Глава 21
Юля
Как сообщить Марине Анатольевне о своем уходе, я пока не особо представляла. Во-первых, конец года, и сложно будет подыскать новый персонал. Во-вторых, в последние дни, как говорили девочки, посетителей стало больше обычного. Появились даже задержки в обслуживании. Однако тот факт, что директор следила за мной, делала компрометирующие фотографии, уже вызывал множество вопросов. Так или иначе, сталкерство никогда не было чем-то нормальным. От такого реально стоит бежать, пока не стало слишком поздно.
Весь день я обдумывала причину своего ухода, мне не хотелось говорить правду, устраивать лишние разборки. Почему-то казалось, узнай Марина Анатольевна реальную причину, точно бы закатила бы истерику. Я прекрасно помнила, как умеет наша начальница кричать, кидаться обвинениями и не слышать чужих аргументов. В этом ей не было равных.
В шесть вечера мне неожиданно позвонил Даня. Хотя в его звонке не было ничего внезапного, он писал утром, желал хорошего дня, а в обед прислал свою фотку с какой-то уличной собачкой, которой Милохин решил скормить шаурму. Правда, пёс отказался от трапезы, и Даня в сообщениях задавался вопросом: что не так с этим миром, с каких пор дворовые собаки не едят такую «вкуснятину».
Я читала его смс с улыбкой на губах и предвкушала нашу встречу. Да, довольно кратковременную, позднюю, может, немного эгоистичную, но почему-то не могла от неё отказаться. Вчера мы расстались на позитивной ноте, пожелав друг другу сладких снов. Где-то в глубине души мне, конечно, хотелось получить ответный поцелуй, хотя бы в щеку, но, с другой стороны, спешить некуда. В какой-то степени мне нравилось, что Даня не давит, а его ухаживания напоминают времена юности наших родителей. В этом был особый шарм.
Юркнув в подсобку, я вытащила телефон, в зале нам не разрешали разговаривать, и приняла вызов.
– Привет, – робко прошептала. Почему-то казалось, если буду говорить во весь голос, кто-то обязательно услышит и донесёт Марине Анатольевне.
– Я заждался твоего ответа, ты нагло игнорируешь мои сообщения. Что за дела?
– Я занята немного, ты забыл? Сегодня рабочий день.
– Увы, о таком сложно забыть, – в трубке послышался вздох. – Как твои дела? Никто не пристаёт? Люлей никому не надо надавать? – а теперь прозвучала усмешка, притом, довольно самодовольная.
– Нет, всё хорошо. А ты? Чем занимаешься? Ну кроме общения с дворовыми собаками.
– Я у отца. Прикинь, они с твоей матушкой затеяли перестановку, и старик решил, ему нужна моя помощь. Совсем на старости лет разошёлся.
– Перестановку? – и тут я услышала, как в зале раздался голос Марины Анатольевны, звук её каблуков разносился эхом где-то совсем близко. Я вжалась в проем между двумя полками, на которых хранились заготовки и овощи. Только бы не зашла.
– Ага, папа захотел шкаф передвинуть и купить новый диван. А ещё, прикинь,– Даня засмеялся, я же сжала крепче трубку. – Они купили Моту поезд и да, я забрал того робота. Короче, Матвей поверил в Деда Мороза. Ну я бы точно поверил.
На душе сделалось тепло. Я улыбнулась, слушая голос Дани и то, с каким удовольствием он рассказывал о семейных делах. А ещё мне безумно захотелось увидеть Матвея, его счастливые глазки и услышать голос братика. Кажется, я успела по нему соскучиться.
– А я смотрю, у вас там весело.
– О да! Если под конец вечера мы разнесём дом, значит, день удался.
– Ладно, мне пора бежать. Не шалите там, – кинула на прощание я. Однако Даня в своём привычном стиле воспринял фразу двояко.
– Не переживай, без тебя не буду, Гаврилина.
– П-пока, – робко проронила я. Румянец стал моим постоянным спутником с появлением Милохина. Он, вроде, и не говорил ничего такого, но пульс всё равно частил, а ещё мне было тяжело сдержать улыбку.
И на моей улице наступила весна.
