Глава 3 Отражение зверя.
– Стой, – хриплый голос прозвучал так близко, что я невольно вздрогнула, всем телом сжавшись в комок. Ледяная волна страха прокатилась по спине, заставляя мышцы неметь.
– Что? – отозвался басом второй, его голос звучал немного дальше, словно он отступил на шаг, насторожившись.
– Стая! – в голосе мужчины, стоявшего рядом, сквозил неприкрытый, животный ужас. Голос дрожал, срываясь на хрип. – Ты говорил, что видел двух! Эти твари нас пасли, охота была не на волчАт, а на нас! – мужчина резко дернулся в сторону, словно пытаясь уклониться от невидимого удара. И тут до меня, наконец, дошло: этот урод говорил на каком-то странном диалекте, с грубыми, искаженными словами, словно от страха он забыл все обычные слова, скатившись к первобытному наречию. Словно древний инстинкт, пробудившийся в нем, вытеснил все, что он знал прежде.
– Сука, если бы не эта баба... отвлеклись. Они идут с запада... Нужно седлать лошадей. Если это и правда стая, – голос дрогнул, в нем проскользнула неприкрытая паника, – то мы уже трупы.
– А что делать с девкой? – бас прозвучал ближе, тяжелые шаги зашелестели от заросли сухого камыша.
– Если она и правда здесь, то это билет в один конец. От стаи ей не сбежать... – закончить он не успел. Воздух разорвал жуткий, леденящий кровь рык, от которого задрожала земля. Низкий, утробный звук, полный первобытной ярости, эхом прокатился по лесу.
– Бежим! – два голоса слились в один, полный паники вопль, и мужчины, позабыв обо всем, рванули в противоположную от хижины сторону, ломая кусты, спотыкаясь о корни и проклиная все на свете. В их следах, словно призраки, мелькали отблески ужаса в глазах.
Я медленно, словно во сне, вытянулась во весь рост и оцепенела, скованная ледяным ужасом. Температура вокруг резко упала, словно кто-то открыл дверь в ледяной погреб, а конечности одеревенели, отказываясь подчиняться. Кожа покрылась мурашками, а по спине пробежал холодок, несмотря на мокрую одежду. Стая стояла на другом берегу озера, темные, безмолвные силуэты на фоне свинцового неба. Хищные очертания волков, словно вырезанные из самой тьмы, выглядели зловеще и величественно одновременно. В одном эти уроды были правы – волки действительно пришли с запада. Холодный ветер, пронизывающий до костей, донес до меня запах мокрой шерсти и дикого зверя, подтверждая немую угрозу, исходящую от безмолвных фигур на противоположном берегу.
Мой больной, измученный мозг работал с удвоенной силой, лихорадочно просчитывая варианты. Эти двое побежали от хижины, в противоположную сторону леса. У них есть лошади – этот фактор вдвое увеличивает шансы на спасение. У меня нет лошади. И нет здоровых ног. Колели адски болели, словно крича о спасении. Искалеченная нога, простреливала от каждого шага и каждое движение отдавалось острой болью. Мне нужна хижина. Да, она ветхая, полуразрушенная, с прогнившими досками и дырявой крышей, но там есть стены, какое-никакое укрытие... это лучше, чем открытая местность, где я стану легкой добычей для них. Возможно, это мой единственный, пусть и призрачный, шанс на жизнь. С этими мыслями, собрав остатки сил, я, превозмогая боль, рванула что есть мочи к хижине, оставляя за собой мокрые следы на пожухлой, скользкой траве. А за спиной, все ближе и ближе, раздавался вой волков, полный первобытной ярости и жажды крови, предвкушающих кровавую расправу. Каждый вой – словно удар хлыста, подгоняющий меня вперед.
«Мамочки, еще чуть-чуть!» – прошептала я, хватаясь за корявые, мокрые ветки, царапая до крови пальцы. Стена дождя обрушилась на лес, превращая и без того скользкую тропу в настоящее месиво из грязи и перегнивших листьев. Ноги скользили, увязая в жидкой глине, каждый шаг давался с невероятным трудом, но я упорно продвигалась вперед, подгоняемая ужасом.
«А вдруг пронесет? Вдруг волки меня не заметили в этих густых зарослях?» – мелькнула отчаянная, безумная мысль, даря мимолетный проблеск надежды. С этой надеждой, цепляясь за нее, как за соломинку, я буквально рухнула на покосившуюся дверь хижины, всем телом налегая на прогнившее дерево. Ноль реакции. Дверь, висевшая на одной ржавой петле, жалобно скрипнула, но ни в какую не поддавалась, словно кто-то держал ее изнутри.
До меня дошло не сразу: деревянная дверь, постоянная сырость, дожди... Конечно, ее расперло! Нужно приподнять, потянуть на себя... Собрав последние силы, я рванула вверх проклятую, облупившуюся ручку, одновременно толкая дверь плечом, вкладывая в толчок весь свой вес. Раздался протяжный, душераздирающий скрип, словно стон умирающего зверя, и в образовавшуюся щель, едва достаточную, чтобы протиснуться, я ввалилась внутрь, с грохотом захлопнув дверь за собой. Засов отсутствовал, поэтому я подперла дверь найденным неподалеку обломком бревна. Привалившись к ней спиной, я жадно хватала ртом воздух, дрожа всем телом. В нос ударил затхлый запах сырости и прелой листвы.
«Жива... пока жива...» – мысль пульсировала в висках вместе с бешено бьющимся сердцем.
