Глава 25: Примирение и неожиданные искры
Цитата: «Прощение — это не про слабость. Это про силу понять, что чужое счастье важнее твоей собственной боли». — Бан Чан, собирая осколки своей гордости.
Утро в новой квартире Хёнджина и Феликса было серым и безрадостным, как пепел после пожара. Феликс, бледный и неспавший, молча разливал кофе. Минхо, приехавший подвезти им кое-какие вещи, сидел напротив и наблюдал за ним тяжёлым, понимающим взглядом.
— До сих пор не верится, — тихо сказал Феликс, ставя перед Минхо чашку. Его руки слегка дрожали. — Что всё так… перевернулось.
Минхо хмыкнул, но беззлобно.
— Добро пожаловать в клуб. — Он отхлебнул кофе и поморщился. — Сахар есть?
Феликс молча подвинул к нему сахарницу.
— Я тоже не верил, — продолжил Минхо, размешивая сладкую гущу в чашке. — Когда понял, что совершил. Что предал своего брата из-за… этой ебучей ревности к тебе. — Он посмотрел на Феликса, и в его глазах не было злобы, лишь усталое принятие. — Я смотрел на вас с ним и сходил с ума. Он смотрел на тебя так… как никогда не смотрел ни на кого. Даже на нас. А ты… ты был таким идеальным для него. Таким светлым.
Феликс опустил глаза.
— Я не идеальный. Я предал его.
— А кто из нас нет? — Минхо горько усмехнулся. — Мы все в дерьме по уши. Просто я пытался его подставить, а ты… ты просто полюбил не того человека. Или того? — Он пожал плечами. — Хрен его знает. Жизнь — уёбищная штука. Она всегда находит, как тебя нагнуть.
Они сидели в тишине, и это молчание было больше, чем любые слова. Два предателя, два человека, перевернувшие жизнь стаи, нашли в своих падениях странное, горькое братство.
— Как… как ты пережил это? — спросил Феликс. — После того как всё открылось?
Минхо задумался.
— Сначала хотел сдохнуть. Потом — захотел доказать, что я не совсем говно. А потом… просто понял, что надо жить с этим. С этим грузом. С этой болью. Искать искупление не в их прощении, а в себе. Чан простил меня… но я до сих пор не простил себя. И вряд ли уже прощу.
---
В это время Бан Чан вышел из того самого номера в клубе. Воздух утра был холодным и резким, он обжёг лёгкие, смывая остатки дорогих духов и алкоголя. В голове — тяжёлое, свинцовое похмелье и смутные, обрывочные воспоминания о прошедшей ночи. Имя той девушки он так и не вспомнил.
Он сел в свою машину и долго сидел, просто глядя перед собой на руль. Боль никуда не ушла. Она была тут, в груди, живая и рвущаяся наружу. Но вместе с ней пришло и странное, холодное clarity. Ярость уступила место опустошению, а опустошение — горькой, трезвой мудрости.
Он достал телефон. Его пальцы замерли над экраном на секунду, а затем он набрал сообщение. Сначала Феликсу.
«Ты свободен. Живи. Будь счастлив. Я… отпускаю тебя. Прощаю. Не отвечай.»
Потом Хёнджину.
«Ты — мой брат. Был и остаёшься. Не заставляй меня жалеть об этом. Береги его.»
Он отправил оба сообщения, выключил телефон и откинулся на спинку кресла. По его щеке скатилась одна-единственная слюна — горячая и солёная. Он не стал её вытирать. Это была цена его решения. Цена прощения. Цена их счастья, купленного ценой его собственного.
Но в этой боли была и капля облегчения. Бремя лидера, бремя собственника пало с его плеч. Он дал им шанс. И себе тоже. Может быть, не всё было потеряно. Может быть, и для него где-то было счастье.
---
Чанбин, тем временем, загнал Хёнджина в угол в его же новом гараже. Его лицо было серьёзным, без обычной ухмылки.
— Ким Юна, — без предисловий выпалил он. — Твоя бывшая. Что ты о ней знаешь? Всё.
Хёнджин, копавшийся в моторе своей покалеченной машины, выпрямился и сурово посмотрел на него.
— Почему спрашиваешь?
— Потому что она теперь крутится вокруг меня. И мне не нравится, как она смотрит на меня — как на кусок мяса, а не как на человека. И потому что я видел, как она передаёт конверт city councilmanу.
Хёнджин тяжко вздохнул и протёр руки тряпкой.
— Юна… — он произнёс это имя с таким отвращением, что Чанбин internally напрягся. — Это не женщина. Это — хищница в юбке. Умная, красивая и абсолютно беспринципная. Она сближается с нужными людьми, вытягивает из них всё, что можно, а потом сливает информацию тем, кто платит больше. Я вовремя это понял и вышвырнул её. Она пыталась шантажировать меня, но… — он сжал кулак. — Со мной это не сработало. Будь с ней осторожен, Бин. Она сломает тебя и даже не моргнёт.
Чанбин кивнул, его худшие подозрения подтвердились.
— Понял. Спасибо за искренность.
— А теперь вали, — буркнул Хёнджин, снова наклоняясь над мотором. — Мешаешь мне.
---
Вечером того же дня Чан приехал в свой офис разбирать завалы дел. Он был один. Тишина в огромном кабинете давила на уши. Он стоял у окна, чувствуя невероятную усталость.
В кабинет без стука вошёл Чанбин с папкой отчётов. Он выглядел озабоченным.
— Босс, тут по тем наёмникам… — он начал, но, увидев лицо Чана, замолк. — Чан? Ты в порядке?
Чан медленно обернулся. Он выглядел опустошённым.
— Нет. Но буду. — Он попытался улыбнуться, но получилось жалко. — Что у тебя?
Чанбин сделал несколько шагов вперёд, протягивая папку. В этот момент он неловко зацепился ногой за край ковра и пошатнулся. Чан инстинктивно протянул руки, чтобы подхватить его.
Их лица оказались в сантиметрах друг от друга. Дыхание перехватило. Время замерло. И прежде чем кто-либо из них успел опомниться, Чанбин, теряя равновесие, инстинктивно потянулся к нему, а Чан, пытаясь его удержать, наклонился…
Их губы соприкоснулись.
Это было мимолётно, не больше секунды. Мягкое, тёплое, неожиданное прикосновение.
Они отпрянули друг от друга, как ошпаренные. Глаза у обоих были круглыми от шока. В воздухе повисла оглушительная, неловкая тишина, нарушаемая только их сбившимся дыханием.
— Я… — начал Чанбин, его щёки пылали.
— Ничего, — резко перебил его Чан, отводя взгляд. Его собственное сердце бешено колотилось. — Неловкость. Забудь.
— Ага, — пробормотал Чанбин, судорожно поправив куртку. — Я… я потом зайду с отчётом.
Он развернулся и почти выбежал из кабинета, оставив Чана одного с гулом в ушах и странным, непонятным чувством на губах. Это было ничто. Пустяк. Случайность. Но почему-то эта случайность заставила его забыть о боли хотя бы на мгновение. И это мгновение было таким пугающим и таким… живым.