Жертва

Утро встретило Лису жуткой ломотой во всем теле и отчаянной головной болью. Всю ночь девушка протряслась, сжимая перед собой ножницы и не спуская глаз с двери. Ён не обманул. Пришел в самую темную темень. Она чуть не отдала Единому душу, услышав скрип отворяемого засова и тихое потрескивание наваленных около двери корзин. Пытаясь пробраться к ней на чердак, Ён вполголоса сыпал угрозами и бранью. Какого страху натерпелась бедная Лиса — не передать словами. Но или братец и сам боялся поднять лишний шум, или дверь оказалась завалена лучше, чем она думала. Ушел Ён так же внезапно, как и появился. Все оставшееся до утра время Лиса тихо причитала молитвы и давала Единому самые немыслимые обещания, только бы появился шанс сбежать из этого проклятого места.

Засов опять скрипнул, и Лиса машинально вытянула вперед руку. Ножницы ходили ходуном так сильно, что еще немного, и поранила бы сама себя.

— Заклинила, проклятая… Лиса! Спишь что ли?

Услышав сварливый голос кухарки, девушка чуть не зарыдала от счастья. Со всех ног кинулась разгребать завал. Отбросив в сторону последнюю корзину, потянула дверь на себя. В образовавшуюся щелочку сразу протиснулась сухопарая фигурка Мины. Лиса так и кинулась ей под ноги.

— Минушка, миленькая, спаси! Меня замуж за… за…, — девушка осеклась под неприязненным взглядом женщины.

— Беда какая, — выплюнула Мина с ненавистью, — давно пора тебя с родительской шеи спроваживать!

— Да что ж я вам всем сделала? — прошептала Лиса, но кухарка не удостоила ее ответом. Обойдя кругом, как нечто заразное, Мина пошла ставить на полочку поднос с чашкой и миской. Не долго думая, Лиса рванулась к выходу. Сбежит! Сейчас вот! Но судьба в который раз решила подшутить над ней. Побег закончился ровно в двух шагах от лестницы на чердак. Чья-то рука перехватила девушку за шиворот и дернула обратно.
— Куда же ты собралась милая? — зашипел в ухо Ён, — Сбежать задумала, а?

Одной рукой он крепко зажал ей рот, а второй пребольно сжал грудь. Лиса затряслась от отвращения.

— Зря ты заперла дверь, сестричка, — хриплое дыхание парня и его пошлые прикосновения заставляли ежиться и протестующе мычать, — Возможно, я был бы добр к тебе первый раз, но теперь… Хочешь отличную новость? Мать с отцом должна через пару дней съездить в город. Не в этой же, — его пальцы оттянули ворот платья, грозясь выставить на показ то, что приличной девушке прятать надо, — не в этой же тряпке тебя Сехуну отдавать. А я уж как-нибудь пропущу поездочку. Повеселимся-я-я…

Обслюнявив напоследок шею, Ён поволок Лису обратно. Кухарка, появившаяся в дверях, почтительно склонила голову, пропуская молодого господина. Церемониться Ён не стал, пихнул сестру внутрь, одарил сальным взглядом и с размаху захлопнул дверь. Торопливые шаги затихли, и чердак вновь погрузился в тишину. А девушка так и стояла, тупо глядя прямо перед собой. И если вчера она хоть и была в отчаянии, но все же робко надеялась на чудо, то теперь в душе царили безнадежность и липкий страх — бежать некуда. И Ён… Он ведь добьется своего, найдет способ остаться и тогда… Во рту стало горько, и Лиса торопливо подбежала к кружке. Сделала пару жадных глотков, а оставшейся водой смочила кусок подола от старого платья и долго долго терла шею и лицо. Кожа уже горела, но она все равно чувствовала на себе его противные губы, а в ушах не смолкал дрожащий от злости и предвкушения голос.

Оставшийся день Лиса помнила урывками. Похоже, она все-таки уснула. Сразу после того, как опять завалила хламом дверь. Очнулась от жары. Телу было плевать на душевные терзания. Оно хотело облегчиться, а еще утолить голод и жажду. Но похлебка, что была в миске, своим запахом доверия не внушала, а воду Лиса потратила еще утром. Хорошо хоть ночной горшок как стоял в углу так стоять и остался. До вечера она лежала на тюфяке в состоянии болезненной полудремы. Вечером Минка опять притащилась с подносом. Бранилась на чем свет стоит, что немощной женщине приходится ухаживать за молодой кобылой. Стиснув зубы, Лиса молчала. Этой шакалихе станется ей в воду плюнуть со злости.

