Кодекс предателя

Цитата: «Прощение — это не волшебный ластик, стирающий прошлое. Это шрам, который остаётся, но перестаёт кровоточить с каждым «прости»». — Соён, делая самый трудный выбор в своей жизни.

Прошла неделя с той ночи, когда Чан рыдал у её ног. Неделя тяжёлого, напряжённого молчания в особняке. Они жили в одном пространстве, дышали одним воздухом, но между ними по-прежнему лежала пропасть, полная боли, стыда и невысказанных слов.

Соён избегала его. Она запиралась в своей комнате, выходила только поесть или прогуляться в саду, всегда в сопровождении охраны. Но что-то изменилось. Она больше не смотрела на него с чистой, ледяной ненавистью. В её взгляде теперь читалась борьба, смятение, неуверенность.

Чан не давил. Он просто был рядом. Молча. Каждое утро он приносил ей завтрак в постель — не вычурный, а простой, тот, что она любила: свежий йогурт с ягодами, тосты с авокадо. Он оставлял подарки у её двери — не дорогие безделушки, а книги, которые она могла случайно обронить в разговоре, тёплые, мягкие носки для её отекающих ног, подушку для беременных, о которой она читала в журнале.

Он не пытался говорить. Его действия кричали громче любых слов.

И вот однажды вечером, когда она сидела в гостиной и смотрела какой-то глупый сериал, он вошел и сел в кресло напротив, не говоря ни слова. Просто стал смотреть с ней. Она напряглась, но не ушла.

На экране герои целовались под дождём. Глупая, пафосная сцена. И вдруг Соён тихо сказала, не отрывая взгляда от телевизора:

— Я ненавижу дождь. С того дня.

Чан вздрогнул. Это было первое, что она сказала ему voluntarily за всю неделю. —Я знаю, — так же тихо ответил он.

— Я просыпаюсь ночью от того, что мне кажется, я слышу его голос, — продолжила она, её голос был ровным, но в нём дрожала запрятанная боль. — Он звал меня. А я не могла ему помочь. Я могла только смотреть, как ты… как ты…

Она замолчала, сжимая подушку на животе. —Я знаю, — снова повторил он, и его собственное горло сжалось от кома. — И я буду жить с этим знанием до конца своих дней. И каждую ночь я буду слышать его голос вместе с тобой. Это мой крест. И я заслужил его.

Она повернулась и посмотрела на него. В её глазах стояли слёзы. —Зачем? — прошептала она. — Зачем ты всё это сделал? Ты же не монстр. Я вижу это сейчас. Так зачем?

Он опустил голову. —Потому что я испугался. Потому что я потерял всё, что было для меня важно. И вместо того чтобы искать вину в себе, я начал искать её в других. И разрушать всё вокруг. Я думал, что сила и жестокость вернут мне контроль. Но они только заперли меня в аду. И я запер в нём тебя.

Он поднял на неё глаза, и в них была такая искренняя, такая raw боль, что она ахнула. —Я не прошу прощения. Я знаю, что его не может быть. Я просто хочу, чтобы ты знала… что тот человек в подвале… это был не я. Вернее, это был я, но… сломленный, ослеплённый болью. А тот, кто здесь сейчас… он ненавидит того больше, чем ты могла бы когда-либо его возненавидеть.

Он медленно встал и подошёл к ней. Он не садился рядом, просто стоял на коленях, как и тогда, глядя на неё снизу вверх. —Я не буду касаться тебя без твоего разрешения. Никогда. Но я буду здесь. Всегда. Я буду защищать тебя и нашего ребёнка от всего мира. И от самого себя, если придётся. И если однажды… через год, через десять лет… ты найдёшь в себе силы посмотреть на меня и не увидеть того монстра… этого будет достаточно для меня.

Слёзы текли по её лицу беззвучно. Она смотрела на этого могучего, опасного мужчину, который сейчас был таким сломленным и уязвимым перед ней. Она вспоминала его жестокость. Его холодность. Но она также вспоминала его неуклюжие попытки заботиться, его ночные бдения у её двери, когда ей было плохо, его слёзы раскаяния.

И в её сердце, закованном в лёд, что-то дрогнуло и треснуло. Не прощение. Ещё нет. Но… понимание. Понимание того, что и монстры могут страдать. Что они тоже могут быть сломлены.

Она медленно, будто против своей воли, протянула руку и коснулась его щеки. Его кожа была шершавой, горячей. Он вздрогнул от её прикосновения, как от удара током, и закрыл глаза, словбо боясь, что это мираж.

— Я не прощаю тебя, — тихо сказала она, и её пальцы дрожали. — Но… я перестаю тебя ненавидеть. Пока. Это всё, что я могу тебе дать.

