4....
Я проснулся от солнечного света в ебало. Без трусов и одного носка. Одел часы, на автомате, и в таком виде вышел на кухню. Она готовила что-то. Носок мой лежал там, на кухне. Не поздоровался с ней, было как-то странно делать это, и я не знал, как себя вести. Хуевило, хотелось курить. На балконе оставалось ровно две сиги. Закурил одну - и пачку в карман.
После синьки я все помнил, как и обычно. Пиздец. Хотелось плакать, но я не плакал. Надо было позвонить Васе... Или не надо... Что я наделал. Когда докурил сигу, я уже понял весь масштаб пиздеца. Это та девчонка, о которой он мне загонял в Геленджике - которую он любит и за которой бегает уже полгода. А ты не знал, сука? Пиздишь, тварь. Все ты знал.
Попробовал позвонить, денег же нет, блять. Кидаю еще одного бомжа. Не реагирует. Бля, хуй он теперь со мной разговаривать будет. Может, у этой сотик попросить? Жрать ещё так охота. Заглядываю на кухню, она скукожилась у сковородки. В моем батнике. Видимо, придется с ней контактировать. Было стыдно от того, что мне этого действительно хотелось. Ты так ничему и не научился, уебан. Все эти твои принципы, воспитание. Бригады, которые ты смотрел, разговоры с батей - все это победила вагина. Твоя слабость перед ней. Все твои книги и философствования идут нахуй перед ней - вагиной. И не смейся, ты, читатель. Если у тебя такого не было - значит ещё не было такого расклада. Но он будет. У всех он бывает. И не буду разжевывать, о чем именно говорю. Если читаешь до этих строк — должен уже с полумата понимать.
Это и значит "нагуляться" - понять, что женщина - это здорово, нахождение с симпатичной тебе особой - верх удовольствия и одно из условий истинного, чистого счастья. Но за все, за любое удовольствие - надо платить. Глуп тот, кто этого еще не понял или отрицает. Где-то дружба, где-то время, энергия, деньги, где-то - вся жизнь. И уж точно желание позабавиться с женщиной надо ставить, как максимум, наравне со всем остальным ценным тебе, а не возводить в абсолют. Те, кто поступают иначе - называются подстилками, подкаблучниками и так далее. Они отдают все, что у них есть — за одну любовь, а в итоге остаются даже без этой женщины — такой мужик никому не нужен.
Короче, натрахаться — залог и условие истинного взросления мужчины.
Но тогда этого всего я не знал. Мне было просто стыдно. Вообще, сейчас я, может, думаю об этом и по-другому. Если пацан, твой кент, бегает за женщиной, которая его рот ебала, то он чистый лох. Его влюбленность — его проблема. Не медвежья ли это услуга — не трогать бабу, потому что друг твой её безответно и самозабвенно любит. Хз, хз.
Почему, если ты дружишь с лохом, но его объект влюбленности симпатичен тебе, ты должен себя ограничивать? У него все равно нет вариантов, так хоть ты получишь свое. Если бы я бегал за женщиной полгода, а она бы влюбилась в моего кента - я, думаю, не противился бы их ебле. Может, лучше быть счастливым и не мешать в этом никому - ни себе, ни друзьям, ни девушкам?
Тем более, если твой друг мещанин. Им же вообще похуй, кого любить. Зацепились глазом за первую жопу, накрутили-надумали на неё свои голливудские и мамочкины идеалы, и в ЗАГС...
Ладно, надо идти дальше.
Я зашел на кухню, теперь громко. Она повернулась, положила эту тяпалку для еды в на столешницу, обняла меня и поцеловала в губы. Мне стало хорошо.
— Есть будешь?
— Буду, — сказал я на выдохе, — только батник дай.
— Хочешь посмотреть на меня голой?
— Насмотрелся. Дай, — я держался, как мог.
Она сняла этот батник так, что когда я вспоминаю это сейчас, через 4 года, у меня встает. Я одел батник, он насквозь пропах ей.
— Ну что, какие планы на сегодня?
Мне надо было поговорить с Васей. Дальше этого я не планировал. Может, он решит меня убить. Я бы не стал противиться.
— Надо с Васей поговорить...
— А, ахахах. Да, надо бы, — сказала и положила на стол тарелки с едой. Засунула вилку в рот и засмеялась. Она еще смеется. Она еще жрет.
— Ты еще смеешься? Ты еще жрешь? — взорвался я. Но еда пахла аппетитно и я засунул вилку в рот. И почему-то засмеялся.
— Останешься у меня? Я до завтра свободна.
Зазвенел телефон. Вася. Я выбежал из кухни, закрыл дверь.
— Алло.
— Ты где?
— ...Тут.
— Там?
— Да.
— Я по работе заеду туда, на район. Буду через 20 минут. Выйди к магниту у остановки трамвайной.
— Ладно. Хорошо.
Я налету одел штаны, кроссовки, взял сумку, похуй на носок. Чувствовал, что надо убежать отсюда, пока не совершил непоправимого. Но я это уже совершил. Остаться хотелось настолько, что стало жутко тошно. Я взял все силы в кулак, и, когда она вышла из кухни узнать, где же Русик, он вылетел из квартиры.
Через 15 минут я был у магнита. Закурил сигу. Вид у меня, наверное, был максимально уебский. На горизонте показался Вася. Мне было стыдно смотреть даже в его сторону, не то что в глаза. Стыд множился желанием убежать отсюда, вернуться к ней, выпить сто грамм конины и трахать, трахать, трахать её. Посмотреть фильм и потрахаться. Поесть и потрахаться. Покурить, выпить, и потрахаться. Лежать, смотреть ей в глаза и целовать, целовать её, чувствовать её руку, губы на моем члене. Он подошел.