Минула душная ночь, а за ней еще один знойный, безрадостный день. Кожа уже чесалась от грязи и пота, но о мытье нельзя было и мечтать. А жара и не думала спадать. На третью ночь Лиса слонялась по чердаку, выискивая места прохладнее. Днем и вовсе не смела шевелиться, тихо вдыхая раскаленный воздух и отчаянно мечтая оказаться где-нибудь, где много воды и совсем нет ни ее семейки, ни уже опостылевшего Сехуна. Время от времени девушка касалась теплой стали спрятанных под подушку ножниц. Если Ён, и правда, удумает притащить сюда свою тушу, то его ждет не самый ласковый прием.

Однако этим же вечером произошло то, чего Лиса не могла представить себе и в самых изощренных фантазиях.

После вечерней трапезы она принялась снова заваливать дверь. Но не успела приладить на место последнюю корзину, как с улицы донесся неясный гул. Поначалу решила, что это в ушах шумит от жажды и жары, но нет, гул приближался и скоро девушка уловила многоголосое бормотание. Их пес-охранник вяло брехнул несколько раз, подтверждая присутствие гостей у ворот. Позабыв о слабости, Лиса подскочила на ноги и поспешила к слуховому оконцу. Беда только, что оно было совсем небольшим и выходило не на дорогу, а во внутренний дворик. Лиса привстала на цыпочки и усердно вслушивалась в нестройный гам множества голосов. Кажется, они о чем-то спорили и спорили, надо сказать, долго и очень упорно. Она уже устала стоять, как вдруг все стихло. Пока Лиса решала, что же это могло быть, внизу послышался гневный голос отца, ему вторила истерично повизгивающая мать. А еще через минуту засов на двери отскочил в сторону. Кто-то попытался войти, но, встретив преграду, разразился бранью. Отец.

— Открывай! Живо!

Помявшись, Лиса неуверенно стала разгребать хлам в стороны. Возникший на пороге мужчина был зол, словно песчаный демон. И рожей такой же красный. Его тонкие губы кривились, словно он сдерживал в себе ругательства, а на лбу крупными бисеринами блестел пот. Однако в блекло-водянистых глазах отца притаился страх. Это было так странно, что Лиса растерялась и совершенно пропустила тот момент, когда Вон очутился подле нее. Девушка пикнуть не успела, как ее волосы оказались в крепкой хватке мясистых пальцев.

— Пойдешь со мной, — зло зашипел он, — но если посмеешь хоть вздохнуть лишний раз без моего разрешения — пожалеешь, что вообще на свет появилась!

Лиса поспешно затрясла головой.

— Шевелись! — и девушку дернули в сторону двери.

В прихожей собралась вся их семейка вместе с Миной. На фоне приодетых, надушенных до свербения в носу домочадцев, босая и давно не принимавшая ванну, Лиса выглядела особенно жалко. Однако никто и не подумал картинно зажимать нос платочком и закатывать глаза. Все тревожно поглядывали на дверь, и даже братья растеряли всю свою браваду. Джехен был хмур и молчалив больше обычного, а Ён все посматривал в сторону старшей сестры, словно пытаясь заглянуть в глаза. Отец кивком указал ей на дверь, и схватив за локоть, выпихнул во двор.

Лиса растерянно заморгала, увидев у ворот собравшуюся толпу. Лица у людей были напряженными и серьезными. Возглавляла это мрачное шествие Юминия. Ведьма глянула на Лису из-под густой шапки черных с проседью волос, и пристальный взгляд карих глаз уколол девушку в самое сердце.

— Больна говоришь?! У-у-у, обманщик! — прокаркала ведьма, и погрозила отцу, как нашкодившему мальчишке. Лиса поежилась. Юминия всегда была, что называется, юродивой. Вечно таскала на поясе холщовый мешочек, с потемневшими и отшлифованными временем рунами, вплетала в волосы странные вещи, чаще всего цветные шнурки или крупные бусины, а еще приторговывала микстурами и травами от разнообразных болезней, что особенно не поощрялось церковью. Ибо врачеванием могли заниматься лишь пресвятые братья и только с позволения Его Святейшества и Императорского совета. Но, конечно, не в каждой деревеньке, особенно такой глухой, как Ламорна, имелся свой лекарь. Вот и шли жители к тому, кто сохранил еще остатки древних знаний и лекарские умения. В их поселке это была Юминия, которая сейчас, уперев руки в тощие бока, внимательно разглядывала Лису.

— Похожа, — решила ведьма, — идем!

Отец хотел было возразить, но суровая толпа угрожающе качнулась вперед. Испуганная Розэ разревелась и прытко юркнула за широкую спину маменьки.

— Что ты опять задумала, карга? — проскрипел Вон сквозь зубы, — Изыди, не пугай детей!

