1.30.
ЛАЛИСА
За неделю до каникул нас ждал творческий конкурс.
Организаторы решили поэкспериментировать и усложнить задачу участникам.
Мы вытягивали записки со словами, определяющими концепцию наших номеров.
Если другим повезло получить «дождь», «ветер», «смелость», «зонт», «осеннее настроение», то мне досталась «ворона».
Во-ро-на!
Соён со своими подружками откровенно хохотали надо мной.
Но я не собиралась сдаваться!
И сестра Гука меня в этом поддержала и вдохновила на необычную постановку.
Мы вместе придумали мой крылатый номер.
Да, я буду вороной.
Но такой, что расширит представления всех об этой птице, чьи пиарщики с самого начала не смогли вытянуть её отрицательный имидж.
А ещё я придумала, что ворона будет моим личным тайным знаком.
Как чёрная кошка, только наоборот.
Вижу ворону - быть удаче и счастью.
Сонхи с первого взгляда стала особенным человеком в моей жизни, сестрой, которой у меня никогда не было.
И это никак не было связано с моими чувствами к её брату.
Она была нереальной космической девушкой, тонкой чувствительной натурой.
Мы любили одни и те же книги, фильмы, совпадали в представлениях о дружбе, верности, настоящих мужских поступках и даже одновременно говорили одинаковые слова.
Она очень хотела ходить ко мне на стрип, но боялась реакции отца.
Даже я опасалась его, хоть и не знала лично, и не расспрашивала о том, что происходит в их семье.
В один из дней мы договорились с ней после школы посидеть в кофейне.
Гук как раз ушёл с пуленепробиваемыми в спортзал, и у меня появилось свободное время.
Мы сидели болтали, у меня села батарейка телефона и, естественно, я не видела, что он мне звонил и писал.
А потом случилась наша первая ссора с тех пор, как мы начали официально встречаться.
Мы с Сонхи так шумно болтали и смеялись в кафе, что привлекли внимание парней с соседнего столика.
Они через официанта угостили нас пирожными и вкусным чаем.
Мы не стали отказываться, а кто бы стал?
И именно в тот момент, когда эти парни решили перейти к активным действиям и подошли к нам знакомиться, появился Гук и его пацаны.
А дальше была жесть.
Мы даже не успели вежливо отшить их.
Чонгук, не разобравшись, с ходу набросился на этих несчастных.
Со стола полетели и наши кружки, и остатки десерта, и чайник.
Он один избил их так, что, если бы не Чимин и Тэхён, дело могло бы закончиться печально.
Я как в ступор впала, не понимая, что происходит вокруг и пришла в себя, только когда увидела, как Сонхи словила что-то вроде панической атаки - она рухнула на пол, зажмурила глаза и закрыла руками уши, прижимая локти друг к другу.
Даже в условиях неожиданной драки её реакция испугала меня больше всего.
Я прижимала её к себе и баюкала со словами: «Сонхи, всё будет хорошо, никто тебя не обидит, ты в безопасности».
Не знаю почему, но именно это я повторяла вновь и вновь, пока гладиаторские бои не ушли за территорию кафе.
Через какое-то время к нам вернулся только Тэхён.
– Гук отправил за вами. Идём в машину.
Я подняла с пола Сонхи, и мы пошли за Тэ, по дороге под осуждающие взгляды посетителей я извинилась перед девочками в заведении.
Как ни странно, нас никто не остановил, чтобы взять с нас компенсацию за причинённый ущерб, сказали, что разберутся сами.
– Тэ, это что было? Что с этими парнями? Они же просто подошли, ничего такого не было. Что нашло на Гука? И где он сам?
Я всё ещё не могла объяснить произошедшее, в моей голове не укладывалось, как можно так калечить людей ни за что, даже не поговорив.
