Бонус 1.0
Жанлука & Лея
— Жанлука.
Стоя в кабинете, тонувшем в полумраке, я хватался за голову, словно она болела, но боль чувствовалась только глубоко в груди.
Выдох, и я налил в стакан виски, осушив его залпом. В голове все еще не укладывалось. Жена сбежала. Тизиэна и Томмазо были в Америке. Они сбежали в Чикаго под крыло наших врагов. Я всегда знал, что этот жалкий пес затянет Тизиэну далеко в пропасть.
Так оно и вышло, но я больше не мог ничего сделать. Витторио, наш Дон и человек, которому я буду служить беспрекословно, дал четкий приказ. Мы отменяем их поиски, и ловить также не будем.
Я бы с легкостью мог отправить в Чикаго своих людей, которые находились не так далеко, но это бы значило, что мы бы потеряли многих, если не всех наших солдат.
Поймать Тизиэну и Томмазо было почти невозможно без жертв. Витторио не хотел терять наших людей из-за предателей. Они осознано сделали свой выбор, оставив Диаволу. Однако смогу ли смириться я?
Столько лет я желал получить Тизиэну. Страдал от чувств к ней, которые душили меня столько же долго. И вот, когда казалось, что она моя, я понимал, что она никогда не была такой. Моей. Потеряв ее, я почувствовал, как все чувства к ней сменились пустотой. Мои чувства, все, на которые я был способен, ушли с ней и нашей дочерью.
Я медленно опустился в кресло, так же как на меня опускалась темная тень. Когда-то я думал, что Тизиэна станет моим светом, но и его я потерял, оставаясь в темноте.
Стук в дверь отвлек меня от мрачных мыслей, бивших меня по голове. Сухо разрешив войти, я ожидал, что это будет Масси, но его дочь стояла в дверях кабинета.
Лея не впервые приходит ко мне, глядя на меня с надеждой в больших карих глазах, как у лани. Я всегда отгонял ее от себя, но сейчас язык никак не мог повернуться, чтобы выгнать ее. Глаза внимательно следили за тем, как она входит в кабинет, закрывая за собой дверь, а в ее взгляде мелькает тепло и ласка.
А может, я просто хотел видеть это, потому что потерял ту, от кого ждал этой ласки. Могла ли ее заменить другая? Мне не хотелось думать об этом.
Лея остановилась напротив стола с убранными в высокий хвост темными кудрями и в белом сарафане. Я был рад, что она не была в фиолетовых вещах, потому что цвет больно колол, ассоциируясь с Тизиэной.
— Отец сказал, что они в Чикаго, — голос Леи дрожал не то от страха, не то от неловкости.
Я не знал, что она чувствует, но она достаточно уверенно смотрела на меня все с той же надеждой на что-то.
Мне хватило сил только кивнуть, сказав, что это так. Подняв взгляд на Лею, я разглядывал ее, и, казалось, в моих глазах заплясала та же надежда, которую я не мог объяснить.
Лея стояла передо мной открыто, ожидая чего-то, и чем больше я всматривался в ее лицо, начинал видеть в нем нечто другое, не то, что было пару лет назад.
Она стала девушкой, которая не прятала глаза, устремляя взгляд в пол, потому что теперь в них отражалось много пережитого за последнее время. Боль и надежда на ее устранение в лице кого-то — вот что было в глазах Леи.
Я сделал глоток виски, поставил стакан на стол и встал из-за стола. Лея не переставала смотреть мне только в глаза в ожидании.
— Мы не станем нападать на чикагский клан или пытаться вызволить их оттуда, когда они сами добровольно зашли туда.
Мой голос не выдавал моих искренних чувств, которые я испытывал. Я мог оставаться сильным внешне, и ни перед кем я не предстану слабым, когда от меня ждали совсем другого.
Стоя напротив друг друга, нас разделял толстый дубовый стол, но Лея обошла его, приближаясь ко мне. Ее глаза опустились вниз. Кажется, она посмотрела на мою руку, где не было обручального кольца. Я давно снял его как доказательство потерянных чувств к Тизиэне.