Для него это было больше, чем всё богатство мира. Он прикрыл её руку своей, прижимая её к своей щеке, и тихо, с облегчением, выдохнул.

— Спасибо, — его голос сорвался на шёпот. — Этого достаточно. Обещаю.

Он наклонился и очень осторожно, давая ей время отстраниться, прикоснулся губами к её лбу. Это был не поцелуй страсти. Это был поцелуй благодарности, преданности, обещания. Это был seal их нового, хрупкого перемирия.

Она не отстранилась. Она просто закрыла глаза, чувствуя, как по её спине бегут мурашки. Это было страшно. Странно. Но… не отвратительно.

---

Когда news о «примирении» достигли остальных, реакции были предсказуемыми.

Хёнджин и Феликс сидели на кухне в своей квартире и молча переваривали информацию, полученную от Чонина.

— Ну что, — наконец сказал Хёнджин, разминая затекшую шею. — Похоже, наш босс таки добился своего. Немного истерики, немного шантажа беременностью — и вот уже почти счастливая семья.

— Не будь циником, — мягко упрекнул его Феликс, но в его глазах читалась тревога. — Maybe, он и правда изменился. Maybe, ребёнок… она… помогли ему.

— Maybe, — недоверчиво протянул Хёнджин. — А maybe, он просто нашёл новый способ контроля. Более изощрённый. Я просто хочу, чтобы с ней всё было хорошо. Она заслуживает нормальной жизни. Без его психоза.

— Мы будем присматривать за ней, — пообещал Феликс, беря его руку. — Как всегда.

Минхо, узнав новость, лишь хмыкнул и продолжил чинить прицел для своей винтовки. —Любовь зла… и чертовски непредсказуема, — прокомментировал он. — Главное, чтобы этот новый роман не закончился кровью. У меня планы на выходные, а не на похороны.

Но в глубине души он был скорее рад. Maybe, теперь Чан наконец успокоится и перестанет устраивать ад на земле. А maybe, и нет. Время покажет.

---

Чанбин, тем временем, пытался заглушить свою боль и смятение самым классическим способом — новыми отношениями. Он встретил девушку. Миёнг. Красивую, весёлую, работающую диджеем в одном из модных клубов. Она была полной противоположностью Юне — лёгкой, беззаботной, не обременённой тайнами.

Они провели вместе несколько недель. Ходили на свидания, смеялись, занимались сексом. Чанбин пытался вложиться в эти отношения, пытался забыть в её объятиях и глаза Чана, полные боли, и своё собственное смятение.

Но однажды вечером всё рухнуло из-за пустяка. Они выбирали фильм для просмотра, и Миёнг настойчиво предлагала какую-то глупую романтическую комедию.

— Давай посмотрим это! Все девочки в инсте пишут, что это огонь! — трясла она телефоном перед его лицом.

А Чанбин, уставший после тяжёлого дня и внутренне напряжённый, резко ответил: —Хватит уже этого девичьего говна! Включи что-нибудь нормальное!

Он не хотел быть грубым. Это просто вырвалось. Но её лицо сразу стало обиженным.

— Ой, извини, что я не дотягиваю до твоих «высоких стандартов»! — она фыркнула и схватила свою сумочку. — Ищи себе другую «нормальную» девочку!

Он пытался извиниться, объяснить, что не это имел в виду, что он просто устал. Но она уже не слушала. Она ушла, хлопнув дверью, и заблокировала его номер.

Чанбин сидел один в своей тихой квартире и смотрел на экран телевизора, который так и не был включен. И понимал, что он даже не расстроен. Он… облегчён. Потому что эти отношения были попыткой бегства. От себя. От своих чувств к Чану, которые, несмотря ни на что, никуда не делись. От сложности, от боли, от всей этой ебнувшейся реальности.

Лёгкие, беззаботные отношения были не для него. Ему нужна была глубина. Страсть. Даже если эта страсть была токсичной, опасной и абсолютно безнадёжной. Он нуждался в Чанe. Не в том, кем он стал, а в том, кем он был раньше. И maybe, just maybe, в том, кем он, возможно, снова пытался стать.

Он не стал звонить Миёнг. Он просто сидел в темноте, слушая тиканье часов, и думал о том, что некоторые раны не заживают. Они просто становятся частью тебя. И единственный способ жить с ними — это принять их и перестать пытаться их скрывать.

А в особняке Чан впервые за долгие месяцы спал спокойно. Он лежал на своей стороне кровати, а Соён — на своей, спина к спине. Они не прикасались друг к другу. Между ними всё ещё лежала пропасть. Но впервые за долгое время в этой пропасте не было огня и шипов. В ней была тишина. И fragile, хрупкая надежда на то, что однажды они смогут построить через неё мост. И maybe, даже пройти по нему навстречу друг другу.