Моя ненависть

Как только я достигла порога родительского дома, я глубоко вздохнула, набрав побольше холодного воздуха в лёгкие, чтобы взбодриться. В голове кружились события сегодняшнего дня, особенно слова Алисы, причиняющие мне неудобство и дискомфорт одним лишь своим существованием. Я не могла сосредоточиться ни на чём, голова была заполнена её фразами, терзающими меня.

Получив сообщение на телефон, я быстро достала его, увидев отправителя. Это была Белинда. С самого утра я не писала ей, наверное, она переживала.

Белинда: Ты не прочла мои предыдущие сообщения и не была в сети с самого утра. Всё в порядке?

Самия: Потом объясню, я у родителей.

Белинда: Хорошо.

Прикусив внутреннюю сторону щеки, я протянула руку, чтобы открыть дверь. Осторожно я пробралась через затемнённый коридор и оказалась у входа в гостиную.

Родители удобно расположились на диване, наслаждаясь просмотром телевизора. Его синий свет разливался по всей комнате, создавая уютную атмосферу. Однако мне предстоит весьма неуютная беседа с родителями по теме моего поведения. Знаю, что папа выслушает до конца мой рассказ и решит, насколько аморально я поступила, хотя не назвала бы свой поступок аморальным. Лишь немного переходящим границу...

— Ассаламу Алейкум, — с лёгкой неловкостью произнесла я, опираясь на дверной косяк.

Родители обернулись, услышав меня. Выражение лица мамы не оставляло никаких надежд на приятный и спокойный разговор. "Она отругает меня", — буквально говорило её лицо. Хотя я понимала её эмоции, потому что её восемнадцатилетняя дочь подралась в колледже. Какой позор и слухи для всего района.

Меня ожидает колониальная школа для трудных подростков? Или я снова преувеличиваю? Думаю, ответ очевиден.

— Самия, включи свет и садись в кресло, — раздражённо приказала мама, на что я внутренне вздохнула.

Я сделала, как мне сказали, и села перед ними, опустив взгляд. Как только они увидели синяк и разбитую губу, мама ахнула и прикрыла рот рукой. Папа, напротив, широко раскрыл глаза, внимательно рассматривая моё лицо. От их реакции мне стало легче, потому что я подумала: мне точно смягчат приговор.

Снова драматизирую. Когда это успело войти в число моих глупых привычек?

Папа цокнул языком, а мама встала с дивана, направляясь на кухню, но её яростный взгляд никуда не делся.

— Болит ещё...? — спросил папа более мягко, чем мама.

Я покачала головой, попытавшись улыбнуться.

— Я так разочаровалась в тебе, Самия, — сказала мама и вошла в гостиную. — Я надеялась, что ты станешь более взрослой после поступления в колледж. Но, кажется, я ошиблась. Я могла оправдать тебя, когда ты подралась в школе, но что ты делаешь сейчас? Это невозможно оправдать.

Я смотрела в одну точку, стараясь не замечать мамины взгляды. Выражение лица папы было не таким строгим, казалось, словно я допустила ошибку, связанную с чем-то незначительным.

Мама подошла ко мне и приложила что-то холодное к моей скуле. От неожиданности я вздрогнула и подняла взгляд на её руку. К моей щеке плотно прилипла замороженная долма, завернутая в пакет. Если бы не серьёзность ситуации, я бы рассмеялась от собственных шуток, которые возникают в голове без моего согласия.

Хотя эта процедура опоздала на несколько часов, поскольку на скуле уже появился синяк, я молча, не подавая виду, сама продержала холодную долму несколько минут, до того как холод стал совсем невыносимым.

— Простите, — тихо произнесла я, по-прежнему не поднимая головы.

— Ты должна просить прощения у той девушки, а не у нас, — бросила мама. Она присела в более удобное положение, чтобы сверлить меня злобным взглядом.

Даже не раздумывая над последствиями, я быстро ответила:

— Я не собираюсь извиняться перед тем, кто назвал меня террористкой.

Папа покачал головой, а мама замолчала и перевела расстроенный взгляд в сторону. Рыдания засели глубоко в горле, затрудняя дыхание. Во рту чувствовался металлический вкус крови, настолько я прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Я шмыгнула носом, больше не беспокоясь о словах и взглядах мамы.

— Хвала Аллаху, что тебя не исключили, — уже более спокойно сказала мама. — Что она сделала, раз ты решилась на такие агрессивные действия?

— Толкнула меня. Я бы упала, если бы не... — Я замолкла, пытаясь найти подходящие слова, чтобы смягчить их реакцию. — Она толкнула меня на парня и не попросила прощения. Поэтому я разозлилась.

