3...
Хата у неё достаточно не бедная, сразу видно. Сели на кухню и разложились. Я вел себя так, будто бухаю и трахаюсь с телочками каждый день без остановок, перерывов и выходных с распада СССР. Она села ко мне с соседнего бока стола и, под столом, подложила свою стопку прямо у моих яиц, поглаживала их своими ножными пальцами.
Пиздец, вспоминаю, как это все было по-голливудски, и тошно. Но, как я понял позже, все эти клише и штампы поэтому и работают, что так действительно всегда происходит.
Вася позвал покурить. Путь на балкон был КУХНЯ-СПАЛЬНЯ-БАЛКОН. За дверью, через комнату было слышно, как Димас развлекает девчонок, а ему отвечают смехом. Одним. Мерзким и противным.
— Брат, я же тебя попросил. Ты не понимаешь?
— Вась, я же ничего не делаю, - а это была правда, я держался, как мог, - она сама все.
— Блять. Давай уедем, а?
— Конечно, если тебе не в кайф тут, — а сам думал, что ни за что не уеду отсюда, никогда не отойду от нее больше, чем на метр, — только пиво допьем, добро?
— ...Хорошо. Давай.
Мы вернулись и я начал налегать на пиво, лишь бы быстрее выпить, и будь что будет. Думать я уже не мог. Получалось только реагировать на внешние импульсы: отвечать, посмеиваться, машинально шутить. Но во всём мне была Она. И ничего больше, кажется, тогда и не было. Ни уважения к другу, ни этих пацанских понятий... Даже звонок маме был бы для меня в тот момент чем-то страшным, тяжелым, недопустимым. Во мне не было ни одного мотива, не связанного с ней, и было странно помыслить, что когда-то было иначе.
А прошло только 2-3 часа.
Это я сейчас так говорю об этом. А тогда ничего особо и не соображал. Я только хотел Её, и все.
Я не отдавал себе отчета ни в том, что иду на предательство друга, ни в том, что иду на предательство своей огромной и вечной любви к Геленджикской девочке. Я будто сошел с ума, и это не просто фигура речи.
Хуй делает удивительно прекрасные, приятные, нередко действительно великие вещи - когда его контролируешь, но когда нет — настолько ужасные, какие может сделать только он — хуй дурака.
Она подпила, видимо, понизила градус, и больше вообще не стеснялась - опиралась на меня, обнимала, гладила. В один из перекуров, когда Вася вышел, - поцеловала в шею и уставилась на меня с невинной улыбкой, ожидая реакции. В тот момент, я был готов наброситься на нее и убить хуем. Но я удержался и сказал:
— Вер, вообще, у меня есть девушка.
Она хихикнула:
— Правда? - провела пальцами по хую, меня ебнуло током, - ты уверен? - улыбалась, кошка жертву нашла, бля.
— Да, — хотел отдернуть ее руку от себя, но не чувствовал сил. Мой телефон разрывался в штанах от сообщений Геленджикской. А у другого кармана разрывалось другое.
— И долго встречаетесь?
— 3 дня, — говорю.
— А, ахаха) Ну, тогда это не считается.
Я был внутренне с ней согласен. Я был согласен со всем, что она бы мне сказала.
Мы допили пиво и сказали, что уезжаем. Вера была в ахуе. Че, го покурим на дорожку, говорю всем. Давайте. Мы шли на балкон, а я думал лишь о том, когда мы с ней в следующий раз встретимся и, главное, как. Хотя, как мы встретимся, я знал, и то, что я сейчас никакой ценой отсюда не уеду - знал тоже.
Мы зашли на балкон и я сел на стул. Она села на меня. Прямо жопой. На хуй. Она и не смотрела на меня, мило переговаривалась с ними тремя - Жиром, Васей и Диманом. И вдавливала свой зад в меня. Я не мог держать сигу, но не мог и не курить. Первая, вторая, пошла третья.
— Ну, все, поехали мы, — сказал Вася и смотрел на меня, ожидал реакции.
— Да, поехали мы, — и я начал вставать. Она вдавила мой член своими булками так, что я готов был кончить.
— Стойте. Вась, вы одевайтесь, я хочу с Русиком поговорить.
Вася потупил и, кивнув головой, вышел.
Она повернулась ко мне, говорила, и дышала носом, ртом, всем лицом прямо на меня.
— Ты что, реально сейчас уедешь? — я был весь в ее волосах. Господи, как они пахли, — не уезжай, Русик. Ну, Русик, не надо.
Я должен был отговориться, отшутиться, сделать что-нибудь.
— Да бля. А что мы будем делать?
