Сердце в узах | 18+

Все на заднем дворе виллы ликовали, кричали поздравления и выпивали. Мы с Лукой сидели рядом рука об руку во главе большого стола. Я ощущала себя не в своей тарелке.

Единственное, что радовало мои глаза, это украшенный моими любимыми цветами стол. Белые бумажные фонари, развешанные по территории, освещали этот вечер. Белоснежные ленты переплетали деревья, окружающие нас, а аромат цветов, растущих рядом, доходил до стола вперемешку с вкуснейшими блюдами.

— Наш танец, — шепнул мне на ухо муж и коснулся моей ладони, лежащей на краю стола.

Я тяжело сглотнула ком, застрявший в горле, и заставила себя встать с места. Мой стул резко и громко скрипнул, и все гости обратили на нас внимание, замолкали, превращая все вокруг в тишину.

Лука вывел меня из-за стола и подвел к месту, выделенному для танцпола. Музыка заиграла тихо, с самого начала под нее мы начали легкие движения, и когда темп нарастал, наши движения стали подстать музыке. Муж направлял меня, потому что я не чувствовала в себе сил на полноценный красивый танец, которого от нас ожидали. Он взял все в свои руки, и я могла бы быть ему благодарна.

Когда музыка сменилась, невеста должна была танцевать со своим отцом. Лука шагнул назад, отпуская меня из своих рук. Я могла рухнуть прямо здесь сейчас, понимая, что мой отец, его не будет, он не выйдет...

Его шагов не будет никогда на этом паркете, его теплых, уверенных рук, взгляда, полного гордости. Я стояла так, словно осталась одна в этом месте. Все аплодисменты стихли, а лица будто замерли.

Мне захотелось закричать от боли, подступившей к горлу и сжимающей внутри. Кто-то должен вернуть мне моего отца, вернуть брата, вернуть ту прежнюю меня, до всего случившегося за последнее время.

Мужская фигура, привлекшая внимание, вышла из полутени. Невысокий, в классическом костюме, такой родной, с поседевшими висками. Масси. Человек, который всегда как-то оказывался рядом в лучшие и плохие времена. Рядом в день, когда я убегала на свое первое занятие в университете, и рядом в день похорон отца и брата. И сегодня он снова рядом.

Я не сразу поняла, что происходит. Лука ушел с танцпола, а Масси подошел ко мне медленно, как будто каждый шаг обжигал. В его темных глазах, которые накрывала неизбежная старость, блестела боль.

Боль, которую я знала и понимала. Потому что он тоже потерял родных людей в тот день. Друга, как брата для него, и парня, ставшего для него сыном.

Он остановился передо мной, не сказав ни слова, только протянул руку. Я без раздумий вложила в нее свою подрагивающую. Мои глаза защипало.

Масси обнял меня аккуратно, как хрупкую фарфоровую статуэтку, и начал не спеша вести меня в нежный танец.

Музыка играла неторопливо, выжидающе, пока я танцевала с отцом. С тем, кто не был моим отцом по крови, но стал им в сердце.

И я прижалась к его плечу, а он прошептал едва слышно.

— Он бы хотел, чтобы ты танцевала и сияла, как раньше, для него, для них.

Я заплакала молча, без звука. Только капли из моих глаз падали на черную ткань пиджака Масси.

Там наверху мои мама с папой и брат, они смотрели на меня, наблюдали и, я надеялась, улыбались, даже если понимали, как мне плохо. Они должны были улыбаться.

Наш танец с Масси закончился, и гости зааплодировали громче обычного. Многие поднялись со своих мест.

— Они почитают память твоего брата и отца, — слабо улыбнувшись, сказал Масси.

Я несильно улыбнулась в ответ и кивнула. Он вытер слезу с моей щеки и за руку отвел к свадебному столу, как когда-то в детстве отводил меня к nonna, чтобы та заклеила мои истертые об асфальт в кровь коленки. Сейчас она сидела за этим столом и рыдала с улыбкой, глядя на меня.

Через какое-то время, тянувшееся слишком долго, пару служанок выкатили столики с дополнительными закусками. Я оказалась около одного такого, потому что nonna, как всегда, заставила меня хорошо поесть, я не могла ей перечить.

Я накладывала в свою тарелку сытную сицилийскую фокаччу, когда рядом с моим столиком остановилась Рианна Романа, девушка, о которой нельзя было не знать в семье.

И не только потому, что ее фамилия была значима в семье из-за ее погибшего отца или старшего брата, а потому, что ее история не могла остаться без внимания.