Мама глубоко вздохнула, а папа понимающе кивнул. Только спокойствие отца вселяло в меня уверенность. Он знал, как я растеряна и как мне тяжело под угнетающими взглядами мамы. Поэтому он старался создать более непринужденную атмосферу. Я была очень благодарна ему за это.

— Кто за тобой приехал? — поинтересовался папа, сменив ненавистную мне тему.

— Алиса, — ответила я, украдкой взглянув на него.

Он поджал губы, когда услышал её имя, но не подал виду. В отличие от мамы, которая изменилась в лице и недовольно перевела взгляд на меня. Они не любят Алису, но стараются не показывать своего недовольства при ней, хотя я их понимаю.

— Хорошо, на сегодня хватит, можешь идти в свою комнату, — сказал папа, тепло глядя на меня.

От этого захотелось заплакать ещё сильнее. Было больно сдерживать свои всхлипы, точнее, от этого болело горло. Или я просто заболела.

— Но ты наказана, — внезапно сказала мама, я поджала губы. — Никаких магазинов и прогулок без всякой нужды.

Я коротко кивнула, потому что ожидала наказания.

— Поспи у нас сегодня, завтра всё равно не нужно идти на учёбу, — сказал папа напоследок.

— Хорошо, — улыбнулась я.

— И ещё, — остановила меня мама. — Я не буду готовить молочный суп и долму неделю.

Я смотрела на неё широко раскрытыми глазами, переполненными отчаянием и обидой. Я не могла поверить, что она могла так поступить... Но теперь мне придётся принять последствия своих действий, потому что другого выхода нет. Хотя это будет нелегко для моего капризного желудка.

Медленно встав и посмотрев на родителей в последний раз, я поднялась наверх. Мне больше не хотелось плакать, поэтому не было смысла начинать жалеть себя. Сама виновата.

Умывшись холодной водой, я сделала ночной намаз. Надела пижаму с изображением осьминожка, достала её из рюкзака и усадила на кровать. Затем записала голосовое длительностью двадцать три минуты, которое отправила Белинде. Если вкратце, то она не была удивлена моим поведением, поскольку и в школе я занималась нечто подобным. Я должна почувствовать вину, но не чувствую. И не буду, может, лет через двадцать, когда я наконец повзрослею, по словам мамы.

Белинда считает, что я поступила правильно. Я не стала с ней спорить, потому что думала так же. Почему я должна позволять людям издеваться надо мной? Словно я мусор и отброс под ногами чистокровных бельгийцев. Я не позволю никому даже подумать об этом, и плевать, что я разочарую других своим поведением. Я буду жить так, чтобы не стыдиться своей религии и происхождения.

С этими бурными мыслями я погрузилась в сон, но последней мыслью, которую я старалась забыть, были слова Николаса.

«Даже если ты улетишь с ним, я буду ждать тебя сколько угодно и не стану осуждать за твой неправильный выбор».

***

О встрече с Мертом я старалась не думать, пока мама обрабатывала мою рану на губе вонючей мазью. После завтрака она решила нанести лекарство, которое, по её словам, отлично помогает. Если меня не стошнит в следующие пять секунд, то мне можно вполне заслуженно выдать медаль.

— Хорошо, что та девушка не подала на тебя заявление, — тихо сказала она.

— Это потому, что её подруга разукрасила мне лицо, — ответила я, скривившись от противного запаха. — У них ведь нет никаких синяков, наверное, только головная боль.

— Всё равно это не оправдывает твои действия.

Мама закончила с мазью и прошла к холодильнику, чтобы поставить баночку туда. Я же, сидя на кухне, погрузилась в размышления. В голове проносились события моей стремительно меняющейся жизни. Даже я сама не понимала, что происходит.

Вдруг дверь кухни, ведущая в гостиную, открылась, и в проёме показался папа, опираясь на деревянную трость. Он был радостным, а причина была мне неясна. Под нашими внимательными взглядами папа прошёл к стулу и сел. Он перевёл дыхание и улыбнулся. Мне нравилось, когда он был в хорошем настроении. А когда это было не так, особенно в первые дни после больницы, я чувствовала, что потеряла самое ценное — его улыбку.

— Мы собираемся на ярмарку в нашем районе. Болат устраивает благотворительную акцию, и мы все без исключения должны быть там, — сказал он, подмигнув мне.

— Самия не может, ей запрещено, — за меня ответила мама, даже не повернувшись в мою сторону.