– Вашим горе-ухажёрам нормально досталось, если бы не мы с Чимином, больничка бы не помогла. Уехали они, значит живые. – Мне не нравились эти намёки Тэхёна на неадекватность Чонгука. Я и без него это понимала. – Гук в себя приходит в машине. Для тебя хорошо, что он меня отправил, а сам смог остаться, чтобы успокоиться. Иначе и тебе влетело бы.
– Мы же ничего плохого не сделали. – Я шла за ним следом, обнимая Сонхи и пытаясь переварить случившееся. – Что на него нашло?
– Ты его собственность, Лиса, и теперь ты знаешь, каким он может быть... – Тэхён говорил вслух то, что я не решалась. – Он мой друг. Но я бы на твоём месте подумал, готова ли ты к таким отношениям.
– А если ты его друг, то зачем ты мне сейчас это говоришь? – Я не выгораживала Гука, но и не собиралась за его спиной играть против него.
– Потому что я и твой друг тоже, глупая, – он поднял руку, чтобы прикоснуться ко мне, но я отпрянула так резко, что он вовремя остановился.
На всё это внимательно смотрела Сонхи.
– А хочешь быть не только другом ей, так? – Она впервые заговорила после драки и прямо посмотрела на Тэхёна, задав неудобный для нас обоих вопрос.
– А я этого и не скрываю. Да, хочу.
Дальше до машины мы шли молча.
С каждым шагом я шла всё медленнее и медленнее, пытаясь отодвинуть момент встречи с Чонгуком.
Нам нужно было это обязательно проговорить, не замолчать.
Иначе это повиснет тяжёлым грузом на наших ещё не окрепших отношениях.
Я и правда не готова была к таким страстям.
Я видела их в другом.
В красивых поступках друг ради друга.
В нашей химии.
В поддержке друг друга.
Но не в безумной ревности.
Если раньше я представляла это чувство, как что-то классное, страстное, подтверждающее силу любви, то с этого дня я изменила своё мнение.
Ревность - это огромный уродливый тесак с кривым лезвием.
И если любовь - это костёр, в который нужно подкидывать дрова, то этот тесак не способен их нарубить.
Он сделает только хуже, бросив все силы на издевательство над «древесиной» и уродуя такое необходимое топливо.
Мы подошли к машине.
Чонгук и Чимин сидели впереди и о чём-то говорили, но, увидев нас, замолчали.
Мы сели на задние сиденья.
Гук молча поехал.
– И куда мы? Так и будем молчать?
– Увезём Сонхи и пацанов, потом тебя домой, – он по-прежнему был в бешенстве, каждое слово буквально пропиталось им.
Но я не собиралась надевать на себя шапочку провинившейся девочки!
Я не флиртовала с теми парнями, даже не смотрела в их сторону!
И он не дал мне и слова сказать, а сразу бросился в драку!
Злиться здесь имела право только я!
Я сдерживалась, чтобы не наговорить лишнего при других.
Мы отвезли Сонхи, и я впервые увидела дом Чонгука.
Огромный особняк за высоким забором в закрытом частном секторе.
Местный элитный посёлок, я так поняла.
Сонхи поцеловала меня в щёку и прошептала на ухо: «Пожалуйста, поговорите спокойно, ты дорога ему, он сможет научиться доверять тебе».
Я кивнула в ответ, крепко её обняв.
Потом мы высадили недалеко от дома Чонгука пуленепробиваемых.
Видимо, я одна в нашем классе жила как обычные люди в самом простом доме со скрипучими качелями во дворе.
Да, меня обескуражило поведение Гука, я впервые так чётко увидела, что мы абсолютно из разных миров, но я надеялась, что мы сможем с этим справиться.
Если захотим.
Оба.
Он ехал молча. Даже музыки не было.
И я молчала.
Тишина так больно ударяла по вискам, бум-бум-бум, что хотелось заорать на всю машину от переполнявших меня эмоций.
Если мы сейчас не поговорим, я же с ума сойду от своих «думок».
