Владыка забвения: Пламенное Сердце

Демоны вместе с ангелом вернулись в замок, намереваясь отдохнуть и привести в порядок свои мысли. Но едва переступили порог кабинета, как внутри них запела тревога. Комната предстала перед ними в состоянии разрушения, будто после настоящей бури. Опрокинутый дубовый стол, некогда служивший хранилищем для карт и письмен, валялся на боку, уронив ворохи бумаг. Страницы, исписанные нежной рукой эльфийки, вперемешку с перьями ангелов, устлали пол. Хруст стекла под ногами совпал с порывом ветра, что со свистом влетел в комнату через разбитое окно.

В углу Нортон заметил один из кристаллов связи. Шнурок, удерживавший его на подставке, был перерезан и лежал неподалеку. Мессия нагнулся, поднял камень, и на миг в его лице проскользнуло отчаяние. Он оглянулся через плечо. Иветта уже стояла посреди комнаты, обеспокоенно обводя помещение взором. Ее брови были нахмурены, губы плотно сжаты, а пальцы, теребившие друг друга в нервном порыве, заметно подрагивали. Люцифер задумчиво поглядывал на разбросанные предметы.

— Мы не можем ждать, — резко сказал Норт. — Я иду. Сейчас.

— Ты что?! — голос Иви сорвался. — Один?

— Да.

— Ты спятил?! — крикнула она. — Один, на Небеса? Ты даже не знаешь, что тебя там ждет!

— Именно потому и должен идти один! — его голос прогремел гневно. — Ты не понимаешь, Иви! Это я. Это моя вина. Я — проклятье. Я — Мессия. Если кто-то и должен погибнуть, то это я!

Почти подбежав к Нортону, Иви встала на носки и крепко схватила его за плечи, заглядывая ему в глаза.

— Да прекрати ты нести эту дурь! Не лепи из себя героя! И жертву тоже! Ты живой! Не один ты в этом дерьме, мы все в нем по горло! Ты не имеешь права сам тащиться туда! — она металась глазами по его лицу, схватила его за щеки. — Брат мой, слышишь... я не переживу, если и тебя не станет. — голос ее дрогнул, хоть она и пыталась держаться. Было видно, как каждая фраза шла ей через силу.

— Я бессмертен. Со мной ничего не случится. — Мессия оттолкнул девушку, глядя сквозь нее остекленевшим взглядом. — И я не прошу разрешения, — бросил он.

— А если они тебя опять запечатают? Я не собираюсь просто стоять и смотреть, как ты сам лезешь почти на верную смерть! — выкрикнула она, срываясь.

Но слова ее не достигали Нортона. Его глаза, затуманенные воспоминаниями, давно уже блуждали где-то вдали. Там, где безжалостная память вновь и вновь рисовала перед ним ту страшную картину. В его объятиях ютилась бездыханная сестра, изрешеченная десятками стрел, словно подушка, утыканная иглами. Черты ее мертвого лица перемежались с обликом Иветты, затем Гвиневры, и, наконец, Аспидиона. Все смешалось в один бесконечный кошмар. Земля под ногами поплыла, завертелась, и вновь в голове предстали мертвые змеи. Норт не сразу заметил, как по щекам его покатились горячие слезы.

— Норт! — зов Иветты вернул демона в реальность.

— Ты никуда не пойдешь, слышишь? — голос его дрожал, губы едва шевелились. — Мне так будет легче... Я буду знать, что с тобой все в порядке. Пожалуйста... — Мессия почти молитвенно произнес это, словно заколдованный прикасаясь к рукам Генерала.

Вместо ответа дьяволица смахнула слезы с его ресниц и крепко прижалась, едва не душа Мессию в своих объятиях. Некоторое время она молча стояла, уткнувшись лицом в его грудь — насколько позволял ее рост по сравнению с его внушительной фигурой. Сейчас перед ней вновь стоял тот самый мальчишка с ритуала, тот, при чьей агонии она когда-то отворачивалась и закрывала глаза рукой. Тогда он молил отца о пощаде, а теперь молил ее о ее же безопасности.

— Я уважаю твой выбор, — прошептала она, все же уступив. — Скажи мне, что я могу сделать для тебя здесь, на поверхности?

— Пока меня не будет, готовь армию. Тренируй бойцов.

— Думаешь, все зайдет настолько далеко?