Еще пара шагов, и она стояла рядом со мной, глядя снизу вверх. Лея была маленькой, но уверенности, исходившей от нее, было много.
Между нами было странное молчание, которое ощущалось как приговор. Оно вынуждало кого-то из нас сказать то, о чем мы оба думали. То, что мы должны сделать, но я сделаю это из-за долга, а Лея... Из-за любви?
— Я приму тебя в жены, Лея.
И тогда в Лее что-то пошатнулось. Она опустила глаза вниз, ресницы задрожали, а дыхание стало глубже. Возможно, она не ожидала, что я все-таки скажу это, и я сам до конца не верил, что произнес это вслух.
— Но знай, это не признание в любви, — тихо добавил я, не переставая рассматривать ее все более жадно и почему-то желая, чтобы и она посмотрела на меня. Я не смогу дать ей любовь, но уважение она получит.
— Я знаю, — подняв взгляд, ответила она.
Ее небольшая нежная ладонь легла мне на грудь через светлую рубашку, ощущая сильное сердцебиение. Мое сердце дрожало, как когда-то в юности, от любви к Тизиэне, но теперь это была зрелая усталость.
Она приподнялась на носках, а моя голова неосознанно наклонилась ближе к ее лицу. Лея смотрела без надежды, она получила то, что хотела, поэтому она сменилась чем-то более глубоким. Любовью ни за что. Я прекрасно знал, какая она, эта любовь, когда тебе на нее не отвечают.
— Мне уйти? — прошептала она, обдав мои губы своим теплым дыханием.
Я должен был сказать «да». Лее стоило уйти после того, как я признал, что это не любовь и никогда ею не станет, но я ничего не ответил. Моим тихим ответом стала моя ладонь, которая легла ей на затылок.
Жадно рассматривая ее, я не давал себе отчета в действиях, сейчас пустота внутри не позволяла думать рационально, и мне хотелось делать только то, что подсказывало желание.
Резко я впился в пухлые губы Леи, начиная целовать их слишком увлеченно, словно высасывая из них весь сладкий вкус. Когда она ответила на мой поцелуй с не меньшим желанием, мне захотелось взреветь и целовать ее еще сильнее, проникая как можно глубже.
Тизиэна никогда не позволяла мне касаться ее губ, поэтому поцелуй с Леей ощущался для меня как настоящая услада, из которой я мог не найти выхода, и мне не хотелось его искать, потому что наша жадность сейчас была на равне.
Мой язык без капли сомнений раскрыл ее губы, впиваясь внутрь, а Лея без страха впускала меня. Ее пальцы схватили мои плечи, пока мои ладони с неистовым увлечением скользнули по ее спине к тонкой талии, за которую я по-собственнически обнял ее, прижимая к своему телу.
Мы задыхались от нехватки воздуха, оба знали, что надо отстраниться, перевести дыхание, но языки сами связывались между собой, не в силах отпустить друг друга.
Движимый звериным влечением, я поднял Лею, как пушинку, которая ничего не весила для моей силы, и усадил ее на стол, не отрываясь от ее губ, пока она коротко не простонала мне в рот, когда, раздвинув ее ноги, я стал между ними.
Я не знал, сколько времени прошло, пока Лея сидела на столе, а я целовал ее настолько решительно и жарко, что не мог после объяснить, откуда взялось это желание. Но я не жалел ни о чем, что сделал в тот день, потому что пустота внутри сменилась хоть чем-то живым и реальным.
— Лея.
Стоя у зеркала, пока nonna застегивала последние жемчужные пуговицы на моем свадебном платье цвета топленого молока, я все еще не могла поверить в происходящее.
В мыслях одинаково беспокойно смешались мысли о том, что Тизиэна сбежала, и о том, что я выходила за мужчину, которого столько лет ждала.
Я привыкла, что за чем-то плохим следует что-то хорошее и наоборот, потому что так было всегда. Но сейчас я осознанно оставляла все плохое, позволяя хорошему заменить его.