Он своим приступом неадекватности выбил из-под меня твёрдую почву, какую-то незримую опору и уверенность в нём.
Но самое страшное было в том, что я поставила себя на его место.
Вот я захожу в кафе.
Сидит Гук и к нему клеится симпатичная девушка.
Что я сделаю?
Смогу ли с достоинством подойти, сесть рядом и с улыбкой спросить у этой бессмертной, чем ей помочь?
Или онемею от возможности его флирта с другой и сбегу?
А может возьму и за волосы выволоку соперницу?
В теории хотелось бы выбрать первый вариант.
Но пока сама не попаду в такую ситуацию, не узнаю.
Я, всё больше погружаясь в Гука, понимала, что я такая же ненормальная, как и он.
Мы нашли друг друга.
Только эта моя часть долго спала и проснулась от поцелуя своего чокнутого принца.
– Ты так и будешь молчать или хоть что-то скажешь? – Чонгук первым оборвал гнетущее нас безмолвие, когда мы подъехали к моему дому.
– Мне не нравится ехать в твоей машине сзади. Почему Чим сидел на моём месте? И почему я до сих пор здесь, как случайный пассажир?
Если он своим поступком грубо предъявлял миру свои права на меня, то я тоже, пусть и капризно, расставляла границы по своему месту в его жизни.
– Об этом поговорим? – Он повернулся ко мне и всё ещё нервничал, но было видно, что он был благодарен мне за эту прелюдию к непростому разговору. – Ты всегда можешь пересесть сама. Иди сюда. Это - твоё место.
– Будь джентльменом, Гук, и открой мне двери, – во мне говорила стерва - как защитная реакция на опасность необоснованных претензий.
Он ухмыльнулся, несколько секунд молчал, но потом вышел открыть мне двери и проводить до переднего сиденья, нарочито аккуратно закрыл дверь без резкого хлопка.
– Считаешь меня конченым придурком? – Гук держался за руль машины, не совершая никаких нагнетающих движений, типа постукиваний пальцами, но я чувствовала его нервозность. При внутренней буре эмоций он с трудом демонстрировал внешнее спокойствие. – Что, такой как я не вписывается в твой идеальный мир?
– Лучшая защита - нападение, да? Вместо того, чтобы обсудить, что произошло, ты сейчас меня в чем-то упрекаешь? Так не получится, Чонгук. Или мы поговорим и разберёмся со всем этим... Недоразумением... Или проваливай к своим пуленепробиваемым и продолжай и дальше творить подобную дичь!
– Ты так и хочешь от меня поскорее избавиться? – Он, как обычно, не так меня понял.
Я пыталась сказать, что нам придётся поговорить, а он воспринял мои слова, как попытку бросить его?!
– Я и не планировала избавляться от тебя!
Я сделала над собой усилие и, хоть и злилась на него, нежно провела рукой по его волосам, уху, щеке, он тут же перехватил её и прижался губами к моему запястью и следом - к моим губам, обхватив щёки руками.
– Я больной придурок, Рапунцель, и я знаю, о чём ты думаешь. Что валить надо от меня. Но я не смогу тебя отпустить и измениться вряд ли смогу. Я такой, какой есть. И не умею вести эти твои психологические разговоры.
– Иди сюда, дурачок, я не собираюсь «валить» от тебя. Но нам надо договориться, как быть. Пошли назад, – я сняла кроссовки, куртку и перелезла на заднее сидение, Гук, не разуваясь, следом за мной.
Я села к нему на колени, чмокнула сначала каждую щёку, потом каждый глаз, кончик носа, лоб, подбородок, губы и продолжила разговор.