Приоткрыв дверь, я оглядела коридор и, когда убедилась, что там никого нет, на цыпочках вышла из подсобного помещения. Пригладила форму, сделала глубокий вдох и двинулась в зал обслуживать посетителей. Однако день вмиг начал стремительно портиться, будто кто-то подослал к нам в заведение людей, не умеющих нормально разговаривать. Они хамили, громко смеялись, не стесняясь влажными взглядами облизывать официанток. Один из таких достался и мне.
Вот только в отличие от девочек, я терпеть выходки «уважаемого господина» не стала. Да и было бы странно принимать всё за чистую монету, когда тебя откровенно принижают, откидывая грязные ругательства. А когда клиент схватил меня за ногу, демонстрируя противную улыбку, я не выдержала. Терять было нечего, всё равно планировала увольняться.
Пришлось остудить пыл мужчины: я взяла стакан с водой и плеснула в лицо гостю. Там было совсем немного воды, однако клиент подпрыгнул так, словно в стакане находилась кислота. В этот момент откуда-то выскочила Марина Анатольевна. Она схватила меня за руку, резко оттолкнув от столика, будто я совершила ужасное преступление. А уж насколько приторны были её извинения, надо было видеть. Однако всё это напоминало больше постановочную комедию, если бы начальница специально организовала спектакль с местными актерами, чтобы избавиться от своей сотрудницы в лице меня.
Она жестом показала, чтобы я следовала за ней, судя по всему, в кабинет. Что ж, отличная возможность завершить не только работу на сегодня, но и на дальнейшие дни. Госпожа Леонова шла быстрее, я же семенила позади, прикидывая в голове, как построить дальнейший диалог.
Марина Анатольевна первой оказалась в кабинете, видимо, позволяя мне собраться с мыслями.
Я вошла спустя минуту или чуть больше, аккуратно прикрыв за собой дверь. Марина Анатольевна присела на угол стола, элегантно закинув, ногу на ногу, словно её снимали телекамеры, и эту сцену покажут по ТВ.
У моей хозяйки были идеальные черты лица, симметричные, будто художник рисовал портрет этой девушки часами, уделяя внимание каждой мелочи. Кожа гладкая, светло-оливкового цвета, абсолютно ровная, не такая, как у многих современных охотниц за мужским вниманием. Волосы госпожи Леоновой всегда были красиво уложены, словно каждый выход на улицу сопровождался посещением салона красоты.
У неё были стройные ноги, осиная талия, довольно привлекательная фигура, в её гардеробе не было ни капли вульгарности. И взгляд такой глубокий, проникновенный, хотя в то же время, уверенный, знающий себе цену.
Я почему-то никогда особо не засматривалась на свою начальницу, считала её просто симпатичной девушкой. Однако сейчас, когда мы находились так близко, когда я знала, что именно она была в отношениях с Даней, Марина Анатольевна показалась мне внезапно слишком идеальной, созданной для того, чтобы её любили.
– Ты, Юлия, – голос директора словно разносился треском в помещении, в нём звучало нескрываемое раздражение. Хотя, отдаю должное, госпожа Леонова, пыталась скрывать свои истинные эмоции. – Совсем переходишь границы. Не понимаешь, что я подобное терпеть не буду?
– А я не понимаю, почему вы из заведения хотите сделать притон? Клиенты должны оставаться клиентами, официантки не ночные бабочки или…
– Замолчи! – она прикрикнула, но тут же подобралась и натянула на слегка припухшие малиновые губы улыбку. Ненастоящую. Такая даже не сгодилась бы для фотосъемки, в ней не было ни капли тепла, лишь холод, от которого хотелось спрятаться.
– Что вы хотите от меня услышать? Извинения? – я говорила спокойно, прикидывая, когда озвучить фразу об увольнении.
– А ты разве осознаешь насколько сильно оплошала? – Марина Анатольевна издала едва слышный смешок. На её столе вдруг завибрировал телефон, она развернулась и также элегантно обхватила тонкими пальцами мобильный.
– Я выйду? – спросила, предполагая, что слушать чужие разговоры – моветон. Однако она лишь покачала головой, давая понять, чтобы я продолжала стоять на своём месте, подобно мебели в этой комнате.