Я стоял дураком и не знал, что делать. Протянул руку.
— Не буду я руку тебе жать, - сказал он и сел на бетонную хуйню. Закурил сигу. Дал мне, — Давай, рассказывай.
— Что именно тебе рассказать? — задал я дурацкий вопрос.
— Все. Как все было. Что у вас было?
— Все у нас было, — и я рассказал ему все.
— Понятно... Друг.
— Прости меня... Я не знаю, что сказать тебе, — а я правда не знал.
— Ничего не надо говорить. Ты тварь. Это после всего, что между нами было. Сколько знакомы....... Твое первое слово - моё имя... А ты взял...... И... — всхлип, - все, Руслан, знать тебя не хочу, — поднялся и начал уходить.
Меня будто вдавили асфальтоукладчиком и теперь гладили танковой гусеницей.
— Вась, ну хочешь — въеби мне. Я не буду отвечать. Пожалуйста, ударь. Ну ударь.
— Я не буду тебя бить. Ты и этого не стоишь. Пока.
— Брат, ну подожди, — сказал я уже его спине. Хотя говорить мне уже было нечего.
— Ты мне не брат. Не называй меня так.
Он ушел, а я докуривал его сигу. Опять телефон.
«Любимый, у тебя все хорошо?»
«Да, зай. Позже позвоню», — ответил я и в сотый раз подумал, какой же я пидарас.
Я не знал, что мне делать, куда идти. Пошел по наитию. Куда приведет желание, туда и пойду. Но сначала мне нужны деньги на проезд. В карманах ни рубля. Можно было вернуться к Вере, но мне было настолько тошно от желания видеть её! От того, что я сделал, от того, что она сделала - я ненавидел тогда и себя, и её. Но все равно хотел к ней..
Я ходил по проспекту Чекистов и просил у прохожих на проезд. Нужно было 15 рублей. Женщины, бегущие на обед, пацан с гитарой и дурацкими усами, петух в шортах и рубашке с галстуком, какой-то ахперес-таксист - все слали меня. Я тогда опустился много ниже попрошайничества - меня это никак не трогало. Идти до места пешком было 5 часов, это не вар. А куда идти я уже решил. К единственному человеку, который по тваринности сравним со мной. Истинная паскуда, тварь и конченнейшая пидараска.
Через минут 20 все-таки один пацан лет 12-ти в ебанутой кепкой OBEY дал мне десятку, ещё пятеру я поднял с асфальта близ Магнита. Сел в трамвай и поехал.
Трамвай толдонил, на какой остановке находится, какая будет следующая, рассказывал о достопримечательностях города и просил уступать места пожилым людям, инвалидам и беременным женщинам. Люди смотрели в окна, разговаривали по телефонам, играли в ладоши с детьми, слушали музыку, делали уроки. Бабушка-кондукторша залипла в рекламное объявление прямо напротив лица. А я смотрел в себя и плакал. Плакал, как идиот. Плакал, как дурак и пидарас. Плакал, как предатель.
Для красоты картины, я бы мог сказать, что мне тогда было стыдно за предательство. Но я не вру. Стыдно мне было за то, что единственное, чего я хотел тогда — это быть с ней. Несмотря на все это — мой поступок, эмоции друга. Я хотел быть с ней, все остальное казалось серым и мелким.
Но уезжал от неё все дальше и дальше. Не знаю, как сказать доходчиво и просто. Мне было стыдно за то, что мне не стыдно. И этот стыд спорил, ругался с моей влюбленностью в Веронику.
Ты сделал ужасный поступок, но хочешь ещё. Ты понимаешь, что все твои убеждения и принципы — пустой звук перед чувством. Перед желанием обладать вагиной. Об этом написаны тонны всякого дерьма, но единственное, что мы здесь можем — констатировать свою беспомощность.
Этот трамвай был моей совестью, моим рассудком правильного пацана, уводящей меня от того, чего делать нельзя, но хочется больше всего в жизни.
Я уехал от неё, остался в трамвае. Победил стыд за отсутствие стыда. Правильно ли я тогда сделал — не знаю. Но думаю, что не поддался влюблённости и не развернулся только потому, что этим внутренним конфликтом загнал себя в ступор и параноидально боялся выйти из состояния комфорта.
Да, не могу сказать просто — потому что не до конца понимаю. Мал я ещё для таких материй, каюсь.
И сейчас, через 4 года, я не знаю, о чем жалею больше: о том, что выебал или о том, что уехал. Этот конфликт неразрешённый так же сидит во мне и я так же не понимаю, что важнее: любовь или все остальное. Так или иначе, знаю точно, что истинная любовь не делит жизнь с чем-то другим.
Тебе придётся выбирать - любовь или величие, осуществление амбиций. Совместима с целью лишь любовь мещанская. Она такова, потому что мещанин как явление в принципе чужд слову «цель».
В тот момент мне хотелось только того, чтобы меня пожалели, чтобы меня поняли. Хотелось, чтобы мне объяснили, почему нельзя это сделать, почему я уезжаю все дальше и дальше. А ещё лучше, разрешили это сделать, дали бы отмашку совести.
Но был только Centr Нюни в наушниках, трясущийся трамвай с счастливыми мещанами и внутреннее осознание того, что я предатель. Предатель не друга, не пацанских понятий, а себя. Ведь я не сделал то, чего хотел, чего меня просило мое нутро. Общественная мораль уводит меня дальше и дальше, и, не способный выйти из трамвая и вернуться обратно, я могу только плакать.