— Сегодня будет исключение, — добавил он, выдержав взгляд мамы. Она ничего не могла сказать в ответ. А после следующих слов и вовсе смирилась: — Посмотри на это невинное лицо, у неё синяки под глазами. Пусть она развеется.

— Хорошо, — сказала мама и устало провела руками по лицу, откидывая мелкие кудрявые волосы.

Через полчаса я была полностью готова: надела серую блузку, такой же тёплый шарф и чёрную юбку. Я услышала голоса внизу, наверное, у нас были гости, но не придала этому особого значения, уверенная, что они не задержатся надолго.

Перед выходом мне написала Белинда и спросила, не возникли ли у меня новые проблемы с мамой. Я ответила, что нет, не считая того, что из-за её мази у меня чуть не началась рвота. Возможно, это было частью её наказания...

Наконец-то я собралась с духом и решила задать вопрос, который давно хотела.

Самия: Почему ты прекратила общаться с Марком? Он стал бешеным псом, когда ты не выходила на связь.

Белинда: Потому что я не хочу возвращаться в те времена. К тому же, он не тот, кто способен сделать меня счастливой, хотя я по-прежнему любила его, но перестала писать.

Самия: Как у тебя всё легко...

Белинда: А у тебя не так? Хотя, учитывая Николаса и красавчика турка...

Самия: Для тебя всё так просто. Иногда я завидую тебе, а иногда думаю, что ты социопатка и не понимаешь, что такое настоящая привязанность.

Белинда: Это не так, я ведь нашла твой номер и написала тебе.

Самия: Потому что привязалась ко мне?

Глупый вопрос, зачем я его задала? Хотелось удалить, но ответ пришёл быстро:

Белинда: Да. Потому что ты была хорошей подругой.

Я улыбнулась и одновременно засмущалась. В качестве реакции на ее слова я отправила сердечки. Трудные моменты в жизни переносишь легко, когда есть человек, которому ты можешь рассказать всё, потому что уверена, что тебя всегда выслушают. Она стала мне ближе, чем все, с кем я дружила. Даже ближе, чем смогла стать Алия...

Кстати, со вчерашнего дня она мне не писала, даже не спросила, как я себя чувствую, хотя я проверяла её статус, и она была онлайн. Я не собиралась писать ей, потому что не знала, как она отреагирует на это. Возможно, попытается испортить настроение, а мне это нужно было меньше всего.

— Самия! — прокричала мама с первого этажа, вырывая меня из мыслей.

Я встряхнула головой и спустилась по лестнице. Мне оставалось только надеть пальто, и я была готова выйти. Однако, когда я открыла дверь кухни, то заметила, что мама смотрит на меня как-то странно. Я хотела спросить, в чём дело, но она опередила меня с ответом:

— Твой друг к нам пришёл. Самия, с каких пор у тебя друзья — парни?

— Что? — спросила я, не совсем понимая, о ком она говорит.

— У нас в гостях парень, который представился «другом Самии» и сказал, что хочет поговорить с нами. Что происходит?

Мама не получила ответа, а я, глядя в пространство, пыталась понять, о ком она говорит. Вряд ли это Николас... Но только он занимает мои мысли. Иначе кто это может быть?

Его слова о том, что его статус немусульманина не станет преградой для решения жениться на мне, эхом разнеслись в голове, когда я сжала руки в кулаки. Если это правда Николас сидит в нашей гостиной и болтает с папой, то этими кулаками я бы хотела разукрасить его и так покалеченное лицо.

Гнев настолько застилал мне глаза, что, даже не обращая внимания на новые вопросы мамы, я направилась к двери гостиной. Я задержала ладонь на ручке двери и чувствовала, как из моего носа вырывается пар от гнева. Я зла. Очень.

Я резко распахнула дверь, ожидая увидеть кого-то другого, но не того, о ком думала. Мои ожидания не оправдались: Николас сидел на нашем диване и беззаботно болтал с папой. Что происходит?

Мне нужны ответы. Срочно.

Отец с удовлетворённой улыбкой повернулся ко мне. Как только Николас заметил меня у входа, тоже улыбнулся, словно это было в порядке вещей. Я была рассержена, и, вероятно, в моих глазах горел огонь, поскольку я, мягко говоря, была очень зла. Но больше всего я хотела понять, чего он пытается добиться своим визитом сюда.

Отец молчал, но не сердился. Наоборот, казалось, что ему даже нравится общение и присутствие этого придурка.

Словно в насмешку надо мной, Николас встал и, поправив свою белую рубашку и чёрный пиджак, как будто он был на деловой встрече, сказал:

— Ассаламу алейкум, Самия.