Семь дорог

Ки Хун вошёл в кухню, держа за спиной что-то, тщательно завернутое в розовый подарочный пакет. Он переминался с ноги на ногу, привлекая внимание Чжи Ён и Ин Хо.

— Э-э, Чжи Ён? — начал он, неловко почесывая затылок. — В свете всех этих передряг… Хотел тебя как-то подбодрить. Не шибко оригинально, но… — он сунул ей пакет, избегая прямого взгляда. — Держи.

Чжи Ён подняла бровь, положив планшет на стол; на экране вспыхнула реклама другой игры. Её взгляд скользнул с розового пакета на смущенное лицо Ки Хуна, потом на Ин Хо, который тоже отвлекся от работы на ноутбуке.

Она развернула пакет и достала пухлую, мягкую кигуруми. Ярко-розовую, в форме Ангела из «Лило и Стич» — с большими крыльями на спине, лентами на капюшоне и добродушной мордочкой.

Тишина повисла всего на секунду. Потом Чжи Ён тихо рассмеялась и прижала пижаму к груди.

— Серьёзно? — выдохнула она сквозь смех. — Я что, излучаю ауру розовой принцессы?

Ки Хун покраснел до корней волос.

— На рынке сказали, что это последний писк моды у молодежи. И она тёплая, ты потрогай! У нас полы холодные в доме, а ты вечно в этой тонкой кофте… — он махнул рукой. — Если не хочешь, не носи. Заставляю, что ли?

Чжи Ён перестала смеяться, но в её глазах всё ещё плясали искорки. Она посмотрела на Ки Хуна, потом на Ин Хо, и на её губах появилась хитрая ухмылка.

— Дело не в этом, фермер, — сказала она, вставая. — Просто… я тоже кое-что прикупила. Не могла больше смотреть, как вы двое ходите по дому в дырявых трусах. Минуту.

Она скрылась в своей комнате.

— Дырявые трусы? — Ки Хун изумлённо смотрел ей вслед, а затем перевёл взгляд на скучающего Ин Хо. — Это она про твои наверное. Я свои штопаю.

Ин Хо приподнял бровь, намереваясь что-то сказать, но Чжи Ён уже возвращалась с двумя чёрными пакетами в руках. С тем же хищным блеском в глазах она протянула по пакету Ки Хуну и Ин Хо.

— Держите. Чтобы не мерзли, ну и для поднятия боевого духа в коллективе.

Ки Хун с подозрением развернул пакет. Ин Хо, сохраняя стоическое выражение лица, сделал то же самое. Оба замерли.

В пакетах лежали кигуруми. Плотные, мягкие, с черно-белыми пятнами, ушками на капюшоне и… добродушно-тупыми коровьими мордами.

— Что?! — взорвался Ки Хун, держа свою коровью шкуру как опасную змею. — Нет! Ни. За. Что. Я буду выглядеть в этом, как… как переодетая Жозефина…

Ин Хо тем временем молча рассматривал свою пижаму, засыпая на ходу. Неделя выдалась дикой, поэтому внезапный всплеск эмоций на тихой кухне оказался чересчур утомительным.

— Ах, вот как? — Чжи Ён надула губы, изображая обиду. Она указала на розовую пижаму, лежащую на стуле. — А кто только что говорил про «подбодрить»? Про холодный пол? Я же приняла твой уникальный вкус, теперь ваша очередь. Или мужское слово ничего не стоит? — она бросила многозначительный взгляд на Ин Хо и скрестила руки под грудью.

Ин Хо с достоинством римского сенатора направился в комнату. Ки Хун открыл рот, чтобы запротестовать, но, увидев, что его последняя надежда сдалась, схватил свою пижаму и поплёлся следом.

Через пять минут дверь распахнулась.

Первым вышел Ки Хун. Его коровья пижама сидела немного мешковато: уши на капюшоне забавно торчали в разные стороны, а черно-белые пятна делали его похожим на огромного, растерянного телёнка. Его лицо пылало от стыда.

— Это полный срам… — пробурчал он, пытаясь подтянуть штаны. — Семеро обосрались, один носит.

За ним появился Ин Хо. Он вошел с невозмутимостью короля, облаченного в мантию. Его кигуруми сидела идеально. И самое главное — он накинул капюшон. Большая черно-белая коровья морда с добродушно-глупыми пластиковыми глазами и ноздрями смотрела прямо на Чжи Ён. Из-под капюшона виднелось лишь его невозмутимое лицо.

— Срам — понятие относительное, — философски заметил Ин Хо, поправляя рукав. — Настоящего мужчину такие глупости не испортят, ведь достоинство — внутри.

Чжи Ён сначала замерла. Её глаза стали размером с блюдца. Потом ее охватил такой приступ смеха, что она схватилась за живот и едва не свалилась со стула. Ее хриплый, заразительный хохот смешался с возмущенным ворчанием Ки Хуна и тихим, довольным урчанием Ин Хо.

— О-о-ой! — выдохнула она сквозь слезы. — Жаль, Чон Бэ не видит! Не поверит же.

Она быстро сделала пару снимков на планшет, заставляя Ки Хуна запаниковать и испугаться.

— Нет-нет, удали! Не вздумай кому-либо это показывать!

Именно в этот момент, когда смех Чжи Ён достиг апогея, а Ки Хун извёлся от ужаса — глухо и настойчиво постучали в дверь. Чуждый звук ворвался в их пижамный мирок, как ледяной сквозняк.

Все трое замерли. Смех оборвался.

— Кого припёрло в одиннадцать вечера? — проворчал Ки Хун, намереваясь шагнуть в развилку коридора.

— Стой! — Чжи Ён наклонила голову, когда Ки Хун обернулся. — Ты пойдёшь встречать гостей в этом?

— Настоящего мужчину такие глупости не испортят, ведь достоинство — внутри, — гордо махнул головой тот, скрываясь в тени сеней. На его пятой точке забавно покачивался коровий хвост, вызвавший новую волну смеха.

Он не стал спрашивать «кто там?», хотя бандиты всё ещё вели на него охоту. В доме он всегда чувствовал себя защищённым благодаря Ин Хо. Тот умел драться и хранил в маленьком сейфе под кроватью пистолет. Бизнесмен даже научил его стрелять по банкам и сказал код — 001. Так что при необходимости Ки Хун мог воспользоваться оружием и сам.

Дверь открыли и на пороге стоял тот, кого в этом доме ждали меньше всего на свете. Ки Хун с резким ударом закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

Чжи Ён и Ин Хо застали его тяжело дышащим и до смерти напуганным.

— Кто там?

— Манто… Он… у него… на одежде кровь.

***

Тишину кухни заполнил гул холодильника. За столом, под тусклым светом абажура, сидели двое: Чжи Ён и Манто. Манто казался призраком — дорогой костюм превратился в лохмотья, испачканные грязью и тёмными, запекшимися пятнами крови. Лицо было бледным, исцарапанным, один глаз заплыл. Он сидел, сгорбившись, а его правая рука была судорожно засунута в карман пиджака. Напротив них, как нелепая стража в коровьих кигуруми, стояли Ин Хо и Ки Хун. Лицо Ин Хо по-прежнему зияло невозмутимость и контрастировало с растерянностью Ки Хуна, который нервно теребил ухо своего капюшона.

Манто заговорил хриплым голосом, но в нем все еще чувствовались стальные нотки привычной власти:

— Ангар… на промзоне за городом. Взяли, когда выезжал из клуба. — Он резко кашлянул, держась за бок. — Набросили мешок на голову и стали бить наотмашь, словно свинью. — Его взгляд, мутный от боли и адреналина, метнулся к Ин Хо. — Вопросы задавали.

Ки Хун перевел дух:

— Какие вопросы?

— О деньгах, огородник! — Манто резко повернулся к нему, и его глаза сверкнули неистовой злобой. — О тех самых тендерах на пятой и шестой магистрали! О моих альтернативных схемах финансирования! Знаешь, что это значит? Значит, кто-то «в курсе». Значит, кто-то получил доступ к «закрытым» каналам, к офшорным счетам в Дэгу и к фиктивным контрактам с подрядчиками-однодневками! Понимаешь масштаб проблемы? — он ударил кулаком по столу, заставив вздрогнуть чашку Чжи Ён. — Это была идеальная схема. Двойное финансирование: бюджетные деньги и частные инвестиции, слитые в один поток через подконтрольные фонды. Чистая прибыль — десятки миллионов. И кто мог знать все детали? Кто имел доступ к ключевым шифрам и алгоритмам распределения? Кто мог так элегантно взломать систему, что и следов не осталось?!

