Николас Мартенс.
Пролог: 2
Резко открыв глаза, я уставился на незнакомый мне потолок. Солнечные лучи проникали сквозь прозрачные шторы, которые мягко шелестели от утреннего ветра.
Я поднялся и ощутил внезапный приступ головной боли. Меня затошнило, но я сумел сдержать рвотный позыв, с трудом сглотнув. Запрокинув голову я провёл рукой по шее, но это не помогло мне прийти в себя. Только осмотревшись, я заметил, что на мне нет футболки, и мой торс обнажён.
Всё так же прищурив глаза от яркого солнца, я пытался вспомнить, что произошло прошлой ночью. Вероятно, то же, что происходит каждую ночь на монотонных вечеринках, где тусуются неадекватные подростки, которые только и мечтают подхватить ВИЧ.
Откинув падающие на лоб карамельного цвета волосы, я вспомнил того, кого поклялся избегать. После этого меня вмиг заполнило чувство вины. Снова нарушил своё же слово никогда не чувствовать вину перед ней. Сколько бы ни старался, не мог полностью избавиться от нее. От всепоглощающей тоски и непривычной пустоты. Рядом с ней всё было по-другому. Тихо. Меня это пугало, но в данный момент больше раздражает головная боль.
Когда я привстал с незнакомой мне кровати, то огляделся и заметил на стене плакаты каких-то знаменитостей. Но никого из них я не знал. К черту они мне нужны.
В любом случае вокруг стояла тишина, а выходить непонятно откуда я не собирался. Однако, заметив вторую дверь в комнате, направился туда.
Это была ванная. Закрыв за собой дверь, я приблизился к раковине и сразу включил кран, чтобы вымыть руки. Сколько бы ни мыл, чувство, что они недостаточно вымыты, не давало мне покоя. Это как неконтролируемые звуки в голове. Сколько бы ни пытался заглушить громкой музыкой, всё безрезультатно и напрасно.
Я тёр их под холодной водой так, что они покраснели и начали щипать, из-за этого, психанув, с силой закрыл кран, удивляясь, что он не сломался.
Глубоко вздохнув, я поднял взгляд на зеркало. Брызги воды не позволяли четко видеть своё отражение, однако я уже привык видеть там одно и то же лицо уже целую неделю: большой кровоподтёк на скуле, которая до сих пор болела, синяк под глазом, разбитая губа, едва заживающая. Всё это дополняло хреновое настроение.
Всего лишь последствия той драки со своим будущим зятем...
Посмотрев на свой голый торс, я решил поискать свою футболку, чтобы не шокировать всех девушек в зоне досягаемости своими шестью кубиками. Иногда я сам удивляюсь своим нарциссическим наклонностям.
Усмехнувшись своим мыслям, я вышел из ванной, прополоснув в последний раз рот, чтобы избавиться от горькости на языке.
На кровати, кроме меня, никого не было, хотя вернувшиеся воспоминания прошлой ночи утверждают, что со мной была Лаура.
Возле кровати я нашел свою бордовую футболку со своими инициалами: Н.Д.М. Надев ее на себя, услышал тихую, едва заметную вибрацию, и осознал что это может быть мой телефон. Я начал активные поиски. Особого расточительства сил не произошло. Я вытащил его из-под подушки. Звонила Алиса.
Закатив глаза, я взял трубку, одновременно двигаясь в направлении зеркала во весь рост.
Алиса: Где тебя носит, идиот?! — сразу же закричала сестра по телефону, словно я ребёнок, которого она обязана отругать.
Николас: А где меня должно носить? — спокойно спросил я, хотя мой голос был охрипшим и глубоким по неизвестной мне причине.
Убедившись в своём безупречном внешнем виде, рассматривая зеркало, я покинул помещение, аккуратно закрыв за собой дверь.
Алиса: Николас Джереми Мартенс, у тебя сегодня чертов выпускной! — снова закричала она, пытаясь криком разбудить здравомыслящего Николаса. Но его давно уже нет.
После ее слов я застыл, словно она ответила на иностранном языке.
Николас: Да ты что...? Почему мне никто ничего не сказал? — раздраженно спросил я, уже более суетливо передвигаясь по незнакомому мне дому.
Алиса: Фак, что с тобой происходит, Ник?
Услышав, как сестра матерится, я выключил телефон, наслаждаясь тишиной, которая была мне необходима. Мой мозг взрывается от громких звуков.
По непонятному мне коридору я спустился вниз по лестнице, не обращая внимания на конфетти, чью-то одежду, пластмассовые стаканы под пиво и стеклянные бутылки. Подняв одну из целых, я сделал глоток теплой жидкости, почувствовав горько-сладковатый вкус.
