Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Удивительна все-таки человеческая сущность и природа происхождения предательства. Оно не возникает из ниоткуда, оно является порождением чужих обещаний и клятв, которые люди не способны сдержать. Поэтому Тэхён не винит Хосока в случившемся, наверное, еще и из-за того, что не знает истинных мотивов его поступка. Он застал Кима врасплох, схватил тогда, когда нимир-ра был больше всего уязвим – это мог сделать любой.

Но делает почему-то приближенный Чонгука.

Повод смешон до безобразия, у Тэ не было причин не доверять ему, и именно в наивности и заключалась ошибка. Стоит лишь вернуться в родовой замок, и опасности уже поджидают на каждом шагу, подкрадываются незаметно и бьют предательством в спину. Тэхён позволяет вывести себя в коридор, дабы встретиться с королем в саду. Разве возникнет при таком раскладе мысль о подвохе или о чем-то неправильном? Они ведь часто назначали друг другу встречи где-то вне замка, и Чон считался одним из тех, кому можно поручить опеку над юношей, особенно после всего того, через что тот помог пройти.

Видимо, зря.

У Кима адски болит голова, и ужас щекочущими липкими щупальцами подбирается к горлу, заставляя испуганно прижимать руки к животу – невольная защитная реакция, страх не за себя, за малыша, чья сохранность теперь становится для мальчика первоочередной задачей. Он замирает, оглядываясь в кромешной тьме, и пытается прислушаться к малейшему шуму, едва ли не плача от облегчения, когда острый звериный слух улавливает еще одно биение сердца, крошечного и такого шустрого, что сомнений в целостности ребенка не остается.

Понять бы еще, где оказался и к кому попал в плен. А главное – зачем вообще понадобился.

В голове полнейшая каша из догадок и мыслей, среди них самая яркая – о Чонгуке, его островке безопасности, мира и спокойствия. Тэхёна мучает странное головокружение, когда он поднимается с жесткого ложа, словно юноша не ел несколько суток. Но если подумать, всякое возможно, ведь понять, сколько времени нимир-ра проводит в этом темном месте, трудно.

Ким напрягает зрение, различая очертания собственной крошечной камеры, и понимает, что оказался в самом настоящем подземелье с тяжелой железной дверью с решетчатым окном, грязными каменными полами и затхлыми запахами сырости. Тэхёну становится в сто крат страшнее. Он на ватных ногах опускается обратно на кушетку и хватается руками за голову, стараясь унять давящую на виски боль и хоть как-то сдержать рвущуюся наружу тошноту, горечью желчи оседающую на языке. Ему нужно успокоиться прямо сейчас, иначе паника не приведет ни к чему хорошему, а истерика завладеет им окончательно, что может плохо сказаться на малыше.

Но вместо спокойствия по комнате разносятся тихие всхлипы.

Ким поджимает колени в груди, укладывается на бок и не сдерживает слез, шмыгая носом и выплескивая накопившуюся усталость и стресс привычным для себя способом. Он слабый, беспомощный, не такой, как Чонгук, и поддержки короля, честно говоря, мальчику ужасно не хватает именно сейчас, как никогда раньше. Тэхён вспоминает аромат его кожи, его голос, мягкий и глубокий, его руки, крепкие, сильные. В объятиях Чона он ощущал себя как за каменной стеной, и сейчас просто хочется кричать из-за того, что Тэ снова оказывается один на один с одиночеством и страхом.

Нимир-ра жмурит глаза и тут же распахивает их испуганно, когда по комнате разносятся потоки прохладного ветра, словно кто-то незримый прошел мимо него, подняв сквозняк. Тэхён щурится растерянно, моргает быстро и пытается разглядеть хоть что-нибудь. Но видит только полумрак темницы и ржавую дверь с решеткой вместо окна. Ничего лишнего.

Никого.

Но он ведь чувствует это, чье-то незримое присутствие а после легкие заполняет родной запах, и юноша теряется окончательно, растерянно приподнимаясь на кровати и чувствуя, как кожа покрывается мурашками от потоков знакомой силы. Ким оглядывается по сторонам в надежде уловить хоть что-нибудь, но натыкается только на удушающую волну тепла, которое обволакивает с головой.

