Глава 58.
Шли дни, незаметно сливаясь в недели, и вот уже месяц остался позади с тех пор, как мы вернулись из Сирии в Турцию. Жизнь вокруг продолжала свой бег, но для меня время словно застыло в томительном ожидании — я ловила каждый вздох Мустафы, надеясь, что он вот-вот очнётся. Шумиха вокруг наших приключений потихоньку улеглась, хотя время от времени к нам всё ещё наведывались журналисты, пытаясь выудить новые подробности.
Ахмет полностью оправился от ран и теперь ходил без тени хромоты. Он взял на себя все дела Мустафы, уверенно управляя нашим общим бизнесом. Параллельно он вводил в курс дела Ибрахима, чтобы пасынок со временем мог самостоятельно вести семейные дела. У них получалось слаженно, и я радовалась, видя, как Ибрахим постепенно осваивается в новой роли.
Вскоре из Дагестана прилетела жена Ахмета вместе с детьми. Я искренне радовалась за их семью, но что-то было не так. Ахмет, обычно такой жизнерадостный, теперь ходил с нахмуренным лицом. Лишь в обществе детей он преображался, становясь прежним — весёлым и беззаботным. Но с женой… что-то явно было неладно. В конце концов, женщина вместе с детьми улетела обратно, и, хотя Ахмет тяжело переживал разлуку с малышами, в его глазах читалось странное облегчение.
Не понимая, что происходит, я решила спросить у Лиды.
— Ты что, правда не знаешь? — засмеялась она, лукаво прищурившись. — У него же роман со Светой…
— Что?! — вырвалось у меня, и на мгновение я забыла обо всём на свете. — Какой ещё роман?
— Самый что ни на есть настоящий! — Лида игриво подмигнула. — Они влюблены друг в друга, и, кажется, всерьёз.
— Не может быть… — прошептала я, не в силах поверить. — Как я этого не заметила?
А через пару дней Света появилась у нас дома в хиджабе, робко опуская глаза под нашими удивлёнными взглядами.
Никто, впрочем, не удивился, когда вскоре Ахмет и Света совершили никах, став мужем и женой. Свадьбу они решили не справлять — Мустафа всё ещё находился в коме, и веселье в такое время казалось неуместным. Но в их глазах светилось столько счастья, что даже тень наших общих тревог на мгновение отступила.
Позже Лида рассказала мне всю историю. Оказалось, жена Ахмета приехала в Турцию не просто так – она прознала, что теперь он работает на состоятельного турка, то есть на моего мужа. Её интересовал не столько сам Ахмет, сколько его новые возможности. Женщина пыталась давить на него через детей, рассчитывая разжалобить и вытянуть побольше денег.
Но Ахмет, всегда мягкий и уступчивый, на этот раз проявил твёрдость. Он прямо сказал ей, что их браку пришёл конец, и развод неизбежен. Однако детей он не бросит – будет с радостью видеться с ними, поддерживать и помогать. Но если бывшая жена вздумает чинить препятствия, то может забыть о финансовой помощи из Турции.
Алчность в конце концов взяла верх. Женщина, поняв, что скандалами ничего не добьётся, сменила тактику. Она пообещала не мешать общению отца с детьми и даже отпускать их в Турцию – при условии, что Ахмет будет исправно их содержать. На том и порешили, разойдясь мирно, без лишних сцен.
Ахмет сумел защитить и свою новую любовь, и право быть отцом для своих детей. А главное – не дал себя обмануть.
Айша с сыном и няней временно поселились в нашем доме.
Решили, что пока женщина ждёт ребёнка, она будет жить с нами – чтобы не оставаться одной в такое непростое время. За эти недели Айша изменилась до неузнаваемости, словно сбросила с себя тяжёлые оковы прошлого. Прежде сдержанная и настороженная, теперь она раскрылась – общительная, мягкая, с лёгкой улыбкой на губах. Казалось, наконец-то она стала той, кем и была на самом деле.
Ямур, всегда тихая и замкнутая, тоже постепенно оттаивала в нашем доме. Со временем она сдружилась с Лидой и Светой, и даже её взгляд, прежде опущенный в пол, теперь иногда светился робкой радостью.
Как-то вечером, когда мы остались наедине, я не удержалась и спросила у няни Мехмета:
— Ямур, а как ты вообще узнала, что нам грозит опасность? Откуда взялась та записка?
Девушка на мгновение замерла, будто боялась произнести вслух то, что годами хранила в себе. Потом тихо ответила:
— Помощник главы банды… это мой дядя.
В её голосе дрожал страх, но она продолжила:
— Их семья растила меня после смерти родителей. Только… добротой там и не пахло. Я жила в постоянном страхе – боялась сделать лишний шаг, сказать лишнее слово. Однажды, когда я была дома, дядя с кем-то из своих говорил о вас. Не всё было понятно, но я уловила главное – вам угрожала опасность.