— Ну, мы что-нибудь придумаем, - сказала и начала ебашить отвертку жопой.
Мне стало очень хорошо. Дерг один, дерг два, дерг три. Я кончил. Она почувствовала это и засмеялась.
— Я надеюсь, тебя на еще пару раз хватит?
Я был в ахуе. Мы болтали и курили. Естественно, я теперь с чуть меньшим интересом, она со все большим. Сига третья, четвертая. Алкашка меня въебала и я вспомнил, что меня ждут пацаны. Уже нехило синий, встаю из-под неё, иду в прихожую, там никого. На кухню, во вторую комнату. Никого. Где же они.
— Ээээ, пацаны. Слышьте, вы че долбоебы, вы где? — тут звук сливного бочка, поворот ключа. "Вот они где, гэндонс". Но нет, из туалета выходит Жир.
— Чего кричишь? — пытается сделать милое лицо, голос, - уехали они.
— Как это — уехали? — не мог я вдуплить.
— А вот так. Взяли, и уехали. Даже не попрощались.
Я достал телефон и решил позвонить Васе. Денег не было, я начал кидать ему бомжей. Скинул один, два, три, ноль реакции. Вышел на балкон, закурил сигу. Веры уже не было. Наверное, пошла искать их. Ой, да господи, куда они уехали, подумал я. Да еще и без меня. Стоп проц валяются где-нибудь в квартире бухие в салате. Докурил сигу и вновь вышел в прихожую. А, бля, в ванной же не посмотрели. С криками: «Ах вы, пидарасы, думали спрятаться от меня, че я дебил, что ли? Ахахаха, долбоебы, в рот ваш ебал», открываю дверь в ванную. Там лежит Вероника. Голая.
Я никогда не видел голую женщину. Тем более... Она... Ноги сами делают два шага вперед так, что я оказываюсь в ванной полностью. Она смотрела на меня даже не с соблазнением, а с простой констатацией факта: «Ты меня хочешь, я тебя хочу, сейчас мы поебемся». Всем своим естеством она приглашала меня к себе.
— Я... это... Васю ищу... Они потерялись.
— Да уехали они. Ну, иди ко мне. — У меня задрожал телефон. На разблокированном экране было сообщение:
«Не звони мне и не пиши. Ты мне больше не друг. Иди нахуй, пидарас».
Дверь то ли сама захлопнулась, то ли я ее закрыл. Я оперся руками на умывальник и смотрел на себя в зеркало. Как мне ни было тошно от того, что происходит, я хотел ее. Только ее. И больше ничего. А в отражении, за мной, лежала она. Голая, беззащитная и готовая мне отдаться. Блять.
"Да ну нахуй, гон ебаный. Какого хуя я должен ради какого-то пидараса-неудачника отказываться от этой женщины?!" — подумала часть меня, развернула и двинула тело в её сторону.
Но последняя частичка меня, что не была охвачена этим гигантом, собралась силами, встрепенулась и резко, в моменте, выкинула меня из ванной. Я был слишком пьян, чтобы ехать куда-то, но я отдавал себе отчет в том, что та комната, через которую мы ходили курить, была Верина, и есть еще одна. Вот туда я и пойду. Спать. Спать. Спать.
Фух. Спасся от нее. Все. Сейчас главное заснуть. И все. Ебись оно все конем. Я не предатель - твердила мне взбунтовавшаяся часть Руслана. Я засыпал и представлял ее. Я мог тогда не пойти к ней, но не мог не думать о ней.
Сейчас главное заснуть. Заснуть, и все. Все проблемы исчезнут. Я отъебу её во сне, и все. Все будет отлично. Я. Останусь. Пацаном.
Я.
Не.
Предатель.
И тут что-то за моей спиной начало происходить. Ко всем органам чувств подошло чувство хлева со свиньями, говна из сарая и уток из реанимационного отделения. На меня упала жирная рука. Я чуть повернул голову за спину и увидел черную дыру с губной помадой по бокам, пытающуюся меня сожрать. Я осознал весь ужас перед бесконечным и вечным космосом, с его планетами, звездами и галактиками, самой жуткой и отвратительной из которых была та, что легла ко мне на кровать. Я с криком подлетел с кровати, с реакцией, которой позавидовал бы Макгрегор.
— Да ну его нахуй, ебать, — сказал я и ушел курить. Сел, закурил камел, что, видимо, заботливо оставил Вася. Что делать — я абсолютно не ебал. Я уже и протрезветь успел из-за такого происшествия, но все равно не мог сообразить. Денег нет, сиг почти нет, спать тоже негде. Так, короче, щас лягу на эту кровать, а Веру прогоню спать в хлев.
