Глава 19
Цитата: «Ревность — это как запах дыма. Ты ещё не видишь огня, но уже знаешь — где-то что-то горит. Или вот-вот вспыхнет». — Бан Чан, игнорируя собственные тревожные звоночки.
Утро после ужина с Хёнджином было для Феликса нервным. Он метался по дому, пытаясь занять себя чем угодно, лишь бы не думать о вчерашнем. Но его мысли были похожи на назойливую муху — постоянно возвращались к тому, как тёмный, интенсивный взгляд Хёнджина скользил по его губам, к тому, что он сказал…
Когда в дверь позвонили, он вздрогнул так, будто выстрелили. На пороге стоял сам Хёнджин. В руках он держал два стакана с кофе и бумажный пакет, от которого пахло свежей выпечкой.
— Утро доброе, солнечный, — его голос был бархатным, с лёгкой, дразнящей ноткой. Он без приглашения вошёл внутрь, протягивая один стакан Феликсу. — Мне показалось, ты вчера мало съел. Принёс подкрепление. Капучино с твоим сиропом, без ошибок.
Феликс машинально взял стакан, чувствуя, как тепло проникает сквозь картон в его ладонь.
— Спасибо… — пробормотал он. — Ты не должен был.
— Должен, должен, — Хёнджин прошёл на кухню, будто был здесь своим, и начал раскладывать на тарелке круассаны с миндальной пастой. — После вчерашнего я чувствую себя немного… виноватым. Напугал тебя. — Он обернулся, его глаза снова стали прищуренными, изучающими. — Напугал?
Феликс отрицательно покачал головой, отводя взгляд. Не напугал. Смутил. Взволновал. Заставил почувствовать себя живым и виноватым одновременно.
Хёнджин приблизился. Он был таким большим, что заслонял собой весь свет из окна.
— Знаешь, что мне в тебе нравится? — он наклонился так, что его губы оказались в сантиметре от уха Феликса, и его шёпот был горячим, как прикосновение. — Эта твоя лёгкая потерянность. Как будто ты только что проснулся и не понимаешь, где ты. Это чертовски… интригует.
Феликс замер, не в силах пошевелиться. Его сердце колотилось где-то в горле. Он чувствовал запах дорогого парфюма Хёнджина, кофе и чего-то чисто мужского, мощного.
— Я… мне надо… — он попытался что-то сказать, но слова застряли.
Хёнджин медленно, давая ему время отодвинуться, повёл губами от мочки уха к щеке. Его дыхание обжигало кожу.
— Не надо ничего. Просто постой. — Его рука поднялась, и большой палец провёл по линии скулы Феликса, затем по нижней губе. — Такая мягкая… — прошептал он, и его голос звучал почти как сонный.
И прежде чем Феликс смог собраться с мыслями, Хёнджин закрыл оставшееся расстояние и прижал свои губы к его. Это был не грубый, требовательный поцелуй, как у Минхо с Джисоном. Это был медленный, опытный, невероятно чувственный поцелуй, полный намёков и обещаний. Поцелуй, созданный, чтобы свести с ума, запутать, заставить забыть обо всём на свете.
Феликс издал тихий, беспомощный звук. Его разум кричал «нет», но его тело откликалось предательским трепетом. Его пальцы разжались, и стакан с кофе с грохотом упал на пол, расплёскивая тёмные брызги.
Звонок разорвал момент как нож. Они резко отпрянули друг от друга. Феликс, задыхаясь, смотрел на Хёнджина широко раскрытыми глазами. Тот же смотрел на него с тяжёлым, тёмным удовлетворением хищника, который только что попробовал добычу на вкус и понял, что она того стоит.
— Надо открыть, — хрипло сказал Хёнджин, не отводя взгляда.
Феликс, так и не сумев вымолвить ни слова, кивнул и, пошатываясь, побрёл к двери.
---
В это время Чан, находясь в своём номере за сотни километров, внезапно сжал ручку, которую держал, так, что пластмасса треснула. Ни с того ни с сего по спине пробежал холодок. Это было странное, интуитивное чувство — будто что-то пошло не так. Не в делах, а в чём-то более личном. Он посмотрел на телефон. Никаких сообщений от Феликса. Он потянулся, чтобы написать ему, но передумал. Паранойя. Просто паранойя от усталости.
---
Тем временем на заброшенной парковке у старого склада Чанбин прижимал ту самую девушку к стене. Их поцелуй был не чувственным, как у Хёнджина, а яростным, отчаянным, полным борьбы.
— Перестань, — снова попытался отстраниться Чанбин, но его руки сами держали её за талию.
— А ты перестань сопротивляться, — она вцепилась пальцами в его волосы, притягивая его обратно. — Ты же хочешь этого. Так же сильно, как и я.
Он хрипло застонал, сдаваясь, позволяя ей вести, позволяя себе забыть. Хотя бы на несколько минут.
---
А в городе происходило нечто иное. Джисон, сидя на passenger seat машины Минхо, орал от восторга, вжимаясь в кресло.
— Давай, давай, быстрее! Обгони этого уёбка в жёлтой тачке! Он нас обставляет!
Минхо, с хищной ухмылкой, вжал педаль газа в пол. Машина рванула вперёд, ревя мотором. Они ехали к Феликсу, завезённые по дороге новой игрой, которую Джисон требовал опробовать «прямо сейчас, иначе я взорвусь».
— Расслабься, щенок, — проворчал Минхо, но его глаза блестели азартом. — Я всё контролирую.
Это была ложь. Он контролировал машину, но не судьбу. На перекрёстке из-за поворота внезапно вынесло огромный чёрный внедорожник, явно проигнорировавший красный свет.
Время замедлилось. Джисон перешёл с вопля восторга на крик ужаса. Минхо резко вывернул руль, пытаясь увернуться, и одновременно ударил по тормозам.
Последовал оглушительный, металлический скрежет, звон бьющегося стекла и резкий толчок, отбросивший их вперёд, а потом — тишина, нарушаемая только шипением пара из пробитого радиатора и прерывистым, хриплым дыханием Джисона.
— Бля… — первый выдохнул Минхо, откидываясь на подголовник. Его грудь болела от удара о ремень безопасности, в голове гудело. — Джисон? Ты цел, долбаный идиот?
Рядом раздался слабый, но живой смешок.
— Цел… А машина твоя, похоже, нет. Чан тебя убьёт.
Минхо повернул голову. Джисон был бледен, из небольшой ранки на лбу текла кровь, смешиваясь с пылью подушек безопасности. Но он дышал. Его глаза были открыты и смотрели на Минхо без тени страха, только с дикой адреналиновой эйфорией.
— Главное, что ты жив, — хрипло сказал Минхо, и это была не шутка, а самая что ни на есть чистая правда, осенившая его с пугающей ясностью. — Всё остальное — похуй.
Он потянулся, игнорируя боль в плече, и грубо вытер кровь с его лба большим пальцем.
— Держись, щенок. Сейчас вызовем помощь. И потом… потом я лично убью того уёбка на внедорожнике.
Джисон слабо ухмыльнулся.
— Только… вместе.
И в этот момент, среди обломков стекла и погнутого металла, с воем сирен приближающихся машин, они сидели вдвоём — покалеченные, но живые. И что-то между ними окончательно встало на свои места. Что-то прочное, стальное, неразрывное. Как и должно быть у стаи.