Ее насильно выдали замуж за уже бывшего капо, настоящего тирана и насильника, но после ряда страшных нападений врагов на Диаволу выяснилось, что он причастен к этому и предал Семью, за что должен был быть убит. А она сделала это сама, убила его сама за все те вещи, которые он с ней делал, ходили слухи, что это ужасные вещи. Теперь она заняла его место, став не только первой девушкой-капо в Диаволе, но и просто первой девушкой в Семье, занявшей значимое место в нашем мире.

— Честно завидую тебе, — мой уголок губы дрогнул в полуулыбке, когда я обратилась к ней.

Она подняла взгляд с закусок на меня, не понимая, о чем я.

— Почему же? — спросила она, выбрав для себя сыр пекорино.

— Тебе позволили лично убить своего отвратительного мужа, и ты сделала это ножом, — с восхищением тихо сказала я.

Я выделила последнее слово, потому что убить ножом было куда более лично, чем просто застрелить пистолетом, это знали все.

— Мне стало легче от этого, но я бы никому не пожелала пережить то, с чем я столкнулась в этом браке, — призналась она без грусти или печали в голосе, словно приняла свою судьбу. — А что, тоже бы хотела уложить его?

Она усмехнулась и незаметно кивнула в сторону Луки. Я посмотрела на него. Он сидел за столом, попивая вино и общаясь с двумя моими кузенами, Витторио и Донато.

С моих губ могло сорваться четкое «да» на вопрос Рианны, но даже в голове пронеслось лишь неуверенное «не знаю». Я просто пожала плечами, правда не зная, на что бы я решилась, выпади мне такой шанс.

Рианна пожелала мне удачи и оставила меня одну у столиков с закусками.

***

Вечер сменился ночью, когда я проскользнула в дом с заднего двора, где все еще продолжалось торжество, и вышла во двор с парой припаркованных здесь машин.

Скоро должны были выносить торт, после чего мы с мужем покинем праздник, переходя к той части, которой, скорее всего, Лука так желал. А мне нужно было время, чтобы выдохнуть, отпустить и пройти через это все как страшный сон. Исполнить долг, который был предначертан мне с рождения, но папа всегда отгораживал меня от этого. Сейчас я понимала его как никогда.

Смех, музыка, звоны бокалов доносились с заднего двора. Праздник, на котором я была чужой и который когда-то я представляла с другим человеком.

Я села на порожки дома, надеясь, что они были недавно подметенными, иначе белое платье вымажется в пыли. Сидя одиноко на пороге, мой взгляд зацепил силуэт у ворот, освещенный гирляндами.

Осторожно поднявшись, я сделала несколько шагов вперед, но, продолжая сохранять приличное расстояние между нами с мужчиной впереди, в котором мне не составило труда узнать Томмазо. Он пришел сюда на мою свадьбу.

Томмазо, тот, которого я никогда не разлюблю, от которого пришлось отказаться без объяснений и которому я разбила сердце, скрывая, что спасла ему жизнь ценой своей. И как после всего этого он мог возвращаться ко мне?

— Ты... — его голос был осипшим, когда он вдруг заговорил. — Ты правда вышла за него?

Этот вопрос был глуп, но, возможно, он не хотел слышать ответ, потому что свадебное пышное белое платье говорило за меня.

Я застыла, пока внутри все сжалось, будто ребра сомкнулись в ловушке. Мне пришлось отвести от него взгляд, чтобы не видеть это родное лицо и тело, по которому я так скучала. Я не имела права на слезы, когда сама выбрала этот путь, чтобы спасти его.

— Скажи правду сейчас, прошу, — прошептал он. — И я уйду, клянусь.

Не клянись! Не уходи! Забери меня, и мы уйдем вместе! Хотелось закричать мне что есть силы, но этот крик боли провалился где-то в горле.

Я могла лишь посмотреть на него в последний раз и дать своей душе хрустнуть окончательно, видя, как Томмазо стоял все так же упрямо, храбро и добиваясь правды, как-то понимая, что я лгу ему. Знал бы он, что я пытаюсь спасти его.

— Я ушла от тебя, вышла за другого, вот в чем правда, — слезы тяжелые, от которых я уже устала, катались по щекам.

— Почему? Я хочу знать, почему ты это сделала, — решительнее заговорил Томмазо, не зная, что с каждым словом впускает мне в сердце в узах пули.

И только если бы они разбивали эти оковы на нем, но нет, они разбивали только сердце.

— Я сделала это, потому что хотела, я выбрала человека в будущем с которым я уверена, он тот, кто может дать мне то, чего я хочу, — мне пришлось выдавливать это из себя через силу и отчаяние.