Сегодня я желала поверить в сказку, которая происходила. Хотелось стать героиней на один день и просто любить, показать, как я могу, чтобы Жанлука понял и увидел, что его выбор вынужденный может стать приятным.
Пусть он женится на мне не по любви, а ради своего покоя, надежности и для укрытия от прошлого. Я была готова стать его укрытием от прошлого, которое разбило его. Нельзя было не заметить, как его пошатнула сначала смерть дочери, после побег жены.
Сердце грели воспоминания о нашем поцелуе в его кабинете. Поцелуй, который я никогда не могла представить так же ярко, как это было в реальности. В темноте его руки на моей талии и поцелуй не были фальшивыми. Они были слишком страстными и честными, как искра, которую, надеялась, я смогла пробудить в нем.
— Готова, моя девочка, — nonna выпрямилась и встретила мой взгляд в отражении зеркала.
Я улыбнулась ей, и она выдавила из себя улыбку. Она пыталась сделать ее по-настоящему искренней, но не выходила. Nonna была рада за меня, я знала, но прошлое преследовало и нашу семью.
Стук в дверь отвлек нас. В комнату зашел отец с какой-то вымученной улыбкой, а в его руках была бархатная длинная синяя коробочка. Одним взглядом он попросил бабушку оставить нас одних, и та беспрекословно покинула нас.
Папа какое-то время стоял, рассматривая меня в свадебном платье и с длинной фатой в волосах, закрепленной красивым гребешком. Я видела, как он мялся или пытался подобрать подходящие слова.
Сделав шаги ближе ко мне, он открыл коробку в своих руках, открывая вид на золотое ожерелье с мелкими камнями, сверкающими как звезды.
— Я подарил его твоей матери на одну из наших с ней годовщин, — голос отца был нежен и дрожащим. — Она успела надеть его всего пару раз.
Он взял в руки ожерелье и взглядом спросил, может ли он надеть его на меня. Я позволила, потому что в такой важный для меня день вещь, когда-то принадлежавшая моей матери, согрела бы мне сердце.
Я не знала ее, потому что она погибла еще во время родов. Никогда я не чувствовала ее тепла, не видела ее, кроме как на старых фото. Была ли это ошибка врачей или так было суждено? Может, перед родами она узнала о том, что мой отец изменил ей с матерью Тизиэны, оттого и получилась она. Я не могла знать этого, и сил, чтобы спросить, отыскать ответ, не было.
Проведя пальцами по холодному украшению, я не почувствовала того, чего ждала, и все же внутри стало легче.
— Ты рад за меня, пап? — глухо спросила я, осматривая себя в зеркале.
Его прикосновение к моей руке уже дало ответ до того, как он заговорил.
— Разумеется, я рад за свою дочь, за тебя, девочка моя, — он коснулся моей щеки и улыбнулся более мягко.
Я смотрела на него, чувствуя, что ему хочется сказать что-то еще. Может, на его языке крутились слова о том, что он потерял одну дочь, но ее потеря подарила другой его дочери счастье, которое она хотела. Факт того, что Тизиэна все двадцать три года была моей сестрой, все еще был странным для восприятия, но это правда, от которой не убежать и которую больше не скрыть.
— Надеюсь, ты простила ее, — глаза отца опустились вниз.
Он говорил про Тизиэну, говорил про мою ненависть к ней, которую я однажды почувствовала и которую так долго носила в себе. Я была глупа, отчаянная, и мне стыдно вспоминать свое отношение к Тизиэне, которого она не заслужила, особенно после того, как потеряла «отца», старшего брата и дочь.
— Простила, потому что она ни в чем не виновата, — прошептала я, пока слова резали изнутри. — Если бы я могла вернуться в то прошлое, то хотела бы раньше узнать, что она моя сестра, и не делать того, что я делала.
Признание, которое мне нужно было произнести вслух, чтобы убрать его с себя, как тяжелую ношу и груз, лежавший плотным пластом на мне. Его больше не было, он ушел со словами из моих уст, с Тизиэной, с виллой Барбаросса, которая осталась одинокой. Все ушло, чтобы пришло нечто новое.