– Привет, дорогой. А? Сегодня? – её голос сделался до противного приторным. Я отвела взгляд в сторону, мне не нравилось быть свидетелем чьих-то личных разговоров. – Конечно, Данечка. Ты же знаешь, я обожаю твои идеи.
В грудь словно выстрелили, а пуля остановилась где-то между лёгкими и желудком. А может, то была не остановка пули, а остановка моего сердца. Я сглотнула, стараясь не сжать руки в кулаки. Данечка. Данечка. Дане… чка. Как же ужасно звучало имя человека, которого я всю жизнь любила, из уст этой девушки. Зачем он ей звонит? Почему она его так называет? Что происходит?
Я ощущала, как колючие лианы сомнений проникали в мозг и тело, как они задевали жизненно важные органы и, самое главное, разрушали все весомые аргументы нелогичности этого разговора.
Выпускной. Фраза всплыла подобно сигналу бедствия. Яркая вспышка из прошлого, заставляющая меня сделать глубокий вдох. Я уже не раз попадалась в ловушки людей, которые умело расставляли их вокруг наших отношений с Даней.
«Я больше никогда не отпущу тебя».
Его голос. Голос, который я знала с самого детства. Его улыбка. Иногда насмешливая, иногда игривая, а иногда маска, скрывающая печаль. Тепло его рук. Наши скрепленные пальцы в кармане Даниной парки и хрустящий снег под ногами, напоминающий треск печенья. А губы… я ведь никогда не забывала вкус тех поцелуев, он навечно остался со мной: спрятался где-то глубоко в темноте, словно драгоценность, что кладут в деревянную шкатулку. Её держат подальше от посторонних глаз, но проходя мимо, всегда останавливаются, ощущая прилив энергии.
Нет. Что-то здесь не так. Что-то в этом разговоре не так. Даня… разве он бы стал столько прикладывать усилий для нашего сближения, чтобы продолжать оставаться с Мариной Анатольевной? Даня… он не такой, я уверена.
И только эта мысль осела на задворках сознания, как госпожа Леонова снова начала ворковать в трубку.
– Да, увидимся после окончания занятий, – сказала она.
Враньё. Я видела фото с собакой, оно было сделано, когда Даня шёл с пар, значит он уже дома. Да и я могла бы в любой момент позвонить маме и спросить насчёт перестановки. Марина Анатольевна устроила этот спектакль для меня, чтобы я усомнилась в верности Милохина, чтобы почувствовала себя уязвимой.
Мне вдруг сделалось смешно.
– Что ж, – начальница положила телефон на стол и вернулась к разговору со мной. Теперь она выглядела более уверенной, словно уже одержала победу. Правда, между нами не было никакой войны, а значит, не могло быть и победы или поражения.
– Зачем вы это делаете? – я перенесла тяжесть тела на другую ногу и завела руки за спину.
– Что, прости? – глаза Марины Анатольевны расширились, она явно удивилась, услышав мой вопрос.
– К чему эта комедия? Если вам есть, что мне сказать, говорите прямо. В ином случае, – во мне откуда-то взялась сила, а ещё ярость. Я разозлилась. За всё. За ужасных клиентов, которых сюда заманивали и позволяли распускать руки. За то, что нас лишали премий, если не так посмотрим или не позволим вольность по отношению к себе. За слежку, что устроила Марина Анатольевна. За фотографию с Димой и тот неприятный разговор дома. Нет, даже больше!
Я чувствовала, словно тело обдало пламенем, словно это самое пламя достигло горла, и мне необходимо было от него избавиться. Ведь там сидело столько обиды. На отца. На мать. На школьных друзей Милохина. На… саму себя. За беспомощность, слабохарактерность, за постоянные шаги назад, когда их нужно было делать вперёд. Я так разозлилась, что не могла ничего с собой поделать.
– О чём ты говоришь? – госпожа Леонова вскинула бровь и подошла ко мне буквально впритык. Звук её шпилек разносился противным эхом в моих перепонках.
– Скажите честно, дело в Дане? Вы ведь… давно всё знаете? – я склонила голову набок, отчего прядь волос упала мне на лицо.
