Переписать прошлое

ЛАЛИСА

– Помнишь меня, невестушка?

Двое мужиков с бандитскими мордами вывели меня из подвального помещения, в котором я очнулась, дали сходить в туалет и привели к боссу.

– Привяжите ее к стулу, чтобы не вздумала брыкаться и идите погуляйте, дальше я сам.

В комнате стоял утренний полумрак, горела лишь настольная лампа на столе, пахло пылью.

На мебели частично висели простыни, похоже, здесь давно никого не было.

От этого уровень жути поднялся еще выше.

Чон старший пыжился от собственной важности, пуская дым колечками в мою сторону и нарочито галантно салютовал мне стаканом с каким-то алкоголем, рядом стояла открытая бутылка, наполовину пустая.

Утро мой похититель начинал не с кофе.

Больше всего меня трясло от другого.

То, что он не побоялся предстать передо мной лично, не означало ничего хорошего.

Он не опасался светиться лицом по одной очевидной причине.

Выпускать меня живой отсюда, чтобы я не заявила на него в полицию, он не собирался.

Его подельники связали мне руки и больно завели за спинку стула.

Мне так хотелось начать жалеть себя и плакать, что прожила такую короткую жизнь, представляя собственные похороны, но прежде чем я бы к этому приступила, я должна была убедиться, что по поводу Гука он блефовал.

– Где Чонгук? Он в больнице или вы наврали про аварию, чтобы я без лишних вопросов сама прыгнула к вам в машину?

Внутри меня все сжималось от страха, но я задрала подбородок и презрительно его осмотрела.

– А ты девчонка с характером! Не ноешь. Вопросы задаешь. Уважаю. Только такая борзая и могла укротить Чонгука. А еще смазливая, таких как ты с руками и ногами оторвали бы в моем мире. Чонгук опередил меня, но ничего, мы это еще исправим, – он смотрел на меня плотоядно.

Я кожей чувствовала его похотливый липкий взгляд и меня чуть не вырвало от отвращения.

– Гук твой, щенок сопливый, сидел вчера где-нибудь в кабаке и жалел себя, что его такого смелого пойти против отца кинула алчная охотница за деньгами. Виски хочешь? Могу налить.

– Спасибо, я не пью, – я ответила прежде, чем сообразила, что лучше бы я согласилась, тогда он развязал бы мне руки.

А уже через секунду радовалась своем отказу.

Не развязал бы.

Поил бы со своих рук.

– Он до последнего не верил, что ты его предала. Но после видео, на котором Ли в номере отеля тебе хату подарил, он обезумел от горя. Сделал правильные выводы. Я лишь немного подлил масла в огонь, – он продолжил свою исповедь, только ее целью было не вымаливать прощение за подлый поступок, а похвалить себя за изощренный ум.

Как бы он не старался, в моих глазах он выглядел ничтожеством, а Гук...

Мой муж все-таки поверил ему, значит где-то в глубине души он допускал такую мысль.

– У него не было шансов не поверить, вы так мило ворковали в двух шагах от кровати. Ты бы его видела! Я чуть не разрыдался от его страданий. А сейчас к нему уже, наверное, прибежал твой папаша с отрезанным конским хвостом. Как тебе новая прическа, кстати?

– В гостевой комнате не было зеркала. Так что оценить мастерство ваших стилистов не могу, – я все также корчила из себя бесстрашную Лису, содрогаясь внутри от ожидания продолжения "банкета". – Что дальше? Зачем я здесь? Что вы хотите от моего отца и Чонгука?

– Много будешь знать, скоро состаришься! Хотя нет, уйдешь из жизни молодой и красивой. —Если на свете существовала преисподняя, то его смех был прямиком оттуда. – Ничего личного, Лиса, Чонгук пострадает, погорюет, похоронит тебя с почестями и, как миленький, женится на другой. Если ради матери он бросил любовь своей жизни, то ради единственной сестры сделает все. Такой уж он у меня родился, за семью на все готов пойти.

– А он точно ваш сын? Для вас-то семья расходный материал, в отличие от Чонгука

Я не знала зачем, но тянула время, отвлекая его разговорами и рассматривая комнату в поисках хоть чего-нибудь, что могло мне помочь.

– Мой он, я сделал тест на отцовство, как только он родился. Доверяй, но проверяй, знаешь. Я всегда на шаг впереди. А ты эликсир бесстрашия хлебнула, что ли? – Он поставил стакан на стол, затушил сигарету о пепельницу, подошел вразвалку ко мне и схватил ледяными руками за подбородок, с силой сжав его. – Как только твой папочка выполнит мои условия и люди, которым я уже подкинул немного денег, свалят из моего города со своей проверкой, начнется самое интересное. Рассказать, что я придумал?

