Глава 12. Андреа
Когда жизнь вытекает из твоих жил, время останавливается. Боль уходит, уходят эмоции, которые казались тебе важными. Ты остаёшься одна с известным тебе будущим и прожитым прошлым. Прошлое картинками из киноленты проносится перед глазами, вспышками останавливаясь на ярких моментах.
Детство. Дедушка держит на своих руках уже большенькую пухлую девочку, которая уплетала мороженое из вафельного рожка, измазав при этом не только себя, но ещё и по-доброму смеющегося мужчину. Родители, которые обнявшись, наблюдают за тем, как горит огонь в камине, как их маленькая дочка вьет веревки из строгого на работе, но белого и пушистого дома, дедушки. Царит любовь и уют.
Юношество. Веселые и шумные ночевки с подругой. Громкие скандалы при переезде из любимого Нью-Йорка в Милан, словно чувствуя, какие напасти ждали юную семнадцатилетнюю девушку. Ведерко с мороженым, фильм с красивым актером, но страшным сюжетом, друзья, сидящие по обе стороны от неё.
Молодость. Первая любовь. Первые рыдания в подушку и попытки забыться в алкоголе. Первый секс и рождение самого прекрасного человека на свете. Признания, страсть, создание семьи.
Дедушка. Мама. Папа. Хосе. Моника. Луиджи. Франческа.
В нашей жизни происходит именно то, чего мы больше всего боимся, о чем чаще всего думаем. Кора оказалась лишь клинком судьбы, охотившейся за мной, слыша мои мольбы о смерти.
Раньше я ненавидела Луи и хотела умереть. Сейчас я жизни не вижу без этого мужчины, и боюсь закрыть глаза, зная, что больше его не увижу.
Автобиографический фильм подошел к концу, а за ним наступила долгая и мучительная темнота. Где-то противно пищало что-то, напоминающее таймер на микроволновой печи, голоса сливались в сплошную какофонию. Но из всего окружающего меня шума, я слышала тихий знакомый шепот. Его речь была тихой, временами прерывалась на шмыгание носом, и я даже рассмеялась, но смеха не появилось. Лицо моё было неподвижным, глаза бегали из стороны в сторону, а пищащие стало звонким и непрекращаемым.
- Что с ней происходит? – взревел обеспокоенный Луиджи.
Послышался грохот, и яркий свет вперился в мои глаза. Я хотела зажмуриться, но не могла.
- Пульс участился, - незнакомая девушка защебетала встревоженным голосом.
- Это плохо? – Голос дрогнул, и я буквально чувствовала прикосновение его ладони к своей и сжала руку в ответ. – Она только что пошевелилась!
- Передам врачу, - топот затих, и я снова осталась один на один со своим возлюбленным.
- Просыпайся, волчица, - его горячие влажные губы касались тыльной стороны ладони, и я чувствовала учащенное сердцебиение. – Проснись, прошу тебя.
С того дня мне больше не удавалось пойти на контакт с Луи. Я пыталась отвечать, но это всего лишь были жалкие вибрации в пустоту. Мужчина бережно держал мою безвольную ладонь в своей, временами засыпая. Я слышала каждое его слово, каждый неровный вздох.
Он рассказывал мне о солнечном пляже на берегу Черного моря, где в воздухе рассекая закаты летали чайки, громко крича и размахивая крыльями, о маленьких ножках меньше собачьей лапки, которые неуверенными шагами бродили по песку, оставляя на них свои следы. Та, кому принадлежали эти пухленькие ножки, весело смеялась, пытаясь догнать непослушных птиц, которые дразнили маленькую бунтарку и поднимались все выше над землей. Девочка добежала практически до холодной воды, как крепкие мужчин руки подняли её, кружа вокруг своей оси. Малышка заливалась смехом, мужчина поддерживал её, а сердце полыхало.
Я представила на месте этих двух людей Луи и Френси. Сердце снова заколотилось, а глаза наполнились слезами. Силы бороться вновь ворвались в моё тело, и я почувствовала, как соленья капля скатилась из глаза, щекоча ухо.
- Милая, - Луиджи поцеловал мой лоб, стирая пальцами слёзы. – Все будет хорошо. Ты главное очнись, и скажи, что тоже нас очень любишь.
Время в этом мраке было эфемерным, но я все же научилась различать утро, день и ночь. Утро начиналось с обхода врача, который приходил в мою палату, будил спящего гостя, сидящего неподалеку от меня, если это был не Россини. Глава парижской мафии имел наглость почти полностью взбираться на мою койку. Я всем телом чувствовала тяжесть, хоть и не могла сказать об этом. Врач осматривал мои зрачки(это я замечала по резкому яркому свету, вспышкой появлявшемуся посреди черноты), потом что-то дружелюбно шептал и записывал на бумаги какие-то данные. Я могла распознать звук скольжения шариковой ручки по листку. Просил долго не сидеть подле меня и выходил.
Днем становилось шумно. Голоса были громче и понятней. Кто-то разговаривал между собой, и иногда это вызывало во мне волну смеха, но губы изгибались лишь в слабой, едва заметной улыбке.
- Старый поэт-алкоголик, - женщина смущенно хохотнула, чем-то шурша. – Даже не вериться, что за маской твоей легкомысленности спрятан такой стержень.