Его взгляд, полный ненависти и паранойи, уперся прямо в Ин Хо.

Ин Хо медленно, с преувеличенным спокойствием, приподнял бровь. Его голос прозвучал ровно:

— И что ты так на меня смотришь? Предполагаешь, что это я слил данные? Основания?

— Основания?! — Манто закашлялся от ярости. — Ты единственный, кто разбирался в этой системе лучше меня! Ты проектировал часть алгоритмов шифрования! Ты знал всех ключевых игроков по именам. Может, ты сам и приоткрыл дверцу, чтобы потом меня подставить? Чтобы убрать конкурента и прибрать к рукам мой сегмент? Ведь ты давно смотрел на мои активы, как коршун! А этот… — он ядовито кивнул на Ки Хуна, — этот деревенский простак — твое идеальное алиби! Кто поверит, что он замешан в таком? Идеальная маскировка!

Ин Хо не дрогнул. Только коровья морда слегка наклонилась.

— Ты сам годами ходил по краю пропасти, Манто. Я предупреждал. Жадность ослепляет и делает беспечным. Думаешь, твои безупречные схемы не оставляли цифровых следов? — в его голосе прозвучало легкое презрение.

Ки Хун, до этого молча наблюдавший, нахмурился. Его взгляд прилип к темным пятнам на костюме Манто.

— Это… твоя кровь? — спросил он тихо.

Манто посмотрел на свои запачканные брюки и мрачно усмехнулся.

— Не знаю. Возможно. Или того упыря, которому я сломал челюсть и, кажется, ногу. Перед тем, как вырваться.

— Ты напал на человека? — Ки Хун аж попятился, наткнувшись на холодильник.

— Напал?! — Манто вскочил со стула, его тень гигантской корягой легла на стену. — Они взорвали мой дом! — он наконец-то вытащил руку из кармана. Она была замотана в окровавленный, грязный клок ткани. Из-под повязки торчал обрубок — отсутствовала верхняя фаланга указательного пальца. Он тряс окровавленной культей перед их лицами, заставляя Чжи Ён вскрикнуть и отшатнуться, а Ки Хуна побледнеть. — Откусили мне палец! Псы паскудные… Я чудом вырвался, потому что за охрану оставили юнца. Когда я уносил оттуда ноги, он еще орал. Но очень надеюсь, что эта сука сдохла.

Он тяжело дышал, смотря на них выжидающим, безумным взглядом. Кухня погрузилась в тяжелое молчание, нарушаемое только гулом холодильника и прерывистым дыханием Манто. Ки Хун смотрел на окровавленный обрубок с ужасом и тошнотой, а Чжи Ён неловко почесала лоб.

— Так что не лезь ко мне с моралью, Сон Ки Хун, — прошипел Манто, опускаясь обратно на стул, внезапно обессиленный. Он снова сунул руку в карман. — И тебе, Ин Хо… — его взгляд снова стал змеиным, — я обещаю. Когда я найду этого человека… Я заставлю его пережить ужас в десять раз хуже того, что пережил сам.

Он не договорил, но в его глазах было обещание куда более страшное, чем любая угроза. Обещание человека, которому терять уже нечего. Обещание, адресованное не только невидимым врагам, но и этим двоим в нелепых пижамах, в чьем доме он нашел временное, шаткое убежище.

— Мне нужно во что-то переодеться, — бесстрастно сообщил всем присутствующим тот. — Твои грязные шмотки не подойдут, — это было адресовано Ки Хуну. — А вот твои я надену. Только… — Манто будто впервые увидел, что надето на Ки Хуне и Ин Хо, — вот этой деревенской шушеры, к которой ты прикипел, не надо. Уверен, у тебя найдётся что-то, что ты носил, когда ещё был человеком.

Ин Хо покачал головой, смотря куда-то вверх.

— Слушай, мне глубоко плевать на твои беды. Ты сам подвёл себя к краю, вот и пожинай плоды. Я сказал правду — я тут ни при чём. Помогать тебе, скрывать от тех ублюдков и уж тем более делиться своей одеждой — я точно не стану. Можешь хоть заораться.

Тогда Чжи Ён с ласковой улыбкой попыталась поймать взгляд Манто и ей это удалось. Он заметил девушку и впился пристальным взглядом, изучая каждую цветную прядь в её волосах.

— Господин, может, я могу помочь? У меня есть новая пижама, которая универсальна для женщин и мужчин. Размер вам точно подойдёт, прошу, примите. Вы устали, вам нужно поспать.

Она протянула розовый пакет под изумлённые взгляды двух своих сожителей.

— Да, спасибо, девочка, — коротко кивнул тот. Он встал из-за стола и с хмурым видом направился на выход. — Где здесь комната, неудачники? Сарай, пристройка или где вы там спите?

— Там, — кивнул Ки Хун в сторону их с Ин Хо спальни и посмотрел вопросительным взглядом на Чжи Ён, которая просто пожала плечами.

— А где тут свет? — крикнул Манто, когда добрался до цели.

— Там лампочка перегорела.

— Я попал в грёбаный ад! — последнее, что крикнул незваный гость, перед тем как громко хлопнуть дверью.

***

Темнота в комнате была густой, как смоль, нарушаемая лишь слабым лунным бликом на полу. Кровать, ставшая полем битвы ироничных обстоятельств, принимала троих. Ин Хо неподвижно лежал у стены, Ки Хун — посередине, стараясь сохранить нейтральную зону. Манто — на другом краю с перебинтованной рукой поверх одеяла. Воздух был насыщен не злобой, а ледяной настороженностью и горечью поражения.

Вариантов не было. Ин Хо настаивал выставить Манто за дверь — «Он сам привёл волков к нашему порогу, пусть и отвечает». Но Ки Хун, с его «добрым сердцем» не смог. Моральный компас Ки Хуна иногда был невыносим, но Ин Хо уступил. Не из солидарности, а из холодного расчета: раненый зверь опасен, но его можно использовать.

Ки Хун лежал, чувствуя тяжесть молчания. Напряжение висело не криком, а тысячей неозвученных вопросов. Его попытка разрядить обстановку была почти неловкой:

— Не ожидал, что согласишься надеть пижаму.

Тишина. Потом — сухой, лишенный эмоций ответ:

— Она… мягкая, — пробурчал Манто сквозь зубы. — И не воняет навозом, как всё в этой проклятой деревне. Да и в целом нормальная ткань. Что это за чудовище изображено? Дракон какой-то? — он ткнул пальцем здоровой руки в область груди, где в темноте угадывался лишь рельеф вышивки.

В темноте пижама казалась серой. Розовый цвет слился с тенями. Манто так и не понял своей метаморфозы.

— Дракон, охраняющий сокровища и пожирающий их. Зависит от перспективы. В твоем случае — символ утраченной неприкосновенности. Твои «сокровища» оказались слишком плохо спрятаны, — не без удовольствия попытался задеть того Ин Хо.

Манто не дернулся.

— Спрятаны от кого, Ин Хо? Доступ к конфиденциальным схемам имел крайне ограниченный круг. Ты знал точки уязвимости лучше всех. Система аудита, которую ты внедрил… Она была безупречна для внешнего взгляда. Идеальная ширма. Или идеальная ловушка?

Ин Хо наконец пошевелился. Медленно повернул голову. В темноте его коровьи уши смешно качнулись, контрастируя с ледяной интонацией:

— Безупречность системы не компенсирует человеческую алчность, Манто. Я проектировал защиту от внешних угроз и стандартного аудита. Не от внутреннего саботажа или вопиющей неосторожности. Помнишь тендер на геодезию для участка 6? Тот, что выиграл «Старт-Строй-Инвест» с завышенной на 40% ценой? Фирма, зарегистрированная за неделю до подачи заявки, где связь с твоим кузеном была примитивно замаскирована. Это не брешь в системе. Это дыра в твоей осторожности. Любой, кто целенаправленно копал в твоем направлении, а не в общем массиве данных, мог наткнуться на это за час. Это не слив. Это следствие твоего высокомерия.