– Чонгук, – испуганно всхлипывает в пустоту Тэхён, закрывая глаза и обхватывая себя руками за плечи. Но ответом служит тишина, такая давящая, жуткая, неприятная. Парень словно вновь переносится в собственное прошлое, в кошмарные сны с покойной матерью и жуткое молчание, наполненное опасностью. Так быстро привыкший к ощущению безопасности, он вновь становится уязвимым и беззащитным, не способным дать отпор. – Чонгук, пожалуйста, – словно эти жалкие мольбы способны достучаться до короля сквозь тысячи миль.

– Тише, котенок, я с тобой, успокойся, – и Ким готов задохнуться от облегчения, когда слышит этот голос будто бы у себя в голове, когда ощущает незримое прикосновение, подобно объятиям, со спины, когда вдыхает жадно полную грудь родного аромата, чувствуя, как покалывают кончики пальцев от потоков колючей силы, которую нимир-ра узнал бы из тысячи других.

Тэхён не знает как и, честно говоря, знать не хочет. Он просто тянется в ответ, пытается передать собственные импульсы магии и мысли по общему каналу, отмечая где-то на периферии знакомые блики черного меха и перекаты мышц. Господи, Чонгук рядом даже сейчас, пусть метафизически, но все же. И от одной только этой мысли мальчику хочется разрыдаться, но ему нельзя быть слабым перед супругом, который наверняка переживает наверняка даже больше, чем сам Тэ.

– Мне страшно, Чонгук, – делится самым сокровенным с мужем Ким и чувствует, как к нему тянутся навстречу в попытке обнять через дальнее расстояние и утешить, сберечь и пригреть на груди. У нимир-ра вновь голова идет кругом, и глаза сами собой закрываются, погружая в странное состояние полудремы. Чон будто баюкает его в объятьях, укачивает успокаивающе, забирая боль и тревоги.

– Понимаю, малыш, посмотри внимательнее, где ты находишься? – просит Чонгук, и Тэхён силится разглядеть хоть что-нибудь, но видит только голые сырые стены и пол, запертую на замок дверь с решетчатым окном и соломенный настил, заменяющий ему кровать. Тело снова пробирает на мелкую дрожь.

– Я не знаю, это какой-то подвал, подземелье, – снова всхлипывает Ким, закрывая ладонями лицо, лишь бы не видеть происходящего ужаса, лишь бы проснуться снова в постели короля, не думая ни о чем дурном. – Я не знаю!

– Ш-ш-ш, дыши глубже, вот так. Я с тобой, почувствуй меня, – он словно сгребает его в крепкие объятия, чмокая смазанно в макушку, словно снова согревает своим присутствием, таким необходимым сейчас, что хочется кричать. – Я найду тебя, слышишь? Найду вас. Только не плачь, я обязательно вас найду, – и эти простые слова заставляют сердце затрепетать взволнованно.

Чонгук знает. Знает об их малыше, и почему-то при одной только мысли об этом становится легче, будто тяжкий груз спадает с плеч, когда Тэ ощущает фантомное прикосновение к своему животу. Слезы против воли начинают катиться из глаз, потому что Ким буквально физически чувствует чужой восторг и трепет. Он сворачивается в позе эмбриона, обнимает себя руками в поисках защиты и жмурится до ярких вспышек за сомкнутыми веками, когда родное тепло покидает его, оставляя наедине с ворохом мыслей.

═╬ ☽ ╬═

Юнги неуверенно топчется на пороге в чужую спальню и закусывает губу раздосадовано, не решаясь даже постучать. Чувство вины гложет его, разрывает изнутри дурными мыслями и воспоминаниями вчерашнего дня. Он поступил опрометчиво и неправильно, дал волю своим эмоциям, пошел у них на поводу и поддался гневу, нарубив дров.

После того, как весь замок подняли на уши из-за пропажи Тэхёна, Хосок совершенно случайно обмолвился о том, что Пак может быть причастен к этому похищению. Наверное, именно в тот момент ярость затмила Мину разум, и он не слышал ровным счетом ничего, когда ворвался к леопарду в комнату без предупреждения, когда налетел ураганом, не слыша позади предупреждающих криков Чонгука, и бил растерянного парня наотмашь со всеми накопившемся в нем злобой и отчаянием до тех пор, пока трое приближенных короля не оттащили его от уже практически не сопротивляющегося Пака, чье лицо превратилось в кровавое месиво.

