Кодекс предателя

Цитата: «Первое дыхание твоего ребенка стирает всю боль мира. На одну секунду. А потом ты понимаешь, что этот хрупкий комочек теперь и есть весь твой мир, и тебе снова страшно». — Бан Чан, вслух впервые озвучивая свои страхи.

Палата больше походила на люкс отеля, чем на медицинское учреждение. Тихо гудели системы кондиционирования, пахло стерильной чистотой и сладковатым ароматом цветов, уже заполонивших комнату. Но главным был другой запах — свежести, детской присыпки и того неуловимого, волшебного аромата новорождённого.

Соён, бледная, уставшая, но сияющая, сидела в кровати, прижимая к груди завёрнутый в мягчайший кашемировый конверт крошечный свёрточек. Чан стоял рядом, не в силах оторвать глаз от этого зрелища. Его поза была неестественно прямой, руки висели вдоль тела, будто он боялся ими шевелить, чтобы не нарушить хрупкую идиллию.

— Юри, — тихо произнесла Соён, проводя пальцем по бархатной щёчке младенца. — Её зовут Юри.

Чан повторил это имя, пробуя его на вкус. Оно звучало нежно и сильно одновременно. —Юри, — согласился он. Это было идеально.

В дверь тихо постучали. Прежде чем они успели ответить, внутрь на цыпочках, с охапками подарков и крайне неуместными для больницы ухмылками, ввалилась вся их «семья».

Первым шёл Хёнджин, таща огромного плюшевого медведя, который был почти с него ростом. —Ну, где наша девочка? — протрубил он, стараясь говорить тише обычного, что у него плохо получалось.

За ним, смущённо улыбаясь, пробирался Феликс с изящной корзиной, полной изысканных детских вещей из чистого шёлка и кашемира. Минхо и Джисон несли какие-то странные, громоздкие свёртки, обёрнутые в бумагу с черепами. Чанбин скромно держался сзади с букетом, а Сынмин внёс в палату… ноутбук и портативный сканер.

— Мы на минутку! — прошептал Феликс, хотя все его слышали. — Просто хотели… поздравить.

Соён улыбнулась, и это была её первая по-настоящему беззаботная улыбка за всё время. —Проходите. Только тише, она спит.

Они столпились вокруг кровати, затаив дыхание. Даже Хёнджин притих, разглядывая крошечное личико. —Боже, она такая маленькая, — выдохнул Джисон, его глаза стали круглыми от изумления. — И идеальная.

— Статистически, шанс рождения «идеального» ребёнка стремится к нулю, — невозмутимо заметил Сынмин, уже настраивая сканер. — Однако по предварительным визуальным данным, аномалий не наблюдается. Поздравляю.

Все зашикали на него, но Соён рассмеялась. —Спасибо, Сынмин. Это самое милое, что я от тебя слышала.

Началось вручение подарков. Это напоминало странный, трогательный ритуал. Хёнджин и Феликс подарили ту самую корзину с роскошными пелёнками и игрушкой-волком. Минхо и Джисон вручили… миниатюрный кожаный куртку и крошечные докторские Мартенсы.

— Чтобы была готова ко всему! — гордо объявил Джисон.

Чанбин протянул букет и небольшую серебряную погремушку в виде пистолета. —Для… ну, знаешь, для развития моторики, — он покраснел.

Сынмин подошёл последним. —Я проанализировал все крупные базы данных и составил оптимальный график вакцинации, питания и развивающих занятий на первые пять лет жизни, — он протянул Чану флешку. — А это — — он указал на сканер, — — для снятия отпечатков пальцев и сканирования сетчатки. Безопасность превыше всего.

Чан принял флешку с невероятно серьёзным видом. —Благодарю, Сынмин. Это очень ценно.

Подарки были вручены. Воздух наполнился тихим, тёплым разговором. Они пили больничный чай, ели принесённое печенье и просто были вместе. В этой палате не было бывшего босса, его врагов, его подчинённых. Были просто люди, собравшиеся вокруг новой жизни.

Чан наблюдал за ними — за Хёнджином, который что-то шептал Феликсу на ухо, заставляя того краснеть и улыбаться; за Минхо, который устроил Джисону на плече; за Чанбином и Сынмином, которые о чём-то спорили на своём странном, полном терминов языке. И его сердце сжималось от чего-то большого и щемящего.

Он посмотрел на Соён. Она устало оперлась на подушки, но глаза её сияли. Она смотрела на Юри, и в её взгляде была такая всепоглощающая любовь, что у Чана перехватило дыхание.

Он сделал шаг вперёд. Разговор стих. Все взгляды обратились к нему.

— Соён, — его голос прозвучал немного хрипло. Он опустился на одно колено рядом с кроватью. В его руке оказалась маленькая бархатная коробочка. — Я… я не умею красиво говорить. И я знаю, что у нас всё началось не так. Что у нас до сих пор нет ничего обычного.

Он открыл коробочку. Внутри, в свете больничных ламп, вспыхнул бриллиант невероятной чистоты, обрамлённый редкими розовыми сапфирами. Кольцо было произведением искусства — изящным, мощным и бесконечно красивым.

— Это не обручальное кольцо. Пока нет. Это кольцо-обещание. Обещание того, что я буду каждый день становиться лучше. Ради тебя. Ради Юри. Обещание защищать вас обоих до последнего вздоха. И… надежды. Надежды на то, что однажды ты посмотришь на него и увидишь не того человека, который причинил тебе боль, а того, кто любит тебя больше жизни.

Он взял её руку. Его пальцы дрожали. —Ты подарила мне всё. Просто… позволь мне быть твоим мужем не только на бумаге. Позволь мне заслужить это звание.

В палате стояла абсолютная тишина. Даже Юри не шевелилась. Соён смотрела то на кольцо, то в его глаза. В них не было ни страха, ни неуверенности. Были слёзы. И любовь. Настоящая, выстраданная, прошедшая через ад любовь.

— Да, — прошептала она, и её голос сорвался. — Да, Чан.

Он с трудом снял с её пальца простое золотое кольцо, которое она носила как символ их «сделки», и надел новое. Оно сидело идеально.

Он поднялся и поцеловал её. Это был не быстрый, формальный поцелуй. Это был медленный, глубокий, полный благодарности, обета и той самой надежды поцелуй. В нём было всё их прошлое — боль, страх, ярость — и всё их будущее, которое они только что начали строить.

Когда они разъединились, раздался громкий, счастливый вздох. Джисон всхлипывал, уткнувшись в плечо Минхо. Феликс улыбался, а по щеке Хёнджина катилась одна-единственная, брутальная слеза. Чанбин смотрел на них с лёгкой грустью, но без боли. Сынмин что-то быстро печатал на своём планшете, вероятно, фиксируя «эмоциональный всплеск высокой интенсивности».

Чан обнял Соён и прижался лбом к её виску, глядя на спящую между ними дочь. В этот момент он чувствовал себя не королём преступного мира. Он чувствовал себя мужем. Отцом. Хранителем этого маленького, хрупкого счастья. И это было сильнее любой власти.

Их семья — странная, broken, собранная из осколков — стояла вокруг них. И каждый в этой комнате понимал, что что-то изменилось навсегда. Закрылась одна глава. Началась другая. И в её начале стояло имя — Юри. Их новое начало. Их хрупкая, бесценная вселенная.