Манто замер. Не от гнева, а от холодного осознания логики. Его пальцы сжались в кулак на здоровой руке.

— «Старт-Строй-Инвест»… — пробормотал он, мысленно листая архивы. — Единичный прокол. Но он не объясняет всего. Доступ к кодам шифрования внутренних отчетов, детали транзакций через промежуточные счета в Сингапуре — это требовало не просто любопытства, а ключей. Высокого уровня доступа или… — он снова посмотрел в сторону Ин Хо, — глубокого понимания системы изнутри.

— Или, — парировал Ин Хо с ледяной вежливостью, — ресурсов и профессионализма, превосходящих наши прежние оценки угрозы. Ты всегда недооценивал внешних игроков, считая конкурентов глупее, а власти — слепее. Ты просчитался.

Манто рванулся вперед, через Ки Хуна. Здоровая рука потянулась в темноте, чтобы схватить Ин Хо за горло через лежащего между них фермера.

— То есть ты знал, что оценка угрозы требовала обновления системы?! Я тебе сейчас кадык вырву!

Ин Хо тоже двинулся навстречу, отталкивая Ки Хуна:

— Попробуй, ублюдок! Я тебе остальные девять пальцев сломаю!

— Мужики! Тихо! — рёв Ки Хуна прозвучал как удар хлыста. Он резко, со всей силы, оттолкнул обоих — Манто назад на его край, Ин Хо — к стене. Сам приподнялся, опираясь на руки. Теперь его коровья морда в темноте казалась грозной. — Бабы базарные! Посмотрите на себя! — его голос дрожал от возмущения. — Орете, как пьяные матросы! И вы еще бизнесмены?! Холодные, расчетливые шишки, что просиживают задницы в кожаных креслах и вершат судьбы таких, как я? Вы сейчас готовы друг друга придушить из-за прошлых косяков, пока настоящие ублюдки, которые тебя пытали, Манто, и которые, не сомневаюсь, караулят Ин Хо, ржут в кулак в вылизанных небоскрёбах. Вам надо не грызться, а думать! Объединиться! Против общего врага! Так давайте работать, а не препираться.

Тишина после его слов была иной. Не враждебной, а взвешивающей. Манто с трудом, но без прежней ярости, произнес:

— Не верю, что говорю это… Но твой огородник прав. Если ты сказал правду и ты тут не при чём…

— Я тут ни при чём.

— То какая-то крыса копала сначала под меня, а теперь примется за тебя.

Ин Хо ничего не сказал. Он снова уставился в потолок, но его ум, отбросив эмоции и взаимные претензии, уже работал с новой скоростью. Мысли выстраивались в четкие схемы.

Круг подозреваемых сузился. Нужны были не просто данные, а ключи к самым защищенным сегментам. Кто внутри имел доступ или мог его получить? Кто извне обладал достаточным весом и ненавистью? И главное… какова их конечная цель? Просто деньги? Устранение конкурентов? Или нечто большее? Они показали готовность к крайней жестокости. Значит, ставки запредельны. Нужно опередить их, найти слабое звено. И пока они охотятся… начать охоту самим.

Холодный расчет сменил гнев. Враги были сильны, безжалостны и невидимы. Игра только начиналась, и ставки стали смертельно высокими для всех в этом доме. За окном, в спящей деревне, таилась неведомая угроза.

***

Тихий деревенский рассвет обернулся для Манто полномасштабным кошмаром.

Первый удар по достоинству нанесло утреннее солнце, безжалостно высветившее истинный цвет пижамы. Он стоял перед треснувшим зеркалом в прихожей, глядя на свое отражение в ослепительно розовом ангеле с крыльями и лентами. Лицо его, и без того бледное от бессонной ночи и боли, исказилось гримасой чистого, немого унижения.

Второй удар последовал незамедлительно. Выйдя на кухню, где Ин Хо в потрепанном синем комбинезоне наливал воду в лейку, а Ки Хун в таком же, но в резиновых сапогах, насыпал зерно в ведро для кур, Манто попытался взять инициативу.

— Хорошо, — начал он, стараясь звучать властно, несмотря на розовый позор. — Ночь дала мне ясность. У нас есть узкое окно, пока они не опомнились. План следующий: сначала мы…

— План подождет, — спокойно перебил Ин Хо, даже не оборачиваясь. Он протянул Ки Хуну одну из леек. — Сначала куры, потом огород. Потом проверим насос, иначе к полудню все засохнет или передохнет с голоду.

— Куры?! — Манто аж поперхнулся. — Вы слышите себя? Меня пытали, палец откусили, мой дом — груда щебня, а вы в заботах о кудахчущих тварях?

Ки Хун, поправляя раструб резинового сапога, взглянул на него с искренним удивлением:

— А как же? Живность не накормишь — яйца нести не будут. Огород не польешь — урожая не видать. После хозяйства — поговорим, — он хлопнул Манто по плечу и тот вздрогнул. — Окстись, Манто. Деревня не подчиняется законам города.

Третий, сокрушительный удар обрушился на Манто, когда он, кипя от возмущения, вышел покурить на крыльцо, стараясь держаться подальше от грядок и их владельцев. Он замер, пытаясь насладиться редкой сигарой из потайного запаса, как вдруг почувствовал легкий рывок сзади.

Жозефина.

Коза, чей философский интерес ко всему новому и блестящему не знал границ, мирно щипала траву у крыльца. Ее внимание привлекло нежное розовое перо на спине Манто, и она осторожно, но твердо ухватила его зубами.

— Вот чёрт! — визг Манто был нечеловеческим. Весь его вид, вся надменность испарились в одно мгновение, сменившись чистым, животным ужасом. Он рванулся вперед, как ошпаренный, швырнув сигарету в кусты. — Отвяжись, рогатая тварь! Прочь! — он буквально влетел обратно в дом, захлопнув дверь с таким грохотом, что стекла задребезжали. — Козлы… проклятые… рогатые… — он выдохнул, глядя на дверь, словно за ней был легион ада. Его неприязнь к сельской живности достигла фобических масштабов, и Жозефина только что стала ее главным воплощением.

На кухне за столом сидела Чжи Ён, погруженная в дизайн очередного интерьера на ноутбуке Ин Хо — он позволял ей его брать для работы, так как планшет часто терял сигнал интернета. Она лишь мельком взглянула на вбежавшего, бледного и трясущегося Манто, однако уголок ее губ дрогнул в едва сдерживаемой усмешке.

Манто отдышался. Адреналин смешался с утренним унижением. Он подошел к столу, его фигура в розовом ангеле казалась гротескно-трагической. Он ткнул пальцем в грудь пижамы.

— Это… — голос хриплый, но полный обвинения. — Ты вручила мне это.

Чжи Ён медленно подняла взгляд от экрана. Ее глаза встретили его горящий взор. Она пожала тонкими плечами с убийственным спокойствием.

— Выбор был за вами. Вы приняли. — Она кивнула на его забинтованную руку. — Чистая одежда была насущной необходимостью. Цвет… второстепенен. Рассматривать при свете вы не стали — ваша оплошность.

Она вернулась к работе.

Манто замер, и показалось, что тот вот-вот лопнет от бессильной ярости. Он резко развернулся и направился к кофемашине — простенькой, купленной Ки Хуном по скидке. Затем с грохотом поставил чашку и нажал кнопку. Звук, издаваемый аппаратом, напоминал предсмертные хрипы. Он отхлебнул черной жидкости и тут же сморщился так, будто проглотил лимон. Манто швырнул чашку в раковину. Фарфор со звоном разлетелся.

— Отвратительно! Худший кофе в моей жизни! Это помои! — провозгласил он, глядя на осколки с брезгливостью.

— Зерна пережарены, и Ки Хун вечно сыпет их с горкой, — равнодушно заметила Чжи Ён, не отрываясь от экрана.

Манто фыркнул, и его взгляд скользнул к ноутбуку. Профессиональный интерес на мгновение пересилил раздражение. Он заглянул через плечо.