— Я не думаю, я боюсь этого.

— Кхм... — прокашлявшись, ангел мягко привлек к себе внимание. — Прошу прощения, что прерываю вашу трогательную сцену, господин, но осмелюсь предложить: возможно, стоит полететь на драконе. Было бы поистине восхитительно, если бы вы могли создавать живых существ самостоятельно.

— Я не умею, — холодно отрезал Нортон.

— Попробуйте, — с ноткой почтительного восторга посоветовал ангел.

До самого заката Иветта оставалась занята сборами. Тщательно составленные ею ранее записи о воинах оказались бесценными: благодаря им удалось наспех распределить служивых. Воинство достигало числом едва ли пары сотен. Решено было ввести строевые учения, укрепить стены замка, устроить склады и сигнальные посты. Однако юное государство, едва успевшее провозгласить себя, явно не было готово к такому скорому сражению. Волнение, подобное набегающей волне, прокатилось по Экссолиуму. Народ, только недавно обретший надежду, вновь ощутил, как чья-то чужая вражда крадется в их жизни.

Нортон в сопровождении молчаливого Люцифера пытался творить. Для начала он выбрал кролика. Но сколько бы ни направлял он Мглу, сколько ни сосредотачивался — все напрасно. Земля вокруг была усеяна лишь мертвыми телами. Ангел то и дело наклонялся к демону, говорил, советовал, одобрительно кивал, но и его уверенность постепенно угасала.

— Кажется, я умею только разрушать... Ну хоть накормим людей, — с горечью проговорил Норт, тяжело опускаясь на траву.

— Может, попросим у Валоры дракона? — тихо предположил ангел, не глядя на Нортона.

— Мы еще не в столь теплых отношениях, — ответил демон устало. — Народ разделился. Одни — за меня, другие... уже собираются в настоящую армию восставших.

Молча он глядел на то, как багровый диск Игниса медленно разрывал горизонт, словно острие клинка. Ослепительный свет растекался по небу потоками крови, заливая холмы и башни, обращая все красным, беспокойным смятением. В этот час мысль пришла к Мессии. Необычная.

Глаза его вспыхнули. Он резко поднялся и повернулся к Люциферу.

— Я могу создать живой труп, — произнес он, глядя на ангела с надеждой. — Я учился некромантии. Тогда у меня плохо получалось. Но с тех пор я больше не пробовал. Может быть, сейчас...

— Господин, так вы еще и некромант! — воскликнул ангел с неподдельным восхищением, так что даже едва не подпрыгнул на месте. — В таком случае вы сможете обеспечить переход армии на Небеса! Это же бесценное преимущество!

Нортон, не отвечая, молча опустил взгляд на первую попавшуюся тушку. Его пальцы сжали мех, подняли тельце в воздух. На мгновение демон замер. Столько десятилетий минуло с тех пор, как он пробовал хоть что-то. В детстве с трудом сдвинул с места дохлого жука, утомившись до полусмерти. Но теперь...

Он прикрыл глаза. В сознании медленно начали выстраиваться слова. Заклинание, некогда выученное до отвращения, с трудом поднималось со дна памяти. И когда все было готово, он вложил в бездыханное тельце Мглу.

На миг показалось, что реальность затаилась.

Кролик в его руках встрепенулся. Шерсть на загривке встала дыбом. Животное вновь вздрогнуло, а затем внезапно забило лапами. Его глаза вспыхнули мерзлым голубым пламенем Ада.

— Получилось... — пробормотал Мессия, не отрывая взгляда от создания. В голосе звучал не только восторг, но и тревога. — Получилось! — уже радостно повторил он.

Позабыв вновь, как уже не раз бывало, что телу нужно покой, и не вняв мольбам Иветты, демон работал до самой зари. Он не считал этих ночей — все они слились в один тревожный миг, где усталость становилась чем-то малозначительным. Его нутро стягивалось узлом от одной лишь мысли: что, если с Гвиневрой или Аспидионом приключилось непоправимое? Что, если он вновь опоздал?

Небеса... Чего они добиваются, чего ждут от него? Сколько еще жизней готовы поставить на весы ради своих эгоистичный целей? Он не знал. Не мог знать. Оставалось додумывать самые ужасные вещи и ждать.