Вспоминая это сейчас, Юнги морщится от отвращения к самому себе, ощущая оседающую едкую горечь на языке. Мужчина не имел права причинять Паку вред, не имел права судить без каких-либо доказательств, сваливая весь груз вины на него. Но именно это он и сделал, руководствуясь одними лишь сомнениями и дурным прошлым Пака. В тот день ему знатно влетело от Чонгука, который вполне ясно дал понять, что Чимин не причастен к случившемуся, и сейчас нужно думать не о личных неприязнях, а о том, как им вырвать из лап неприятеля наследного принца.

Но как можно думать о чем-то другом, кроме горькой улыбки на лице Пака и пустом взгляде, которым тот провожал его, когда Мина волокли из комнаты. Несмотря на длинный послужной список, в конечном итоге, именно Юнги оказался тем, кто совершил непоправимую ошибку, поверив в самое худшее вопреки попыткам исправиться и стать лучше ради одного единственного человека.

– Так и будешь там стоять? – раздается холодный голос по ту сторону двери, и мужчина испуганно вздрагивает, возвращаясь в реальность. Он никогда не считал себя трусом, но именно сейчас отчего-то боится заходить внутрь. Боится посмотреть Паку в глаза и увидеть в них неприязнь. Забавно, ведь именно это Чимин каждый раз видел в его глазах. И от осознания этого на сердце становится невыносимо тяжело.

Юнги делает глубокий вдох и наконец-то толкает несчастную дверь, заходя внутрь. Комната выглядит неестественно светлой и пустой, как будто тут никто никогда и не жил вовсе. Мужчина неуверенно топчется на месте и растерянно оглядывается по сторонам, замечая у окна яркое пятно чужого хрупкого силуэта. Пак неторопливо проверяет содержимое своих чемоданов и неторопливо небрежным движением одергивает полы камзола, поднимая равнодушный взгляд на Мина, будто бы проходясь им сквозь посетителя.

– Ты куда-то уезжаешь? – спрашивает очевидное Юнги и мысленно бьет себя по лицу за собственную глупость, на что Чимин только насмешливо ведет бровью, более никак не выдавая истинных эмоций.

– Да, я ухожу, – слова звучат как приговор, и что-то внутри леопарда словно обрывается в миг, ухает куда-то вниз вместе с испуганно сжавшимся сердцем, потому что детали мозаики складываются чересчур быстро, связывая одно с другим и вынося неутешительных вердикт. Мин стал отправной точкой невозврата, подтолкнув к давно тайно взвешиваемому решению. И сама только мысль о том, что Пак уходит из-за него, причиняет ему нестерпимую боль в этот самый момент, когда он поспешно быстрыми шагами пересекает комнату и хватает молодого человека за локоть, выдыхая растерянно сладкое слуху имя.

– Чимин.

– Не трогай меня, Юнги, – грубо роняет названный и отстраняется поспешно, словно обжигаясь прикосновением. Словно Чимину неприятна уже одна только мысль о том, что Юнги прикасается к нему теми самыми руками, которыми вчера превращал его лицо в кровавое месиво. Плюсы оборотней в том, что физические увечья заживают очень быстро, от прошлых ссадит остается только гематома на скуле. Но вот кто залечит кровоточащее от такого предательства сердце? – Ты сделал свой выбор и показал свою истинную сущность по отношению ко мне, – Пак даже смотреть в сторону Мина не может, а потому отстраняется, отходит подальше и создает иллюзию деятельности, проверяя порядок безукоризненно сложенных вещей по десятому кругу.

Забавно, он до последнего медлил и выжидал его визита, надеялся на что-то даже после того, что Юнги сделал с ним, растоптав все те светлые чувства, что еще теплились в Чимине, несмотря на равнодушие и презрение. А теперь даже в глаза ему смотреть не может, потому что один только взгляд возвращает его мыслями во вчерашний вечер, порождая слезы обиды в уголках глаз.

