Глава 2.
Воскресная месса в эти первые осенние жаркие дни была невыносима, но я терпела ради nonna, что подгоняла нас, когда мы вместе с толпой покидали церковь.
— Fulvo! Principessa! Ради Святой Марии, не умирайте раньше времени и двигайтесь быстрее.
Кричала nonna, активно пытаясь подталкивать нас. Она редко звала нас с Леей по именам, потому что путалась, поэтому придумала нам прозвища или говорила «Мария», и мы с Леей путались, гадая о том, к кому обращается пожилая nonna.
— Мы не можем идти быстрее, впереди целая толпа из женщин, стариков и детей. Будь, пожалуйста, терпеливее, nonna, — стараясь говорить громче, чтобы перекричать гул голосов людей, пришедших на мессу, и чтобы старая бабушка точно услышала ее, сказала Лея.
Спустя пять минут нам все же удалось выбраться из церкви и оказаться в более-менее свежем месте, хоть на улице безжалостно пекло солнце, обжигая кожу.
Церковь, в которую большая часть города приходила на мессы и где устраивались церемонии свадеб, находилась на площади с красивым фонтаном Дианы, под утренним солнцем выглядевшим великолепно, и прохлада, исходившая от холодной воды, давала надежду на выживание в такую жару.
Оказавшись неподалеку от фонтана, мы заметили святых сестер, что были на мессе, и они мостились у воды, окружая... Томмазо Луи черт его Марчетти.
— Этот парень никого не оставляет равнодушным, — захохотала nonna и подтолкнула меня в бок.
Я нахмурила брови, глядя на то, как сестры с интересом рассматривают Томмазо и о чем-то беседуют с ним. А nonna, как всегда, вела себя так, словно я никогда не признавалась ей в том, что мне нравится мой телохранитель. Конечно, это сарказм. Она как никто другой вечно подначивала меня по поводу Томмазо. Но делала она это, конечно, по доброте своей душевной.
Я передала nonna Библию, иконку Святой Девы Марии и стремительным шагом двинулась к Томмазо и святым сестрам.
— Не хочу вас отвлекать от столь милой беседы, но Томмазо пора идти, — улыбаясь сестрам и кидая опасный взгляд на своего телохранителя, мило пропела я.
Сестры зашептались, замахали руками и заулыбались, покинув нас, возвращаясь в церковь.
— Это безумие, — я нахмурилась на Томмазо, который бесстрастно докуривал свою сигарету.
— Что именно? — устало спросил он.
— Ты должен был быть с нами и охранять, но ты здесь и привлекаешь внимание святых сестер, немыслимо! — возмущалась я, пытаясь в который раз объяснить ему.
Но Томмазо без доли эмоции на лице прошел мимо меня, направляясь к Леи и nonna.
— Иногда надоедает вечно таскаться за беззащитной принцессой, — бурчал он, а я следовала за ним, стараясь приглушить ярость в груди.
Только Томмазо своими глупыми словами и поведением мог вывести меня на гнев, однако я никогда не сдавалась и держалась. Он делал это специально, как мне казалось.
Почти шесть лет Томмазо — мой телохранитель. Старый Джузеппе, что охранял меня с самого моего рождения, умер спустя полгода после того, как его заменил Томмазо. Ему пришлось оставить свою должность силовика и стать телохранителем или, как говорил он сам, моей нянькой.
Возможно, это неплохо — иметь молодого телохранителя, но проблема заключалась в моей симпатии к Томмазо и в его вечных недовольствах по отношению ко мне.
Спустя годы Томмазо все еще считал меня избалованной и своевольной из-за богатства и влияния моего отца. Признаю, его суждения казались нелепыми, но его принципы невозможно было изменить. Он был упрям, несгибаем и ворчлив. Не ожидала, что человек может стать таким уже к тридцати годам.