Когда на горизонте вновь проступил свет Игниса, у дворца выстроилась армия воскрешенных драконов. Их силуэты чернели на фоне пылающего неба. Одни из них были скелетоподобными исполинами с крыльями-парусами, другие — сгорбленными и узловатыми, чья чешуя напоминала расплавленное черное железо.

Нортон стоял, едва удерживаясь на ногах. С трудом различая дорогу, пошатываясь, он направился в покои. Он чувствовал себя обессиленным до предела, до ломоты в костях, точно его вновь избили, как в те дни, когда отец с усмешкой бросал его над исписанными листами, заставляя учить и каяться во всех грехах.

Как только голова его коснулась подушки, он погрузился в мир сновидений.

Сны не пришли. Казалось, он лишь прикрыл веки, как в ту же секунду их распахнул вновь. Голова была тяжелой, словно налитой свинцом, в теле вялость. Мессия не успел осознать, где находится, когда чьи-то руки встряхнули его за плечи.

— Вставай, Норт! — голос звенел от безысходности. — Проснись, ты слышишь?

Он вздрогнул, сорвался с подушки, сел, тяжело дыша.

— Что случилось?! — хрипло выпалил Нортон.

Перед ним возникло лицо Иветты. Мессия сразу понял, что случилось недоброе. Девушка стояла неподвижно, прижимая к груди мешок. Глаза ее, обычно такие живые, потускнели.

— Что там? — тихо спросил Норт, чувствуя, как голос его предательски дрожит. Не дождавшись моментального ответа, провел дрожащей рукой по лицу, будто желая прогнать остатки сна.

— Там... Там... — запиналась Иви.

Нортон развязал мешок, и в ту же секунду ноздри его обожгло смрадом крови. Не нужно было всматриваться в содержимое, чтобы сердце споткнулось и пошло ко дну.

***

Аспидиона и Гвиневру провели по одинаковым белым коридорам. Чем дальше вели пленников, тем явственнее выделялась неестественность и картонность местных строений. Когда узники поравнялись с огромным белым кубом, что без окон и дверей стоял в конце зала, один из ангелов поднял ладонь и стена, будто рябь на озере, затрепетала. В ней расползлось отверстие. Ангелы грубо швырнули горгона и эльфийку внутрь.

Падение оказалось жестким. Кромешная тьма окутала все вокруг. Проход за их спинами исчез, будто его и не было.

Аспидион замер, затаился, словно змея, ощутившая рядом хищника.

— Ты еще кто? — глухо бросил он в темноту, не повышая голоса.

Гвиневра, держась за ушибленное плечо, поднялась и, собрав магию в ладони, выпустила крошечный огонек. Тот поплыл вверх и осветил своды камеры. В самом углу, сливаясь с тенью, сидела фигура. Она выпрямилась, едва свет коснулся ее черной кожи.

— Я третий из Богов. Эридан, — прозвучал низкий голос. — Меня заперли здесь за предательство. А вы, я полагаю, посланники Мессии?

— Что тебе известно? — прошипел Аспид, угрожающе потянувшись к повязке на глазах.

— Больше, чем ты думаешь, сын регины, — с тихой, почти ласковой усмешкой отозвался Эридан.

— Вы — Бог? Но разве вы не заодно с остальными? — Гвиневра обошла спутника и осторожно подошла ближе к Разрушителю. — За что конкретно вас заточили? И откуда вы знаете, кто мы?

— Гвиневра, он опасен, — глухо произнес Аспидион, заслоняя девушку плечом. — Мои змеи... они не в себе.

Он снял с головы куфию с которой вырвались десятки змей. Они шипели, вились, распахивали пасти, тянулись к сидящей в тени фигуре. Горгон лишь крепче сжал губы, надеясь доказать свою правоту.

— Они чувствуют хозяина, — негромко заметил Эридан, не отрывая взгляда от юноши.

— Да что ты...

— Дай ему сказать, — перебила Гвиневра, легко присаживаясь на пол рядом с Богом. — Если вы действительно не враг... пожалуйста, расскажите все, что знаете. Помогите нам.

— Я не имею права открыть вам все, — негромко произнес Разрушитель, слегка склонившись вперед, будто доверяя сокровенное. — Но слушайте. Слушайте внимательно, и пусть каждое мое слово не будет забыто.