Юминия не удостоила его ответом. Смело подошла почти вплотную и перехватила недоумевающую Лису за свободную руку. С несвойственной для тощей фигуры ведьмы силой дернула девушку на себя. Удивительно, но отец отпустил. Лиса беспокойно оглядывалась, семеня за идущей впереди Юминией. Дорога вела на центральную площадь, но зачем и кому Лиса там понадобилась? И что значит это странное «похожа»? На кого? Одно было хорошо, ее семейка не смела подойти ближе, хоть и упрямо тянулась вслед за всеми.

— Женишка высматриваешь? — пробормотала вдруг Юминия. Девушка от неожиданности сразу и не нашлась, что ответить, ведьма же расценила ее молчание по-своему.

— А он по тебе уже заскучал, на площади трется. Поцелуешь-то хоть красавца своего?

Лису передернуло от отвращения. Перед глазами встал образ «красавца» Сехуна и его лошадиных зубов. Заметив гримасу отвращения на ее лице, ведьма вновь хрипло рассмеялась. Острые ногти больно впились в ладонь Лисы, и Юминия зашагала еще быстрее.

Дорога пошла в гору, выводя их к главной площади. На которой уже собралось едва ли не полдеревни. В дрожащем от зноя воздухе висело напряжение. Люди выглядели измученными жарой и от того злыми. Ведьма прытко подвела ее к помосту, с которого обычно делались объявления о произошедших новостях, будь то громкая казнь в столице или новость об очередном бастарде императора. Еще раз обернувшись на столпившихся людей, девушка неуверенно начала подыматься. Следом, словно бойкая молодка, взобралась Юминия. Махнула кому-то рукой, и к ним подтолкнули еще двух девушек. Юджин, дочку запойной ткачихи Меланьи, нагулявшей дитя неизвестно от кого, и сироту Чеен. Девушки были ровесницами Лисы, на этом похожесть, о которой толковала ведьма, заканчивалась. Чеен была довольно высокой и очень худой, с двумя приличными и по толщине, и по длине льняными косами и по-детски круглыми голубыми глазами. Юджин пошла в мать, смуглая, черноволосая и крепенькая. Лиса же могла похвастать крупными медно-рыжими кудрями и карими глазами, рост ее был средним, и худоба не казалась столь болезненной, как у Чеен.

По испуганному и недоуменному виду девушек Лиса догадалась, что они тоже не совсем понимают, ради чего их привели сюда. Юминия еще раз внимательно оглядела их троих и удовлетворенно кивнула своим мыслям, а потом развернулась к толпе.

— Жители Ламорны! — неожиданно громкий голос ведьмы заставил девушек одновременно вздрогнуть, — Еще несколько дней такого пекла и посевы превратятся в ничто!

Народ хмуро молчал. Юминия озвучивала прописные истины. Благополучие целой деревни висело на волоске.

— Нас ждет голод! А вместе с ним болезни и мор! Мы…

— Стойте! Стойте!

Спотыкаясь через шаг и путаясь в длиннополой рясе, к ним спешил старый священник Хун. Распихав в стороны недовольно ворчащих людей, он подобрался к самому помосту и поспешил вскарабкаться на него.

— Ты! — узловатый палец обвиняюще ткнул в Юминию, — Ведьма! Еретичка! Что за паскудство родилось в твоей, терзаемой демонами, голове?!

Козлиная бороденка священника тряслась от плохо скрываемого гнева. В ответ ведьма расхохоталась, запрокидывая голову. Худые ее плечи вздрагивали и мелко тряслись.

— Паскудство?! — отсмеявшись, переспросила она, — Не большее паскудство, чем наживаться на похоронной дани!

Ошарашенный священник беззвучно открывал и закрывал рот, наглость слов ведьмы была просто невероятной!

— Да-да, старый скряга! И не надо так пучить свои подслеповатые зенки! Никому и в голову не приходит позаботиться о бедных жителях! Ваша братия только и знает, что считать и пересчитывать требы. А староста? О! Старый Эрге велел спустить на меня собак, стоило появиться у него на пороге! А потом этот боров будет драть с нас налоги в три шкуры, прикрываясь именем Императора! И пока простые люди будут считать каждое зернышко в постном супе, лентяи и бездельники станут жрать королевских креветок в сливочном соусе и запивать все это вином из самой Нивэллы! Так-то!

Если священник что-то и возражал, то его слова потонули в громогласном реве толпы. Дождавшись, пока страсти улягутся, ведьма продолжила:

— Единый глух к нашим мольбам!Поэтому уже несколько дней я обращалась к тому, кто способствовал основанию и до одного, хорошо известного всем, времени процветанию Ламорны! Чонгук…

Тут священник не выдержал и сорвался на такой визг, что девушка прикрыла уши ладошками. Но в голове набатом стучало имя древнего Бога. И кажется, Лиса уже знала, зачем она и другие девушки стояли сейчас на шершавых досках помоста.