– Да нет, – она усмехнулась. Но я уже понимала, что усмешка ненастоящая. Людям, кажется, свойственно носить маски и скрывать за ними свою боль, обиду, желание разорвать кого-то на куски. – В этом попросту нет смысла. Скажи, ты действительно думаешь, что у вас что-то надолго?
– Значит, всё же в Дане, – я была ростом ниже Марины Анатольевны, поэтому мне оставалось лишь смотреть на неё снизу вверх, однако я продолжала сохранять уверенность. Хотя для этого не требовалось особых усилий, я как никогда, наверное, чувствовала себя правой. Во мне не было ни капли страха.
– Ты, – она ткнула мне в грудь пальцем с нескрываемым высокомерием. – Не его поля ягода. Лучше понять это сейчас, чем потом плакать в подушку.
– Так это… переживание? За меня? Не стоит, – я улыбнулась. Наигранность витала в воздухе, атмосфера между нами словно трещала по швам от абсурдности ситуации. В иной раз я бы развернулась и не стала продолжать разговор, переложив его на плечи Дани. Ведь эта дама была не со мной в отношениях, значит, и не мне ругаться с ней. Однако почему-то уходить не хотелось, более того, впервые в жизни я хотела дать отпор как следует. Показать, что Юлия Гаврилина не какая-то слабачка, чью голову можно склонить, а затем плюнуть в спину.
– Женская солидарность.
– Что ж… – я сделала шаг назад. – Тогда чисто по-женски мне вас жаль. Вы пытаетесь убедить не меня, а себя в том, что мир крутится исключительно вокруг ваших желаний, – эта фраза была однозначно лишней. Но разницы особой уже не было, я планировала уволиться и, возможно, прямо по завершению этого разговора. Поэтому могла себе позволить делать то, что искренне хочу. А я не хотела позволять кому-то думать обо мне как о глупой дурочке.
– Что ты… – Марина Анатольевна осеклась, её лицо подрагивало, кажется, она тоже закипала от злости, которую теперь не могла контролировать. Однако это был не повод остановиться.
– Вы реально думаете, если будете следить за мной, показывать Дане фотографии, устраивать концерты здесь, тогда что-то изменится для вас? Вам бы… – я набрала в лёгкие воздуха, затем выдохнула и продолжила: – Стоило повзрослеть. Это так по-детски. Вы, словно испорченная девчонка, которая людей превращает в вещи и думает, что они навечно будут принадлежать…
Договорить я не успела. Марина Анатольевна взмахнула рукой, она почта приблизила ладонь к моему лицу в надежде как следует осадить. Однако я каким-то чудом успела поймать её кисть и крепко сжать в области запястья. Мы так и замерли, прожигая друг друга взглядами. В её взгляде сочился яд, который забирает жизнь от одного попадания в желудок. В моём – желание прекратить бегство, разрушить собственные стены, послать к чёрту страх, что впился подобно змее в кожу.
Мы такие разные. Наши мечты не были и близко к одной границе. Мы родились в мирах, что никогда не соприкоснулись бы. Одна с крыльями, позволяющими парить высоко над облаками, а другая – мечтающая о небе, но отдающая себе отчёт, что не сможет взлететь.
– Какая же ты… – Марина Анатольевна дёрнулась, я же, наоборот, потянула её на себя, сильней стягивая кожу на запястье.
– Я увольняюсь. А вы прекращайте очернять меня и заниматься слежкой. Это… жалко.
Закончив фразу, я отпустила руку госпожи Леоновой. Посчитав, что нам больше не о чем говорить, я развернулась и направилась к двери. Наверное, поступи я так в школе, покажи всем вокруг себя настоящую, жизнь могла бы сложиться иначе. Но почему-то некоторые вещи мы начинаем понимать, только когда становимся старше.
– Это не конец, – донеслось до меня. Я остановилась и оглянулась. Послышалось что ли? Однако Марина Анатольевна уже стояла ко мне спиной.
– Проваливай, – прошипела змеей она.
– И вам… всего доброго, – кинула на прощание я, желая скорее уйти отсюда.