Мне большую часть времени было все равно на черствый, прямолинейный характер Томмазо. Что-то необъяснимое тянуло меня к этому мужчине, и я с радостью поддавалась этой тяге. Томмазо первый мужчина в моей жизни, на которого я смотрю с вожделением. Наверное, потому что отец не дает мне смотреть и общаться с другими парнями, пытается огородить меня от них и их от меня, поэтому мне пришлось влюбиться в единственного мужчину рядом с собой, даже если его отношение ко мне предвзятое и отстраненное.
Я всегда в открытую говорила Томмазо о своих чувствах и никогда не скрывала своего влечения к нему, но, как он сам говорил, является знатоком своего дела и всегда помнил о своей работе и чести. Не в его стиле выбирать маленькую девочку, которую он должен охранять даже от самого себя.
Но я знала, что рано или поздно Томмазо сдастся. Он слишком раздражительный, и я та, кто легко может вывести его из себя, какое бы холодное выражение лица он ни носил.
— Мария! Ну же, пойдем, нам еще готовиться к твоему дню рождения!
Кричала nonna, махая морщинистой ладонью. Я спешила за Томмазо, но он уже ушел своими широкими шагами, преодолевая площадь.
***
На вилле кипела жизнь и суета, когда мы вернулись. Nonna поспешила на кухню руководить служанками, которые готовили праздник в честь моего дня рождения, а я направилась в свою комнату на втором этаже.
— Тизи! — раздался восторженный голос брата.
Саверио появился из-за угла и поднял меня на руки, смеясь звонким смехом. Я вцепилась в его плечи, пока он кружил вокруг себя со мной на руках.
— С днем рождения, самая лучшая сестра! — брат чмокнул меня в щеку и наконец отпустил.
Когда мои ноги в лиловых балетках коснулись пола, я ткнула Саверио в плечо.
— Почему ты не был на воскресной мессе? Будь готов, что nonna убьет тебя.
Старший брат тяжело вздохнул и закатил глаза. Ох, увидела бы это nonna, тут же бы дала ему хороший подзатыльник.
— Сколько еще я могу ей объяснять, что мне нет смысла быть верующим и молиться святым? — возмутился он. — И ради чего вообще? Просить Господа простить меня за все грехи?
— Ты прав, тебе уже поздно, — ухмыльнулась я и похлопала его по спине. — Боюсь узнать точную цифру людей, которых ты убил своими руками.
— Да я сам не знаю точной цифры, но это точно больше, чем тебе лет.
Уже девятнадцать, подумала я. Брат спустился вниз, собираясь куда-то уехать, но пообещав вернуться к празднику. А я, наткнувшись взглядом на темную дверь напротив меня, которая вела в кабинет отца, собрав в себе все свои силы, двинулась к ней, готовясь к разговору с папой. Я знала, что могла получить разные ответы. Может, папа будет ругать меня, а может и согласиться со мной.
Без стука я открыла дверь в кабинет. Мне было можно. Отец сидел за столом, изучая какие-то бумаги. Рядом с ним стоял стакан с виски, и я, пройдя внутрь, почти подлетела к столу.
— Папочка, мы же договорились, — пробурчала я, указав на стакан с янтарной жидкостью.
Папа отвлекся от бумаг, с радостной улыбкой одарил меня взглядом и выдохнул. В его глазах мелькала не только пелена, но и жалость.
— Знаю, Тизи, — он отставил стакан на угол стола подальше от себя. — Но это мне необходимо.
Мои губы сжались в линию, и я упала в мягкое кресло рядом с рабочим столом отца, оказавшись сидеть напротив.
— Я не хочу это говорить, но ты же понимаешь, что мы с Саверио можем потерять тебя слишком рано.
У папы еще полтора года назад обнаружились проблемы с печенью. Стеатоз. После этой новости я часами изучала этот гепатоз, расстраивалась, глядя на бедного папу, и проводила с ним беседы по поводу того, чтобы он навсегда отказался от алкоголя, который ухудшает ситуацию. А от лечения он наотрез отказывался, что, признаться, было мне непонятно.
