Глава 28
Цитата: «Настоящая смелость — не в том, чтобы носить платье, а в том, чтобы позволить другому увидеть себя в этом платье и не сгореть от стыда». — Минхо, делая глоток кофе и стараясь не смотреть на растёкшуюся по чашке помаду.
Утро после «сюрприза» было на удивление спокойным. Минхо, босой и в одних спортивных штанах, стоял у плиты и жарил яичницу. На нём красовались свежие царапины на спине — немые свидетельства бурной ночи.
Джисон, облачённый в его же чёрный худи, который был на него явно велик, сидел на барном стуле и болтал ногами. Его лицо было чистым от косметики, но следы страсти ещё читались в сиянии глаз и лёгкой отечности губ.
— Яичницу? Серьёзно? — он сморщил нос, но с явным удовольствием вдыхал аромат. — После такого перформанса я ожидал как минимум устриц и шампанского.
— Заткнись и ешь, — буркнул Минхо, сгружая яичницу на две тарелки. — Устрицы тебе ещё заработать надо. — Он поставил тарелку перед ним и сел рядом, протянув чашку чёрного кофе.
Они ели в тишине, удобной и тёплой. Потом Минхо отпил кофе и посмотрел на Джисона.
— Зачем ты это сделал?
Джисон пожал плечами, играя вилкой.
— Не знаю. Показалось прикольным. Хотел увидеть твою реакцию. — Он уклонился от прямого взгляда. — И… maybe, хотел проверить. Что ты примешь. Любого меня.
Минхо хмыкнул.
— Идиот. Я и так тебя любого принимаю. Даже того, кто носки по всей квартире раскидывает. — Он помолчал. — Но в платье ты… — он поискал слова, —…чертовски опасен. Так что лучше оставь это для особых случаев. А то я не выживу.
Джисон рассмеялся, счастливый и сияющий.
— Обещаю. Только по большим праздникам. — Он стал серьёзнее. — А ты… ты не против? Что я такой… ненормальный?
— Я сам ненормальный, — Минхо отодвинул пустую тарелку. — Мы друг друга стоим. Как два уродца. — Это прозвучало как самая нежная похвала.
---
В центральном парке Сеула было ветрено. Лепестки сакуры, ещё оставшиеся на деревьях, кружились в воздухе, словно розовый снег. Чанбин, засунув руки в карманы куртки, нервно прохаживался возле фонтана. Чан попросил встретиться. Снова. И на этот раз не в кабинете.
Он появился без звука. Просто возник из-за поворота аллеи, в тёмном пальто, с руками в карманах. Он выглядел спокойным, но Чанбин, знавший его годами, уловил лёгкое напряжение в его плечах.
— Ты хотел поговорить, — начал Чанбин, когда Чан остановился рядом.
— Да, — Чан посмотрел на падающие лепестки. — О вчерашнем. Я… я не должен был быть так резок.
— Всё в порядке, — Чанбин поспешно ответил. — Я уже забыл.
— Я — нет, — тихо признался Чан.
Они молча шли по аллее. Воздух между ними снова сгустился, стал тяжёлым и звонким.
— Я думал о тебе, — наконец выдохнул Чан, останавливаясь и поворачиваясь к нему. — Постоянно. Этих пары секунд… мне показалось мало.
Сердце Чанбина ёкнуло и замерло. Он видел искренность в его глазах, смешанную со страхом и надеждой.
— Чан… мы не можем… это же…
— Я знаю, что не можем! — голос Чана дрогнул. Он провёл рукой по лицу. — Чёрт, Бин, я знаю! Но я… я не могу это выкинуть из головы.
Он сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию. Лепесток сакуры упал и застрял в волосах Чанбина. Чан медленно, почти не дыша, протянул руку и снял его. Его пальцы коснулись кожи, и оба вздрогнули.
— Я не прошу ничего, — прошептал Чан. Его лицо было так близко. — Просто… ответь мне. Ты тоже это чувствуешь? Этот… безумный импульс?
Чанбин не смог солгать. Не смог отвернуться. Он кивнул, едва заметно. Его губы приоткрылись.
Это было всё, что было нужно Чану. Он наклонился и снова прикоснулся к его губам. На этот раз это не было неловкой случайностью. Это был медленный,试探ный, невероятно нежный поцелуй. Поцелуй-вопрос. Поцелуй-признание.
Чанбин ответил. Сначала неуверенно, потом — с той же накопившейся страстью. Его руки поднялись и вцепились в полы пальто Чана, притягивая его ближе. Лепестки сакуры кружились вокруг них, как свидетели этого невозможного, запретного момента.
Они разом оторвались, задыхаясь, с расплывшимися зрачками.
— Боже… — выдохнул Чанбин.
— Да, — согласился Чан, его лоб прикоснулся ко лбу Чанбина. — Боже.
---
Парк развлечений оглушал визгом детей, музыкой и запахом сладкой ваты. Хёнджин, выглядевший несколько нелепо на фоне ярких аттракционов своей массивной фигурой и серьёзным лицом, крепко держал Феликса за руку.
— Ты уверен, что тебе надо именно на это? — он скептически посмотрел на огромную, сверкающую огнями карусель.
— Абсолютно! — глаза Феликса сияли, как у ребёнка. — Я всегда мечтал! Но Чан говорил, что это слишком… легкомысленно.
— Чан — зануда, — буркнул Хёнджин и потянул его к кассе. — Два билета. На самого быстрого коня.
Они уселись на огромных, ярко-красных конях. Хёнджин с трудом помещался на своём, его длинные ноги почти касались земли. Музыка заиграла громче, и карусель тронулась, набирая скорость.
Феликс залился счастливым смехом, откинув голову назад. Ветер трепал его волосы. Он раскинул руки, как крылья, и закрыл глаза, наслаждаясь моментом.
Хёнджин не сводил с него глаз. Он видел, как с его лица наконец-то слетела тень былой боли и вины. Он видел чистое, безудержное счастье. И его собственное стальное, израненное сердце сжалось от нежности и какой-то щемящей гордости. Это он подарил ему этот момент. Он, а не Чан.
Когда карусель остановилась, Феликс, всё ещё смеясь, спрыгнул с коня и обнял Хёнджина.
— Спасибо! Это было потрясающе!
Хёнджин притянул его к себе, пряча лицо в его шее.
— Всё что угодно для тебя, солнышко. Даже это дурацкое колесо обозрения с лошадками.
Они пошли дальше по парку, их пальцы сплелись. И для них обоих в этот момент мир сузился до ярких огней, сладкой ваты и тёплой руки в своей. Прошлое осталось где-то позади. По крайней мере, на сегодня.