Мерт Дуран.
Глава посвящается Маэсе.
Ты лучшая из всех, с кем я дружила.
Единственная и неповторимая.
Моя.
Пролог: 1.
Всё лето я провёл в компании двух сестёр на тихой и спокойной улочке Стамбула. По утрам здесь витал аромат свежеиспечённого хлеба — рядом располагалась пекарня. Что было необычно: в десять утра на улице не было слышно привычных криков и разговоров торговцев, предлагающих свои товары. Мы жили не в центре, поэтому сюда не заходили туристы. Здесь продавали всё необходимое для жизни и быта местных жителей, а не сувениры.
В моей комнате всегда открыто окно, и в помещение проникает лёгкий, бодрящий ветерок. Занавески развеваются на ветру, а солнечные лучи, проникая сквозь них, заливают комнату золотистым светом, отражаясь от белой стены.
Я проснулся рано утром и начал собирать спортивную сумку, чтобы подготовиться к тренировке с командой. Если я опоздаю, тренер заставит меня отжиматься столько раз, сколько ему захочется. А захочется ему столько, сколько позволит его настроение.
Сам не понял, что сказал...
Я откашлялся, чтобы собраться с мыслями, и принялся искать свой рюкзак. Наконец, обнаружив его, я направился в гостиную, где на диване спали мои сёстры. Вчера они устроили что-то вроде девичника с другими нашими троюродными сёстрами, поэтому, скорее всего, они остались здесь ночевать.
Когда я снова оказался в комнате Гёкче, то взял одеяло и вернулся, чтобы укрыть их. Хотя на улице было солнечно, но в последнее время стало прохладно. Странно, ведь сейчас август. Точнее, конец августа.
Укрыв девочек одеялом и поправив подушки, я с улыбкой наблюдал за ними. Гёкче крепко обнимала сестру, которая спала, громко храпя, как взрослый человек. Айне исполнилось шесть лет в июне. Но она уже была такой серьёзной и ответственной, как наша старшая сестра, которая сейчас живёт в Бельгии и замужем.
Подумав о тренировке, я быстро направился к выходу, аккуратно закрыв за собой дверь. Выйдя на улицу, я полной грудью вдохнул свежий августовский воздух. Было удивительно тихо, хотя обычно в это время здесь всегда многолюдно. Вероятно, причина в том, что дул довольно холодный ветер.
В нашем районе дорога имеет уклон, поэтому подъём к дому после активной тренировки всегда напоминает восхождение на вершину Эвереста. Спуск же, напротив, проходит довольно легко, и я почти бежал по асфальту, спускаясь вниз. Вокруг не было автомобилей, а люди встречались нечасто.
Но когда я добрался до центра оживлённой улицы, которая находится далеко от нашего дома, то увидел знакомую суету. Люди торопились по своим делам, некоторые разговаривали по телефону на ходу, а кто-то сидел за небольшими столиками и пил чай или кофе, наблюдая за оживлённым Стамбулом ранним утром.
Мне трудно представить, что всё это закончится. Этот ежедневный круговорот событий. Что мы скоро окажемся в Бельгии. От одной мысли об этом я прихожу в ярость. От Алисы и Али. Но больше всего от Самии. И всё же я безумно хочу увидеть её. Больше всего на свете. Увидеть её искреннюю улыбку и неловкость. Её смущение рядом со мной. Её смелый взгляд, который скрывает гнев. Её смех, который звучит в моей голове снова и снова, даже когда её нет рядом.
Встряхнув головой, чтобы перестать думать о ней, я сосредоточился на происходящем.
Мы приступили к тренировке в семь часов. Я был полон энергии и готов к бегу и упражнениям.
После разминки мы разделились на команды по одиннадцать человек. Я занял позицию левого центрального нападающего, хотя душа рвалась вправо. Там, на правом фланге, я чувствовал себя волком-одиночкой, уверенным и смертоносным.
Моим верным партнёром на поле был Малик. Хорват по происхождению, но, как и я, беженец из Турции. Вообще, здесь пестрая компания, но немцев, пожалуй, больше, чем всех остальных вместе взятых. Малик был хорош тем, что всегда искал меня передачей, будто видел во мне голевую машину. Он верил в мои стопроцентные удары, как и тренер.