— Пусть я умру рано, но зато знаю, что могу не беспокоиться за тебя, — улыбнулся папа, стараясь своей доброй теплой улыбкой поднять мне настроение. Всегда это помогало, но только не сейчас.
Мои пальцы по привычке взмыли вверх, и я сжала между подушечками золотой крест, висевший на моей шее. Папа продолжил.
— У тебя останется Саверио, он-то точно не умрет и не даст себя убить, — хохотнул он.
— Прошу, папа, не будем об этом сейчас, — нервно выдохнула я. — На самом деле я пришла, чтобы поговорить с тобой, и это очень важно.
Я слегка занервничала. Обычно я всегда сохраняла спокойствие и была уверена, но тема, с которой я пришла сегодня к папе, вселял в меня сомнения.
Отец отложил бумаги и облокотился на стол локтями, внимательно приготовившись выслушать меня. Я напомнила себе о том, каким папа был понимающим и как он любил меня. Стоит перестать переживать. Я же не просто так решила просить о чем-то именно в свой день рождения.
— Папочка, я знаю, как ты можешь отнестись к этому, я не хочу создавать проблемы и заставлять тебя беспокоиться лишний раз, — стараясь говорить спокойно, начала я, улыбнувшись. — Но я очень хочу учиться в медицинском университете и стать врачом.
Мой взгляд стал невинным и умоляющим. Когда я что-то просила у папы, что случалось редко, потому что всегда все старалась делать сама, не прося помощи, смотрела на него так, и он не мог мне отказать. Сейчас я не надеялась, что это сработает. Почему-то мой разум уже сам дал ответ, который прозвучит из уст папы, и он мне не понравится, однако до моих ушей дошел четкий голос отца.
— Да, — закивал он.
— Что? — я вскочила со своего места, совершенно не поверив в услышанное.
— Я разрешаю тебе поступать в университет и дальше продолжать получать образование, — сказал папа, и только тогда я смогла поверить, что это правда.
Мои губы растянулись в самой широкой улыбке, на которую я была способна, и, подбежав к папе, крепко обняла его, присев ему на колено. Папа нежно обнял меня в ответ.
— На самом деле, я уже поступила, — невзначай произнесла я, встретив взгляд папиных голубых глаз. — Еще в начале лета, после окончания школы, я подала документы и отправила свои отличные оценки, на которые я сдала экзамены.
Папа выдохнул и с усмешкой посмотрел на меня.
— Значит, сегодня мы будем отмечать не только твое день рождение, но и поступление.
Я закивала, не переставая улыбаться и радоваться. Хорошо помню, как две недели назад получила письмо из университета и, прочитав одно единственное слово «принята», не смогла не кричать и пищать от радости, переполнявшей меня.
Саверио, проходивший мимо моей комнаты в тот момент, заглянул ко мне, сказал, что я сумасшедшая, и потом еще долго поглядывал на меня, ведь я всю неделю ходила под вакуумом эмоций и счастья. Я просто не могла рассказать ему, что поступила в медицинский университет и вот-вот смогу воплотить свою мечту и желание мамы. Я не рассказывала это никому.
Как только в голове промелькнули мысли о маме, папа собрался что-то сказать, убрав улыбку с лица. Думаю, мама бы не смогла видеть это. Слишком жизнерадостной и яркой была она, как помнила я, но каждый раз, когда кто-то вспоминал ее, на лице появлялась печаль и скорбь. Все любили мою маму, и ее такая ранняя смерть ударила по каждому, кто ее знал, и это горе продолжало лежать на сердцах. Я скучала по маме, хоть и не очень хорошо запомнила ее.