Послышался звук открывающейся двери и чувство легкого пара вкупе с запахом секса и чувством нежной весны. Она вышла из ванной и в легком, словно не весящим ничего полотенце, направлялась на балкон. Это полотенце будто специально было таким маленьким и прикрывало только самое необходимое. Самое необходимое мне. Открывается дверь на балкон.
— Мне холодно. Погреешь меня?
«Нет», подумал я.
— Погрею.
Она села так же и прижималась ко мне так близко, что, считай, этого полотенца не было.
На ее спине была татуировка, указывающая на то, что с ней произошло. Я пока не готов ради литературы рассказывать такое, но это была локально нашумевшая в свое время драма. Её личная, поэтому, не хочу рассказывать. Но когда я об этом узнал, мне стало не то чтобы ее жалко... Я почувствовал, будто всю жизнь с ней жил. Мы с рождения вместе. А тем временем она делала мне отвертку, я рылся в ее влажных светлых волосах и отвечал на сообщения Геленджикской:
— Любимая, все хорошо. Ложусь спать. Очень люблю и очень скучаю. Скоро я приеду и мы опять будем вместе.
Сейчас вообще терпеть не могу, когда бабы во время ебли, под утро, отвечают своим парням или богатеньким ухажерам: «Доброе утро, любимый, все хорошо». Гниль ебучая. А тогда сам так делал.
В общем, я понял, что ещё чуть-чуть, и я не смогу выполнить свой план по захвату кровати. Сказал, буду спать здесь. А она пусть идет к своей подруге. Тогда я назвал эту подругу по имени, а сейчас и хз, как её там. Некрасивая, неухоженная женщина, как нехаризматичный, слабый пацан - пошли они нахуй.
Лег на кровать, закрыл глаза. Пара мгновений - и мой хуй начал гладиться. Дрочиться. Я открыл глаза и, неожиданно для себя, поцеловал её. Тогда я целовал девочку первый раз. Она села на меня и сказала, пора учить меня целоваться. И начала. Она не знала, что я не то, чтобы никогда не лежал с женщиной и никогда не трахался, я целуюсь-то в первый раз! Выглядело это очень смешно, наверное. Я отдавался процессу со всем огнем и страстью, какие имел. Был в такой говнине, в какой редко бываю.
Она усиленно, с уверенностью поступи Александра Македонского по Малой Азии, надрачивала мне. Я кончил. Второй раз.
— Ничего себе, ты шустрый.
Можно было догадаться по моим кончаниям, что я вижу голую женщину первый раз, первый раз с ней близок. Но я вел себя, как мачо-ебарь-100бабвдень. Моим актерским способностям только и можно позавидовать, играю я всю жизнь. Вынужденная мера для человека, плохого абсолютно во всем, кроме притворства людьми, хорошими в чем-то.
Когда дошло до дела, она встала раком, и я в неё вошел. Я входил и входил в неё. Для меня это было как новая игра, правил которой я не знал, но очень хотел выиграть. Минуты через три она настолько отскочила от моего члена, что он выпал из тепла. Как я ни пытался, никак не мог заставить его дальше вкушать то, чего он так хотел эти 3 часа, вечные, как пары по муниципальному праву. То ли потому, что из головы не выходил образ плачущего в подушку Васи, то ли из-за этого блядского Трехсосенского. Член уменьшался, как успокаивающийся Халк в детстве, дерганиями то вправо, то влево. А я думал, что никогда больше не буду ебать любовь своего друга и никогда не буду пить Трехсосенское.
Сказал, ссать хочу. На самом деле, я зашел в туалет, додрочил, сел на стульчак и так, держа голову на руках, сидел, пока моча не подошла к каналу. Я смотрел на струю из пива и никотина, пытаясь не упасть и хоть чуть попадать в цель, и думал, какой же я пидарас. Вернулся к этой женщине и закрыл глаза. Мне было стыдно и противно, но возбуждение оставалось - не испаряющееся и не остывающее - ровно 99 градусов. Я был еще недостаточно трезв, чтобы полностью осознать содеянное. Я все так же хотел её. Она терлась об меня, желая продолжения, эмоций, взаимообмена болью и радостью, и окончания. Но у меня больше не вставал. Чувствовал себя пассивно и беспомощно так, как никогда ещё себя не чувствовал - и это чистая правда, а не для красного словца. Не имея сил бороться со своим членом, но все ещё желая, я обнял её почти до удушья, обнял её всю всем собой. Она дышала мне в ухо, целовала, лизала мою шею, и я уснул.