«Лайла: униженные и восхваленные»

Лайла

Прикованная к своему роду, напуганная со всех сторон, погибшая, но все-таки дожившая до этих дней, зависимая от того, кому принадлежу, ну как же я могла просто так сознаться о том, в каком аду живу? Никто не имел право соваться в мою жизнь. Я сама должна была прожить это и уйти достойно. Как сказал мой отец на мое восемнадцатилетие: «Ты родилась одна и умрешь одна.»

Эти слова с тех пор ни на одну секунду не покидали мое сознание. С тех пор я научилась заглушать в себе эмоции, и это очень хорошо. Это единственное, за что я безмерно благодарна своему отцу.

Со всеми бесконечными мыслями я пересекаю порог отцовского дома, которого этаким и не назвала бы. Это был настоящий замок.

Темный, суровый и не самый уютный замок. По дороге во двор меня встречал приглушенный свет фонарей и несколько охранников, которые никогда не обращали на меня ни малейшего внимания с первого дня моего прибытия сюда. Следуя их примеру, я тоже ни на что кругом не смотрела, а только дошла до высокой двустворчатой двери и зашла внутрь «замка».

— Ты пришла. — сразу доносится до меня голос отца, который спускался по лестнице вниз. Я проследила за его движениями очень внимательно, чтобы удостовериться, что он в хорошем настроение. Впрочем, он никогда бы не стал меня бить за то, что у него какие-то проблемы. Он настолько сильно меня любил, что отнял у всех и привел сюда.

По его собственным словам. Человек, который имел такие же черные-черные волосы, даже в свои сорок пять лет, без единой седины, как и у меня, и с теми же темно-карими моими глазами шел ко мне такой уверенной и властной походкой, что я сглотнула нервный ком, лишь бы хоть что-то ему ответить. За все эти почти десять лет, да, я так и не привыкла к нему, потому что все это время я была одна, наедине с собой и учебой. Лишь изредка Абу Бакр посещал меня во снах.

— Добрый вечер, отец, — наконец выходит из моего рта, и я благодарю себя за это безумно сильно.

— Ты выглядишь уставшей. День не удался? — он всегда пытался выглядеть заботливым. Клянусь, он пытался, но у него никогда это не получалось.

Почему?

А потому, что после заданного вопроса, он даже не задержал на мне хотя бы чуть-чуть теплый-родительский взгляд, а повернулся спиной и отправился к накрывавшему столу, все говоря о своем:

— Говорят, у нас в стране много новых машин появилось. Эта индустрия начала набирать довольно-таки хорошие обороты. Я удивлен.

«Зачем он мне об этом говорит?»

Я игнорирую сказанное ранее и приближаюсь к месту трапезы. Дожидаюсь своего тазика, чтобы помыть руки и опять притворяюсь, будто бы слушаю его. Как маленький ребенок, что попал на скучный корпоратив, я местами киваю и маленькими кусочками ем свой стейк.

— Шайх вчера взял золото. Непобедим этот парень.

Я молчу. Не надо говорить о ней сейчас ему мне.

— Ах да, кстати, Лимда, я же хотел с тобой кое-что обсудить.

И вот после этих слов я по-взрослому вслушиваюсь в каждую буковку.

— Д-да...

— Это на счет твоей личной жизни. Ты уже взрослая девушка. Как по мне, тебе пора обзавестись своей семьей. И подарить мне внука-наследника. Для своего мужа другого наследника родишь. — он подмигивает мне, этими словами унизив настолько, что все во мне кипит. — Ты так не думаешь?

«Нет! Я так не думаю! Я женщина. Я сама знаю когда я чего хочу. И рожать вам по заказам я не собираюсь. Тем самым свое здоровье портить я тоже не готова. И вообще, я не хочу здесь даже сидеть перед тобой, да еще и выслушивать весь этот бред, если на то пошло. Мой ребенок никогда не станет твоим рабом.»

Вот что я бы ему ответила с удовольствием.

— Я согласна, отец, — жалкий ответ от жалкого человека, вроде меня.