– Знаешь, в детстве, когда я только начала ходить на танцы, мне никак не давался шпагат. Все уже сидели спустя полгода-год занятий, я одна не могла. Чувствовала себя деревом, которому нет места среди всех этих богинь гибкости. Мне было адски больно тянуться, я рыдала, сколько раз порывалась бросить, знаешь? Сотни раз. Родители уже хотели забирать с танцев. Но я так грезила шпагатом, что научилась расслабляться, даже когда больно. Как сейчас помню, связки выворачивает, а я закрываю глаза и выдыхаю, выдыхаю, побеждая сантиметр за сантиметром. Я упёртая, когда у меня есть эта картинка впереди, цель. Как шпагат. Как «мы». Мы больше, чем наша неадекватность, Гук. Ты больше, чем эта ревность. Да, ты меня напугал. Да, ты вёл себя как больной псих. И да, мне эти ощущения не понравились. Но кто из нас идеальный? Точно не я! Как вспомню, как трусы тогда сняла в машине и на колени тебе бросила, а потом с Розэ целовалась, так стыдно за себя. Но это тоже я была. Понимаешь? Я в нас верю, Чонгук, а ты?
– Я верю в тебя, Рапунцель. Я же как увидел их рядом с тобой, всё, у меня включилась команда на уничтожение. Я был в таком бешенстве, что пойди я сразу за тобой, не знаю, чем могло это закончиться. Я мог причинить тебе боль, Рапунцель. Ты это понимаешь? Внутри меня сидит бешеный пёс, который готов порвать любого, кто только посмотрит на тебя. И я не знаю, смогу ли я посадить его на цепь, чтобы он и до тебя не добрался, – прямо сейчас мой парень открывал передо мной душу.
Он боялся меня испугать, но всё равно шёл в правду.
От этого осознания у меня на глаза навернулись слёзы и потекли тёплыми струйками по щекам.
Гук, при виде моих слёз, откинулся на подголовник.
– Ну вот, ты боишься меня. И правильно.
– Только от жизни собачьей собака бывает кусачей. Что же с тобой делали, если ты стал таким? Я не боюсь тебя, дурачок, иди ко мне, ты больше, чем твои огромные дыры внутри, ты точно больше!
Я с такой силой начала его обнимать, чтобы он понял, как много он и его признание значат для меня.
Чонгук зарылся в мои волосы лицом, обнимая меня в ответ, до хруста в теле, так мы и сидели, под моё шмыганье носом.
– Рапунцель, я так ждал, как ты меня начнёшь называть. Ну там, котик, зайка. Дождался. «Дурачок». Других, более приятных прозвищ для меня нет?
– Ты правда хочешь, чтобы я тебя котиком называла? – Это было так смешно, что я с трудом сдерживала смешки, но боялась обидеть его своим смехом. – Гук, ты кто угодно, только не котик или зайка. Это вообще странно так называть парня, мужчину. Ты не котик. Ты терминатор. Скала. Пуленепробиваемый. Викинг. Человек-кувалда. Хищник. Джек-потро... – Я испуганно закрыла ладошкой рот, только что чуть не назвав его маньяком.
– Джек-потрошитель ты хотела сказать? Уж лучше Чонгук, просто Гук, – горькая улыбка мелькнула на его лице.
– Ты мой бесстрашный викинг, Чонгук, и где-то там, глубоко внутри, есть настоящий, добренький Гук. – Я положила руку на его грудь. – Тебе не обязательно быть кем-то одним. Ты можешь быть со всем миром, кем угодно. Но со мной - со мной ты можешь быть настоящим.
– А если это и есть весь я. Настоящий. Жестокий. Холодный. Больной на всю голову психопат?
– Зачем ты меня пугаешь?
– Я не хочу врать тебе. Вот и всё. – Гук говорил всё тише, но также твёрдо. – Мой отец, он годами мучает мать своей больной любовью, ревностью и ненавистью одновременно. А что если я - такой же. Не хочу причинять тебе боль и не знаю, смогу ли остановиться в следующий раз. И я точно буду контролировать каждый твой шаг, звонок и любая улыбка другому может быть расценена, как попытка сбежать от меня.