Я молча кивнула, по привычке задержав дыхание, чтобы не дышать одним воздухом с неприятным мне человеком, и усмехнулась сама себе.

Я всю жизнь боялась подхватить какую-то заразу и умереть от коварных микробов, не подозревая, что опасаться нужно зверей в человеческом обличье.

И уж точно я и представить не могла, что последним, кого я увижу, будет отец Гука.

– Твоего принципиального вояку с позором выпнут из части за взятки и доведение до самоубийства честного завхоза. На его место придет мой человек. А твоего папашу посадят, устроив показательную порку. Я прославлю его на всю страну, – его безумное лицо стало багровым и покрылось капельками пота, я дернулась, но он еще крепче сжал меня, захватив мерзкими пальцами и щеки. – Мы могли договориться, жил бы и радовался, обеспечив себе безбедную старость, но нет, он же принципиальный. С такими, как он, нужно прощаться сразу. Прости, но ты мне тоже не нужна. У меня большие планы на сына, а с тобой его на привязь не посадишь, все время будет срываться. Ты просто пропадёшь без вести. Нет тела, нет дела. Не подкопаются! И в части я все утрясу, куплю всех. Даже твой дядя Джунхо не поможет.

У меня было столько внутри ненависти к нему за Гука, за себя, за папу, что если бы не связанные руки, я вцепилась бы ему в глотку.

Пока же я только неуклюжими рывками пыталась отодвинуть от него стул подальше.

– А ты красивая, даже жалко лишать себя такого товара. Не зря Чонгук на тебя запал, проверим, что ему так приглянулось...

Он до боли сжал мою грудь, продолжая удерживать лицо, а я выдала то, что не ожидала от себя: со всей силы плюнула ему в лицо и вскочила вместе со стулом на ноги, повалив обескураженного Чона и, оказавшись сверху, вцепилась зубами в его щеку и прокусила ее до крови, вкус которой тошнотворно попал в мой рот.

– Ах, ты, сука!

Он скинул меня с себя и схватился за щеку.

Я кое-как поднялась на ноги, не зная, что делать дальше.

Но Чон решил за меня.

Я почувствовала оглушающий удар по лицу и потеряла сознание.

Я не знала, сколько была в отключке, но резко пришла в себя, не узнав собственный крик от дикой боли по всему телу, особенно на лице, которое зажали словно тисками.

Я пыталась вырваться, увидев над лицом одного из людей Чона, он держал мне голову потными руками, и чокнутого папашу Гука с окровавленным ножом в руках.

От ужаса и боли на лбу, с которого что-то текло по глазам и щекам я заорала нечеловеческим голосом и начала извиваться, но мое тело не слушалось меня.

Мои руки и ноги, привязанные к кровати, свело от напряжения и резкой боли от впившихся веревок.

– Шлюхам шлюшье лицо, – он довольный бросил нож на пол, а я продолжала корчиться от боли. Лоб горел огнем. – Дальше я сам. Теперь не убежит.

Он смотрел на меня, вытирая окровавленные руки о штаны, а потом начал расстегивать ремень и тогда я начала вырываться с новой силой.

– Нет, нет, умоляю, не оставляйте меня с ним, прошу, лучше сразу убейте, но только не это, умоляю, – я взывала к милосердию громилы, на лице которого застыл ужас, но я видела, что он ничего не сделает.

Он молча оставил меня на растерзание зверю.

– Обожаю потаскух сына, – он начал сдирать с меня одежду, сминать своими руками мое тело, а я продолжала орать, пока не начала вновь отключаться.

Мой взгляд поплыл, а до слуха донеслась какая-то возня, грохот и стрельба.

У меня начались галлюцинации.

А может я уже умерла?

В комнату ворвались люди с оружием и повалили Чона.

Меня развязали и подхватили на руки.

Кто-то что-то кричал.

Меня вынесли на улицу.

Мне было холодно.

Очень холодно.

Как сквозь сон я чувствовала на лице хлопья снега.

Он искрился словно гирлянда на елке.

Интересно, на небесах празднуют новый год?

В мире жестоких злых людей уже наступала предпраздничная суета.

Я улыбалась от мыслей, что мои мучения закончились.

Откуда-то сверху я увидела искаженное от ужаса лицо Гука.

Он забрал меня на руки, что-то шептал мне, прижимая к груди.