Когда я уже приблизился к входной двери, сделав последний глоток, я со стуком поставил ее на стеллаж.
Мне вовсе не нужен был этот выпускной. Если бы не родители, я бы вовсе не присутствовал там.
***
Я сидел на стуле в привычной мне кухне. Всё бы ничего, если бы не родители, которые собирались отчитать меня за мое «неподобающее» поведение.
— С каких пор ты стал трудным подростком? — раздраженно спросила мама. — Я думаю, ты уже прошёл этот возраст.
— Тебе скоро двадцать! — вмешался отец. Следующими его словами будут: «В твои годы я уже мог обеспечить свою семью из семи человек». Мама же строго смотрела на меня, затем перевела взгляд на мою белую рубашку, рукава которой я закатал, открывая давние татуировки, которые считал крутыми. Три верхние пуговицы рубашки расстегнуты, чтобы позволять нормально дышать. Но мама и на это смотрела строго, заставляя меня тяжело вздыхать. Хотя бы черные банальные штаны её не раздражали... — В твоем возрасте я мог содержать свою семью из семи человек.
Смысл один и тот же, всего лишь набор слов другой.
— Мы опаздываем, давай перенесем этот разговор на завтра, — мама положила ладонь на плечо отца, призывая тем самым прислушаться к ней.
Отец коротко кивнул и, не желая больше смотреть на меня, направился к выходу. Сложив руки на груди и скрестив ноги, с пустым выражением лица я смотрел на маму. Она раздраженно вздохнула и приказала:
— Иди в машину.
— За мной приедут.
— Кто? — спросила она, так же скрестив руки на груди.
Её передние рыжие локоны в виде чёлки закрывали лицо. Но я всё равно мог прочитать её мимику и эмоции. Это было слишком легко. Да кого угодно. Мне было легко предугадать следующие шаги любого. Однако та, кого я даже в мыслях старался игнорировать, нарушала все мои правила. Иногда мне легко было понять, о чём она думает, но только если она была зла или слишком эмоциональна. А в обычные дни я даже не мог предугадать, какие будут её следующие слова и действия. Она непредсказуемая и странная.
Я не врал, когда сообщил ей, что она странная.
Прочистив горло слишком громко, я встал и посмотрел на маму, которая была маленького роста, или я был слишком высоким, но она старалась не отрывать своего родительского осуждающего взгляда, запрокинув голову.
— Моя сестра, — уверенно ответил я.
— Она сказала, что сегодня не сможет... К тому же, после того, что ты сделал, ей даже противно видеть тебя...
— Мне она обещала, я жду её, — ответил я и более раздраженно продолжил: — Просто иди за отцом, я потом приеду.
— Я и так вся на нервах из-за работы, хоть ты не добивай, — уже более отчаянно потребовала она.
— Я понял, — ответил я, опустив взгляд.
— А я не могу понять, что с моим прежним Ником...
— Почему я перестал играть? Или почему я пью?
— Почему ты перестал играть, ты же знаешь...
— Я знаю, чего вы от меня ждёте, — прервал я её. — Вы хотите, чтобы я не обманывал ваши ожидания. Не переживай об этом.
— Но ты стал совершенно другим.
— Мам, ты опоздаешь.
Бросив на меня обиженный взгляд, она побежала за отцом на своих высоких каблуках, создавая при этом характерный стук о пол.
Меня раздражало даже это. Лишь малейший шум, когда вокруг была такая приятная тишина, которая не давила, в отличие от невыносимых шумов.
Но когда я занят делом, мне легче реагировать на это. Даже простая игра в баскетбол. Если я не сфокусирован на игре, то попросту неспособен выдержать сигналы и крики болельщиков.
В последнее время моя голова занята другими мыслями, не позволяя до конца концентрироваться на игре. Поэтому баскетбол стал для меня невыносимым занятием. А вечеринки и алкоголь с легкостью заглушают все звуки. Так же было после происшествия с Алисой.
***
Суетливо я проходил сквозь шумную толпу, игнорируя все раздражающие факторы. Это было сложно, но уйти я не мог. Поэтому шел только вперед, стараясь не задевать людей, чтобы не испортить идеальную прическу: зачесанные назад волосы.
Придав лицу безразличное выражение, я оглядывал толпу. Алиса шла позади, она не проронила ни слова во время нашей «увлекательной» поездки на машине.
В спешке я наконец добрался до первого ряда, где стояли выпускники. На сцене стояли учителя и сама директриса. Наверху висел плакат с надписью: «Дорогие выпускники!».
Я оглядел толпу, но не нашел её. Зато меня настигло чувство вины, которое не отлипало от меня даже во время игры в баскетбол.