Гвиневра, будто завороженная, невольно приоткрыла губы, с тревогой ловя каждое движение его лица. Аспидион, напротив, с тенью сомнения на лице, опустился на пол в угол камеры, насупившись. Он молча гладил одну из змей, что спокойно свернулась у него на ладони. Его третий глаз, надежный спутник и свидетель многих раскрытых тайн, не давал покоя. Внутри все кипело от неясной угрозы.

«Все они, — думал горгон, нахмурясь, — помешались на Богах... Одержимость — удел слабых. Она притупляет разум. И не только у людей».

— Забыть вам надобно все, что написано в Аэлории, — произнес Эридан медленно. — В ней лишь крупица истины. Когда только зарождался наш мир, был над нами всеми Отец — истинный, подлинный Бог, творец всего сущего. А нас, детей его, породила Богиня, что нити судьбы плела. Жили мы тогда одной расой, под единым небом, на светлой поверхности, и казалось — счастье наше не знает конца. Но однажды Отец оставил нас. Так полагают мои брат и сестра. Они верят в его предательство. Но истина иная. Он даровал мне честь — узреть правду. Все, что ныне совершается, есть часть его великого замысла. Все идет как должно. И путь ваш — верен. Мессия должен знать истину. Она — в нитях судьбы. Они поведают ему все, когда настанет час. — Эридан говорил спокойно, словно для него не существовало иного предназначения, кроме как произнести этот рассказ.

— Так выходит... вы — смертный? — проговорила Гвиневра негромко, будто сама боялась признать, что перед ней — нечто иное, чем Бог. — Как тогда появились демоны?

Вопросы лились из нее, как вода из переполненного сосуда. Все услышанное звучало так неправдоподобно, так дико... и в то же время ложилось на душу покоем. Не каждый день беседуешь с Богом. А уж тем более с тем, кто готов поведать тебе тайны бытия.

— Можно сказать и так, — отозвался Эрид, склоняя голову. Говорил он с какой-то нежной, почти кроткой интонацией. — Мою жизнь продлевает Мгла. Я из нее рожден... как и все сущее. Только я — в форме своей чище, хоть и человекообразной. Созидатель принял в себя ее свет, Богиня Равновесия же — оба начала сразу.

Он ненадолго умолк.

— А демоны... они пришли позже. Последними. Раньше никого не было, кроме Отца, нас — его детей, и ангелов, что были нашими младшими братьями и сестрами. Но когда Отец исчез, на свет явились новые расы. Мы... мы не понимали, как поступить. Люди стали устраивать свои порядки, воевать, убивать, грабить. Потому мы ушли на Небеса. Мы пытались... как могли. Но люди нас не слушали. И тогда мы наслали Великое Бедствие. Вода вышла из берегов и забрала с собой всех неверных. Но часть нас воспротивилась такой жестокости. Они захотели жить рядом с людьми, на поверхности. Хотели помогать им после Бедствия. Мои брат и сестра были против этого, а меня они никогда не слушали. Поэтому я предложил создать демонов, а не просто убить...

Разрушитель вновь выпрямился, глаза его блеснули странным огнем.

— Говорят, облик демона звероподобен — но это был мой выбор, — он улыбнулся с восторгом. — Я почел его прекрасным. Те уши, что даруют вам тонкий слух... они унаследованы от нас. Ваши глаза зорки, рога — венец. Вы — дети Мглы. Первородные. Истинные. И прекрасные.

Гвиневра слушала, затаив дыхание, не решаясь прервать. Аспид тоже притих.

— А рабами вы стали... — голос Бога помрачнел, — потому что слишком удобны. Вы не стареете, вам не требуется много пищи, вы не утомляетесь. После столетней войны вас превратили в орудие. А я... я только исполнял замысел Отца. Я... пытался изменить ход вещей. Но все вновь пошло... — он усмехнулся, — пошло по старому, скверному сценарию.

Все еще не отводя зачарованного взгляда от Эридана, Гвиневра шепнула:

— Значит, все... все это не случайно? Все было решено за нас?...

— Все идет, как должно, — молвил Темный Бог, с той безмятежной уверенностью, что граничит с безумием. — Есть стезя, по которой идет все сущее, и в ней каждый шаг, каждое колебание воздуха, каждая крошка хлеба, что ты взял утром в рот, — да, даже она может склонить чашу весов мира. Ты думаешь, мир велик и спокоен? Нет. Он зыбок, как вода. И стоит капле упасть не там, где должно, — и треснет все.