***
Наш новый дом, который Жанлука купил для нас в новом квартале, пах новизной. Здесь все было по-другому, как доказательство того, как изменилась наша жизнь. Свадьба и брак — начало нашей истории, которую раньше я могла лишь представлять в голове, а теперь видеть, как она прорывается в мою реальность.
Поднявшись на второй этаж, мы вошли в нашу спальню, большую и которая станет местом нашего воссоединения.
Я остановилась у кровати, рассматривая новые свежие простыни, на которых я бы хотела раствориться в объятиях мужа, не отпуская его и думая о том, что он наконец мой.
Ощутив, как Жанлука подошел сзади, мое дыхание стало прерывистым. Я была взволнована перед предстоящим, но не знала наверняка, захочет ли он того же, что и я.
Повернувшись к нему лицом, я смотрела на него снизу вверх, как в нашу первую встречу, ощущая трепет внутри своего тела, который подталкивал меня все ближе к этому мужчине. Но вместо того, чтобы прямо сейчас кинуться в его руки, как я и хотела, мне пришлось сказать:
— Ты не обязан делать этого, если для тебя это тяжело после... — я не договорила, потому что Жанлука не дал мне этого.
Он сделал решительный шаг ко мне, а его брови нахмурились на переносице, словно он не понимал моих слов.
— Я обязан, Лея, потому что теперь ты моя жена, — он прорычал это так отчетливо, словно хотел, чтобы я забила это себе в голову. — Но если этого не хочешь ты, я не посмею тебя тронуть.
Я видела, как в его глазах мелькало «я больше не допущу ошибок». Он не знал, чего я хотела на самом деле. Теперь я делала к нему этот стремительный шаг.
— Ты говоришь глупости, — вырвалось из меня, и я испугалась своей уверенности в словах. — Я хочу, чтобы ты коснулся меня больше всего, чтобы сделал своей, и мы оба бы утонули в друг друге.
Я говорила сбивчиво, на одном дыхании, чтобы не передумать и не забыться в страхе от реакции Жанлука. Его ответ, который не был произнесен вслух, поразил меня.
Он прильнул к моим губам своими, наклоняясь ко мне как можно сильнее, потому что наш рост очень отличался.
Поцелуй длился недолго, потому что он развернул меня к себе спиной, рывком расстегнул несчастные пуговицы моего платья и стянул его с меня, не давая мне времени смутиться перед ним, когда я осталась в одном белье.
Все еще стоя к нему спиной, я ощущала легкий холодок, пробежавший по обнаженной коже. Так было до того, как я почувствовала, как муж опускается на колени и срывает с меня трусики. Его руки я ощущала на своих ягодицах, после чего на бедрах, которые он уверенно раздвинул и прильнул языком между моих ног, заставив меня ахнуть.
После моя голова закружилась, вдохи переменились в стоны, самые громкие, которые могли быть, потому что Жанлука поедал меня слишком сильно, слишком жадно и отчаянно. Я держалась за кровать, вымученно поддавалась его ласкам, теряя голову.
Доведя меня до пика ощущений, он поднялся, коснулся пальцами моего подбородка и повернул мою голову к себе, впиваясь в губы. Он все еще не разворачивал меня, целовал, позволяя мне ощутить мой вкус на его губах, который остался на них соками.
Он целовал меня жадно, чтобы забыться, и я хотела, чтобы он забылся во мне полностью, позабыл о своем прошлом, чтобы для него существовала только я, одновременно с этим желанием понимая, что такое невозможно.
В постели, которую мы разделили вместе, муж взял меня, не заглушая свое желание и страсть. Как же приятно было видеть его таким живым и страстным, то, что он скрывал при всех, но открывал, когда мы оставались одни.
Мы отдавались друг другу. Я не чувствовала ни страха, ни сомнений, только понимала, что моя любовь наконец обретает форму. Жанлука мог не любить меня, но то, каким он был со мной в этих поцелуях и касаниях, говорило о том, что он не настолько безразличен и холоден, как можно подумать.