Она погибла, когда мне было восемь. Не знаю, что случилось, но она была еще молода. Только помнила ее красивый образ, сравнимый с богиней красоты, и ее рвения в познание медицины, которое она передавала мне еще с моего детства, будто знала, что уйдет слишком рано и может не успеть. Иногда я задумывалась, не было ли это самоубийство и мама решила покинуть этот мир самостоятельно, что иногда случалось с девушками, которых насильно выдавали замуж в нашем мире мафии. Но мама была не такой, это я знала точно, поэтому каждый раз отгоняла эти мысли.
— Она бы гордилась тобой, Тизи, — папа провел ладонью по моим волосам, а я положила голову ему на плечо, прикрыв глаза.
Я не плакала. Нет. Мы просто оба думали о маме. Папа любил ее, и мне было жаль, что не только мы с Саверио потеряли маму, но и он свою любимую жену. Спустя столько лет он не смог найти ей замену и жениться снова, чтобы хотя бы попытаться обрести новое счастье.
***
Стрелки часов стремительно близились к шести, а это значит, что пора. Лея суетилась в моей гардеробной, пытаясь найти туфли, которые я попросила, ведь сама ничего не успевала. Я судорожно работала над своими волосами, закручивая прямые пряди в воздушные локоны.
— Не могу поверить, что твой отец разрешил тебе учиться в университете, — все еще удивленная, сказала Лея, появившись из гардеробной.
— Но только при условии, что со мной везде будет таскаться Томмазо, — напомнила я и, повернувшись к ней лицом, умудрилась обжечь ухо плойкой. — Представляешь, на каждом шагу видеть это угрюмое красивое лицо. Да я с ума сойду! — засмеялась я, игнорируя слегка обоженное ухо.
— Я подумала... — стеснительно и тихо начала Лея. Так она говорила, когда была в чем-то неуверенна, а это было достаточно часто. Детская манера и привычка вечно стесняться не покинула подругу.
— Да, Лея? — протянула я, поймав ее взгляд кукольных глазок в отражении зеркала, когда она остановилась позади меня.
— Может, мне тоже попробовать поступить и попросить у папы разрешения получить еще одно образование? — Лея спрашивала у меня совета, и я не могла не радоваться тому, что подруга на такое решилась.
— Это было бы чудесно, — пропела я, улыбаясь ей. — На кого бы ты хотела поступить?
Только вопрос вырвался с моих губ, в дверь в мою спальню постучали, и я, как раз закончив с укладкой, поспешила открыть.
— Гости подходят, а ты еще не встречаешь их, Principessa? — Уставив руки в пышные бока, в двери стояла nonna.
Заверив ее, что мы будем внизу, не успеет она спуститься на первый этаж, закрыла дверь и вернулась к туалетному столу.
— Ты нашла их, Лея! — заулыбалась я, увидев нужные мне туфли в руках подруги. — Ты молодец, люблю тебя.
Она хотела что-то сказать, но я поторопила ее, чтобы мы скорее спускались к гостям, ведь если мы опоздаем, не только опозоримся, но и заставим nonna злиться и получим от нее по замечанию. Так еще и оставит без своего фирменного десерта.
Покинув мою комнату, мы с Леи собирались направиться вниз по лестнице, но наш путь перегородил Саверио, несущий огромнейшую нежно-фиолетового цвета коробку, за которой его было не видно.
— Это тебе, — сказал брат, поставив коробку передо мной.
— Ты же уже подарил мне подарок, — изогнув бровь и удивленно уставившись на коробку, сказала я, вспоминая красивый букет цветов и записную книжку. Саверио знал, что я люблю делать разные записи, касающиеся медицины.
— Это не от меня, — он кивнул на коробку, призывая меня открыть ее.
Я присела на корточки перед коробкой и открыла ее, увидев огромнейший букет из фиолетовых гладиолусов. Сверху цветов лежала открытка приятного нежного оттенка. Видя это, мне вдруг стало так тепло на душе. Открыв записку, я быстро прошлась глазами по словам, написанным от руки идеальным почерком, заставившим восхититься сильнее.
