Сентимент | 18+

Тишина растянулась между нами, густая и звенящая, после моих последних слов. «Мы уже пробовали». Это была величайшая глупость, которую я мог произнести вслух. Признание собственного поражения. Признание того, что три года и все мои попытки выстроить новую жизнь оказались бесполезны.

Она смотрела на меня, и в ее глазах, еще влажных от слез, я видел то же опустошение, что и в себе. Ту же усталость от бега по кругу.

— Я не знаю, что нам делать, — повторила она, и это был уже не вопрос, а констатация нашего общего тупика.

Мой телефон завибрировал в кармане. Наверное, Вики. Или отец. Напоминание о том мире, в который я должен был вернуться. О решении, которое я принял. О предложении, которое собирался сделать.

Я проигнорировал его.

— Пойдем, — сказал я неожиданно даже для себя. Голос сорвался, прозвучав грубовато.

Алия удивленно моргнула.

— Куда?

— Просто пойдем. Сидеть здесь — все равно что тусоваться в морге. — Я кивнул в сторону ее ноутбука с письмом-отказом. — Тебе нужен воздух. Мне... — я запнулся, — мне тоже.

Она медленно, будто в трансе, закрыла ноутбук, собрала свои вещи в сумку. Я молча наблюдал, как ее пальцы дрожат, застегивая молнию. Та самая ярость, что кипела в ней минуту назад, испарилась, оставив после себя лишь хрупкую, беззащитную усталость. И в этой ее уязвимости было что-то невыносимо знакомое. Та самая девочка, которую я когда-то знал.

Она надела пальто, и мы вышли на улицу. Дождь уже стих, превратившись в мелкую, колючую изморось. Воздух был холодным и влажным. Мы шли рядом, не касаясь друг друга, не глядя друг на друга, просто двигаясь вперед по мокрому тротуару, куда-то в никуда.

— Я не портил твой конкурс, Алия, — тихо сказал я, глядя прямо перед собой. — У меня... были другие планы. Другие решения.

Она лишь кивнула, уткнувшись подбородком в воротник пальто.
— Я знаю. Просто... было легче подумать, что это ты.

— Понимаю, — я сглотнул. — Иногда я сам предпочел бы быть тем монстром, в которого ты меня превратила. Это проще, чем признать, что все было... сложнее.

Мы дошли до небольшого сквера. Скамейки были мокрыми, но мы все равно сели, как по молчаливому согласию. Городской шум доносился до нас приглушенно.

— Почему ты пришел? — наконец спросила она, глядя на свои руки. — Правда. Не говори, что просто так.

Я долго молчал, подбирая слова, которые не предавали бы всего, что я в себе похоронил.

— Потому что видел фотографии, — сказал я наконец. — Из Торонто. Ты улыбалась. По-настоящему. И я... — я заставил себя выдохнуть, — ...я понял, что должен отпустить тебя. По-настоящему. А для этого... для этого нужно было увидеть, что с тобой все в порядке в последний раз. Что ты справишься. Даже если это будет без меня.

Она повернулась ко мне. Ее синие глаза в сером свете дня казались бездонными.

— И что ты увидел?

Я встретил ее взгляд, и в этот раз не прятал за ним ничего.

— Что ты сильнее, чем думаешь. И что... — я снова запнулся, чувствуя, как трещит лед внутри, — ...и что мое решение было правильным. Каким бы тяжелым оно ни было.

Она не отвечала. Просто смотрела на меня, и в ее взгляде не было ни ненависти, ни любви. Было понимание. Такое же горькое и тяжелое, как и мое.

Мы просидели так еще несколько минут, два корабля, потерпевших крушение у одного берега, не в силах ни помочь друг другу, ни уплыть в разные стороны.

— Пойдем, — сказала она, и мой голос прозвучал хрипло. Я смотрел куда-то в пространство перед собой. - Нам нужно отвлечься и единственное, что сейчас поможет - выпивка.

Ее слова повисли в воздухе. Не просьба. Не предложение. Это был вызов. И мы оба знали, на какой именно бой она нас зовет.

«Нет», — должен был сказать я. «У меня другие планы. Правильные планы». Но эти слова застряли в горле комом предательства. Предательства по отношению к самому себе, к той ледяной крепости, что я выстроил.