— Он несет бред, — тихо буркнул Аспидион, поднимаясь с пола и присаживаясь рядом с эльфийкой. Его голос звучал раздраженно, но за грубостью пряталась неуверенность. — Вот скажи, что он скажет про горгон? Наверное, выдумает, будто мы тоже какие-то небесные избранники.

Эридан не ответил сразу. Он протянул вперед тонкие, почти прозрачные пальцы, желая снять повязку с глаз горгона, но тот резко отстранился.

— Ты можешь взглянуть на меня, — произнес Бог негромко. — Я не умру.

— Не хочу. У меня уже есть тот, на кого я могу смотреть, — с привычной твердостью оспорил Аспидион.

— Твоим чувствам не суждено быть взаимными, дитя, — тихо, почти с печальной нежностью сказал Эридан. — Я не могу говорить много о будущем. Один неверный шаг — и мир может отклониться от того течения, что избрал Отец. Но я могу рассказать о прошлом.

— Валяй, — бросил Аспид, не скрывая скепсиса.

Гвиневра, все еще молча слушавшая, осторожно коснулась плеча Аспидиона и ободряюще сжала. Пальцы ее дрожали. В глазах, помутневших от тревоги, читалась безысходность.

— Однажды, — начал Бог, откинувшись к холодной стене, — я полюбил человеческую деву. Звали ее Медуза Горгона. Я приходил к ней раз в год. Я любил ее. Она же любила войну. Она была поистине сильна. Женщина, чей взгляд мог сломить волю любого воина. И она... — голос его чуть дрогнул, — она предала меня. Я даровал ей силу. Силу, которой она жаждала. Силу, что ныне течет в жилах каждого, кто носит кровь регины и каждого воина Аскарсиса. Горгона породила дитя. Мальчика.

Он замолчал, решаясь на следующее признание.

— Но она выставила его в пустыню. Не пожелала приютить. Говорят, с тех пор пошел обычай — отрекаться от сыновей с королевской кровью. Она боялась, что в них будет часть меня.

— Вообще-то ты проклял первую регину, — сухо отозвался Аспидион. — А меня изгнали, потому что я слаб. У нас женщины правят.

— Тебя изгнали не из-за слабости. Посмотри, кем ты стал, — голос Бога стал почти отцовским. — Генерал Темного Владыки. Воин. Легенда. Не в тебе было дело, дитя. Никогда не в тебе. Но если ты захочешь избавиться от своих сил — избавься от змей.

Сколько длилась их беседа едва ли кто мог бы сказать. Быть может, лишь один Отец знал бы, сколько раз сменились мысли в голове каждого из них, пока Эридан отвечал на вопросы — сначала Гвиневры, а затем, к удивлению, и Аспидиона. Недоверчивость горгона, сперва столь неприступная, начала давать трещины. И хотя он по-прежнему бросал колкие замечания, голос его постепенно становился мягче.

Гвин старалась сохранять ясность рассудка, но с каждым новым известием почва привычного мира под ногами сдвигалась. То, что прежде казалось неизменным, больше не являлось таковым. И хотя в словах Эридана было странное величие, а тон его — почти отеческий, не проходило и мгновения, чтобы в ней не поднимался страх: стоило ли вообще знать эту правду? И была ли она правдой, или лишь новой оболочкой лжи? Что, если каждое ее действие давно уже вписано в неведомый план? И что значило само это «освобождение», о котором говорил Бог?

Он говорил много. Поведал им о жизни на Небесах, о расколе между детьми Отца, о восстании, что еще недавно потрясло созданий света. Говорил о Мгле, о Сатане, как о своем соратнике, о том, как Ад был создан втайне, по повелению Отца, как каждый Сатана нес в себе знания, что должны были однажды помочь Мессии исполнить предначертанное.

И все же, когда разговор касался конкретных вещей, Эридан ловко уходил от ответов. Он утверждал, что Нортон и есть ключ, что конец близок, но при этом настаивал: решающее событие еще не свершилось.

Время в темнице тянулось мучительно долго. Аспид и Гвин не знали, сколько прошло: день? два? больше? Жажда уже пересушила губы, голод сжал животы, нужда давала о себе знать. Испытывая стыд, они выделили в углу камеры место, куда теперь ходили по зову природы, стараясь не смотреть друг на друга. Зловоние медленно начинало проникать в воздух, а с ним и новая волна отчаяния. Каждому приходилось лишь надеяться, что Нортон ищет их, и они не сгинут от голода раньше, чем он придет.

