Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Сомнения – это то, что не поддается какому-либо управлению до конца. Семя, зародившееся однажды, как правило, прорастает корнями очень глубоко в наших сердцах и разрастается быстрее, стоит поддаться дурному голосу искушения в голове. Выдержка Чонгука, вероятно, заслуживает высшей награды и похвалы, потому что то, что он до сих пор борется с ядом, который пустил ему в кровь Чимин, достойно уважения.

Им движет страх, неуверенность, боязнь размытого будущего, пестрящего неопределенностью. Чон не получает вестей о Тэхёне и изводит себя лишними переживаниями, сжирающими изнутри дурными мыслями чужой неверности. И дело даже не в недоверии, а в том, что король не считает свою кандидатуру достойной любви этого мальчика, который сопротивляется слишком упорно и продолжительно, не желая сдаваться без боя. Или же не желая сдаваться вовсе, вынужденный жить под одной крышей с нелюбимым.

Переживания выматывают морально, иссушают, омрачая будни, делая дорогу домой бесконечно долгой и трудной. Чимин неустанно маячит перед глазами, подливает масла в огонь едкими замечаниями, не сдается, не переставая предлагать себя в качестве утешительного приза, верного и влюбленного. Это вызывает в короле волну жалости, нежели отвращения, поскольку ему как никому другому известны все интрижки ветреного леопарда, не умеющего быть преданным кому-то одному.

Разлука становится испытанием для обоих, по крайней мере, для Чона так уж точно. Еще никогда в своей жизни он не хранил верность кому-либо столь долгий промежуток времени. Пак следовал за ним повсюду, скрашивая одиночество горячими ночами. Но теперь такая компания претит, лишь сильнее разжигая злость из-за собственного упрямства сошедшего с ума сердца. Оно не признает замен и аналогов, требуя оригинал, находящийся за много миль от короля, делая жизнь поистине отвратительной и доводя зверя внутри до истерии. Только мысль о том, что Тэхён боролся с этим зовом месяцами, не позволяет Чонгуку сорваться, становясь примером небывалой выдержки и самоконтроля.

Напускное спокойствие и сдержанность улетучиваются с приближением к заветной цели. Чем четче прорисовываются очертания замка, тем сильнее заходится безумным ритмом сердце в груди от волнения, угрожая проломить ребра. Короля практически трясет, выворачивает наизнанку при виде мрачных острых шпилей башен и верхушек сосен. Настолько знакомый и до боли привычный пейзаж, что в груди что-то тоскливо сжимается от тихого умиротворения, сейчас практически незаметного из-за взвинченности.

И когда в дверях замка появляется знакомая тонкая фигурка, у Чонгука болезненно сжимается сердце. Кровь приливает к голове, разлетаясь шумом пульса по барабанным перепонкам. Мужчина спешивается с лошади мгновенно, неотрывно наблюдая за застывшим на прежнем месте юношей, вцепляется в поводья крепкой хваткой и сглатывает тугой ком в горле, почему-то именно сейчас вспоминая ядовитые слова Чимина, разъедавшие его на протяжении этих месяцев хуже любой щелочи.

Тому, кто не любит, ни к чему встречать кого-то столь ненужного, не так ли?

Перемены имеют место быть. Память восполняет пробелы, дополняя новыми деталями и линиями засмотренный в воображении до дыр образ. Исчезает угловатость черт, приобретая мягкую одухотворенную округлость, невозможно оторвать взгляда от пухлых чувственных губ, таких нелепых в своей уникальности и таких притягательных именно в ней же, от кокетливой родинки на носу и хрупких изгибов выступающих косточек ключиц. Вновь отросшие волосы спадают на лоб, разлетаются ураганом пушистых прядок по лицу и доносят до короля знакомый дурманящий аромат.

Тэхён смотрит на него с замиранием сердца и не верит глазам. Смотрит долго, неотрывно, вцепившись пальцами в ручку двери, и задыхается – грудь вздымается быстро, сорванно, словно легким недостаточно кислорода для дыхания. Ему так страшно. Страшно, как не было даже тогда, когда он убил оборотня, покусившегося на его честь и тело. Страшно, потому что больше всего на свете нимир-ра боится, что Чонгук перед ним иллюзия, порождение больной фантазии окончательно сошедшего с ума от тоски сознания.