— Что это? Очередной безликий лофт для гиков? — спросил он резко, указывая на изображение бетонной стены с грубыми балками. — Бетон… Банально, холодно. Клиент замерзнет душой и телом.

Чжи Ён нахмурилась, защищая проект:

— Это стиль. Индустриальный шарм, фактура…

— Шарм? — перебил Манто с презрительной усмешкой. — Это шаблон. Клиент платит за индивидуальность. Видишь эту несущую колонну? — он ткнул в экран на графическую модель. — Не прячь ее, сделай доминантой. Облицуй патинированной медью. Теплота металла сбалансирует холод бетона, добавит глубины и стоимости восприятия. Освещение… — он нетерпеливо отодвинул ее руку и сам выделив зону на экране. — Тут не рассеянный свет. Нужны трековые светильники теплого спектра. Подойдут… 2700K, направленные строго на колонну и рабочие зоны. Создашь драматичные тени, игру света. И убери этот жалкий фикус. Поставь скульптуру. Можно абстрактную или бронзу. Небольшую, но визуально тяжелую, чтобы контрастировала с легкостью стеклянных перегородок.

Чжи Ён слушала сначала скептически, поджав губы и сморщив лоб, но постепенно к ней приходило понимание, что Манто подсказывает грамотные решения. Она мысленно записала все его правки: грубый бетон, теплая медь, сфокусированный свет на колонне. Ее внутренний эскиз начал стремительно меняться. И… черт возьми… выглядело это сильнее. Дороже. Узнаваемо. Ее «лофт» обрел характер и статус.

— Медь… — начала она с сомнением, но пальцы уже потянулись к клавиатуре, чтобы попробовать визуализировать. — Дороговато для выделенного бюджета.

— Переживёт лишние издержки, — отрезал Манто, отходя к окну. Он замер, глядя во двор.

За окном разворачивалась сцена чистой абсурдности. Ин Хо стоял с каменным лицом и держал садовый шланг, из которого била мощная струя ледяной колодезной воды. Целью был Ки Хун, который визжал и прыгал, как ошпаренный, пытаясь увернуться. Лицо Ин Хо оставалось абсолютно бесстрастным, но в его методичном «поливе» чувствовалась четкая, почти ритуальная целеустремленность.

И вдруг… уголок губ Манто дрогнул. Почти незаметно. Потом еще и через секунду на его обычно надменном лице красовалась непроизвольная улыбка.

Чжи Ён подняла голову от ноутбука, заметив его выражение. Она тоже глянула в окно и фыркнула.

— Думала, ты их на дух не переносишь.

Манто резко отвернулся от окна. Его лицо снова стало маской холодного раздражения и прежнего высокомерия.

— Конечно не переношу! — рявкнул он, бросая на нее колючий взгляд. — Не неси чепухи! И вноси те правки, что я сказал.

Он махнул рукой в сторону экрана, но в его тоне, несмотря на угрозы, уже не было прежнего яда. Была привычная требовательность, за которой, возможно, скрывалось тлеющее зерно уважения к ее способности воспринимать дельные советы. Он отвернулся, решив сварить себе еще одну чашку отвратительного кофе, но на этот раз внимательно изучив инструкцию на кофемашине.

А за окном Ки Хун, окончательно сдавшийся и промокший, пытался перевести дух. Ин Хо закрыл кран и свернул шланг. Он был довольным, как мартовский кот.

Когда Чжи Ён потянулась открыть форточку, чтобы впустить в дом свежий летний воздух, до неё долетели слова.

— Как же я люблю наказывать тебя за твой острый язык.

***

Обед. Ки Хун навалил всем щедрые порции кимчи-ччигэ — густого, ароматного рагу с квашеной капустой, свининой и тофу. Манто, изголодавшийся за сутки адреналина и унижений, ел молча, но с неожиданной для его статуса скоростью. Даже не поморщился на простую глиняную посуду и отсутствие изысканных приборов. Голод — лучший повар.

— Ну, — Ки Хун разломил паровую лепешку, обмакнув ее в рагу. — Давай, излагай свой великий план.

Манто отпил воды и вытер губы тыльной стороной здоровой руки.

— Совет устраивает ежегодный закрытый бал-маскарад, — он отодвинул пустую миску. — Точная дата мне неизвестна, знаю, что на днях. В твоих силах, Ин Хо, ее выяснить. Через старые связи, секретаршу, председателя, неважно. — Его взгляд стал острым. — Нужно добыть приглашения.

Ин Хо, до этого методично перемешивающий рис, замер. Его глаза сузились до опасных щелочек.

— Бал? Как это приблизит нас к тем, кто пытал тебя?

— Там будут все наши потенциальные враги, — парировал Манто, доедая лепешку. — Но ваша цель скромнее и конкретнее. Есть там один… оперативный исполнитель. Пак Мин Су. Зам. начальника службы безопасности. — Он выдержал паузу для значимости. — Этот человек всегда таскает с собой личный планшет. Не корпоративный, а личный. На этом устройстве, под слоем примитивного пароля, он хранит… — Манто наклонился вперед, понизив голос, — зеркальные копии ключевых служебных переписок за последние три месяца, логи доступа к внутренней системе мониторинга инцидентов и, что критически важно, расписание перемещений и протоколы безопасности членов Совета на ближайший квартал. Он мнит себя осторожным, но его самомнение — наша лазейка. Этот планшет — ключ к пониманию, кто внутри структуры действительно управлял атакой на меня и, вероятно, готовит следующую. Добудете его — мы увидим всю цепочку.

— Я пойду один, — заявил Ин Хо.

— Что?! — Ки Хун шлепнул ладонью по столу, заставив миски подпрыгнуть. — Нет уж! Мы команда! Я буду рядом. На кону мой дом, моя… Жозефина! — он вспомнил про козу явно для солидности аргумента.

Манто, набивавший рот куском лепешки, вдруг замер. Он посмотрел на Ки Хуна, потом на Ин Хо, и странная тень чего-то, почти похожего на усталую правду, мелькнула в его глазах.

— Не хочу повторять, — процедил он, вытирая руки, — но кудрявый прав. Идти в логово одному — самоубийство. Нужна пара, страховка. Но… — его взгляд скользнул по Ки Хуну с откровенным скепсисом, — я бы брал не его. Нужен кто-то полезный. Кто умеет молчать и сливаться с окружением. У этого… — он ткнул пальцем в сторону Ки Хуна, — язык за зубами не держится. Вспомните ужин и ущерб, который до сих пор висит над вашими головами.

Ин Хо медленно кивнул. Холодное, безжалостное согласие.

Ки Хун вскочил. Его лицо пылало от обиды и возмущения.

— Я иду, — заявил он с железной интонацией, которой от него никто не ожидал. — Точка. Если нужно заявиться на этот ваш бал к адским псам в костюмах, то я явлюсь туда в своем лучшем платье и станцую польку! Ну, то есть… — он спохватился, смущенно махнув рукой, — не в платье, конечно. Ну вы поняли. Я пойду.

Манто слегка поддался вперёд и шепнул так, чтобы слышал только Ин Хо, но услышали все:

— Не бери его.

Ин Хо посмотрел на Ки Хуна. Видел не упрямство дурака, а ярость загнанного в угол зверя, защищающего свой дом и то, что ему дорого. Видел ту самую бесшабашную храбрость, что когда-то заставила его самого круто изменить жизнь. Он закрыл глаза на долю секунды. Мысленно взвесил риски. Рассчитал шансы. И понял, что против этого напора не попрешь.

— Хорошо, — глухо сказал Ин Хо, открыв глаза. Его взгляд был тяжелым, но в нем читалось принятое решение. — Готовь своё «лучшее платье».

Ки Хун торжествующе хлопнул себя по коленям. Манто просто закатил глаза и потянулся за еще одной лепешкой.

Операция «Кровавый бал» была запущена.

***

Зал сиял. Не просто сверкал — излучал драгоценный свет. Тысячи хрустальных подвесок дробили его на миллионы алмазных искр, заливая пространство слепящим золотым сиянием. Воздух вибрировал от сдержанного гула голосов, смешанного с томными переливами струнного квартета и едва уловимым звоном бокалов. Это был не бал. Это был храм избранности и денег.