Она глубоко вздохнула, и в её глазах мелькнуло что-то вроде облегчения.
— Теперь я рада, что он в тюрьме.
В её словах не было злорадства – лишь горькое осознание того, что иногда справедливость всё же настигает тех, кто её заслужил.
Зулейха, братья и сёстры вместе с мамой остались жить со мной. Братья активно включились в работу, помогая Ахмету и Ибрахиму вести бизнес — даже младший Хамза, несмотря на возраст, вносил свою лепту. И, что удивительно, у них действительно хорошо получалось!
Я прекрасно понимала, что мачеха и её дети бросили налаженную жизнь в Германии, прилетели в Турцию ради меня и теперь делали всё возможное, чтобы наши дела не пошатнулись, пока Мустафа находился в коме.
В один из дней, вернувшись из больницы, я застала во дворе бурное обсуждение. В беседке собрались мама, Зулейха, братья и сёстры — все что-то горячо обсуждали, перебивая друг друга.
Айла весело играла с Барби, а маленький Мехмет, сидя в коляске, заливисто смеялся, наблюдая за оживлённой сценой. Неподалёку Айше и Света тихо беседовали, изредка поглядывая на детей.
Но моё внимание привлекла именно группа у беседки — слишком уж эмоционально они спорили.
— Что у вас тут за дебаты? — спросила я, подходя ближе.
— Да не можем решить, какой дом лучше купить! — рассмеялась Айгуль.
— Дом? — переспросила я, не понимая.
— Да, дом, — усмехнулся Хамза. — Там ещё и люди живут, между прочим.
— И где же этот дом?
— В Стамбуле, — хитро переглянулись мама и мачеха.
— Для кого?
— Для нас, — Валид подмигнул мне с таким видом, будто это было само собой разумеющимся.
— Я... ничего не поняла...
— Твои немецкие родственники переезжают в Турцию, — терпеливо пояснил Тимур. — Теперь спорим, что выбрать в Стамбуле.
— Что?! — моему мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное.
— Кажется, нас тут не ждали, — с притворной обидой сказала Марьям, показывая мне язык. — Что ж, собираем чемоданы и назад, к немцам!
И тут до меня наконец дошло. Мачеха, братья и сёстры... Они оставили всё в Германии, чтобы переехать сюда, в Стамбул, поближе ко мне.
— Вы... правда решили переехать? — голос дрогнул, и я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. — Конечно, я безумно рада! Но как же учёба, работа? Ведь в Берлине у вас была налаженная жизнь...
— Ахмет намекнул, что в бизнесе Мустафы нужны люди, которым можно доверять, — мягко пояснила мама. — Да и нам всем будет спокойнее, если ты не останешься одна в Стамбуле... Мало ли что ещё может случиться...
Переполненная эмоциями, я по очереди обняла мачеху, братьев и сестру, сжимая их так, будто боялась, что они вот-вот исчезнут.
— А я, значит, не заслужила объятий? — с фальшивой обидой в голосе сказала мама. — Ведь я-то остаюсь в Дагестане.
Я тут же крепко прижала её и поцеловала в щёку.
— Конечно заслужила! — рассмеялась я. — Не обязательно же всем переезжать... Просто... пока не уезжай от нас, ладно? Пока...
Я запнулась, но все и так поняли, о чём я. Мы все ждали. Ждали, когда Мустафа наконец откроет глаза.
Я проводила долгие часы у постели Мустафы, не выпуская его руку из своих. Каждый день я рассказывала ему обо всём, что происходило в нашей жизни — о моей безграничной любви к нему, о том, как наши родные справляются с бизнесом, о каждом маленьком событии, которое могло бы вернуть его к нам.
В тот день я, как обычно, сидела рядом с ним, мягко поглаживая его ладонь и делясь новостями:
— Сегодня Ахмет и Ибрахим привезли тех самых курдских мальчиков, которые спасли тебя. Ты бы видел их, любимый! Такие скромные, воспитанные... Их мама пока в тяжёлом состоянии, но врачи обещают, что всё будет хорошо. У них ещё есть две сестрёнки-близняшки — они сразу подружились с нашей Айлой. Все дети в восторге от нашей Барби. Пока вся их семья будет жить у нас. Когда мама поправится, мы...
Внезапно я почувствовала, как его пальцы слабо, но явно сжали мою ладонь. Сердце замерло в груди. Я затаила дыхание, ожидая продолжения, но больше ничего не произошло. Решив, что мне показалось, я продолжила:
— Мы поможем им с жильём, оформим документы, чтобы они получали положенные выплаты... Детей устроим в садик и школу, а их маме...
И снова — лёгкое, но совершенно отчётливое давление его пальцев. На этот раз сомнений не оставалось. Всё моё существо наполнилось трепетной надеждой.