- А я поверить не могу, что под слоями твоей одежды спряталась моя муза, - я этот голос узнала, - мой старый добрый Ной. Как он узнал о произошедшем мне стоило долго догадываться. – Милая Мо-мо, так и хочется сложить твои прелестные черты в рифме.
- А мне хочется съездить тебе по физиономии. – Эта роковая Мо-мо только распарила старого развратника, от чего мой будущий муж не смог сдержать комментария.
- Я, конечно, знал, что старички тоже придаются страстным утехам, но побойтесь суровых законом мусульманской страны.
Тихий смешок проследовал вместе с быстрыми шагами. Парочка вышла из палаты, унося с собой и глупые, но добрые шутки Ноя. Ной явно заигрывал с какой-то женщиной, а если счесть, что в эту палату заходили лишь мои знакомые и медсестры, то, вероятнее всего, он пытался подтрунивать над какой-нибудь особи в белом халате.
Ночь наступала удушливой тишиной. Гости расходились, врачи тоже закрывались в своих комнатах и не высовывали носы. В этот период появлялись яркие чувства, лишавшие воздуха. Это были мучительные часы, когда мой разум начинал беседовать сам с собой, временами споря с сердцем. Обычно мои мучения прекращались лишь касанием руки Луи, но в последнее время, моего мужчины рядом не было. Я тосковала по нему, и мечтала уже вырваться из этой темной клетки, чтобы упасть к нему в объятия.
Но утро сменялось днем, а день ночью. Словно пустые листки календаря проносилось время, не имея в себе ярких красок. Я не знала, сколько дней или недель Луиджи не навещал меня. При моем обездвиженном теле, постоянные гости этой палаты не говорили о нём, они мне рассказывали о дочке, о доме, который принялся строить мой возлюбленный для своей семьи.
Однажды, Марго пришла ко мне одна, - я это поняла по её тихому и личному разговору со мной. В тот момент, мне хотелось обнять её, поддержать, но приходилось только мертвым грузом проминать больничную койку.
- Я хотела бы с тобой кое-чем поделиться, - начала моя бывшая экономка, - надеюсь, ты меня слышишь, и мне не придется повторять это дважды, - она усмехнулась. – Твой друг, а в жизни под прикрытием отец, настоящий ловелас. Все медсестры хохочут, улыбаясь над любой его шуткой, как и я. Но я держу оборону. Он ухаживает за мной, Андреа, и меня это пугает. Мы оба уже не молодые, у обоих тяжелое прошлое за плечами, и нырять снова в омут с головой...- Она тяжело вздохнула, крепче сживая мою ладонь. – Мне страшно, милая. Но он хороший, добрый, да и то, что он для тебя сделал... именно из-за этого, я все ещё допускаю мысль приблизить его к себе.
Женщина делилась своими чувствами со мной. И если бы я имела возможность сказать хоть слово, - я бы обязательно посоветовала довериться Ною. Однажды она мне наказала следовать за своим сердцем, и мне ужасно хотелось пожелать ей того же.
- Врачи говорят, что твое состояние стабильное. И, возможно, ты скоро очнешься. Очнись скорее, прошу тебя.
Марго ушла. В какие-то дни меня навещала Моника, которая угрожала расправой, если я не открою свои глаза, и не объясню ей, с какой это радости я снова оказалась при смерти. Я знала, что девушка плакала, хоть и пыталась держаться бойко.
В один из дней, Моника пришла ко мне и тихо прошептала, словно боялась, что кто-то может нас услышать. А может, она боялась, что услышу я.
- Я беременна. – Плач усилился, и я гадала, юли ли это слёзы радости. – Представляешь? Лео уже собрался строить дом рядом с вашим. А я ведь ему сказала всего пару часов назад. Знаешь, Андреа, вся наша жизнь поставлена на паузу. И пока ты не откроешь глаза, даже не хотелось видеть, что-то хорошее. И теперь мне страшно: что если мой малыш, это твое перевоплощение?
Что за чушь она несла?
Мои близкие так погружены в ту же тьму, которая окружала меня, что в ох головах начался твориться хаос. Я чувствовала, что настала пора браться себя в руки, и выбираться из этой трясины.
Наступила ночь. Вокруг меня была полнейшая тишина. Думая обо всех: кто окружал меня сейчас, и кто ушел из моей жизни, я искала силы в самой себе. Представила, что вся это темнота, - узкий коридор, где рано или поздно найдется факел. Я шла по этому коридору, прося своих ангелов-хранителей помочь, и где-то в конце, вместо факела, появился слабый отголосок лунного света. Это была моя ниточка. Я потянулась за светом, и в конечном итоге столкнулась с голубой полной луной, сияющей в небе, свет которой проникал в палату.
Я была одна. Моя койка оказалась широкой двуспальной кроватью, в изголовье которой была стена в традиционной турецкой росписи. Напротив кровати стоял небольшой столик, полностью усыпанный цветами. Белые пионы грациозно восседали на правой тумбе, дурманя меня своими ароматами.
- Я, - горло пересохло от долгого молчания. Я скривилась, решив, что лучше поберечь силы.
Бок уже не болел, но тело ломило от долгого неподвижного состояния.
Я очнулась!