Но уверенности, этой проклятой уверенности, мне всегда не хватало. Я чувствовал, что недостаточно нацелен на ворота, слишком часто пасую, когда мог бы пробить сам. Боялся разочаровать, боялся не оправдать ожиданий, которые сам же себе и внушал. Этот вечный внутренний спор терзал меня, не давая выложиться на все сто.
***
После интенсивной тренировки, когда все собирались уходить, тренер подошёл ко мне. Я мысленно закатил глаза, готовясь к очередной скучной лекции. Нет, на этот раз речь шла не об игре. Тренер всегда говорил, что у меня хорошо получается и забивать, и отбивать мячи.
— Мерт, я хочу поговорить с тобой, — подойдя, сказал Омер Озтюрк. Как мне известно, он играл за «Галатасарай», выиграв в Лиге чемпионов УЕФА в 2000 году. Он был выдающимся тренером молодежной команды, в которую я поступлю в ближайшее будущее.
Он стоял, сложив руки на груди, и пристально смотрел на меня. Я уже хорошо знал этот взгляд. Сегодня мне предстояло выслушать его монотонную исповедь о том, почему мне нельзя делать то, что я делаю. Но я никак не мог объяснить ему, что уже давно завязал с этим.
— Конечно, — наконец ответил я, проведя рукой по мокрым волосам.
На улице смеркалось, поэтому уличные фонари возле поля зажглись, освещая всё поле.
— Мне сообщили, что тебя сегодня видели с сигаретой, — произнёс он отрывисто. Я стоял и смотрел на него, пытаясь найти слова, чтобы объяснить, что я уже давно не курю. Месяц назад я наконец смог отказаться от этой привычки. После этого я понял, что у меня сильная привязанность ко всему, к чему я привыкаю.
— Я уже как месяц не курю, — оправдался я.
Открыв бутылку с водой, которую взял на скамейке, я сделал глоток и снова вернул всё своё внимание тренеру.
— Ты знаешь, что курение...
— Курение — это дерьмо, которое заставит меня забыть о футболе. Забыть о своей семье. Забыть и о себе, — ответил я и продолжил: — Я прекрасно вас понимаю, вы мне это говорили позавчера.
— Теперь это будет на постоянной основе, чтобы ты даже прекратил думать об этом, — пошутил тренер.
— Но я ведь буду чаще об этом вспоминать, — усмехнулся я, глядя на чистое небо.
— Нет, если я буду каждый день убеждать тебя, что это тебе не нужно. Я просто вижу в тебе потенциал, не хочу, чтобы такой талант пропадал, — ответил тренер и похлопал по плечу. — Ты мой любимчик, цени этот дар, — он рассмеялся и направился к сетке за своими вещами. До того как выйти, он обернулся возле выхода и крикнул:
— Когда ты уезжаешь?
— Через неделю.
Он кивнул и ушёл, а я остался стоять на месте. Сделав глубокий вдох, я сел на скамейку и проверил уведомления на телефоне. Я зашёл в чат с родителями и пролистал ответы Гёкче на их вопросы о том, когда мы приедем, чтобы они могли вовремя приготовить долму. Затем я зашёл в беседу с Али, где три месяца назад выражал соболезнования, когда его отец чуть не погиб от инсульта.
После того как я узнал об этом, я первым делом отправил соболезнования самой Самие, зная, как она любит своего отца, я чувствовал такую боль, какую чувствовала, вероятно, она. Но я знал, что она не потеряет надежду на его спасение.
В тот момент я всерьёз задумался о том, чтобы вернуться. Но для этого мне нужно было пройти подготовку в течение всего лета. Только тогда у меня появились бы шансы попасть в молодёжную команду в следующем году, а затем — в основную.
Я выбрал своё будущее вместо неё и чувствовал себя паршиво. Наверное, поэтому я начал курить. Однако я нагло оправдывал себя тем, что не переставал писать ей. Спрашивать, как у нее дела, что она делала, как провела день.
Меня интересовали даже самые незначительные подробности о ней. Я был увлечён ею. Я привык к ней. И после того, как покинул ее, я начал привыкать к чему-то другому. К курению.
Подумав, что стоит отправить ей сообщение, я начал набирать текст:
Мерт: Как прошёл день?
Самия не выходила на связь в течение двух часов. Посчитав, что она не ответит, я выключил телефон. С досадой хлопнув по нему ладонью, я поднял глаза к небу и откинулся на спинку скамейки.
В моих мыслях я уже был в Бельгии.
Там, где есть только она.
Там, где есть только мы.