Она уже повернулась и пошла, не оглядываясь, словно была уверена, что я последую. И черт возьми, она была права.

Я поднялся и пошел за ней, сохраняя дистанцию в несколько шагов. Мое тело было напряжено, как струна, разум кричал об опасности, но ноги неслись сами, повинуясь древнему, животному инстинкту.

Мы свернули в первый же попавшийся полутемный бар — место, где не ждешь встретить знакомых. Запах старого дерева, виски и пыли. Мы заняли кабинку в самом углу. Тень от нас была густой и бескомпромиссной.

— Виски. Скач, — бросил я официанту, даже не глядя в меню.

— Красное сухое, — тихо сказала Алия.

Она сидела напротив, сняв мокрое пальто, и в полумгле ее черты казались обостренными, хрупкими и невероятно сильными одновременно. Она смотрела на меня, и в ее глазах не было ни вызова, ни мольбы. Было просто... ожидание. Как будто она знала, что эта ночь была неизбежна. Как падение.

— За твой Торонто, — мрачно произнес я, когда напитки были доставлены. — Может, оно и к лучшему.

— За твое «правильное решение», — парировала она, чокаясь со мной. Ее бокал дрогнул.

Мы выпили. Виски обжег горло, но не смог прогнать холод, сковавший грудь. Мы пили молча, погруженные в гулкую тишину, которая была красноречивее любых слов. Каждый глоток, каждый взгляд, украдкой брошенный через стол, приближал нас к той черте, которую мы оба боялись и жаждали переступить.

Она была моим личным апокалипсисом. Разрушением всех планов, всего, что я считал правильным. И в тот вечер, в этом проклятом баре, я смотрел в лицо своему концу и не находил в себе сил отвернуться.

Тишина за столиком была густой, как смола. Мы допили свои первые порции, и я поймал себя на том, что рассматриваю ее над бокалом. Как она держится за свой бокал с вином, словно это якорь в бушующем море. Я знал, что должен что-то сказать. Что угодно, лишь бы разорвать это молчание, которое тянуло нас на дно.

— Итак, Торонто, — произнес я, и мой голос прозвучал неестественно громко в полумгле бара. — Кроме университета... что еще? Понравился тебе город?

Она медленно подняла на меня взгляд. В ее глазах плескалась усталость и какая-то горькая ирония.

— Город как город. Высокий, стеклянный, бездушный. Но... да. Понравился. — Она сделала небольшой глоток. — В нем можно затеряться. Стать никем. Иногда это то, что нужно.

«Стать никем». Эти слова отозвались во мне эхом. Именно этого я и хотел для нее? Чтобы она стала «никем» вдали от меня? Чтобы ее улыбка на тех фотографиях была улыбкой не ее самой, а кого-то другого?

— А Майк? — не удержался я, ненавидя себя за этот вопрос. — Он помогал... затеряться?

Она покачала головой, и прядь белокурых волос упала на лицо.

— Майк пытался помочь мне найти себя. Он... хороший человек. — Она отпила еще вина и посмотрела на меня прямо. — А твоя Вики? Она помогает тебе... соответствовать? Твоему отцу? Твоему статусу?

Ее вопрос был отравленной стрелой, выпущенной с убийственной точностью. Я почувствовал, как сжимаются мышцы челюсти.

— Вики — стратегический союз, — ответил я, отводя взгляд к своей пустой рюмке. — Она соответствует определенным... критериям.

— Каким? — не отступала она, ее голос стал тише, но от этого лишь острее. — У нее подходящая фамилия? Нужные связи? Она не задает лишних вопросов и не портит тебе нервы, как это умею я?

Я резко повернулся к ней.

— Она не смотрит на меня так, как будто я ее личный палач! — вырвалось у меня. — Она не винит меня во всех грехах и не заставляет чувствовать себя...

Я запнулся, не в силах договорить. «Не заставляет чувствовать себя живым». Это было бы слишком честно. Слишком опасно.

— ...чувствовать себя дерьмово, — закончил я, сжимая пустой бокал.

Алия горько усмехнулась.
— А работа на отца? Ты же этого всегда хотел? Стать таким же, как он? Холодным, безжалостным, успешным?