— Еретики! Убийцы! Оскверните себя кровью! Вы…, - голос старика сорвался и перешел на невнятный сип.

— Ты так же глуп, как и твои братья, - припечатала Юминия, - и если бы Церковь так рьяно не уничтожала оставшиеся с древних времен книги, то каждый бы знал - Чонгук приемлет лишь добровольную жертву!

И Лиса, как бы не была шокирована услышанным, не могла уличить ведьму во лжи. Ни одна из жриц Чонгука никогда за всю свою долгую жизнь не обнажала ритуальный клинок для человеческой жертвы. Люди сами решали послужить или нет змеиному Богу таким образом. И если желание быть замеченным своим Повелителем, было сильнее страха перед смертью, то тогда жрицам давалось право подготовить смельчака к ритуалу. На чистое тело особой краской из хны наносился замысловатый узор в виде чешуек, что покрывал все нот, руки до локтя и треугольник посередине лопаток, который своими концами захватывал еще и часть плечей. После добровольную жертву располагали на каменном алтаре, связывали и после нескольких молитвенных песнопений, сопровождающихся ударом в гонг, оставляли на милость обитавшим в храме змеям. Если спустя сутки человек оказывался жив, значит, его жизнь была не угодна Чонгуку, а если нет - с почестями сжигали на погребальном костре.

— Я много молилась, - затараторила Юминия, пользуясь неожиданной немотой священика, — гадала на рунах и пепле, оставшейся от змей-травы. И Древний откликнулся! Ему угодна жизнь девушки не младше двадцати лет, но и не старше  двадцати пяти! А еще девица должна быть свободна от брачных уз!

— Не позволю…, - просипел священик, - не…

И голос опять подвел служителя Единого.

— Каждая из вас вольна уйти, - не глядя на беснующегося от бессилия старика, обратилась к ним Юминия, - Но подумайте, Божественный Змей благословит отважную душу и перенесет в свои подземелья, полные дивных чудес и несметных богатств, а взамен утраченной земной жизни дарует деревне дождь! Одна или многие? Ну же! Решайтесь!

Лиса не видела выражения лиц Юджин и Чеен. Как зачарованная, она смотрела на шепчущую им сладкие обещания ведьму. И в голове у девушки вырисовывался план. Смелый, дерзкий и… глупый. Взглянув на притихшую толпу Лиса тут же столкнулась с холодно-серыми глазами Сехуна. Недобро прищурившись, он пристально смотрел на нее и под кожей мужчины ходили желваки.

— Я согласна.- тихо прошептала Лиса в лицо ненавистному жениху. Мужчина не мог ее слышать, но он понял. Ярость его взгляда разбавило злое недоумение, словно у него из-под носа увели то, что Сехун уже считал своим.

— Я согласна! - уже громче повторила Лиса, переводя взгляд на Юминию. Женщина замолчала и уставилась на нее. На губах у старухи зазмеилась плотоядная усмешка.

— Слушайте все! Она согласна! - крикнула ведьма.

Что тут началось. Площадь просто взорваламь криками и визгом. К помосту пробился ее отец, и брызгая слюной, пытался что-то прокричать Лисе, но девушка не слушала. Не могла и не хотела. Она слишком устала от лживых и злых языков своей семейки. И любая, даже самая страшная клятва в их исполнении откровенно разила враньем.

О нет. с этого момента Лиса сама по себе! Она лихорадочно прикидывала, как быстро у нее получится освободиться от пут и сколько придется провести ночей в лесу, прежде чем удастся добраться до ближайшего города. Трудность осуществления этих задач девушку не волновала. По сравнению с лошадиным оскалом Сехуна и противоестественными домогательствами Ёна, предстоящие испытания не казались чем-то неподъемным. Змеи ее вряд ли тронут, а веревки она как-нибудь перетрет о камни или просто выдернет запястья. Подумаешь, сдерет немного кожи. Вытерпеть можно. Толпа бесновалась у помоста, но Лиса старательно разглядывала босые ступни, пытаясь скрыть лихорадочный блеск глаз. Никто не должен знать, что Чонгук останется ни с чем. Да и являлся ли на самом деле Юминии знак от Древнейшего? Что она там жгла? Змей-траву? Тогда не удивительно, если, нанюхавшись дыма, ведьма услышала голос. Странно, что еще не увидела самого Бога в окружении танцующих жриц и обнаженных наложниц.

— Идем со мной, жертва… хе-хе…, - проскрипел над ухом голос ведьмы. И Лиса пошла. Едва спустилась вниз, как их кольцом обступили люди, которые не пускали недовольных ближе. Священник так и остался стоять на помосте, и девушке даже стало немного жаль этого поникшего, растерянного старика в грубой сутане.