«Лайла: униженные и восхваленные»

Абу Бакр

— Гамзатова, ты что, с тех пор, как я тебя в школе в медпункт нес, вообще не набрала в весе? В Париже я почему-то думал, что ты чуть тяжелее, нежели сейчас. — весело усаживая ее на сиденье своего порша, который, оказывается, именно таким образом сегодня должен был доставить мне радость, задаю я риторический вопрос чуть испуганной девушке, захлопываю дверь, а сам, быстро оказавшись на противоположной стороне, сажусь на сиденье и еще быстрее завожу двигатель.

Медленно отъехав назад, я сильно давлю на газ, чтобы набрать обороты, а затем подсказываю жене своей застегнуть ремень безопасности, что она и делает сразу же.

Я мчусь по трассе, не заботясь о том, что будет много штрафов, потому что именно сегодня мне можно все. На моем лице редкая улыбка, которой я позволяю появляться не перед всеми.

Резкий поворот направо, и Лайла летит в мою сторону, она мгновенно ойкает и молниеносно усаживается на свое вместо. Я усмехаюсь и даже начинаю смеяться от ее смущения.

Она вправду такая или только притворяется?

— Ты можешь рядом со мной расслабиться, — кричу я ей, не сводя глаза с трассы, потому что скорость довольно большая, чтобы отвлекаться.

— А ты не мог бы чуть-чуть помедленнее? — кричит она в ответ, а я притворяюсь, что не слышу, ради того, чтобы она приблизилась к моему уху ближе и повторила это во второй раз. В ту же секунду я, да, специально, направляю руль опять в правую сторону, и ее губы накрывают мое ухо.

Черт!

Приходится стиснуть челюсть и притвориться, что за секунду до этого на моем теле не было миллион мурашек, а мое сердце умерло и воскресло вновь. Лайла кричит извинения и на этот раз точно цепляется за свой ремень и оставшиеся три минуты до моего дома сидит на одном месте, по-моему, даже не смея смотреть на дорогу.

— Мы приехали, — сообщаю я ей и жду того, что та выйдет, но Лайла сначала сидит, молча, обнимая себя за плечи, а затем резко ударяет меня кулаком по животу. Я откашливаюсь и выхожу из машины, чтобы быстрее нее настигнуть ее, но она уже со всей силой хлопает дверь моей тачки и смотрит на меня снизу вверх с вызовом.

— У тебя что, много жизней, чтобы так возить?! Даже если это и так, у меня их нет, Омаров! Как ты можешь так вести себя после всего, что произошло?! — ее грудь подымается, брови сведены вместе, а руки поставлены на ее собственные бедра. Обычно, девушки ставят их на талию, но она какая-то другая.

— В тот день виноват был не я, не ты, а тот, кто испортил нам тормоза, маленькая моя, — говорю я ей правду, о которой, вроде бы, она уже должна была знать.

— Не называй меня так!

— Не кричи на меня, маленькая моя, — приближаюсь к ее лицу ближе, и этого хватает, чтобы она быстро смутилась и отступила.

— Где... Куда ты меня привел? — оглядываясь по сторонам, она задает мне вопрос, а потом оборачивается и видит мой дом.

— В наш дом. Ну, один из наших домов. Мы сейчас пойдем, переоденемся во что-то легкое и поедем в кофейню какую-нибудь.

— Зачем нам переодеваться?

— Ну, во-первых, я отвык от белых вещей за все эти десять лет, а во-вторых, в таком, — я указываю пальцем на ее платье и на свой костюм. — мы будем привлекать слишком много внимания, а это приведет к чему-то плохому. Ради нашего же благополучия, зайдем внутрь, переоденемся и поедем. Но, если ты не хочешь, мы можем сразу же лечь спать...

— Нет! Не надо! Поедем! — она перебивает меня. — Точнее, переоденемся и поедем.

— Окей. Пойдем. — я хочу ее взять за руку, но эта колючка притворяется, словно что-то уронила и тянется к земле, минимум она торчит так минуту, а я, подумав наконец о том, что ей пока что ли не хочется со мной контакта, открываю дверь и зову ее, чтоб прошла вперед.

Она слушается. И мне так нравится, когда она слушается меня. Хотя в Париже она была совсем другая. 

Снимает каблуки и впереди меня кажется еще меньше. С шестнадцати лет, такое ощущение, словно она и роста никакого не взяла. Лайла идет вперед по просторному холлу, и я ей подсказываю идти в сторону своей комнаты.

— А где мои вещи? — невинно задает она вопрос, оглядываясь по сторонам и наконец смотря на меня.