Когда надежда уже начала растворяться, внезапно и бесшумно одна из стен камеры растаяла во мраке. Оттуда дохнуло чистым воздухом. На пороге стояла Эквилитас, выпрямившись с величием статуи. Рядом с нею — Фалкир, чей острый, цепкий взор хищно скитался по лицам пленников. Позади виднелись силуэты женщин — тех самых, которые некогда являлись в виде чудовищ, а теперь вновь обрели прекрасные лики.

— Итак, — проговорила Богиня, чеканя каждое слово с манерной надменностью, — коли ваш прославленный Мессия все еще медлит, — в голосе ее звучало заметное презрение, — я, в милости своей, предлагаю выбор. Один из вас пойдет к нему... в дар. Быть может, тогда он удосужится поторопиться.

Ее голос был безупречен, выверен, как у актрисы театра, привыкшей говорить с высоты.

До сих пор державшаяся стойко Гвин, вдруг ощутила, как холод проникает в нее до самых костей. Богиня казалась иной. Не такой, какой она запомнилась при их первой встрече. Лицо ее утратило прежнюю свежесть: на лбу пролегли две глубокие морщины, несколько тонких линий оплели кожу у глаз и губ.

— Может, тебя?.. — с ленивым удовольствием протянула Эквил, поймав взгляд эльфийки. — Отправлю ему твои прелестные ушки... весточкой. Пусть не забывает, что жизнь, увы, скоротечна.

Но не успела она сделать шаг, как Аспидион поднялся с места.

— Эй ты, небесная дрянь... — процедил он сквозь зубы, нарочито громко. — Что ж ты не можешь без спектакля? Нортон придет и надерет тебе задницу! Хотя, раз вы отобрали мои ножи, должно быть, опасались, что я пущу их вам в глотку.

Фалкир было сдвинулся, но Богиня вскинула руку, останавливая его. В ее глазах появилось раздражение.

— Вижу, змеи не только на голове у тебя, но и на языке, — произнесла она ледяным тоном. — И все же удивительно: ничтожество, изгнанное из своего рода, осмеливается поднимать голос перед Богами?

— Да уж, — ухмыльнулся Аспидион. — В твоем-то царстве и ничтожества умеют кусаться. — Только вот ты не Богиня, — продолжал он. — Ты пародия. Фальшивка. Даже твой папочка тебя бросил. Думаешь, если помашешь перед Нортом мешком с нашими кишками — он испугается? Сдохни. Я не боюсь тебя!

Он сорвал с глаз повязку и бросил ее под ноги Эквилитас.

— Хотела жертву? Забирай меня. Но если ты хоть пальцем тронешь кого-то из моих людей — я убью тебя. Потанцую на твоих костях, сука, пусть хоть вся ваша сволочная свита глядит, как ты корчишься на полу.

От его слов даже Гвиневра отшатнулась. Пальцы ее судорожно сжали ткань рукава. Голос горгона звучал, словно удары плети. Он, конечно, всегда отличался резкостью суждений и бесцеремонным языком, но сейчас казалось, будто его сорвало с цепи. Хотя в лице Аспида не было безумия. Напротив, все выражение его казалось удивительно ясным и сосредоточенным. Догадка подкралась к ней сама. Аспидион делал это намеренно.

Он защищает ее.

Богиня не шелохнулась. Лишь медленно растянулась в улыбке, с явной усладой и наигранной жалостью.

— Мелкий змей... — сказала она, будто разглядывая пыль на сапоге. — Глупый, гневный зверек. Жаль.

— Жаль? — процедил Аспид, подкрадываясь к выходу. — Нет. Не жаль тебе! Ты боишься. Тебя трясет от страха, что твоя власть рушится. Что люди больше не смотрят тебе в рот. Что Мессия — не твой песик и слушать тебя не станет! Ты чертова блядь!

— Прекрати, — воскликнул Эридан, устремляясь вперед. — Они ведь убьют тебя!

— Точно, возьмите меня! Меня! — не сдержавшись, вмешалась Гвиневра и, подбежав, попыталась встать между мужчинами, оттесняя обоих.