– У меня никогда не было шансов, не так ли? – Пак улыбается натянуто, невесело и шмыгает носом, закрывая чемодан. – Я всегда был для тебя какой-то мутной мерзостью, которая даже внимания твоего не стоит. Возможно, так и есть, не буду отрицать, человек я и вправду дерьмовый. Не знаю даже, на что я надеялся и почему наивно полагал, что, может, у меня тоже есть шанс, – юноша сокрушенно качает головой, отгоняя мрачные мысли, и закусывает губу в попытке сдержать рвущиеся наружу рыдания, накопившиеся за ночь, когда он, завывая от боли в заживающих ребрах, ломал голову над тем, что же сделал не так и чем заслужил немилость единственного человека, которого осмелился полюбить после Чонгука. – Теперь я знаю: таким, как я, второй шанс не положен.

– Ты не можешь уйти, – это звучит жалко и смешно. Чимин удивленно вскидывает голову и смотрит на Юнги с недоверием, словно тот сморозил несусветную чушь. Человек, который еще вчера втаптывал его в грязь, сейчас пытается удержать подле себя, даже не пытаясь признать собственную вину. Не это ли высшая степень жестокости?

– Разве? – Пак растягивает губы в брезгливой улыбке, натягивая едва затянувшуюся розовую кожу до новых капель крови, которые отрезвляют и помогают принять правильное решение, несмотря на взгляд побитой собаки, которым смеряет его Мин. – Не ты ли буквально вчера избивал меня и кричал о моей ничтожной гнилой натуре? Не ты ли утверждал, что я предатель, змея, которую Чонгук пригрел на своей шее? – Чимин переводит дыхание растерянно и с силой захлопывает чемодан, надеясь хоть так немного усмирить клокочущую внутри него ярость. Ах, если бы все было так просто. – Не спорю, я наделал ошибок, безусловно. И о каждой Чон знает, потому что я признался ему еще тогда, после нашего отъезда, когда понял, что эти чувства между ним и Тэхёном мне не разрушить. Мне даже удалось в какой-то мере реабилитировать себя, заманив в ловушку Намджуна. Собственно, вчера Чонгук не разорвал меня на части только потому, что имеет доступ к моему зверю, а звери никогда не врут, – вот только Юнги никогда не умел слушать своего зверя, о чужих и речи быть не может. Оттого и было так тошно понимать собственную ошибку, когда Чон выносил неутешительный вердикт в непричастности Пака к похищению Тэхёна. – Но и держать тоже не стал, всем будет лучше, если я уйду.

– Я знаю, что глупо просить прощения, но...

– Мне не нужны твои извинения, – пресекая жалкие попытки извиниться, Чимин наконец-то берет в руки чемоданы и кидает прощальный взгляд на свою обитель, которая успела стать ему домом. – Ты прекрасно показал вчера свое отношение ко мне, и я его принял. Видимо, не судьба, – не судьба, и оттого обиднее вдвойне, потому что Чимин продолжает любить его вопреки здравому смыслу и разрывающей грудную клетку боли. Но с этим можно жить, главное, не наделать новых ошибок. – Прощай, Юнги, и присмотрись к людям, которые тебя окружают. Возможно, они совершенно не те, за кого себя выдают.

– О чем ты? – Мин теряется окончательно. Он тонет, не зная, что делать и как ему быть, а Чимин впервые не помогает, не идет навстречу, оставляя беспомощно тонуть в отчаянии и страхе. Все по-честному, они теперь меняются местами, как и следовало давным-давно.

– Иногда те, кому мы слепо доверяем, могут нас обмануть куда проще, чем те, к кому мы относимся с подозрением, – Пак бьет по-больному, не щадит чужих чувств, потому что не считает нужным, и откровенно бесится, когда Юнги провожает его до кареты и резко разворачивает к себе, оказываясь непозволительно близко и тем самым снова причиняя боль им обоим.

– Перестань говорить загадками. Скажи мне имя! – Мин до последнего пытается вывести юношу на чувства, надеется, вероятно, добиться хоть какого-то отклика, но получает только отрезвляющую оплеуху из правды, настолько страшной, что поделиться ей с кем-то видится настоящим сумасшествием.

– Хосок! Чон Хосок! – выкрикивает отчаянно Пак и наконец-то скрывается за дверью кареты, оставляя Юнги один на один с ошеломляющей и совершенно новой информацией и огромной дырой в том месте, где когда-то было его сердце.