Внутри было темно, как в могиле, и влажно, как в погребе. Запах плесени и гнилого дерева бил в нос, вызывая приступы тошноты. Первые секунды я ничего не видела, кроме абсолютной, непроглядной тьмы. Потом, когда глаза немного привыкли, стали проступать смутные очертания предметов: обломки мебели, покрытые толстым слоем пыли, словно саваном, прогнившие доски пола, проваливающиеся под ногами с пугающим хрустом, зияющая огромная дыра в накренившейся крыше, сквозь которую виднелось свинцовое небо, с которого струями лился дождь. Хижина выглядела так, словно вот-вот развалится, превратившись в груду трухлявых досок. В углу виднелись остатки полуразвалившейся печки, заросшей паутиной, а рядом валялись обгоревшие поленья, покрытые слоем серой золы. С потолка свисали клочья паутины, мерцающие в слабых лучах света, проникавших сквозь щели в стенах. Повсюду царила атмосфера запустения и тлена. Казалось, сама смерть поселилась в этом забытом всеми месте.
Внутри было темно, как в могиле, и влажно, как в погребе. Запах плесени и гнилого дерева бил в нос, вызывая приступы тошноты. Первые секунды я ничего не видела, кроме абсолютной, непроглядной тьмы. Потом, когда глаза немного привыкли, стали проступать смутные очертания предметов: обломки мебели, покрытые толстым слоем пыли, словно саваном, прогнившие доски пола, проваливающиеся под ногами с пугающим хрустом, зияющая огромная дыра в накренившейся крыше, сквозь которую виднелось свинцовое небо, с которого струями лился дождь. Хижина выглядела так, словно вот-вот развалится, превратившись в груду трухлявых досок. В углу виднелись остатки полуразвалившейся печки, заросшей паутиной, а рядом валялись обгоревшие поленья, покрытые слоем серой золы. С потолка свисали клочья паутины, мерцающие в слабых лучах света, проникавших сквозь щели в стенах. Повсюду царила атмосфера запустения и тлена. Казалось, сама смерть поселилась в этом забытом всеми месте.
"Мы с тобой одной крови, сестренка," – горько усмехнулась я, окидывая взглядом свое убежище. Посреди земляного пола чернело старое, холодное кострище.
Внезапно, тишину нарушил шорох. Я замерла, прислушиваясь. Сердце заколотилось с бешеной скоростью. Мне показалось, или я услышала тихое, приглушенное рычание? Страх, холодными когтями сжимающий горло, заставил меня отпрянуть от двери и сделать несколько неуверенных шагов вглубь хижины. Под ногой что-то хрустнуло. Я наклонилась и подняла с пола небольшой, потемневший от времени предмет. В тусклом свете, проникающем сквозь дыру в крыше, я разглядела небольшую деревянную фигурку волка. Она была грубо вырезана, но в ее очертаниях угадывалась хищная грация и сила. Внезапно фигурка выскользнула из моих влажных пальцев и с глухим стуком упала на пол.
Внезапно в темноте что-то мелькнуло, словно чья-то тень скользнула по стене. Я резко обернулась, замирая и прислушиваясь, напрягая все свои чувства. Тихий шелест ткани, похожий на вздох, – и больше ничего. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая тревожный ритм. Медленно, стараясь не производить ни малейшего звука, я потянулась к толстой палке, валявшейся у стены. Пальцы, онемевшие от холода и страха, с трудом обхватили шершавое дерево. Руки дрожали, в горле пересохло, а во рту появился металлический привкус крови. Сжав палку покрепче, я приготовилась к худшему, к схватке, исход которой был далеко не очевиден. И в этот момент из темноты на меня уставились два желтых глаза... не волчьих. Моих.
«Бесовские подштанники! Так и окочуриться недолго!» – выронив палку, я вцепилась за грудь. Откуда здесь, в этой богом забытой хижине, посреди леса, зеркало? Или у меня уже глюки начались? Голова кружилась, перед глазами плясали черные мушки. Пошатываясь, словно пьяная, я подошла ближе, вглядываясь в мутное стекло. В нем отражалась я – до нитки промокшая, с грязными, свалявшимися волосами, облепившими бледное, осунувшееся лицо. На лбу алел глубокий порез, из которого сочилась засохшая кровь, оставляя тонкую бурую дорожку на щеке. И глаза... огромные, лихорадочно блестящие, с расширенными, желтыми, как у кошки, зрачками, смотрели на меня с каким-то диким, загнанным отчаянием. Да я сама сейчас похожа на раненного, затравленного зверя. Тяжелая металлическая рама зеркала, вся в черную крапинку, словно изъеденная ржавчиной, была треснута внизу, и отколовшийся кусок стекла, острый как бритва, валялся у моих ног. Осмотрев причудливый, витиеватый узор на раме, напоминающий переплетение колючих веток, я подняла глаза к своему отражению и замерла, словно окаменев. Кровь застыла в жилах. Именно в этот момент, над моим плечом, в зеркале, отразилась огромная белая волчья морда. Зверь смотрел на меня сквозь дыру в крыше, его глаза, горящие кроваво-красным огнем, буквально прожигали меня насквозь, проникая в самую душу. На долю секунды наши взгляды встретились – мой, полный ужаса и безысходности, и его, полный холодной, хищной ярости. Время словно остановилось, застыв в ожидании неминуемой катастрофы. А потом, бесшумно, словно призрак, волк шагнул с крыши в проем, растворившись в темноте хижины. На миг все погрузилось в абсолютную, непроглядную темноту, поглотившую все звуки и запахи. А затем, совсем рядом, раздалось низкое, утробное рычание, от которого по коже побежали мурашки, а волосы на затылке встали дыбом