Гости двигались плавно, как тени в роскошном кошмаре. Платья из шелка, парчи и шифона стоили больше, чем годовой урожай Ки Хуна. Костюмы — безупречные, с иголочки, из тканей, чьи названия он не знал. Но главное — маски. Фантасмагория лиц, скрытых за артефактами искусства и богатства: маски-львы из чеканного золота с рубиновыми глазами; изысканные полумаски, усыпанные сапфирами и изумрудами, обрамлявшие томные взгляды; гротескные птичьи морды с перьями фламинго; строгие венецианские бауты из черного бархата. Каждый шаг, жест, наклон головы — часть тщательно отрепетированного спектакля, где личина была важнее лица.

Ин Хо и Ки Хун замерли у входа — два островка сдержанности в этом море ослепительной мишуры. Их маски были лаконичным шедевром. У Ин Хо — черная, из матового, поглощающего свет материала. Ее линии были остры, геометричны, с легким изгибом, который менял очертания его скул и челюсти, делая их чужими, опасными. Костюм — глубокий полуночный бархат, идеально сидящий на его фигуре, белоснежная рубашка без галстука, намек на бунт против условностей. Он был тенью, сливающейся с роскошью.

Ки Хун в белой маске. Она была более плавной, органичной, с едва уловимыми серебристыми прожилками, напоминающими морозные узоры. Маска смягчала его деревенскую грубоватость, придавая загадочности, но не могла скрыть широко распахнутых глаз, впитывающих всё это безумие. Костюм — белый шерстяной твил, подчеркивавший его плечи и контрастируя с черной сорочкой. Он выглядел непривычно элегантным и… немного потерянным.

Ин Хо наклонился к нему, его голос под маской был едва слышен, но резал, как лезвие:

— Запомни. Ты — Кан Чоль. Я — Чон Гву. Только эти имена. Ни единого намека на прошлое. До конца вечера мы — незнакомцы с этими именами. — Он сделал паузу, окидывая взглядом бушующее море масок. — Разойдемся. Не привлекай внимания: слушай, наблюдай. Наша цель — Пак Мин Су. Ищи человека с планшетом. Не атакуй. Запомни, где он, с кем говорит. Дай знак — я подойду. Ты понял?

Ки Хун кивнул, поправляя неудобный воротник сорочки. Его глаза под белой маской блестели азартом.

— Понял! Я Чон Гву. Ты Кан Чоль.

Ин Хо закатил глаза.

— Наоборот. Старайся быть вежливым.

— Да я вообще душа компании! Справлюсь легко! Смотри! — Он вдруг шагнул вперед и поднял руку в приветственном жесте к ближайшей паре — мужчине в маске феникса с павлиньими перьями и женщине в изумрудной птице. — Народ! Всем здраська! Отличный вечер, да?

Его голос, громкий, открытый, деревенски-дружелюбный, прозвучал как выстрел в этом царстве сдержанных полутонов и шепота. Музыка не заглушила его. Несколько масок рядом резко повернулись в их сторону. В глазах женщины в изумрудах мелькнуло откровенное недоумение.

Ин Хо среагировал молниеносно. Его рука в черной перчатке сжала запястье Ки Хуна с такой силой, что тот аж ахнул. Одним плавным, но неумолимым движением Ин Хо притянул его к себе, развернув спиной к ошеломленной паре. Он наклонился так близко, что черная маска почти коснулась белой. Его шепот был ледяным шипом, вонзившимся прямо в сознание:

— Ты сошел с ума? Здесь не сельский фестиваль. Никаких «народ», никаких «здрасьте». Ты — человек, у которого слишком много денег и слишком мало интереса к жизни, чтобы громко говорить. Говори тихо. Только по делу. Комплименты — односложные и банальные: «очаровательно», «восхитительно». Вопросы — риторические. Улыбайся только глазами. И ради всего святого, не приветствуй никого, пока тебе не представятся первым. Ты понял, Кан Чоль? Или я тебя сейчас же сажу в машину и отправляю домой.

Глаза Ки Хуна под белой маской расширились от осознания провала. Он кивнул, сглотнув. Азарт сменился холодком страха. Роскошный зал внезапно показался полным ловушек. Ин Хо отпустил его запястье, но его черная маска еще секунду смотрела на него с немым, но красноречивым предупреждением. Потом Ин Хо — Чон Гву — растворился в толпе, став еще одной черной тенью среди сотен других.

Ки Хун — Кан Чоль — глубоко вдохнул, стараясь втянуть голову в плечи и сделать себя меньше. Он робко шагнул в сияющий поток масок, чувствуя себя букашкой на паркете из редкого мрамора.

Поиски Пак Мин Су только начались, а бал уже казался бесконечным испытанием на выживание.

***

Звуки квартета казались Ки Хуну назойливым жужжанием. Он — Кан Чоль — притворно улыбался под белой маской, стоя в кругу из четырех призраков роскоши: «Фазан», «Грифон», «Аспид» и «Химера». Их разговор о скучных фондах внезапно сменился острыми ощущениями. Они обсуждали приватное шоу, за которым им довелось наблюдать — борьба людей за денежный приз, в пылу которой каждый из игроков калечил себя или калечил других.

— …и представьте, этот дикарь с севера, — в голосе «Грифона» звучал сладострастный трепет, — он же не просто выиграл у «Молота»! Он сломал ему все пальцы! По одному! Пока тот от боли не вышел из круга. Ха!

— Чистая прагматика, — усмехнулся «Аспид», и его рубиновый рот искривился. — Зачем бить в голову, если можно лишить орудия? Каждый хруст… м-м, музыкально.

— Мой любимый момент — когда «Молот» попытался встать на сломанную кисть, — вступила «Химера», ее серебряные змеиные морды словно ожились от восторга. — Звук! Этот хруст кости, ломающейся под весом! И его вопль… первозданный! Истинное искусство страдания!

Ки Хун почувствовал, как под маской выступил холодный пот. Он видел это: грязный ринг, мужчину с перекошенным от боли лицом, другого, хладнокровно ломающего ему пальцы один за другим. Ради чего? Ради приза? Ради забавы толстосумов? Его желудок сжался в комок отвращения. Улыбка под маской стала деревянной.

— А финал? — «Фазан» томно взмахнул веером из перьев, совпадающих цветом с маской. — Помните? Когда победитель, весь в чужой крови, поднял этот жалкий мешочек с деньгами? А толпа ревела не за него… а за то, как «Молот» заполз под канаты, волоча сломанную руку, как тряпку! Вот это спектакль! Катарсис через унижение!

Слова «катарсис через унижение» вонзились в Ки Хуна, как нож. Его пальцы сжали пустой бокал так, что побелели костяшки. Гнев, жгучий и праведный, подкатил к самому горлу. Он открыл рот, готовый прошипеть что-то вроде: «Вы больные твари! Это не шоу, это садизм!»

— Я нашел.

Голос. Низкий и родной. Прозвучал негромко, но с ледяной ясностью, перерубив нить кошмарной беседы. Черная маска возникла рядом с белой, как её полноправная тень. Черная перчатка сжимала локоть Ки Хуна и тянула на себя. Никаких лишних слов. Просто констатация. Приказ к отступлению.

Ки Хун вздрогнул, как ошпаренный. Его лицо под белой маской резко развернулось к черной. В прорези черного бархата он прочел не вопрос, а безоговорочное требование молчать и следовать.

— О, компания растет! — кокетливо протянул «Фазан», оценивая черную маску Ин Хо. — Ваш спутник, Кан Чоль-сси? Какой… внушительный антураж.

Чон Гву — Ин Хо — не удостоил группу взглядом. Легкий, безупречно вежливый наклон головы в сторону Ки Хуна был единственным жестом.

— Прошу прощения. Неотложное дело. Кан Чоль, вас ждут.

Ки Хун позволил себя увести. Ноги двигались сами. Спиной он чувствовал любопытные и слегка разочарованные взгляды, но главным было глубокое, почти физическое облегчение. Рука Ин Хо на его локте была спасательным тросом, выдергивающим из трясины. Они отошли на несколько шагов, скрывшись за массивной колонной, украшенной живыми орхидеями. Только тогда хватка ослабла. Черная маска была обращена не к Ки Хуну, а сканировала зал.