После удовольствия, которое мы получили вместе, мы уснули достаточно быстро. Муж спал, повернувшись ко мне спиной, а я лежала, не сомкнув глаз, после того как неожиданно проснулась. Первая ночь в новом доме, где было все непривычно, не могла пройти спокойно.
Смерившись, что не усну, я села, прильнув к спинке кровати, и, сидя, глядела в темноту, пока не услышала странный звук. Когда он повторился громче, поняла, что это Лука.
Наклонившись к нему, я пыталась разглядеть его отвернутое от меня лицо через темноту, но слышала только хриплые звуки, после чего он дернулся и повернулся, не открывая глаз.
Сейчас я могла увидеть, как его мышцы лица напрягаются, руки сжимаются в кулаки, а изо рта вырываются хриплые просьбы. Он просил, нет, почти молил спасти кого-то, но, казалось, это было невозможно, потому что все его тело напряглось в страхе.
Как он закричал почти угрожающе, я отпрянула назад, а он проснулся. Глаза Жанлука резко раскрылись, дыхание было резким, а пот стекал по лбу.
Он сел, часто дыша и стирая усталость с лица движением руки. Взглянув на меня, сидящую рядом, он прищурился, и боль словно пронзила его, как и меня, после его слов.
— Тизиэна? — прошептал он.
Я протянула к нему руку, положив ладонь поверх его, и придвинулась ближе, чтобы обнять его, если он позволит.
— Это я, Лея.
Проморгавшись, Жанлука пришел в себя и увидел меня. Его ладонь, которую накрывала моя, сжалась в кулак, но я не убрала свою.
— Тебе приснился кошмар? — нежно спросила я, сжав его кулак, чтобы он расслабился.
— Мне снится дочь, — голос Жанлука, который всегда был непоколебимым и в котором чувствовалась власть, дрожал, когда он это говорил.
На секунду я выдохнула, что ему не снится Тизиэна, но, наверное, лучше бы это была она, чем его погибшая, только родившаяся дочь.
Моя рука легла на его крепкие плечи, и он неожиданно прижался ко мне как в знак доверия. Его голова лежала на моем животе, а я гладила его по широкой сильной спине, не веря, что я успокаиваю такого мужчину, как Жанлука. Мужчина, который пылал силой и контролем, сейчас был разбит и потерян в страхе. Я была готова спасти его из этого, даже если не получу ничего в ответ от него.
Я коснулась его темных волос, наслаждаясь тем, что он со мной, он рассказал мне, позволил успокоить его. Может, потому что ему было больше к некому идти, но и это было мне приятно.
— Я с тобой, — шептала я, продолжая глядеть в ту же темноту, но с большим теплом внутри. — Я останусь рядом с тобой, чтобы ты забыл все свои кошмары прошлого.
Он вряд ли слышал это, потому что уже уснул, но я дала себе это слово. Это и была моя любовь к нему, не взаимная, но настоящая.
— Два года спустя.
— Кто это у нас здесь! — отец, смеясь, радостно подхватил Марио на руки из детского кресла, а после помог мне выйти из машины.
С моим беременным животом не все давалось мне просто, поэтому я была благодарна за помощь.
Мы прошли в дом, и папа завел нас в столовую. На столе лежали какие-то его рабочие бумаги и стояла чашка кофе.
— Ты уже готова к родам? — с улыбкой спросил папа, усаживая себе на руки Марио.
Сын немного капризничал после дневного сна, еще не до конца проснувшись, но папа пытался его развеселить. В свой год он рос слишком стремительно.
— Конечно готова, я рожаю не в первый раз, — усмехнулась я, погладив свой большой живот.
Через месяц у меня предстояли роды. Скоро должна родиться наша малышка Катарина. Я была готова, потому что вторые роды не вызывали того же волнения, что первые, но вот Лука не находил себе места, как и в первые мои роды. Я могла его понять и не злилась на него из-за чрезмерной опеки и беспокойства.
— Это хорошо, — бодро закивал папа.
Он не смотрел на меня, все его внимание было обращено на внука у него в руках. Когда маленькая ручка Марио потянулась, указывая на что-то в другой комнате, отец тут же встал и понес его туда, куда ему хотелось, чтобы он не плакал.