Мы никогда ещё так откровенно не говорили.
Гук открыл мне свою душу лишь на немного, без ужасающих подробностей, но я уже знала, что этому парню досталось от жизни.
Я не верила, что он псих.
Да, у него есть повадки хищника, монстра на уровне инстинктов, но в то же время я знала, что любовь и нежность могут творить чудеса.
Я готова была исцелить его раненую душу, лишь бы он сам этого хотел.
Я слезла с колен Гука и предложила ему идею, как нам быть дальше.
– На шпагат я тоже не сразу села. Будем тренироваться. Сегодня я еду на танцы, у меня занятие в клубе. И ты меня не ждёшь, не встречаешь. Я сама доеду до дома. Ты справишься? Будем тренировать доверие друг к другу.
– И в чём прикол? А если к тебе кто-нибудь пристанет? Уже темно будет. Нифига. Я тебя заберу. Это не обсуждается.
– Обсуждается. Если ты не научишься себя не накручивать, нам будет ещё сложнее. Ты не сможешь привязать меня к себе. Это не нормально!
– То есть ты только что говорила о том, что мы вместе справимся, а сама хочешь одна ходить перед толпой озабоченных мужиков? Зашибись поговорили!
Ну вот, он снова меня не так понял!
– Чонгук, я просто предложила начать доверять друг другу, вот и всё! Я не хочу, чтобы ты меня в чём-то подозревал и кидался на всех с кулаками. Тебя посадить так могут. Ты мне веришь?
– Тебе - да. А похотливым мужикам, что на тебя пялятся - нет!
– Чонгук. Это моё условие. Или мы вдвоём работаем над доверием друг к другу или рано или поздно это закончится трагически. Я за адекватность в отношениях. За спокойствие, а не за военные действия. Ты должен мне доверять.
– Хорошо. – Согласие давалось ему с трудом. – Но заряди телефон. И будь на связи.
– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, – я сложила ладони вместе и поклонилась Гуку, как гейша.
– Иди сюда, господин тобой недоволен.
Он наказал меня за мою бредовую идею жёстким поцелуем, кусая мои губы.
А я с готовностью приняла своё наказание.
Ради такого наказания я могла бы ещё что-нибудь придумать...
– Лиса, это ты? – Я услышала папин голос с кухни, как только зашла домой. – Иди сюда.
– Пап, привет, ты что-то рано сегодня. – Я обняла моего папу-супермена и подсела составить ему компанию. – А мама где?
– В школе, отсматривает декорации для концерта, чувствую, теперь я её, а не она меня, с работы буду ждать и требовать внимания. Как ты? Что в школе нового? Что у тебя с Сокджином и Чонгуком, определилась?
– Тебе мама что-то рассказала? – Я удивилась папиным вопросам.
– Соседа встретил сегодня, говорит, что подозрительный чёрный аккорд периодически стоит у него под окнами ночью. Водитель приезжает и на пару часов бросает машину, потом уезжает. – Он выжидающе замолчал, но мне нечего было сказать - папа и без меня понял, чья это была машина. – Папка твой не дурак. Чонгук под окнами серенады тебе поёт или хуже, в дом, как воришка, через окно пробирается?
– Па-ап... – Ч всеми силами соображала, как ответить, но врать у меня плохо получалось. Я глубоко вздохнула и на выдохе выдала правду. – Через окно. Но это не то, о чём ты думаешь. Просто когда я заболела тогда ночью и сказала, что градусника нет, он мне половину аптеки привёз и не уехал, пока я лекарства не выпила и пока температура не спала. Потом ещё пару раз приезжал, но ничего такого не было. Мы с ним встречаемся. У нас всё серьёзно.
– Ясно. Ромео с лекарствами под окнами Джульетты, значит. Только Ромео в спальню к возлюбленной не пробирался...