— Ложь! — отрезал он.

— Это правда! — настояла я, желая, чтобы он ушел и его никто не увидел, иначе будут проблемы.

— Вся твоя «правда» — одна сплошная ложь, которой ты не сможешь меня обмануть, — вымученно сказал он.

— Я говорю правду, Томмазо, ты просто не принимаешь ее, потому что не готов слышать правду и согласиться с ней, — эти слова были последними, как момент, когда из груди голыми руками вырывают сердце, не оставив тебе шанса жить. — Уходи, пока тебя никто не увидел.

Он мог уйти. Развернуться и не давать мне сильнее погибать внутри. Но он добил меня.

— Ты предала меня...

— Я предала себя.

Сначала он сделал шаг ко мне, потом второй, я думала, он обнимет меня и заберет отсюда. Но он ушел прочь.

А я осталась одна посреди двора под мягким светом гирлянд с еще сильнее израненной душой и сердцем, которое билось так сильно, как будто хотело вырваться и бежать за ним. Мне оставалось вернуться на праздник, делая вид, что ничего не произошло.

***

Тизиэна и Жанлука разрезали торт. Она натянула улыбку, но чувствовала ненависть к мужчине рядом, пока та, что была вдалеке от него, грела именно для него свое сердце.

Лея, не сдержавшись от вида этой сцены, покинула задний двор, прячась в стенах дома, из которого ей вовсе хотелось убраться.

Она смотрела на дверь, ведущую к выходу, как на свой путеводитель, и она бы сделала это, если бы кто-то позади нее не остановил этот порыв.

Эннио, появившийся сзади, коснулся ее запястья, чтобы она повернулась к нему, а после отпустил, понимая, что не может касаться ее без разрешения.

Лицо Леи выглядело безжизненно, как у куклы, с которой больше не играют, которую оставили пылиться на полке и забыли. А Эннио светился, видя ее, даже если понимал, что она не рада ему.

— Что ты хочешь, Эннио? — привычно обнимая себя руками, спросила Лея, чей голос был отрешенным, потерянным.

Она не посмотрела на него, не хотела и не могла.

— Честно, — вдруг странным тоном произнес он. — Я хочу, чтобы ты перестала убегать от себя, меня, и я больше не в силах молчать, Лея.

Лея закивала головой, словно не желая слушать или принимать слова Эннио, честные и искренние. Она просто не хотела, чтобы он был рядом, но кто спросит, чего хочет она? Никто, всем наплевать, как и ей теперь.

— Почему ты выбираешь страдать? Ты недостойна боли, которая читается на твоем лице.

Девушка отвела взгляд, будто слова Эннио начали бить по оголенным ранам. Ее губы задрожали, но она проглотила слезы.

— Я люблю другого, Эннио, слышишь? — Она кричала сквозь него, не могла взглянуть в глаза, голубые, светлые, как лазурная вода. — А ты полюбишь другую, найдешь ее и полюбишь!

— Нет! — запротестовал он. — Я люблю тебя! Ты слышишь? Я люблю тебя с тех пор, как увидел впервые, будучи мальчишкой, глупым, готовым сделать все, чтобы ты обратила на меня внимание. Ты моя любовь. Я готов на все ради тебя до сих пор. Только ты, не кто-то другой.

Эннио говорил на последнем дыхании, схватил Лею за руку, чтобы чувствовать ее тепло, понять, что она жива и слышит его.

— Я понимаю, что тебе известно про игры, которые замышляют наши отцы, но я просто хочу быть твоим мужем, а ты — моей женой. И если ты позволишь, сделаешь меня самым счастливым человеком на этой проклятой планете, где все носят маски. А я сделаю то же самое в ответ, чтобы на твоем восхитительном лице была лишь улыбка счастья.

Лея смотрела на него, не понимая, когда тот мальчишка, которого она помнила, который симпатизировал ей и заставлял смеяться до боли в животе, вырос и признавался ей в любви.

— Мне нечего дать тебе, Эннио. Там, где было сердце, пусто. Я не могу стать твоей женой или быть с тобой.

Он отпустил ее руку и шагнул назад, чувствуя, как воздух между ними стал ядом.

— Я все равно буду любить тебя, — последнее, что сказала она.

Лея кивнула.

— А я нет, не люблю, никогда не любила и не полюблю, — безжизненно прошептала она. — Уходи, Эннио, и никогда не возвращайся ко мне, потому что я ставлю точку.

Ему осталось послушать и уйти. Иногда, даже если ты борешься за любовь, она может тебе не достаться, и ты проиграешь.