— У восточной стены. Маска — золотой орёл. У него в руке — ультратонкий черный планшет.

Ки Хун кивнул, сглотнув горькую слюну. Аромат орхидей, дорогих духов и шампанского смешивался с привкусом его собственной ярости. Игра входила в решающую фазу. Ин Хо нашел цель. Остальное было делом техники и выдержки, которой у Ки Хуна, казалось, оставалось совсем немного.

***

Лунный свет серебрил крышу сарая и выщербленные доски уличного «удобства», которое Манто ненавидел всеми фибрами души. Манто, закутанный в розовую пижаму, брезгливо толкнул скрипучую дверь.

— Каменный век, — прошипел он, озираясь с отвращением на паутину в углу и деревянное сиденье, обитое цветастой тканью. — Человечество колонизирует Марс, а здесь люди добровольно отказываются от канализации. Деградация.

Он сидел в туалете, не закрыв дверь, потому что верил, что закрой он её — сразу задохнется.

Его память услужливо подкинула голос Ки Хуна, который накануне, услышав стоны о туалете, лишь усмехнулся:

— А ты пробовал курить тут, считая звезды? Сидишь, дымишь, над тобой — весь Млечный Путь. Это дар богов простым людям.

Он затянулся сигаретой, стараясь смотреть только в узкую щель под потолком, где виднелся клочок звездного неба. Внезапно тень заслонила лунный свет. Манто вздрогнул. За калиткой стоял человек. Крепкий, в простой телогрейке и с лицом, изборожденным морщинами и удивлением. Его глаза были прикованы к розовой фигуре в полумраке туалета.

— Ты что такое? — прохрипел Чон Бэ, не веря своим глазам.

Манто вскипел от ярости и унижения. Он резко встал, забыв про сигарету, которая упала на деревянный выступ.

— А ты еще кто? — выпалил он, выходя из будки и запахивая халат с видом оскорбленного достоинства. — Очередной деревенский козодой?

Чон Бэ не смутился. Он почесал затылок и покачал головой.

— Жил Ки Хун себе тихо сорок лет, а теперь его дом — пристанище для всех голодных и обездоленных.

— Я не… — начал Манто, но Чон Бэ махнул рукой, перебивая.

— Ладно, ладно, не мороси! — Он открыл калитку шире. — Пошли в дом. С Чжи Ён увижусь… — Его глаза вдруг блеснули хитроватым огоньком. — …А заодно и тебе кое-что покажу, городской.

Манто замер. Подозрение смешалось с жгучим любопытством. Он бросил осторожный взгляд на мирно спящую у забора козу и, стараясь обойти ее максимально широкой дугой, последовал за Чон Бэ. Розовые крылья печально обвисли за его спиной. Жизнь ещё никогда не была настолько паршивой.

***

Музыка сменилась. Резкий аккорд виолончели разрезал воздух, сменившись томным вальсом Штрауса. Как по волшебству, зал ожил иным движением: пары плавно отделились от групп, руки протянулись в немых приглашениях, веера сложились. Маски склонились друг к другу друг и шелка с бархатом закружились в первых мерных шагах. Один, два, три… И вот уже весь паркет превратился в гигантский, дышащий узор из вращающихся фигур. Сияющий калейдоскоп масок, тканей и отраженного света.

— План? — начал Ки Хун, но Ин Хо резко сжал его локоть.

— Смотри.

Мин Су с черным планшетом, прижатым к груди как щит, развернулся и быстрым, целенаправленным шагом направился к арке в дальнем конце зала, ведущей в галерею.

Толпа танцующих, как живая стена, отделяла их от цели. Обойти — значит привлечь внимание, потерять драгоценные секунды.

Времени на обход не было.

— Ин Хо, как мы… — начал Ки Хун, но не закончил.

Сила. Неожиданная, неоспоримая. Черная перчатка обвила его талию, втягивая Ки Хуна в орбиту Ин Хо. Его собственную руку подняли и возложили на твердое плечо под тонкой тканью фрака. Словно рыцарь, вручающий меч сюзерену.

— Что ты делаешь?! — начало вырываться у Ки Хуна, но голос Ин Хо перекрыл его, пробирая до костей.

— Единственный путь сквозь шторм — стать его частью. Два круга вальса — и мы у цели. Доверься. Никто не увидит двух мужчин, танцующих вместе, в такой толпе.

И Ки Хун шагнул. Первый шаг был робким и неуверенным, но Ин Хо вёл. Не просто вёл — он ткал пространство вокруг них. Его рука на талии Ки Хуна была не просто опорой, она была дирижерской палочкой, задающей невидимую симфонию.

Шаг, разворот, скольжение.

Они не танцевали вальс. Они воплощали его. Черное и белое. Геометрия теней Ин Хо и мягкая текучесть Ки Хуна. Острые углы черной маски и плавные линии белой. Казалось, сама Вселенная замедлила ход, наблюдая за этим дуэтом противоположностей, слившихся в непостижимую гармонию.

Они двигались сквозь толпу, но толпа расступалась. Не из вежливости. Из благоговения. Пары замирали на миг, пропуская этот черно-белый вихрь. Маски поворачивались, завороженные их дуэтом. Шепот восхищения, как шелест крыльев бабочки, пробежал по залу: «Посмотрите!», «Божественно!», «Кто они?».

И когда Ки Хун наконец-то поднял глаза, то утонул.

Под черным бархатом маски Ин Хо горели глаза. Не острые, не расчетливые, как обычно, а глубокие, как омуты в лесном озере под луной. Как первый луч солнца на его полях после долгой зимы. В них отражались искры люстр, но светились они изнутри каким-то сокровенным пламенем. Этот свет тянул Ки Хуна, как магнит.

Он забыл про Мин Су. Забыл про заветный планшет, про врагов, про маскировку. Забыл, что он Кан Чоль. Он забыл всё. Мир сузился до точки: до этих глаз, до руки на его талии — сильной, направляющей, до тепла, исходившего от Ин Хо, до его ровного дыхания, смешивающегося с его собственным. Он кружился, покорный, отдавшись течению, которое несло его неведомо куда, но туда, где было хорошо. Где черное и белое перестали быть противоположностями и стали единой, неразделимой сутью.

Инь и Янь.

Музыка сделала последний, томный вздох и замерла. Они остановились в идеальной позе — Ин Хо с легким, почти невесомым наклоном головы, Ки Хун замерший с рукой на плече Ин Хо.

Тишина повисла на долю секунды.

А потом грянул ливень аплодисментов. Не просто хлопки — восторженный гул, искренний, громкий. Маски светились одобрением, веера хлопали, как крылья восхищенных птиц.

— Ошеломляюще! — прошептала дама в маске Луны.

— Как же это… прогрессивно! — вздохнул мужчина в маске Пантеры, вытирая несуществующую слезу удивления. — Кто эти двое?

— Чон Гву и Кан Чоль, — донесся ответ. — Их дуэт… это бриллиант сегодняшнего вечера!

Но Ин Хо не дал Ки Хуну очнуться от наваждения, не дал упиться аплодисментами и затеряться в бездне восторженной публики. Его рука на талии Ки Хуна разжалась лишь для того, чтобы схватить его за запястье.

— Нужно идти, — его шепот был ледяным клинком, вонзившимся в розовые грезы.

Иллюзия растаяла. В глазах Ин Хо снова вспыхнули молнии расчета. Чон Гву вернулся.

Пока последние аплодисменты еще катились волнами по залу, пока восхищенные взгляды провожали их, Ин Хо резко развернулся и потянул Ки Хуна за собой. К той самой арке, в которую ускользнул Мин Су.

Они растворились в полумраке галереи, оставив за спиной двух других — Чон Гву и Кан Чоля, на миг ставших легендой.

Здесь, в тишине коридора, под мягким светом старинных бра, снова были только Ин Хо и Ки Хун. Миссия. Планшет. И сердце Ки Хуна, бешено колотившееся не столько от адреналина погони, сколько от эха того вальса, от тепла той руки и от тех глаз, в которых он, кажется, оставил кусочек своей души.