На мои щеки начал капать дождь.

Разве зимой бывает дождь?

Гук продолжал что-то говорить, но я не понимала ни слова, его лицо становилось смазанным, покрытым дымкой, а я уплывала от него все дальше и дальше.

Голова пульсировала болью. В ушах звенело.

Глаза не слушались и отказывались открываться.

В носу стоял запах медикаментов.

Когда мне удалось разлепить веки, я увидела белый потолок с множеством лампочек.

Опустила взгляд ниже - белые стены, белые двери.

Повернула голову и наткнулась на Гука, сидящего в неестественной позе на стуле, я вскрикнула от очередного разряда в голове, и он внезапно подскочил, сжав кулаки и бросившись ко мне.

– Лиса, ты в больнице, не пугайся, теперь ты в безопасности, – я что спала несколько лет, почему Чонгук так выглядит?

На лбу залегла неровная борозда, щеки осунулись, а глаза стали мутно-желто-красного цвета.

Я за доли секунды просканировала взглядом родное лицо и вопросительно уставилась на него.

В горле все пересохло.

– Воды, – я прохрипела просьбу, не узнав свой сиплый голос, горло разрывалось даже от небольшой нагрузки.

Я все еще не понимала, где я и почему Гук выглядит так, будто вернулся с того света.

Он осторожно приложил стакан к моим губам, и я сделала несколько небольших глотков, не чувствуя вкуса воды.

Он убрал стакан и наклонился ко мне, и в этот момент меня перекосило от страха, память прерывисто, лоскутами от цельной картины, начала возвращать мне воспоминания.

Я в машине.

Меня выворачивает в закрытой комнате.

Чон с ножом.

Кричу.

Треск рвущейся одежды...

Лицо мужа приняло очертания моего насильника.

Горло разорвало от ужаса и напряжения сорванных связок, я услышала свой истошный визг, а руки и ноги сами начали отталкивать его от себя.

– Лиса, родная, это я, Чонгук, – он пытался меня успокоить, ловя мои руки, но я продолжала вопить, пока в комнату не вбежала мама с двумя стаканчиками кофе, брат и две медсестры.

– Держите ее, я поставлю еще успокоительное, – я услышала незнакомый женский голос вперемешку с плачем мамы и почувствовала резкое жжение от укола.

Я все еще дергалась, как в конвульсиях, но сил становилось все меньше.

В ушах зазвенело, а потолок стал угрожающе давить.

Я обвела взглядом стоявших рядом любимых людей с сутулыми лицами.

Их объединяло что-то печальное, скорбное.

Гук, я вновь видела его лицо, он до синевы сжал губы в одну узкую полоску.

Вечно веселый Сухо напряженно смотрел на меня, не моргая.

Внешне я лежала обмякшей куклой на кушетке, а внутри продолжала захлебываться от ужаса воспоминаний.

Мои губы пытались задать самый главный для меня вопрос "что с моим ребенком", но лишь беззвучно открывались и закрывались, как у рыбы, безжалостно вырванной из своей стихии и выброшенной на сушу.

Глаза вновь налились тяжестью, но сомкнутые веки не могли сдержать слезы, тонкими теплыми струйками вырвавшиеся из-под ресниц.

Сквозь окутавший меня сон я слышала разговор.

Они говорили обо мне.

– Ей нужно время, чтобы прийти в себя. Мы поставили ей успокоительное и витамины, чтобы помочь организму быстро восстановиться. У нее шоковая травма. Здесь нужен хороший психолог. Много заботы, полный покой. И время.

– Когда мы можем ее забрать, – голос мамы.

– У нее нет показаний для дальнейшей госпитализации. Оставим под наблюдением на сутки и отпустим домой. Потом только на снятие швов ждем. Шрамы останутся, но хороший пластик все починит и будет снова красавицей.

– Она и сейчас красавица, я заберу ее домой, – голос Гука.

– Чонггук, давай лучше к нам, мне так спокойнее будет, ей нужен женский уход, комфорт и покой, – мама.

– Ее дом со мной, – Гук.

– Она сама решит, где ее дом. Съезди пока домой, прими душ, она должна тебя видеть свежим и бодрым, а не разбитым дряхлым корытом, – голос Сухо.

– Хорошо. Вы же будете с ней? Вдруг она проснется, чтобы рядом кто-то был из близких. Она может опять испугаться... Я быстро. В душ. Заодно найду телефон и вернусь, – Гук.