— Это то, для чего я был рожден, — пробормотал я, чувствуя, как знакомый металлический привкус наполняет мой рот. Привкус лжи, которую я сам себе повторял годами. — Я закрываю сделки. Разрушаю семьи ради прибыли. Делаю именно то, чему он меня учил. И я чертовски хорош в этом.

— Поздравляю, — ее голос прозвучал плоским и усталым. — Похоже, ты получил все, что хотел. Правильную невесту. Правильную работу. Правильную, бесчувственную жизнь.

Она подняла свой бокал, как бы предлагая тост за мой успех. Но в ее глазах не было ничего, кроме боли и того самого понимания, что разъедало меня изнутри.

Мы снова замолчали. Вопросы были заданы. Ответы — получены. И они были ужаснее любой лжи. Потому что они подтверждали простой, невыносимый факт: мы оба были в ловушке.

Алия тяжело вздохнула. Её брови поползли к переносице и она недовольно цокнула языком, оставляя бокал.

- Ладно, вероятно, это было плохой затеей. Я пойду.

— Подожди.

Мое собственное слово прозвучало хрипло и резко, когда она уже отодвинулась от стола. Моя рука сама потянулась вперед, и пальцы сомкнулись вокруг ее запястья. Ее кожа была прохладной, а под ней пульсировала жилка. Реальная, живая. Не призрак.

Она замерла, не пытаясь вырваться, но и не оборачиваясь.

— Зачем, Итан? Мы все друг другу сказали.

— Посиди еще, — попросил я, и в моем голосе не было привычного приказа, лишь усталая, почти незнакомая нота. — Просто... посиди со мной.

Она медленно, словно против своей воли, вернулась на место. Ее взгляд был отстраненным, она смотрела куда-то мимо меня, в темноту бара.

Я отпустил ее руку, чувствуя, как на ладони остается жар от ее кожи. Мне нужно было что-то сказать. Что-то, что удержало бы ее здесь. Любую веревку, чтобы не дать ей уплыть в это безразличное никуда.

— Твой конкурс, — начал я, цепляясь за первую пришедшую в голову практическую мысль. — Ты можешь подать документы снова. В следующий раз. Я... Я могу помочь. У отца есть связи в совете попечителей. Я могу...

— Нет.

Одно слово. Тихое, но окончательное. Она наконец посмотрела на меня, и в ее глазах не было обиды, лишь усталое презрение.

— Я не хочу твоей помощи, Итан. Не хочешь ли ты купить мне место? Замолвить словечко, как для какой-нибудь своей сделки? Я либо пройду сама, либо нет. Но не благодаря фамилии Харрисон.

Она была права. Снова права. Я предлагал ей ту самую валюту, которую презирал в своем мире — влияние, связи, привилегии. Я пытался «исправить» ее проблему так, как умел — холодным расчетом.

— Тогда чего ты хочешь, Алия? — спросил я, и в голосе прозвучало отчаяние, которое я уже не мог скрыть. — Чего ты хочешь от меня? Извинений? Чтобы я упал на колени и рыдал? Сказал, что все это была ошибка? Что я сломал нам обоим жизнь из-за гордыни и глупости?

Она покачала головой, и в уголках ее глаз блеснули слезы, которые она отчаянно пыталась сдержать.

— Я не знаю, Итан. Чего хочешь ты? Ты морочишь мне голову, появляешься и исчезаешь, играешь в какие-то свои игры... У тебя есть все, что ты, по твоим же словам, всегда хотел. Так чего ты добиваешься от меня? Что тебе нужно?

Она почти кричала, ее шепот был полон надрыва.

И я сломался.

Все барьеры, все ледяные стены, вся ложь, которую я годами рассказывал себе, рухнула в одно мгновение. Не было больше сил притворяться. Не было сил прятаться.

Я посмотрел ей прямо в глаза, и слово вырвалось само, тихое, хриплое, лишенное всякой позы, всякой защиты. Просто голая, невыносимая правда.

— Тебя. Я хочу тебя. Прямо сейчас.

В воздухе повисла абсолютная тишина. Казалось, даже шум бара на секунду замер. Она смотрела на меня, ее глаза были широко раскрыты от шока, губы приоткрыты. В них не было ни гнева, ни торжества. Только ошеломленное, пугающее понимание.