— Мне нравится твой ответ, дочка. Тогда я бы хотел, чтобы ты завтра поехала со мной кое-куда, я хочу тебя познакомить со своим хорошим другом.

Мужчина, который зовется моим отцом, делает легкие глотки виноградного сока из своего бокала и дальше продолжает свою трапезу.

Несколько минут он молчит, чему я безусловно рада. Затем открывает рот, будто бы еще кое-что хочет сказать, но закрывает его, к счастью. А потом проходят все десять минут, и я имею полное право пойти в свою комнату.

Комната, обустроенная всем, что мне надо - мягкая и огромная кровать, зеркала на каждой стороне, огромная гардеробная рядом с отдельной ванной и для каждой девушки самый главный туалетный столик. Все бы это ничего, если бы хотя бы чуть-чуть меня радовало. Я знала, что у отца есть еще много других детей, но мне не доводилось их никогда в своей жизни видеть. Я знала, что у него, помимо меня, было много хлопот и потому была безумно благодарна за уделенное мне время и внимание, однако все это не производило никакого впечатления на меня. С того самого первого дня, когда почти умерщвленную меня занесли внутрь и положили на эту кровать после долгого перелета в самолете, я со всей душой возненавидела этот дом, что был полной противоположность моего первого очага на Кавказе. В тот день я мало верила в то, что он мой отец, но именно тот факт, что память моя временно была утеряна из-за травмы, помог моему родителю. Целый год я вообще не говорила о маме, бабушке, братике и сестре, пока память не начала их рисовать в моей голове. После же этого моя жизнь действительно стала адом наяву, ибо тоска по ним не давала мне ни минуты покоя. Вот тогда я и решила отдаться учебы, а затем — работе. Отдаться так сильно, чтобы ни о чем, кроме этого, не думать.

И да, прошло почти десять лет, но я очень хорошо помню свое тогдашнее состояние, я помню слово, что дала своему отцу и свой долг, как от дочери тоже. Я запомнила навсегда каким жестоким человеком является мой отец. Настолько, что я не имею право подпускать к себе во второй раз человека по имени Абу Бакр Омаров.

***

На следующий вечер я возвращаюсь с работы на час раньше и быстро одеваюсь в черное прямое платье, которое дополняю белым клатчем, платком и туфлями одного и того же цвета. Все было сдержанно и без лишнего. Так, чтобы отец был доволен. Я должна показывать своим образом чья дочь. Ведь в семье отца традиции и религия ценятся превыше всего. Только очень жаль, что такие люди, как он, ставят религию на любое место ради своей выгоды.

Я сажусь вместе с тем, кто зовется мне родителем, в одну машину и, проехав несколько километров дороги, мы оказываемся у выставки чего-то. Чего именно я никак не могла понять, потому что нас окружали самые разные и весьма странные вещи. Пряди, напоминающие человеческие волосы, весели в рамках на стенах, внизу была какая-то надпись по типу «Она. Черные.» «Она. Желтые.» «Она. Рыжие.»

— Что это, отец? — тихо задала я вопрос, боялась прервать странную тишину в помещении, где было полно народу. Все эти люди только тихо и молча смотрели на выставленные вещи и делали глотки разных напитков, вероятнее всего, спиртных. Большинство из них, к моему сожалению, были мужчины. И глаза этих мужчин так светились при виде статуэток, напоминающих женские тела или самых обычных тех самых прядей волос, что хотелось побыстрее оттуда сбежать. Однако бежать некуда. Вместо этого я еще ближе встала к отцу, рядом с которым никто не посмеет причинить мне боль, и сильно-сильно сжимаю клатч в руках.

— Это, дочка, называется, наказали нечистую. — через минуту отвечает мне он, гордо держа голову и смотря перед собой на еще один экспонат. — Видишь эту? — он делает шага три, чтобы поближе рассмотреть его, а я следую за ним. Вижу я ноготь на нитке. Да, человеческая, настоящая, рядом с ней прядь и ткань, окровавленная, потому что она белая, но покрыта красными пятнами. Все это лежит в грязной миске, которая по видимому пережила не самые лучшие времена. — Она изменила своему мужу. И ее наказали по нормам нашей религии. Тут собрана ее одна ноготь, прядь и последнее, что на ней было, когда ее муж, может быть, и другие родственники, избивали ее, наказывая, чтобы она достойно предстала перед своим Господом.

