчетливая ярость. Он смотрел на меня, как на добычу, которая вот-вот вырвется из его лап, и от этой мысли его глаза наливались кровью, а ярость, казалось, вот-вот разорвет его на части. Мускулы напряглись, готовясь к прыжку. И тут он рванул в мою сторону, открыв окровавленную пасть, из которой вырвался яростный рык.

В этот самый момент, действуя скорее инстинктивно, чем обдуманно, я поддела ногой кучу холодного пепла, скопившегося у потухшего очага, и швырнула ее в морду зверя. Волк взревел, захлебнувшись серой пылью. Пепел попал ему в глаза, и он зажмурился, отчаянно затряс головой, пытаясь избавиться от едкой пелены.

"Мой шанс!" – промелькнуло в голове. Кровь уже заливала рукав и плащ, липкая и теплая, но я еще крепче сжала осколок зеркала в окровавленной руке и, собрав все оставшиеся силы, бросилась на волка.

Удар пришелся в шею, чуть ниже уха. Волк взвыл от боли и неожиданности, но тут же, словно пружина, развернулся и вцепился острыми, как бритва, клыками в мою руку. Жгучая, нестерпимая боль пронзила тело, заставляя закричать. Острые зубы рвали плоть, хрустели кости.

"Ах ты, сукин сын!" – прохрипела я сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как темнеет в глазах.

Я вонзила осколок глубже, превозмогая боль в истерзанной руке, целясь в яремную вену, пульсирующую под густой шерстью. "Провернуть... нужно провернуть... перерезать ему глотку..." – лихорадочно мелькнуло в голове. В этот момент, когда наши лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга, наши взгляды встретились. В горящих алым огнем глазах зверя, наряду с первобытной, животной яростью, читались удивление и... боль. Настоящая, неподдельная боль, такая человеческая, что на мгновение у меня перехватило дыхание. В этом взгляде, полном страдания, промелькнуло что-то еще – словно проблеск понимания, осознания неизбежного. На его белой морде, запачканной кровью и пеплом, выступили темные пятна, словно слезы.

Хижину озарила вспышка молнии, и в этот самый миг мои глаза налились кровью, стали алыми, как у самого зверя. Мир вокруг исказился, поплыл, потерял привычные очертания. Передо мной, словно на огромном экране, пронеслись чужие воспоминания, обрывки чьей-то жизни, полной боли и ярости. Я видела стаю волков, во главе с этим огромным белым зверем, бесшумно рыщущих по ночному лесу. Деревья мелькали темными тенями, под лапами хрустели сухие ветки. Внезапно они остановились, словно наткнувшись на невидимую преграду. И тогда... Я увидела это – бездыханное тело молодого волка, лежащее на земле, со стрелой, пронзившей шею. Стрела, «как обвиняющий перст», указывала на неведомого убийцу. Боль утраты, острая, невыносимая, разрывала душу. Щенок... Его щенок. И тут раздался вой, полный скорби и ярости, пронзительный, леденящий душу. Стая, словно единый организм, мгновенно пришла в движение, мчится по лесу, жаждет мести... Мир вокруг меня померк, затем вернулся, но уже другим.

Резко вырванная из чужого сознания, я с трудом вернулась в реальность. Хижина, запах дыма и крови... Волк... Он смотрел на меня затуманенным, словно невидящим взглядом. "Он тоже это видел? Его воспоминания? Что я натворила... Боже, я пожалею об этом..." – пронеслось в голове. С ужасом и раскаянием я выдернула осколок из его шеи и отбросила его в сторону. Он звякнул о каменный пол, упав рядом с другими осколками разбитого зеркала.

Волк взвыл, судорожно дернувшись, и эта боль, словно ушат холодной воды, прояснила его взгляд. Он разжал челюсти, освобождая мою истерзанную руку. Кровь, густая и темная, хлынула из раны, заливая его белую шерсть. Он тяжело дышал, не двигаясь, словно прислушиваясь к своим ощущениям. В его глазах больше не было ярости, только... понимание? Не веря своим глазам, я наблюдала, как он осторожно склонил голову и лизнул мою рану. Теплый, шершавый язык обжег кожу, вызвав новый приступ боли, но вместе с тем – странное чувство облегчения.

Он медленно развернулся и, тяжело хромая, скрылся из хижины, растворившись в предрассветной мгле. А я так и осталась стоять, прислонившись к холодной стене, боясь пошевелиться, словно боясь разрушить хрупкое равновесие вновь обретенной реальности.

Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, снаружи раздался новый вой – протяжный, полный скорби, но уже без прежней ярости. Он эхом прокатился по лесу, словно прощальный привет. Я поняла – волки решили уйти. Они оставляли мне жизнь, хотя имели полное право на месть. Эта мысль, вместе с нарастающей слабостью от потери крови, окончательно подкосила меня. Я опустилась на пол, чувствуя, как земля уходит из-под ног. В ушах зазвенело, перед глазами заплясали темные круги. Я попыталась ухватиться за что-то, но руки не слушались. Последнее, что я увидела, прежде чем сознание окончательно покинуло меня, – тонкий луч, пробивающийся сквозь щели в стене хижины. Он казался таким далеким и нереальным, словно принадлежал другому миру.