Эпилог.
— Чикаго. Семь лет спустя.
Наша квартира в Бактауне светлая, с живыми цветами на подоконниках и с запахом кофе с утра, расцветала вместе с солнцем, поднимающимся на горизонте. Спокойная и уютная, стала родной. Церковь «Святой Марии Ангелов» неподалеку, которую мы посещали. Это не менялось в моей жизни.
Я готовила блинчики, стоя у плиты на кухне, соединенной с гостиной, когда входная дверь скрипнула, оповещая о прибытии кого-то. Через минуту рядом со мной оказался Томмазо.
Он подошел сзади, обнимая меня со спины и целуя в шею. Я дернулась в его руках, когда стало щекотно, и рассмеялась.
— Лучше бы разбудил мальчиков, их же не поднять с утра, — пропела я, поворачиваясь к мужу лицом.
Он закатил глаза.
— Одно мое слово, и они быстро проснутся, — самоуверенно заявил Томмазо.
Я вырвалась из его объятий, чтобы сложить последнюю порцию блинов на тарелку.
— Только если это слово будет «мороженое», — усмехнулась я.
— Где? — сонно спросил появившийся в гостиной Бернардо, потирающий маленькими кулачками глазки.
Он забрался на светлый диван и уставился на нас. Я скрестила руки на груди и улыбнулась ему.
— О чем я и говорила, — протянула я. — А вместо мороженого блинчики.
Я поставила тарелку, заполненную блинами, на небольшой, но вмещающий нас всех стол. Томмазо пошел будить Адамо, пока Бернардо уже забрался на стул и был готов приступить к завтраку, не дождавшись никого.
И все же он подождал всех нас, прежде чем начать. Никого не ждать было больше похоже на Адамо. Или это его характер, или просто потому, что он младше.
— Мам, а когда папа уже даст нам пострелять из своих пушек? — спросил Бернардо с восхищением, пока папы нет рядом.
Я фыркнула, наливая ему сироп в тарелку.
— Бернардо! — хмыкнул Томмазо, который за руки тащил еще спящего Адамо. — Во-первых, за столом мы не обсуждаем пушки. Во-вторых, откуда вообще такие мысли?
— Бернардо рассердил папу с самого утра, — устало выдохнул Адамо, которого Томмазо усаживал на стул.
Я рассмеялась, начиная накладывать завтрак в тарелку младшего сына.
Пушки все еще остались частью жизни Томмазо. Он бросил Диаволу, но не мог полностью уйти из мафии, тем более после того, как чикагский клан принял нас и помог. Он был обязан работать на них теперь и был не против, став силовиком, которого уважали, знали больше, чем просто предателем. Муж делал то, что умел: защищал и выполнял.
Я, как и думала, стала медсестрой, работала с доктором Чикагской Семьи Лауренти. Лучшее, что могло случиться, это то, что я могу посвящать себя делу, которое любила и хотела заниматься. Та клетка, за которой мне приходилось сидеть, исчезла.
Проходя мимо Томмазо, он притянул меня к себе за талию, поцеловав меня в висок.
— Вы опять целуетесь, — недовольно простонал Адамо. — Можно мне в монастырь?
— В пять лет? — удивился Томмазо. — Ты не пройдешь собеседование.
— Ну ладно, тогда стану как ты, — пожал плечами Адамо, а Бернардо закатил на него глаза. Если бы младший заметил это, началась бы борьба, они это любили. — Буду работать на босса, стрелять и убирать предателей.
Я села рядом, улыбаясь, пока Томмазо вновь ворчал, что мы не обсуждаем такие вещи за столом.
— Ты принес газету? — спросила я у мужа, приостановив возможную ссору между мальчиками.
Он кивнул и указал на барную стойку, где лежали журналы и газета, которые он забрал из почтового ящика утром. Был ли это уже возраст за тридцать или что-то другое от отца, но я читала утренние газеты, с интересом изучая каждую статью и новость.
Вернувшись на место у стола, я развернула ее, и первым же делом мой взгляд упал на фото, которое нельзя было не заметить.
Мои глаза расширились от удивления, а разговоры за столом прекратились. Томмазо нахмурился и заглянул в газету, увидев то же, что и я.
На фотографии, на которую мы уставились, были запечатлены Жанлука, рядом с ним Лея. Но что больше всего заинтересовало меня, так это два ребенка, стоящие рядом с ними, примерно того же возраста, что и наши мальчики. Я видела их впервые, потому что раньше могла только слышать про Марио и Катарину Бальбо по рассказам Масси, с которым мы переписывались, или слухам.
Достаточно высокий для своего возраста мальчик Марио с темными волосами стоял возле Жанлука и девочка Катарина, которую я могла назвать почти точной копией Леи. Она была маленькой, хрупкой, с большими карими глазами, кукольным личиком и такими же, как у Леи в детстве, непослушными кудряшками, но единственное, что отличало ее от матери, это цвет волос. Она была светленькой блондинкой, что было удивительно.
— Мам, пап, что там? — обеспокоенно спросил Бернардо, когда мы уже пару минут глазели на фото в газете.
— Просто наши знакомы, неважно, быстрее доедайте завтрак, — ответил Томмазо.
Никто за этим столом, кроме меня, не знал о том, что это были не просто дети Жанлука и Леи, а мои племянник и племянница. Также они были кузеном и кузиной мальчиков, а Лея — родной, больше, чем просто подруга детства, она сестра.
Масси, которому сегодня я написала "доброе утро" и на протяжении семи лет делилась своей жизнью в мессенджере, рассказывала про нашу с Томмазо скромную свадьбу, мою работу, беременность и рождения мальчиков, был моим родным отцом и дедушкой моих детей. Это правда, которую я помнила и не забуду, как бы далеко ни была от нее.
Статья к фото была о том, что семья Бальбо могла стать инвесторами в Америке. Я не знала, как это возможно. Диавола не были союзниками ни с Нью-Йоркским, ни с Чикагским кланом, но, возможно, в Семье многое менялось. Я могла позже узнать об этом у Масси.
На часах было без десяти восемь. Совсем скоро нам нужно было выехать на мессу, поэтому в квартире началась приятная суета, когда все стали собираться.
Но эти утренние минуты были нашим временем. Наша жизнь такая, какая она есть. Без узов, без погонь и опасностей.
Жизнь — это Томмазо, обнимающий меня сзади, пока я готовлю. Это смех наших сыновей в гостиной. Это утро, которое начинается без страха. Это мир, в котором у меня снова есть моя семья, пусть и другая, и дом. Дом не стены, а они, здесь, далеко, наверху.
— Конец!