«101 гладиолус — любимый цветок прекрасной Тизиэне Марии Барбаросса. Я навечно запомнил тебя и думаю о тебе всегда. Надеюсь, и ты теперь не забудешь меня».
Прочитав это вслух, я заставила брата, которому явно не понравились слова моего дарителя, напрячься, а Лея странно сжалась и устремила непонятный мне взгляд в сторону. Я лишь гадала, от кого этот подарок может быть. Может от...
Только я подумала о нем, он появился на втором этаже, осмотрев каждого из нас хмурым взглядом. Томмазо в своих обычных черных широких брюках удосужился на праздник надеть что-то кроме футболки и своей кожаной куртки. Его сильную грудь и крепкие мышцы облегала белая классическая рубашка. И, как было в стиле Томмазо, даже она выглядела слегка неряшливо, но это, как и всегда, делало его только круче и сексуальнее.
— Знаешь, кто подарил мне это? — хитро заулыбалась я, встретив взгляд телохранителя и указав на корзину из ста одного фиолетового гладиолуса.
— Мне все равно, — нахмурив брови сильнее, устало ответил Томмазо.
— Мой тайный поклонник, — невзначай я прижала открытку в своих руках к груди, словно этот подарок значил для меня нечто большее. Конечно, я просто хотела попытаться вывести Томмазо на ревность. — Интересно, кто он такой? Откуда знает, какие мои любимые цветы? — говорила я мечтательно, пока Томмазо не перебил меня.
— Я сообщу об этом твоему отцу, — загремел его голос. Мне показалось или в нем появился гнев? Но это точно не потому, что Томмазо ревновал, а скорее потому, что я изрядно раздражала его.
— Согласен, — подключился Саверио. — Отец разберется с этим поклонникам.
На моем лице больше не было улыбки, и с легкой грацией, которую мне даже не нужно было изображать, наклонилась, вернув открытку в букет цветов. В такие моменты я осознавала, что могу навсегда остаться одинокой девушкой из-за слишком большой опеки отца. Мне было уже девятнадцать, а он все еще не нашел мне мужа. Обычно девушки в нашем мире с наступлением совершеннолетия выходили замуж. Будущих мужей им могли находить еще задолго до их подросткового возраста.
В ближайшие несколько лет я буду занята учебой и практикой, поэтому волноваться по этому поводу точно не буду. Но буду верить, что когда-нибудь отец найдет мне кого-нибудь или позволит выбрать самой. В последнее я верила слабо, и даже первое было под сомнением.
Впереди меня ждет вечеринка в честь моего дня рождения и поздравления, поэтому я заставила себя не переживать об этом и попросила одну из служанок, что проходила мимо, разобраться с огромным букетом цветов. А еще мне стоило поговорить с Томмазо, дабы он не посмел докладывать о подарке от тайного поклонника моему папе.
— Несколькими часами раннее.
Он стоял перед Карло Барбаросса открытый и готовый принять все ради его дочери, только бы он отдал ее ему. Мужчине надоело держаться в тени, прятаться, и теперь он вышел, чтобы забрать, получить свое, как он и привык по жизни. Стратег, манипулятор, он привык владеть тем, чем хотел. Хладнокровный и жестокий, но когда он впервые увидел ее, мир вокруг замер и перевернулся. Тот момент стал для него самым сильным ударом. Ее улыбка, мягко играющая на губах, светилась, как солнце, заливающее своим светом темные уголки его души. Волосы, струящиеся по плечам, глаза, словно глубокий океан.
Он думал о Тизиэне Барбаросса. Любил ее второе имя Мария. А его влечение к ней росло подобно диким цветам. Она разрушала его изнутри, но и смогла вылечить и достать со дна. Мужчина наслаждался каждым мгновением, когда мог видеть ее издалека, был вынужден всегда наблюдать и быть плененным ею. Он жаждал и ждал контакта с ней, когда их миры смогли бы пересечься, когда бы каждое его прикосновение к ней носило нежность и трепет, а взгляд, встретившийся с ее, создавал электрический заряд.