– И чем это закончилось? – Мне неприятно было папино сравнение не в пользу Гука.
– А ведь и правда, история как у Шекспира про Монтекки и Капулетти. Враждующие кланы, влюблённые, которым нельзя быть вместе.
– Пап, ну мы же не в Средневековье. И причём тут мы с Чонгуком, у тебя свои вопросы с его отцом. Гук и сам с ним не особо ладит, я так поняла, что мне с папой повезло больше, – я, как могла, тонко намекала на его доброе сердце, зная, что ему сложно будет идти против меня.
– Ох, Лиса! У вас всё, прям, серьёзно? А как же Джин?
– Пап, я Джину по-честному рассказала, что встретила другого. Но он, представляешь, всё понял и хочет всё равно приехать, поговорить со мной. Мы вроде как друзьями остались.
– Не верю я в дружбу с бывшими, Лалиса. Но пусть парень приедет, всё глаза в глаза решите. А с Чонгуком не торопись, дочь, приглядись. То, что лекарства привёз, похвально, главное, чтобы это от чистого сердца было, без умысла. И пусть заходит через дверь, как и подобает, или близко к дому не подходит. Я предупредил. Ты моя дочь, не гоже к порядочной девушке через окно пробираться.
– Подожди, пап, ты сам такой же был! Дедушка тоже сначала был против тебя, и вы с мамой тайно встречались, а потом тайно поженились. Ты же сам к ней на второй этаж на балкон ночью в общежитие пробирался, я всё помню, мне мама рассказывала.
Я обожала эту историю родительской любви, как папа должен был жениться на генеральской дочке в своей части, а потом встретил маму-студентку и её родители из деревни ему не верили, приняли его только потом уже, когда Сухо родился.
– Ладно, было дело. Но я все пороги её родительского порога оббил, доказывая свои чувства. На автобусе к ним в деревню после работы ездил с уговорами, потом пешком, да на попутках, обратно возвращался. 40 километров шлёпал. А они ни в какую. Говорят, ненадёжный вы народ военные, денег мало зарабатываете, хотели за сына богатых друзей Хевон выдать. Ну, я её всё равно забрал себе, не добившись согласия. – Папа расцвёл от воспоминаний. – Судьба она такая, Лиса, учит нас всё время, носом тыкает в свои же уроки, то в одну шкуру нарядит, то в другую. Раньше я был в роли нежеланного зятя - теперь в роли отца, что не желает видеть дочь с кем попало.
– Чонгук не кто попало, пап! Он лучший ученик в классе, боксёр, все соревнования выигрывает, музыкант, мама говорит, у него талант, – про лучшего ученика я, конечно, преувеличила.
– Ладно, понял я, защитница. Но про окно так и передай. Для входа в дом есть дверь. Пусть заходит, как полагается. Я не буду на него набрасываться. – Папа крепко обнял меня и пошёл в спальню. – Но и ты с головой не рухайся в любовь. У тебя учёба, экзамены. Для любви вся жизнь впереди. Дети не должны отвечать за своих родителей. Но отец у него тот ещё урод. Я ему поставки мяса приостановил в часть, так он на меня военную прокуратура натравил. Отбиваюсь, как могу. Вот только с очередного вызова на ковёр приехал. Бывшего комчасти так и не нашли. Не нравится мне всё это. И куда не плюнь в части, везде бардак, и чуйка подсказывает, не без Чона. Осторожнее, ладно?
Я и не представляла масштаб забот на новой папиной должности.
Мне даже стыдно стало, что я думала только о себе.
И у мамы не спрашивала, как она, всё ли получается на новом месте, только высказала про глупую ворону.
На танцы я поехала на такси, заболталась так с Сонхи, что не успела на автобус.
Она спрашивала, помирились ли мы с её братом, я её успокоила, что пока смотрю на его поведение.
Я постеснялась спросить о её странной реакции на драку, только аккуратно проговорила, что мы обе испугались, рассчитывая на её откровенность, но она ушла от темы.