И в этой тишине, после этих слов, не осталось ничего, что можно было бы добавить. Все карты были сброшены. Все маски — сорваны. Мы остались лицом к лицу с той простой, ужасающей и освобождающей правдой, которую так долго отрицали.

Не думая, действуя на чистом инстинкте, я встал. Стул с грохотом отъехал назад. Я протянул руку, и на этот раз не для того, чтобы схватить ее за запястье, а открытой ладонью вверх. Приглашение. Вызов. Мольбу.

Она смотрела на мою руку, потом подняла на меня глаза. В ее взгляде шла война. Но в конце концов, медленно, почти невесомо, ее пальцы легли на мои. Холодные. Она не сжимала их, просто позволяла мне держать.

Я не сказал ни слова. Просто положил на стол несколько купюр, которых хватило бы на весь их винный погреб, и повел ее к выходу. Она шла за мной покорно, как лунатик, не произнося ни звука. Ее молчание было оглушительным.

Дорога до моей квартиры на Стойк-авеню прошла в полной тишине, нарушаемой лишь шумом двигателя и биением моего сердца в ушах. Я чувствовал ее присутствие на пассажирском сиденье как раскаленный утюг. Она смотрела в окно, но я знал — она не видела город.

Лифт поднялся на мой этаж беззвучно. Я открыл дверь и впустил ее внутрь.

Квартира встретила нас стерильной прохладой и запахом свежего ремонта. Все было идеально, дорого и безлико, как выставочный образец. Ни одной лишней вещи, ни одного намека на то, что здесь кто-то живет.

Алия медленно прошлась по гостиной, ее пальцы скользнули по черной столешнице бара. Она осматривалась с странным, отстраненным выражением. Потом ее взгляд упал на меня.

— Красивый ремонт, — произнесла она, и ее голос был плоским, как поверхность стола. — Вики, должно быть, хорошо постаралась. У нее безупречный вкус.

Она пыталась ранить меня, а в итоге делала больнее только себе.

— Она никогда здесь не была, — тихо сказал я.

Алия замерла. Ее спина напряглась.

— Что?

— Я сказал ей, что здесь идет ремонт. Что мы не можем сюда въехать. — Я сделал шаг к ней. — Никто здесь не был. Только я.

Она обернулась, и в ее глазах я увидел то же смятение, что бушевало во мне. Этот холодный, идеальный склеп был моим личным адом, а не любовным гнездышком, которое я обустраивал с невестой.

— Почему? — прошептала она.

— Потому что это мое, — выдохнул я, подходя еще ближе. Теперь нас разделяли сантиметры. Я чувствовал исходящее от нее тепло, вдыхал знакомый, сводящий с ума запах ее духов, смешанный с дождем. — Единственное, что до сих пор было по-настоящему моим. И я... я не хотел ни с кем этим делиться.

Я поднял руку и, не дотрагиваясь, провел пальцами в сантиметре от ее щеки. Она замерла, не отстраняясь, ее грудь тяжело вздымалась.

— А теперь ты привел сюда меня, — тихо сказала она. - Как призрака.

— Ты не призрак, Алия, — мой голос сорвался. — Ты единственное, что было по-настоящему реальным все эти годы. И я так устал притворяться, что это не так.

И в тишине стерильной квартиры, под пристальным взглядом безликих дорогих вещей, мы стояли друг напротив друга — два заблудившихся человека, нашедших друг друга в тупике собственной лжи. И на этот раз бежать было некуда.

Воздух в стерильной квартире стал густым и тягучим, словно наполнился электричеством перед грозой. Мое признание повисло между нами, разорвав последние преграды. Я видел, как зрачки Алии расширились, ее губы приоткрылись в беззвучном вздохе. В ее глазах не было страха — лишь та же животная, всепоглощающая тяга, что выжигала меня изнутри.

Я не помню, кто сделал первый шаг. Кажется, мы двинулись навстречу друг другу одновременно. Мои руки впились в ее плечи, ее пальцы вцепились в полы моего пиджака. И наши губы наконец встретились.