Возникла сумятица, возгласы звучали один поверх другого. На миг воцарился самый настоящий балаган. Эквилитас, сбитая с толку этим порывом, попятилась и уткнулась спиной в плечо Фалкира. Тот, небрежным движением отстранив Богиню, шагнул вперед. Всего один шаг, и между ним и пленниками уже не оставалось преграды.

Схватка произошла мгновенно. Могучей рукой он выцепил Аспидиона. Тот шипел и извивался, но тщетно. Бог, не обращая внимания даже на укусы змей, поволок горгона прочь. Отверстие в кубе сомкнулось, отрезав их от оставшихся узников. Гвиневра и Эридан кинулись к стене, колотя по ней ладонями, в тщетной попытке хоть как-то остановить происходящее.

Аспидион бился, как раненый зверь. Он хватался за руки Бога, сыпал проклятиями, вырывался, пока, наконец, его взгляд не упал на стоявших поодаль ангелов. И в тот же миг, один за другим, они начали превращаться в камень.

— Сделай что-нибудь с его глазами! — взвизгнула Эквил, теряя остатки самообладания. — Он перебьет все войско!

— Заткнись! Что за срам вы тут устроили? — рявкнул Фалкир и, схватив горгона за змей, с такой силой ударил его лбом об пол, что парень моментально отключился.

Эквилитас мялaсь, точно испуганная девчонка. Глаза ее неотрывно следили за каплями крови, что падали с подбородка Аспидиона и, разбиваясь, оставляли багровые пятна на белом камне. Каждое сказанное горгоном слово, ранее столь легко отвергнутое ею, сейчас болезненно отзывалось внутри. Ей вдруг до стеснения захотелось прижаться к Фалкиру, как к единственной опоре. Но он лишь метнул на нее хмурый взгляд. Тело его налилось жаром, как это бывало всегда, когда злоба овладевала им. Богиня всхлипнула еще раз и умолкла, сложив руки, словно повинная девица на исповеди.

— Ну? Режь змей! — рявкнул Фалкир, встряхнув горгона за голову.

— Я?... — пролепетала Эквилитас, испуганно отступая на полшага.

— А кто ж, я? — прошипел Бог, прищурив глаза.

— Я... я не буду... Я не на это соглашалась...

— Ах так? — усмехнулся он с холодной язвительностью. — А бедствия посылать, крылья отрывать — на это ты, значит, соглашалась? Тогда ты не брезговала?

— Но бедствие убивает само! Или кто-то другой делал это! — протараторила она звенящим голосом.

— Этот так просто не сдохнет, — злобно бросил Бог, — это же горгон. Отрежем змей — не будет силы. Мессия подумает, что мы его убили и прилетит.

— У меня даже ножа нет...

— Трусливая дрянь, — коротко выплюнул Фал, и, не дожидаясь большего, сжал свободную ладонь.

Из нее, словно выкованный в жарком горне, появился клинок. Бог, не дожидаясь, пока лезвие остынет, точно умелый цирюльник, стал с ледяной точностью отсекать змею за змеей у самого основания. Те извивались, падая одна за другой. Их тела подрагивали в конвульсиях, кровь текла, образуя багровые лужицы под ногами. Напряженная тишина прерывалась лишь влажным шлепками отсеченного мяса о пол и змеиным шипением.

Эквилитас молчала. Она смотрела, не отводя взгляда, и чувствовала, как что-то старое, давным-давно забытое, возвращается. В груди стало холодно. Перед глазами всплывали картины из ее детства. Отчего-то особенно яркие теперь, когда снова пахло кровью. Богиня не хотела вспоминать, но воспоминания сами настигали ее. За все свое правление она не касалась меча. Не поднимала руку. Все делал Фалкир. Она лишь слушала. Слушала и кивала. Считала его мудрее, сильнее, важнее. А Эридан... Эридан всегда был странным, мягким и податливым. Все твердил о каком-то замысле Отца. Все ждал знаков. Эквилитас не верила. Не могла. Если Отец и впрямь оставил послание — разве сказал бы только Эриду?

— Эй! Приведи ангелов. Пусть приберутся и отправят Мессии весточку.

Грубый голос Фалкира вывел ее из оцепенения. Она вздрогнула, затем, не говоря ни слова, кивнула и на негнущихся ногах удалилась.