А я не стала лезть туда, куда меня не пускают.
Но я очень за неё переживала и почему-то во всем винила их неадекватного папашу.
Дети просто так не становятся такими «пограничниками» - один на людей кидается, вторая в панику при виде насилия впадает.
И, скорее всего, им бы с психологом это проработать или, как минимум, выговориться, но брат с сестрой открывали мне свои сердца очень осторожно, хоть я и чувствовала от них искреннее тепло и родство душ.
Я готова была ждать.
И помочь, чем смогу.
На танцах в этот день девчонки никак не могли расслабиться, были напряжёнными, что-то всё время не получалось.
Я уже начинала «ковыряться» в себе, что это я летаю в своих мыслях где-то далеко и не могу нормально объяснить и показать связку.
К концу занятия уровень кортизола у моих учениц зашкаливал, я отчаянно пыталась достучаться до их эндорфинов.
– Кошечки мои, вы зациклились на том, чтобы сразу получилось и не хотите наслаждаться процессом. Знаю, это легко говорить, но сложно сделать. Но даже в самом слове сложно есть для вас подсказка - сЛОЖНО. Ложно. Слышите? Нам надо научиться принимать себя неидеальными, где-то корявыми, несуразными. Но это ведь тоже мы. Даже у меня не всё получается сразу. Однажды я ездила на класс к одному хореографу, и единственная из всей группы не могла запомнить элементарные движения. Я могла с позором ехать домой и жалеть себя, какая я бестолочь. Но любовь к себе - это про не сдаваться, а про идти туда, куда хочется, даже если сЛОЖНО, страшно. Любовь к себе - это про усилия, но без насилия. Понимаете? Сейчас вы танцуете не для меня, не для других. А для себя. А давайте-ка сделаем классное упражнение. Просто доверьтесь мне. И себе. И покайфуйте.
Я дала им свою любимую практику танца не через голову, а через душу.
Я выключила свет, оставив только красную подсветку.
И предложила станцевать каждой ученице соло, но не обычное, а с завязанными глазами.
И для каждой девочки это был выход на новый уровень своей смелости и открытости миру.
Кто-то легко пошёл в этот эксперимент, как Розэ, а кто-то сильно сопротивлялся, как Нини.
Кто-то плакал после своего танца.
Но абсолютно каждую мою ученицу накрыло ощущениями таинства танца и связи с собой настоящей.
Каждая прочувствовала один и тот же танец по-своему, открылась и создала телом магию.
Я снимала видео каждого танца и отправила им со словами, что сравнивать себя нужно не со мной, которая всю жизнь этим занимается, а с собой, но если ценить каждый пройденный шаг, то путь будет сильно приятнее.
Я не знаю, что случилось с нами со всеми на этом занятии, но мы стали ближе друг другу, пропитались поддерживающим женским теплом, ведь каждая из нас не только раскрылась сама, но и помогла пройти в этот опыт и другим.
В конце нашей встречи мы обнимались, смеялись и плакали, много фотографировались.
Я в очередной раз убедилась, что танцы не только для меня что-то очень важное, но и для любой девушки.
Ведь они помогают нам чувствовать себя живыми.
Я отпустила всех девчонок и вышла из студии вместе с Розэ и Нини.
Проходя мимо ресепшн, я почувствовала на себе тяжёлый взгляд такой силы, что аж запнулась на ровном месте и свалилась бы на пол, если бы подруги не поддержали.
На меня смотрел крепкий мужчина среднего роста.
Он был красив, но что-то в его внешности было пугающе отталкивающим.
Опасным.
– Лиса, это же отец Гука. – Прошептала мне Розэ, а когда он двинулся в нашу сторону, нам пришлось остановиться. – Здравствуйте, Чон Ховон. А мы тут у вас танцуем. Это Лиса, наша одноклассница.