Моя улыбка не сходила с лица, пока телефон, оставленный папой на столе, не завибрировал, а экран не засветился. Телефон лежал близко ко мне, поэтому мне не составило труда увидеть сообщение, которое пришло.
От Т.
« — Врач сказал, что еще пару недель, и родится Адамо. Чувствую, как ему не сидится внутри, он вечно толкается. Представляю, каким активным мальчиком он вырастет».
Сглотнув, я поддалась соблазну взять телефон и еще раз прочитать сообщение, которое не было скрыто. Проведя по экрану, я разблокировала телефон без каких-либо проблем. Ни отпечатка, ни пароля не потребовалось.
Я спешно открыла чат с неизвестной «Т» и чуть не выронила телефон, увидев множество сообщений. Листая чат, я все больше убеждалась в том, кто это была.
— Лея, — голос папы, давно не звучавший так строго, раздался в столовой.
Я подняла взгляд с экрана, глядя на него, стоящего у входа. Он меня поймал.
— Где Марио? — нахмурилась я, не обнаружив сына в руках отца.
Папа резко выдохнул, и строгость на его лице сменилась усталостью. Он не спеша подошел к столу, сев рядом со мной.
— Я отдал его nonna, — выдохнул отец и достал из кармана платок, которым вытер выступившие на лбу капли пота.
Смотря на него, я ждала, пока он ответит мне, что значат все эти сообщения от Тизиэны, которые она ему присылала, а он ей отвечал.
— Мы общаемся с ней с тех пор, как она сбежала, — сказал он.
Мои пальцы крепче сжали телефон. Понимал ли папа, что это значит для него?
— Ты должен был знать, что это предательство, ты контактируешь с врагом, представь, что будет, если об этом кто-то узнает, — я злилась и не могла подавить в себе это чувство.
Отец потянулся к моей руке, что держала его телефон, и забрал его у меня. Кажется, и в нем просыпалась злость.
— В первую очередь она моя дочь и твоя сестра, Лея, — грозно произнес он. — Тизиэна не враг, и ты не должна ее такой считать.
Я и не считала ее врагом. Пускай она и сбежала, но папа был прав. Однако он не понимал, что я переживала за него. Если кто-то узнает, что он общается с ней, сочтут, будто он может выдавать какую-то информацию чикагской мафии, где и находилась Тизиэна. Конечно, я знала, что папа никогда бы так не поступил, но не всем можно было это доказать.
— Она собирается рожать? — негромко спросила я, вспоминая сообщение, которое пришло.
Мне хотелось чуть изменить тему разговора, потому что мне было интересно узнать хоть что-то из жизни Тизиэны, потому что мне было ничего не известно раньше.
И папа рассказал мне, что она рожает уже во второй раз. Первый ее сын — Бернардо, второй будет Адамо. С Томмазо они поженились почти сразу, как их приняли в Чикаго. После беременности Тизиэна собиралась стать медсестрой в клане, помогать доктору Семьи.
Также он показал мне несколько фотографий, которые присылала ему Тизиэна. Это был ее ребенок, фото со скромной свадьбы и дом, где они с Томмазо обжились.
— Никто не узнает о том, что я веду контакт с ней, поверь мне, но и ты должна молчать об этом, — папа серьезно посмотрел на меня. — Особенно молчать при Жанлука.
Я кивнула. Мне не хотелось подставлять папу. Я бы никогда этого не сделала, и даже если придется скрыть такое от Луки, я сделаю это. Ради папы и... сестры.
Как и предполагалось, через месяц я родила Катарину. Малышка родилась моей копией, как Марио был копией Луки. Она была с большими карими глазами и завитушками на голове, но они отличались цветом от моих.
В тот день Жанлука был со мной. Когда он взял на руки дочь, я могла заплакать от счастья, а он светился и улыбался, как я никогда не видела раньше. Я знала, что он даст нашим детям всю свою любовь, на которую был способен. Он даст любовь им, не мне, но он заменил ее на уважение, которое я ценила с его стороны.