— Они в главном доме. А этот дом так, он наш, и тут нам будет намного лучше, чем в главном. Ты сейчас можешь воспользоваться моим душем и моей одеждой, правда... Они будет тебе очень велики, но все же, штаны снизу соберешь, у талии поуже завяжешь, а толстовка чем больше, чем лучше, ты же у меня в хиджабе.

Она слушает меня очень внимательно. И это мне еще больше нравится.

— А ты... Ты же выйдешь отсюда?

— Если хочешь, могу остаться...

— Нет! — Лайла опять меня перебила. — То есть, не волнуйся, я за пятнадцать минут и душ приму, и оденусь, ты только одежду дай мне сейчас и выйди.

— Окей. Как ты хочешь.

После этих слов я быстро достаю с полок спортивные черные штаны и черную толстовку с капюшоном. Протягиваю вещи девушке, которая стояла у меня за спиной и изумленно смотрела на мои вещи.

— А у тебя что, вправду весь-весь гардероб состоит из черных вещей? — спрашивает Лайла, словно ребенок у своих родителей о том, откуда аист узнал наш адрес, когда нес его к ним.

— Ну... — я потираю свой подбородок. — Почему же весь. У меня и темно-синие, темно-серые, темно-коричневые есть, но это только по дому. Иногда могу, правда, темно-синее что-то надеть, но очень редко.

— А почему черный?

— А вот на этот вопрос я тебе не отвечу, маленькая моя.

Она заметно краснеет и хочет что-то сказать, вот, открыла рот, но закрыла сразу же. Вздыхает и просит меня выйти, чтобы самой пойти в душ.

Я тоже ее слушаюсь сразу же.

Затем, как она и обещала, проходят все пятнадцать минут, я сам выхожу из ванной, вытирая волосы простыней и на минутку забыв о том, что сейчас будет трудно ходить по дому с оголенным торсом.

Я даже не до конца это понял сам, пока не услышал вскрик девушки, что закрыла глаза и повернулась ко мне спиной.

— О Боже, Лайлике, только без этого! — кричу я ей из ванной, натягивая футболку на себя. — Ты же доктор как-никак!

— Я детский доктор, Омаров! — приглушенно отвечает мне девушка тем же криком, стоя слишком далеко от меня. Я выхожу из ванной, закрываю за собой дверь и, оставив волосы мокрыми, прошу ее подойти к себе.

— Так вот почему на соревнованиях ты проверила только мой пульс. Получается, из-за меня в каком-то смысле тоже я тогда мог бы проиграть. — я высказываю свои мысли.

Лайла сначала неуверенно поворачивается ко мне лицом и медленно опускает руки. А глаза закрыты.

— Глазки открой, принцесса, — она слушается меня. — А теперь, идем, ручку дай.

Лайла не слушается меня, поэтому я сам хватаю ее за руку, заставив врасплох, и выхожу наружу.

— Неужели ты опять будешь так же, как и ранее, гонять? — привлекает девушка к себе мое внимание, и только сейчас я ее хорошо разглядываю. Какого же огромного размера моя толстовка на ней и эти нелепые спортивные штаны. Она так же, как и я, вся в черном. Лишь на голове тот же самый белый платок, который был на ней со свадебным платьем.

— Если ты этого не хочешь, то не буду. Но я желаю, чтобы ты немного развеялась и раскрепостилась рядом со мной, Лайла.

— А если что-то случится?

— Что должно случиться, то случиться. На все воля Аллаха. Не веди себя, как измученная бабушка, какой стать я тебе не позволю, и садись в машину.

Я вижу, как она мигом опускает голову вниз и даю себе несколько ударов под дых.

Черт побери, ты не имеешь право обижать ее!

Она идет впереди меня. Такая маленькая и беззащитная, что я хочу обнять ее со спины и больше не отпускать. А что мне мешает?

В общем-то, именно так я и поступаю, нависая над ней сзади и сцепив свои руки на ее животе. Лайла смотрит на меня через плечо, и глаза ее испуганно начинают бегать по сторонам, но только не на меня.

— Прости, прости, я не это имел в виду, если что, посмотри на меня, — шепчу у ее уха, и наконец удостаиваюсь карего взгляда. Моего любимого взгляда. — Я не имел в виду, что ты вообще можешь стать измученной бабушкой в будущем. Без меня или со мной.

— Все... Н-нормальн-но, — отвечает она мне тем же шепотом и уже смотрит перед собой. Я знаю, что должен ее отпустить, но мне этого так не хочется. Десять лет я мечтал ее заключить в свои объятья по-настоящему ни о чем не думая и сейчас мне слишком трудно отступать назад.

— Позволь мне так постоять еще минуту, — умоляю я свою жену, закрыв глаза и медленно вдыхая мятный аромат своего геля, который исходит от нее.

Лайла молча повинуется. Вернее, она исполняет мою мольбу.