Это был не поцелуй. Это было сражение. Года подавленной ярости, обиды и тоски выплеснулись наружу. Ее зубы больно впились мне в нижнюю губу, а мой язык грубо вторгся в ее рот, требуя, отнимая. Мы дышали друг в друга, наши тела прижимались так плотно, что кости трещали.

Я оторвался от ее губ, чтобы срывать с нее одежду. Мои пальцы дрожали, когда я стащил с нее мокрое пальто, затем — свитер. Она помогала мне, ее руки расстегивали мою рубашку, срывая пуговицы. Каждое прикосновение ее кожи к моей было как удар током.

Вот она стоит передо мной в одном белье. Хрупкая, прекрасная, с разгоревшимся румянцем на щеках. Ее грудь тяжело вздымалась, а соски твердо вырисовывались под тканью бюстгальтера. Меня охватило дикое, первобытное желание — бросить ее на пол, войти в нее резко и грубо, заставить кричать от боли и наслаждения, стереть в порошок все эти годы разлуки.

Но когда я протянул руку, чтобы снять с нее последние преграды, мои пальцы вдруг предательски задрожали. Я замер, глядя на нее. На эту знакомую до боли, но такую измененную женщину. Я никогда не трогал ее вот так. В юности наши ласки были полны трепетной нежности, мы не заходили так далеко. А теперь... теперь во мне бушевала буря, и я боялся, что однажды начав, не смогу остановиться и причиню ей боль.

— Итан... — ее шепот был хриплым, полным той же неуверенности и жажды.

Это сломало меня. Я медленно, почти благоговейно, провел ладонью по ее животу, чувствуя, как вздрагивает ее кожа. Мои пальцы скользнули за застежку бюстгальтера. Он расстегнулся с тихим щелчком.

Она была совершенна. Ее грудь, упругая и высокая, с темно-розовыми, налитыми сосками, просившими прикосновения. Я наклонился и взял один сосок в рот, жадно лаская его языком. Она вскрикнула, ее пальцы впились мне в волосы, прижимая сильнее. Ее стон, низкий и горловой, заставил мой член болезненно напрячься в тесных штанах.

Мои губы и язык не знали пощады. Я сосал, кусал, ласкал ее грудь, переходя от одной к другой, пока она не застонала, извиваясь в моих объятиях. Моя рука скользнула ниже, под резинку ее трусиков. Она вскрикнула, когда мои пальцы нашли ее клитор, уже твердый и влажный от возбуждения.

— Боже, Алия... — прошептал я, чувствуя, как она вся содрогается под моими прикосновениями.

Я снял с нее последнюю преграду, затем скинул с себя оставшуюся одежду. Когда я вошел в нее, это было похоже на возвращение домой. Она была тесной, горячей, невероятно влажной. Она вскрикнула, ее ногти впились мне в спину. Я замер, давая ей привыкнуть, глядя в ее широко раскрытые глаза.

— Не останавливайся, — выдохнула она, и в ее голосе была не мольба, а приказ.

Это было все, что мне было нужно. Я начал двигаться. Сначала медленно, почти нежно, но с каждым толчком теряя контроль. Ее ноги обвились вокруг моей талии, ее бедра встречали мои движения с такой же яростью. Звуки наших тел, наши прерывистые стоны и хриплое дыхание заполнили бездушное пространство квартиры.

Я смотрел, как ее лицо искажается от наслаждения, как ее соски затвердевают от каждого моего толчка. Я чувствовал, как ее внутренние мышцы сжимаются вокруг моего члена, и знал, что она близка. Моя рука скользнула между наших тел, и я снова нашел ее клитор, массируя его в такт своим движениям.

Ее крик, когда она кончила, был оглушительным. Он сотряс все мое существо. Ее тело содрогнулось в мощных судорогах, зажимая меня внутри с такой силой, что я не смог сдержаться. С рыком, в котором было все — и три года тоски, и боль, и безумная, неистовая радость, — я излился в нее, прижимая ее к себе так сильно, словно пытался вдавить в собственное тело.

Мы рухнули на пол, тяжело дыша, наши тела покрылись испариной. Тишина снова воцарилась в комнате, но теперь она была другой — насыщенной, густой, пахнущей нами обоими. Я лежал, чувствуя, как бьется ее сердце о мое, и понимал, что ничего не закончилось. Все только началось. И на этот раз остановки уже не будет.