Мужчина был одержим Тизиэной. Эта девушка стала для него смыслом, и он был готов ради нее на все. Абсолютно все.
— Я посоветую тебе забыть про эту идею и скорее вернуться в Марсала, чтобы вы случайно не встретились, — с угрозой произнес Карло.
Он, как лев, был готов защищать свое. Никому не отдавать дочь. Как бы ни был хорош кандидат, он не может позволить себе лишить себя последнего луча жизни в виде своей дочери Тизи. Но пожилой мужчина был готов к тому, что каждый захочет Тизиэну, как когда-то все хотели его жену. Карло не смог защитить первую, но вторую он точно убережет. Он поклялся самому себе.
Однако последнее слово было за Масси Гоцци, расположившемуся в большом кожаном кресле у мини-бара в кабинете Карло. И в этот момент, когда речь зашла о Тизиэне, Масси будет говорить не потому, что являлся советником и правой рукой Карло Барбаросса.
— Если мы отдадим тебе Тизиэну, это будет значить, что ты заберешь ее в Марсала, — задумчиво начал Масси, крутя бокал с виски в своей смуглой руке. — Это нам не нравится, но что, если бы ты мог...
Масси не закончил. Карло перебил его ударом кулака об свой рабочий стол. Он ненавидел прислушиваться к советнику в вопросах, касающихся его дочери. Но не мог ничего сделать, ведь был обязан. Это было условие договора, заключенного много лет назад.
— Для меня все решено, — строго, заглушая ярость, сказал Карло. — Моя дочь не достанется тебе, она не достанется никому.
Был ли смысл мужчине спорить с Карло Барбаросса, младшим боссом Сиракузы и таким уважаемым, важным человеком? Он бы не позволил себе это. И все же где-то внутри себя он слышал голос, шептавший: «Она будет твоей. Нужно время и удобный случай».
Открыв тяжелые двери кабинета, он вышел в коридор второго этажа и, завернув, столкнулся со спешившей куда-то девушкой. Первое, что он увидел, темно-каштановые волосы и запах, ударивший ему в нос при столкновении с девушкой. Так пахла Тизиэна Барбаросса, он точно помнил.
Чтобы девушка перед ним не упала, столкнувшись с его широкой высокой фигурой, он аккуратно схватил ее за смуглые плечи, открытые лавандового цвета блузкой. Все оттенки фиолетового принадлежали Тизиэне, он знал.
В мужчине зародилась надежда, что перед ним сама Тизи, но, увидев лицо девушки перед собой, отметив большие кукольные глаза, губы бантиком, низкий рост и испуг, он понял, что ошибся, и разочарование пронзило все его тело. Истощенно он смотрел на молодую, выглядевшую запуганной девушку.
Это была малышка Лея Гоцци, которой точно не посчастливилось столкнуться с таким эгоистичным и высокомерным мужчиной. Но в эти секунды, когда она смотрела на него, страх и неловкость превращались в притяжение, заставлявшее все внутри нее переворачиваться и кричать. Ее было готово разорвать изнутри от чувств, резко заполнивших ее от макушки до кончиков пальцев на ногах. Его касания, пальцы на ее хрупких плечах, заставляли трепетать. Прикосновение били по ее нервам как удар молнии. Стеснение и неуверенность заменились волнением и неопределенностью, смешанными с нежностью и желанием. Она смотрела на незнакомца перед собой с восхищением, словно на великое произведение искусства, излучающее силу и недосягаемую энергию.
Это столкновение стало разочарованием для неизвестного мужчины, что так и останется в тени, пока не придет его время вернуться и создавать свои правила. А Лея запомнит этот день как что-то большее и значимое. Она будет мечтать о нем и скрывать страх. Страх не быть замеченной им однажды.