Черное и белое снова стали разделены, но нить между ними, натянутая в танце, всё ещё незримо вибрировала.

***

Кухню наполнял хаос, достойный нашествия варваров. Чон Бэ, краснолицый и пыхтящий, методично громил кухонные шкафчики. Он рычал себе под нос, пересыпая ругательства добрыми пословицами:

— …а еще друг! Прячет свои настойки так, что и полицейский наряд не найдёт… Все знают, что его настойки — лучшее пойло в деревне. А попробовать — фигушки!

Чжи Ён, пытавшаяся сосредоточиться на визуализации своего проекта, не выдержала. Она швырнула стилус на стол, заставив планшет вздрогнуть.

— Дядя Чон Бэ! Что ты ищешь, как медведь в малине?

Чон Бэ вытащил голову из очередного шкафчика, держа в руке запылившуюся банку с чем-то неопознаваемым. Его лицо светилось праведным негодованием:

— Настойки, солнышко! Гадом буду, это эликсир Богов! — он швырнул банку обратно с глухим стуком.

Манто презрительно наблюдавший за разгромом событий, не удержался:

— Ну да, конечно. Чем еще себя развлекать в этой дыре, кроме как самодельным пойлом.

Чон Бэ обернулся к нему, и его руки уперлись в бока.

— А ты, розовая принцесса, не трепли языком. А то я ж и ответить могу. У нас тут драки что-то вроде народного театра.

Он снова нырнул в шкаф, громко кряхтя и двигая кастрюли.

— Эх, где носит Ки Хуна и его дружка? В такую-то пору!

— На балу они, — буркнула Чжи Ён, снова пытаясь вникнуть в текстуру меди на экране. — Пляшут.

— Бал? Ну, дело хорошее, благородное. Но мне бы они сейчас пригодились. — Он вдруг устремил взгляд на Манто. Хитрый, оценивающий взгляд старого лиса. — Эй, городской! Богатый ты наш! Подкинь деньжат на пару бутылок? Я у старухи Сон Нё самогон куплю. Ее «огненная вода» хоть и скрипит в башке наутро, но согреет душ.

Манто надменно поднял бровь.

— Сорви яблоко с дерева, — произнес он с ледяной вежливостью. — Пожуй. Тебе хватит.

— Ах, как же вы достали! — взрыв Чжи Ён был внезапным и мощным. Она вскочила, ткнув пальцем то в Чон Бэ, то в Манто. — Я тут вообще-то работаю! Пойдем, дядя! Я знаю, где Ки Хун хранит свой алкоголь.

— Кровиночка моя! — радостно сорвался Чон Бэ с табуретки. Он тяжело хлопнул Манто по спине, чуть не сбив того с ног. — Люблю её больше всех в этой жизни. Золотое дитя.

Манто закатил глаза так выразительно, будто хотел увидеть собственный затылок. Он пробормотал что-то невнятное про «крайнюю степень падения», но встал со стула. Перспектива остаться одному была хуже, чем следовать за этим шумным тандемом.

***

Полумрак галереи был другим миром после ослепительного блеска бального зала. Высокие сводчатые потолки тонули в тенях, и лишь редкие бра отбрасывали трепещущие круги света на стены, увешанные картинами. Воздух пах дорогим табаком. В дальнем конце, у высокого окна с витражом, куда падал лунный свет, стояла небольшая группа в золотых масках. Мин Су в маске «Орла», рядом — «Лев», «Буйвол» и «Тигр».

Ин Хо и Ки Хун обменялись едва заметными кивками. Черная и белая маски двинулись в сторону группы, а их шаги беззвучно заскользили по паркету.

— Вечер становится все увлекательнее, не правда ли? — приветственно сказал Ин Хо — Меня зовут Чон Гву, — прозвучал ровно, вежливо, как и подобает гостю, восхищенному атмосферой.

— Ких… Кан Чоль, — кивнул Ки Хун. — Кажется, мы ищем менее людные уголки для созерцания прекрасного, — его жест включил витражи и портреты.

— Ах, присоединяйтесь! — отозвался «Лев». — Мы как раз обсуждали, как невыносимо банальны стали розы в оранжереях. В этом году — сплошная пошлость форм и цвета. Ни тени былого аристократизма.

— Совершенно верно, — подхватил «Буйвол», его низкий бас вибрировал под маской. — Словно их выращивали для ярмарочной лавки, а не для… — он запнулся, когда его взгляд скользнул по Ки Хуну и Ин Хо, — …для такого места. — Он ловко снял с подноса проходящего официанта два бокала шампанского и протянул их новым собеседникам. — Вам, джентльмены? Освежиться после танца, который… произвел впечатление.

— Благодарю, — Ин Хо взял бокал, и Ки Хун последовал его примеру.

Он едва смочил губы игристым шампанским, чувствуя его холодную пустоту на фоне кипящей внутри ненависти. Ин Хо же, напротив, сделал спокойный, глубокий глоток.

— Розы… — Ки Хун заставил себя говорить, стараясь копировать светскую бесцветность. Его голос под белой маской звучал чуть напряженно. — Возможно, дело в садовниках? Им не хватает любви к традициям.

— Традиции! — «Тигр» фыркнул, и этот звук был похож на шипение кошки. — Переоцененное понятие. Иногда нужна решительная обрезка старого, чтобы проросло новое. Сильное, — его золотые прорези пристально смотрели на Ин Хо, будто проверяя реакцию.

Разговор тек, как сироп — сладкий и удушающий. Перешли к портретам. «Лев» вещал о сходстве одного угрюмого барона с нынешним председателем совета. «Буйвол» ворчал, что художник явно льстил заказчику. Ки Хун кивал, делая вид, что слушает, но все его существо было приковано к черному планшету в руке «Орла».

И вдруг по галерее разнесся гладкий, бархатный голос распорядителя через усилители:

— Дамы и господа! Приготовьтесь! Сейчас, эксклюзивно для вас… та, чей голос сравнивают с лунным светом! Певица Эола!

Свет в галерее приглушился еще больше. Из арки бального зала выплыла фигура в платье цвета крови. Шелк струился по ее телу, как жидкий рубин, мерцая в отблесках факельных бра. На лице — маска-полумесяц из того же алого бархата. Она остановилась на импровизированном возвышении у витража.

Наступила тишина, полная ожидания.

И зазвучал голос. Чистый, высокий, пронизывающий до костей. Он не пел — он ткал из звуков кружево:

Fly me to the moonLet me play among the stars

Слова лились, как мед, наполняя галерею нежной, но пронзительной меланхолией и странной надеждой. Казалось, что сама луна за витражом замерла, слушая.

Fill my heart with songAnd let me sing forever more

Ки Хун почувствовал, как мурашки побежали по спине. Не только от красоты, но и от чего-то… зловещего в этом алом на фоне тьмы. Он украдкой взглянул на Ин Хо. Тот стоял неподвижно: черная маска направлена на певицу, но его поза казалась… слишком жесткой. Ки Хун заметил, как пальцы Ин Хо, сжимавшие пустой бокал, слегка дрогнули.

You are all I long forAll I worship and adore

Внезапно Ин Хо слегка качнулся. Почти незаметно. Но Ки Хун, стоявший рядом, почувствовал это всем нутром. Черная маска резко повернулась к нему. В прорези глаз Ки Хун увидел не боль, а паническое замешательство, быстро сменяющееся нарастающей мутной тяжестью. Ин Хо инстинктивно оперся локтем о плечо Ки Хуна, пытаясь удержать равновесие.

— Ин… — начал Ки Хун, но Ин Хо перебил его — голос был хриплым шепотом, едва различимым под пение.

— В туалет… нужно… — в этих трёх словах была вся ясность команды и сбивающая с толку слабость.

Ки Хун не раздумывал. Он резко обхватил Ин Хо за талию, почувствовав, как тот почти обвис, делая вид, что поддерживает подвыпившего друга. Его сердце бешено колотилось — уже не от песни или плана, а от животного страха.

— Простите, — бросил он через плечо ошеломленной группе у витража, стараясь звучать смущенно и весело. — Мой друг… переоценил крепость местного шампанского. Нужно освежиться!

Он потащил Ин Хо прочь от глаз вип-гостей и от гипнотизирующего голоса, певшего о вечной любви и звездах.