– Мы будем здесь. Скоро Джунхо приедет, сказал привезет ей новый телефон и восстановить симку... Хотя о чем я говорю, ей сейчас не до телефона, но может он ее хоть как-то отвлечет, – мама, ее голос дрожал.

Кажется, она снова плакала.

Папа.

Где мой папа?

Почему я его не слышу, почему его нет со мной, ведь он всегда рядом, когда нужен?

А сейчас он мне очень нужен.

Мне не справиться одной.

Я хочу быть маленькой девочкой, уткнуться в его теплую грудь, почувствовать его сильные руки, поглаживания по голове, спине, чтобы он меня крепко-крепко обнял и сказал "прорвемся".

Когда я пришла в себя, рядом сидела мама, держа меня за руку.

– Доченька, ты пришла в себя. Ты лежи, не двигайся, я позову врача.

Седой мужчина в белом халате пришел с какими-то документами.

– Ну что, красавица, ну и напугала ты нас всех. Ты в больнице, мы нанесли тебе швы на лоб. Анализы в норме, немного превышена норма белков, но это не страшно. Через пять дней ждем на снятие швов.

– Доктор, у меня задержка, тест показал, что я беременна, – я с трудом говорила, но он меня услышал. Как и мама. – Мам, я не хочу, чтобы об этом кто-то знал. Чонгук тоже.

– Доченька, – мама побледнела и прижала руку ко рту.

– Так, красавица, у нас тут не акушерский пункт, поехали-ка на УЗИ, сейчас вернусь с коляской.

Доктор засуетился и через небольшое время привез инвалидное кресло и большую бутылку воды со словами "пей быстро, литр как минимум, медсестра тебя отвезет".

Пока меня в него сажали, появился Гук, и я мгновенно покрылась испариной.

Я ничего не могла поделать с собой, мое тело реагировало на него не так, как всегда.

Оно его боялось, выхватывая из его лица черты отца.

А оно было еще напряженнее, чем раньше, на нем поселилась серость и отчаяние.

– Что случилось? Куда вы ее? – Встревоженно спросил Гук надрывным голосом, а я умоляюще уставилась на врача, чтобы он ничего не говорил.

– Стандартные анализы перед выпиской. Присядьте, молодой человек, через двадцать минут вернем вам вашу жену, – на последнем слове мне показалось, что он сделал акцент.

Но мне было все равно, я не отрывалась от бутылки с водой, через силу глотая.

Медсестра привезла меня в кабинет УЗИ, я встала и впервые увидела свое отражение в зеркале.

На меня смотрела забитая незнакомка с повязкой на лбу, кровоподтеками на лице и синяками под глазами.

Волосы неуклюжими обрубками торчали в разные стороны.

Это была не Лалиса, а испуганный, побитый жизнью дикий зверек.

Я шумно сглотнула и допила воду.

– Мочевой полный? – Вместо приветствия рявкнула неприятная грузная женщина лет шестидесяти, явно недовольная моим посещением.

– Полный. В туалет уже хочу...

– Громче говорите, не слышно вас! – От ее громкого голоса голова начала болеть еще сильнее.

Я держалась, чтобы вновь не разрыдаться.

Дальше я отвечала на вопросы о возрасте и месячных под ее осуждающий и оценивающий взгляд.

Она выдавила мне холодный гель на живот и с силой стала водить по нему трубкой на проводе, от чего я захотела в туалет еще сильнее.

Через несколько секунд она выдала то, что я боялась услышать.

– Не беременна.

– Что? – Я начала всхлипывать.

– Плода нет. Радуйся, не беременна, – она кинула мне на живот прозрачную голубую ткань. – Там очередь в коридоре. Вытирайтесь.

– Вы бы помягче с девочкой, – заступилась за меня медсестра, помогая мне встать.

– Я пашу в три смены второй месяц, мне некогда тут любезничать.

– Но я делала три теста. Они были положительными. То есть там была едва заметная вторая полоска...

– Тесты, милочка, могут ошибаться. Следующий, – злая узистка громко заорала, когда я одернула больничную сорочку.

– Я. Была. Беременна. Я уверена.

– Значит была, больше не беременна.

– Успеешь находиться, – медсестра посадила меня в кресло, когда я рукой отказалась от него и хотела выскочить из кабинета. – Тебе нужно в туалет, я отвезу, и успокоиться. Там твои с ума сходят. Муж твой от тебя не отходил и вид у него такой, будто не ты, а он в аду побывал. Любит тебя сильно, как коршун над тобой сидел.

– Он мне больше не муж, – я не поняла сказала я это вслух или только подумала.