— Дорогой... ты меня слышишь? — прошептала я, едва сдерживая слёзы.
Его ответом стало новое, чуть более сильное сжатие руки. Сердце забилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
— Альхамдулиллях! — воскликнула я, прижимая его руку к губам и покрывая её поцелуями.
Дрожащими пальцами я нажала кнопку вызова врача. Каждая клеточка моего тела ликовала — после всех этих мучительных дней ожидания мой Мустафа наконец-то возвращался ко мне.
Часы сливались в дни, а я всё сидела у его постели, не выпуская холодную руку из своих. Врачи говорили, что кома — это как долгий сон, из которого человек выходит постепенно, словно пробираясь сквозь густой туман. И я ждала. Ждала того момента, когда его сознание наконец прорвётся сквозь эту пелену.
А потом это случилось.
Сначала — лишь слабый отклик. Пальцы, дрогнувшие в ответ на моё прикосновение. Мимические мышцы, едва заметно напрягшиеся, когда я говорила с ним. Врач объяснил, что это признаки возвращения: мозг потихоньку просыпается, нейроны заново выстраивают связи, тело вспоминает, как ему существовать в этом мире.
Потом пришли сны. Веки Мустафы начали подрагивать, глазные яблоки двигались под ними, будто он что-то видел. Иногда мой муж хмурился, иногда его губы складывались в подобие улыбки. В такие моменты я замирала, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть этот хрупкий процесс пробуждения.
А однажды...
Однажды его пальцы не просто дрогнули — они сжали мою руку. Сначала неуверенно, почти рефлекторно. Потом — сильнее, осознаннее. Я замерла, чувствуя, как по щекам текут слёзы, но не стала звать врачей. Не сразу. Вместо этого я наклонилась к нему и прошептала:
— Мустафа...
Его веки затрепетали. Снова. Сильнее.
— Я здесь. Я жду тебя.
И тогда... тогда Мустафа открыл глаза.
Не сразу. Не широко. Сначала — узкие щёлочки, затянутые пеленой непонимания. Он моргнул, зажмурился от света, снова моргнул. Его взгляд был мутным, отсутствующим, но это был он. Его сознание, его душа — где-то там, за этой пеленой, но уже здесь, с нами.
— Добро пожаловать назад,— прошептала я, целуя его пальцы.
Мустафа не ответил. Ещё не мог. Но его глаза медленно, очень медленно сфокусировались на мне. И в них, сквозь туман, пробился, как мне показалось, узнающий взгляд.
Это было начало. Долгого, трудного возвращения. Но самое страшное уже осталось позади.
Мустафа проснулся.
Тихий утренний свет струился сквозь жалюзи, когда я осторожно вошла в палату. И замерла на пороге — Мустафа бодрствовал. Он лежал, повернув голову к окну, и с детским любопытством разглядывал больничную палату, будто видел всё впервые. Сердце ёкнуло от радости при этом простом, но таком долгожданном зрелище.
— Ассаляму алейкум, любимый! — прошептала я, стараясь сдержать дрожь в голосе, пока подходила к его кровати.
Он медленно повернул ко мне лицо. Его глаза — те самые, тёплые, карие, в которых я тонула столько лет — смотрели на меня с тихим, но отстранённым интересом. Прошло несколько томительных секунд, прежде чем его губы дрогнули.
— Ва алейкум ассалям... — его голос звучал хрипло, будто ржавые ворота, долгое время не открывавшиеся. — Где... я?
Каждое слово давалось ему с видимым усилием, будто он заново учился владеть собственным языком.
— В больнице, в Стамбуле, — осторожно опустилась я на стул рядом, стараясь говорить мягко, как с испуганным ребёнком. — Всё уже позади, ты в безопасности... Самый страшный кошмар закончился...
Моя рука сама потянулась к его ладони — такой знакомой, родной, с тем самым шрамом у основания большого пальца, оставшимся после давней поездки в горы. Но прежде чем я успела коснуться его, Мустафа вдруг спросил:
— А вы... тоже мой лечащий врач? — его брови слегка сдвинулись. — Когда... я смогу увидеть своего сына?
Мир вокруг будто резко замер. Мои пальцы, уже почти соприкоснувшиеся с его кожей, вдруг окаменели в воздухе. В ушах зазвенело, а в груди образовалась ледяная пустота, стремительно заполняющаяся ужасом.
— Что... — только и смогла выдавить я, чувствуя, как по щекам катятся предательски горячие слёзы. — Мустафа, ты...
Но ответ был написан в его глазах — в этих дорогих глазах, которые смотрели на меня с вежливым, но абсолютно чужим любопытством.
Он дышал. Говорил. Смотрел.
Но не узнавал.
Самый страшный кошмар не закончился. Он просто сменил форму.
Мой муж, моя любовь, отец двоих детей... не помнил меня.