— Алекс Велформ, — прозвучало из динамиков, когда директор школы подошла к микрофону, установленному на трибуне. Трибуна была чёрной и не привлекала внимания, но при этом была достаточно высокой. Я задумался о том, как Самия, которая была маленького роста, сможет дотянуться до неё.
Алекса я не знал, или знал, но предпочел не вспоминать, когда он, подойдя к трибуне, громко закричал:
— Я закончил школу! Глотайте пыль, стервы!
Осознав, что он будет говорить ерунду, руководитель школы отодвинул от него микрофон и посмотрел на него с негодованием. Алекс, лишь усмехнувшись, направился к директрисе, которая не сводила с него глаз, полных гнева.
После этого вышла Лаура и произнесла речь о том, что нельзя забывать, что мы все люди, и что порой у нас бывают темные времена. Банально, даже слишком.
Когда очередь дошла до Самии, директриса позвала её. Она вышла из толпы с другой от меня стороны. Я увидел её атласное платье, которое переливалось даже в пасмурную погоду. Шарф того же светло-серого цвета скрывал очертания её фигуры.
Повернувшись к толпе подростков, которые наблюдали тот самый унизительный момент в ее жизни, она гордо подняла голову. Как бы ни старалась, Самия не могла избавиться от обиды, которую пыталась скрыть. Подойдя к микрофону, она прочистила горло, и в этом жесте присутствовала нервность. Она безумно волновалась, я уверен.
— До одного инцидента я была рада, что смогла закончить школу в Бельгии без дискриминации моих прав. Но правда ли это? Сто процентов нет. Я больше не могу верить в свою ложь. — Она остановилась для фальшивой улыбки, а затем как ни в чем не бывало продолжила: — Я благодарю и уважаю только тех, кто достойны этого. А на прощание скажу всему миру: «Не думайте, что Аллах не ведает о том, что творят беззаконники. Он лишь дает им отсрочку до того дня, когда закатятся взоры».
Все начали монотонно хлопать, как это было и до неё. Мне захотелось зажать уши, чтобы перестать вздрагивать от каждого шума, прекратить смотреть на неё, и просто раствориться в воздухе.
Сказав это, она отправилась к директрисе, которая смотрела на нее безразлично. Пожав руку, Самия выдавила самую фальшивую и неискреннюю улыбку. Затем направилась в ту сторону, где стояли уже полноценные выпускники частной школы Монса.
Я не ожидал, что моё имя прозвучит сразу же после Самии.
— Николас Мартенс.
Алиса, которая в машине подсунула мне бумажку с моей речью, поскольку я не смог достойно подготовиться к предстоящему выпускному, стояла в стороне и смотрела гневным взглядом. Взяв лист, я вышел вперед и поправил волосы, зачесывая их назад.
Поднявшись по ступенькам, добрался до трибуны. Я оглядел толпу глазеющих на меня идиотов. Волновался ли я? Нет, поскольку мне было абсолютно плевать, какое у них сложилось мнение обо мне за время моей учебы здесь.
Подняв лист, чтобы показать всем, я приблизился к микрофону и произнес:
— Здесь столько сентиментального дерьма, что я никогда в жизни не прочитаю это. Прости, сестренка... — процедил я, выискивая ее среди толпы. Я не видел, но чувствовал, как она закатила глаза. — Мне никогда в жизни не хотелось, чтобы люди думали обо мне хорошо. Я не ожидал их одобрения, мне было плевать на них самих и на их мнение. Поэтому воспользовавшись пофигизмом я скажу.... — произнес я, чувствуя, как десятки взглядов впиваются в меня, словно иглы. Тишина, заполнившая зал, была благословением. Их взгляды были терпимее, чем их голоса. — У всего есть предел, и свобода — не исключение. Чем больше человек упивается вседозволенностью, тем тоньше становится грань между эксцентричностью и безумием. То, что вчера казалось кощунственным, сегодня нагло претендует на звание новой нормы. Избыток свободы порождает лишнее местоимение — «они». Люди забывают о собственных ценностях, словно их никогда и не существовало. Тоже относится и к другим людям которые ждут что мы примем их суждение и веру за новую норму. — Я пожал плечами и закончил: — На этом всё. Не благодарите за несентиментальную речь.
Закончив свою блестящую речь, я уставился на толпу с равнодушным взглядом. После моей речи все начали аплодировать, и когда я покидал трибуну, услышал вопрос:
— Говорит тот, кто опоздал на выпускной из-за бурной вечеринки?
Усмехнувшись, я повернулся к незнакомому мне парню, который с издевательской усмешкой глядел на меня.
— Я и не говорил, что причисляю себя к нормальным.