Что-то пошло не так… Что-то пошло смертельно неправильно.

Шампанское.

***

Темнота погреба сгущалась, как дешевые чернила, разбавленные запахом земли, старого дерева и чего-то кислого. Чжи Ён стояла наверху узкой, скрипучей лестницы, направляя луч фонарика вниз. Свет выхватывал Чон Бэ, копошащегося в бочке с квашеной капустой, и Манто, который с отвращением смахивал с рукава своей розовой пижамы вековую паутину, свисавшую с балки прямо над головой. В центре паутины сидел внушительных размеров мохнатый паук.

— Сдохни! — огрызнулся Манто, стряхивая паука здоровой рукой.

— Ки Хун убьёт тебя за Евлампия… — пообещала Чжи Ён.

— За кого?

— Ну и где твои сокровища, солнышко? — буркнул Чон Бэ, вытаскивая из капусты руку, покрытую рассолом. — Тут только капуста да злые духи прошлогоднего урожая!

— Смотри выше, дядя. Над ящиком с редиской есть ниша.

— А раньше сказать не могла?

— Ну, — Манто протянул руку к бутылке. — Теперь, пожалуй, и я хочу выпить. Тоска зеленая от всей этой пасторальной эстетики с пауками и погребами. — Его пальцы коснулись стекла.

— Эй, полегче, городской! — Чон Бэ бросился к нише, отталкивая Манто плечом. — Это моя находка! Моя культурная программа! — он схватил бутыль за горлышко.

— Твоя?!

— Иди яблоко с дерева сорви и пожуй! — огрызнулся Чон Бэ, прижимая бутыль к груди, как драгоценность.

Их перепалку, перешедшую в нелепую возню за бутыль в тесном пространстве, прервал резкий, вибрирующий звук. Звонок телефона Чон Бэ. Старинная мелодия народной песни оглушительно зазвучала в земельном склепе.

— Тихо! — рявкнул Чон Бэ, внезапно протрезвев от неожиданности. Он судорожно вытащил старый кнопочный телефон, посмотрел на экран, и его лицо расплылось в счастливой улыбке. — Сестрёнка! Любимая! — Он поднес трубку к уху. — Неужели соскучилась? Да я в порядке, цвету и пахну! Вечерок намечается веселый… — он самодовольно потряс бутылкой перед носом Манто, который смотрел на него с брезгливым изумлением. — Слушай, дорогая, сейчас тебя на громкую связь поставлю! Поздоровайся с нашей Чжи Ён! Ты по дочке то, надеюсь, соскучилась, — он нажал на кнопку и протянул телефон вверх, к Чжи Ён, стоявшей на лестнице. — Держи, родная! Пусть твоя мама порадуется за нас!

Чжи Ён машинально взяла протянутый телефон. На экране горело имя: «Сестрёнка».

Голос из телефона прозвучал с нотками раздражения и тревоги:

«— Чон Бэ?! Это что, шутка?! Я же тебе сто раз говорила, что она дизайнер! Совсем из дома не выходит! Круглые сутки за ноутбуком! Ты когда уже завяжешь с этими гулянками, братец? Совсем мозги пропил?!

Слова заполнили погреб, отскакивая от сырых стен. Чон Бэ замер, и его пьяная улыбка сползла, сменившись полным, тупым недоумением. Он уставился на Чжи Ён, стоявшую на лестнице с его телефоном в руке. Манто рядом с ним тоже замер; его острый взгляд был приковался к девушке.

«— Чон Бэ?! Алло?! Ты меня слышишь?!»

Лицо Чжи Ён было белым. Все краски смыло. Розовые пряди казались ядовито яркими на этом фоне, а ее глаза, широко раскрытые, смотрели не на телефон и не на мужчин внизу, а куда-то в пустоту перед собой. В них не было страха. Было ледяное осознание провала. Маска спала. Окончательно.

— Так это была ты… — сказал Манто, прежде чем Чжи Ён успела сбросить вызов.

***

Витиеватый плиточный узор на полу туалета встретил их гулким эхом, подчеркивая мертвую тишину кабинки. Ки Хун, почти волоча за собой Ин Хо, втолкнул его внутрь и с силой захлопнул дверь, щелкнув задвижкой. Ослепительный свет хрустальной люстры здесь казался не просто ярким — он был безжалостным, обнажающим каждую тень на их лицах.

Ин Хо оперся о стену: его дыхание рвалось короткими, поверхностными рывками. Черная маска съехала набок, открывая влажный лоб и запавшие виски. Ки Хун сорвал свою белую маску — она жгла кожу, как клеймо лжи.

— Ин Хо! — Ки Хун развернул его к раковине из черного мрамора. Голос вибрировал адреналином и холодным страхом. — Тебя тошнит? Умой лицо, холодная вода поможет… — он рванул кран, и струя ледяной воды хлынула с тихим шипением.

Ин Хо качнулся. Колени подкосились. Он начал падать вперед, навстречу зеркалу, где их отражения — растерянное и разбитое — уже сливались в одно пятно. Ки Хун рванулся вперед, ловя его под мышки, но не успел развернуть — их тела столкнулись лицом к лицу, грудь к груди. Вес Ин Хо придавил его к холодному мрамору раковины. Ки Хун ощутил сквозь тонкую ткань фрака мелкую дрожь, сотрясающую Ин Хо, а затем неестественный, лихорадочный жар.

Ин Хо медленно поднял взгляд. Он повернулся в объятиях Ки Хуна еще плотнее. Его горячее дыхание опалило губы Ки Хуна. И тогда Ин Хо поднял руку. Дрожащую, но с пугающей настойчивостью. Пальцы в черной перчатке коснулись взъерошенных волос Ки Хуна, с нежностью, которой Ки Хун никогда от него не видел, а затем смахнули непокорную прядь со лба.

— Ты… — голос Ин Хо был хриплым шепотом, едва различимым над навязчивым журчанием воды. — …очень красивый, когда одет в правильную одежду. И когда укладываешь эти свои… вечно растрёпанные волосы назад, — пальцы задержались у виска Ки Хуна, подарив легкое прикосновение сквозь ткань перчатки. — А еще… — он наклонился ближе, и его губы почти коснулись мочки уха Ки Хуна, –… мои духи. Они так чудесно пахнут на тебе. Ты знал, что один и тот же аромат на разных людях раскрывается иначе? Я слишком давно хотел проверить… как мой запах будет чувствоваться на твоей коже.

— Ин Хо… — Ки Хун попытался отстраниться, сердце колотилось в ребрах, как пойманная птица. — Ты пьян. Или не в себе. Эти уроды подмешали тебе что-то в шампанское, я должен…

Он умолк, парализованный странным блеском в глазах Ин Хо.

Ин Хо не слушал. Он резко поддался вперёд, с остатками силы, вырванной у отравленного тела. Он вжал Ки Хуна спиной в безжалостный холод мрамора: одна рука мертвой хваткой вцепилась в его талию, другая — в ткань фрака у плеча. И прежде чем Ки Хун успел собрать мысли для крика или протеста, прежде чем воздух наполнил его легкие, губы Ин Хо нашли его.

Горячие, сухие — двигались с отчаянной силой, словно пытались не поцеловать, а впитать, запечатлеть что-то навсегда в самой плоти.

Ки Хун вскрикнул — глухой стон был поглощен и растворен в поцелуе. Его глаза распахнулись от чистого шока. Он видел лишь сомкнутые веки Ин Хо и его напряженную линию бровей. Его собственное тело окаменело.

Он попытался оттолкнуть. Слабо. Беспомощно. Ладонь уперлась в грудь Ин Хо, но тот лишь сильнее притянул его за талию, стирая последние сантиметры между ними. Их маски — черная и белая — столкнулись с глухим стуком на их шеях.

И в этот момент, когда Ки Хун начал задыхаться от натиска и шока, когда его сознание металось между ужасом и вспышкой чего-то давно запретного, долгожданного и невозможного, за дверью туалета послышался громкий стук.

Голоса, смех, хрустальный перезвон бокалов — весь праздничный хаос бала обрушился на них ледяным потоком. Поцелуй оборвался так же внезапно, как в зале взорвалась бомба.