Я открываю рот, хочу закричать о том, что это чушь полная, что это неправильно, что за это надо сажать людей, но ничего сделать не могу. Ни-че-го! Я просто стою и, как последняя трусиха, молчу в тряпочку.

Вместо меня снова говорит отец:

— А видишь эти пряди в рамках? — мои глаза через «не хочу» направляются на них. — Это пряди женщин, которые не скрыли свои волосы. Может быть, как и я тебя, их мужчины предупреждали их, а они ослушались; может быть, они не знали, что нельзя, чтобы посторонний мужчина видел их волосы. Но в любом случае их тоже наказали. В лучшем случае, им просто сбрили головы и посадили под замок на несколько месяцев, чтобы они не пытались выставить себя в лучшем свете перед мужчинами. Женщина, дочка моя, о-о-очень скверное существо. И я не собираюсь просить у тебя за это прощение. Если бы не твоя чокнутая мама, которая попалась мне под руки и виляла хвостом, умоляя о том, чтобы я дотронулся до нее, вероятнее всего, тебя бы сейчас не было со мной. Но. В любом случаи, ты единственный мой ребенок, который рядом. Как жаль, что остальные не родились внебрачными.

Я краснею от этих слов. Мне так неприятно слушать о том, что я харами. Хочется залить уши воском и зарыться головой в пустыне, но я не могу. Не мо-гу!

Пока я стою и думаю над словами мужчины, вдруг рядом с нами разносится до боли знакомый голос, на который я моментально оборачиваюсь.

Один вопрос: Как он оказался в таком месте?

Я прекрасно понимаю, что это закрытая выставка. Тут почти все знакомые мне лица. И, конечно же, идущий к нам Абу Бакр тому не исключение.

На нем опять черные брюки и черная водолазка с высоким воротником. Он шагает своей высокой и мощной фигурой так уверенно и привлекательно, что я не могу оставить незамеченным то, как некоторые дочери влиятельных персонажей в помещении замирают от предвкушения.

— Уж тебя я точно не ожидал тут встретить, Лимда, — высоким голосом обращается этот мужчина сначала не к моему отцу, к чему давным-давно привык родитель (чтобы именно с ним говорили), а ко мне, улыбаясь своей фирменной полуулыбкой и не скрывая блеска в глазах.

— Вы... — впервые. Клянусь! Впервые в своей жизни, я вижу, как мой отец теряется и не может подобрать нужные слова.

— Добрый вечер, я Абу Бакр Омаров, первый наследник Амира Омарова. Вы очень хорошо знакомы с моим дедушкой и отцом, — Абу Бакр тянет руку для рукопожатия моему отцу, который стал после его появления крепче стали, и, опять на мое удивление, получает ответную реакцию.

Не выпуская руку парня из своей схватки, мой родитель начинает сверлить его взгляд Айсберга и говорит:

— Добрый. Фахри Маавият.

— Я в курсе. — Абу Бакр опять улыбается ему, но руки они не расцепляют. — Пятнадцать лет назад вы убили моего дядю, и мы познакомили вас с кровной местью.

«Черт! Что сейчас будет?! Тут все взорвется! Именно по той причине отец и ненавидит все их семейство. Именно из-за этого он отнял меня у той семьи, где я росла, десять лет назад, потому что Омаровы были рядом со мной. И потому что я принадлежу своему отцу. Просто я его дочь. А когда выйду замуж, я стану собственностью другого мужчины.»

Я знаю, что когда-нибудь именно так и произойдет, но я еще лучше осознала за все это время, что никогда не стану зависима и еще от одного мужчины. Я сделаю все, чтобы избавиться от них всех и добиться своего. Я добьюсь независимости, чтобы жить, как и все нормальные женщины.

Обещаю. Себе.