Возвращение ознаменовано июльскими холодами, не свойственными этим местам. Ледяные капли беспощадного грозового дождя, разразившегося внезапно, впитываются в одежды отряда, стекают ручейками по намокшим смоляным прядям Чона и разбираются о широкую линию покатых плеч. Исчезают лишние звуки, размывается картинка за пределами заученного до дыр силуэта, стираются грани между мечтой и реальностью, ведь этот мираж хочется потрогать пальцами больше, чем какой-либо другой.

Сделать первый шаг страшнее, чем когда-то ранее. Но в противовес своим страхам Тэхён срывается с места, бежит босым до короля в одной лишь тонкой рубашке и трико, взлетает по скользким ступеням, намокает мгновенно под проливным дождем и едва ли не сносит мужчину с ног, накидываясь на него с объятиями. У обоих спирает дух, когда Ким первым целует Чонгука жадно, голодно, обвивая шею руками, угрожая задушить в объятьях, и охает удивленно, стоит только нимир-раджу подхватить супруга с готовностью за бедра и подбросить в воздухе для удобства, впиваясь в пухлые губы ответным требовательным поцелуем.

Эйфория наполняет тела небывалой легкостью, туманит разум и заставляет задыхаться далеко не от нехватки кислорода. Восторг пузырится в легких искрами всепоглощающего счастья, когда объятия становятся сильнее, отчаяннее, угрожая проломить ребра далеко не из-за неприязни или гнева. Просто их чувства не находят иного вывода, сплетаясь слишком уж тесными узлами воедино. Настолько нужная сейчас близость, что думать о чем-либо другом попросту не хочется.

Вернулся. Вернулся домой целым и невредимым. Наконец-то настоящий из плоти и крови, голодный, уставший, грязный, но живой, черт побери. Тэхён льнет ближе, обнимает лицо ладонями и покрывает невесомыми поцелуями-бабочками, не замечая скатывающихся по щекам собственных слез. Не замечая сотен взглядов на себе и одного особенного разгневанного, раздосадованного и полного ненависти вперемешку с завистью, ожидавшего несколько иной прием.

Чимин стискивает руки в кулаки и недовольно поджимает губы. Что толку в долгих ядовитых увещеваниях, если надежду падают крахом совершенно неожиданного для всех поворота. Вряд ли кто-либо из присутствующих ожидал от Тэхёна подобной дерзости и раскрепощенности. Их искренность больно бьет по уязвленному самолюбию и наконец-то открывает глаза на многое из того, о чем так упрямо твердил ему Чон, цепляясь за надежду колючим репьем.

Ким не стесняется показывать то, насколько сильно соскучился по Чонгуку за месяцы разлуки, пусть и восторг от близости в нем мешается со смущением. Чувства оказываются сильнее мнимой зажатости и предрассудков. Он жмется носом королю в шею, жадно вдыхая едва не позабытый аромат дома, уюта, безопасности и спокойствия, и всхлипывает тихонечко, вымачивая смуглую кожу слезами, когда Чон поудобнее перехватывает его в своих руках и шествует со своей ношей в замок, возобновляя возвращающуюся домой процессию.

На душе у короля становится наконец-то тепло и легко от понимания того, что здесь мужчину действительно ждали. И такой радушный прием оказывается самой лучшей наградой за месяцы, проведенные в разлуке.

═╬ ☽ ╬═

До возвращения Чонгука Тэхёну кажется, что его жизнь течет в неправильном русле. В связи с неожиданными метаморфозами и убийством нападающего Юнги буквально не дает ему покоя, нагружая тренировками и новыми обязанностями, оправдывая чрезмерное давление высокими ожиданиями парда. Тот редкий дар, возможность делиться собственными силами и исцелять потоками магии, накладывает на мальчика налет определенной ответственности, обязывая развивать его и практиковаться.

Попытки сделать из Кима сверхъестественное могущественное существо угнетают и раздражают. Самопознание, преподносимое в таком ключе, вызывает исключительно отвращение, нежели интерес. Нимир-ра претит чужое давление и контроль, из-под которого он сбегает с завидной периодичностью, а после попросту поднимает бунт, не собираясь следовать новым правилам, заставляющим идти против собственных желаний. Тэхён признает лишь одного наставника и растекается патокой, стоит тому оказаться поблизости и устремить на него взгляд.

Тренировки превращаются для обоих в настоящее испытание. Чонгук держит дистанцию намеренно, успешно отыгрывая роль учителя, и откровенно дразнится, подталкивая мальчика к первому шагу. Это проклятое возвращение ни черта не меняет между ними, за исключением, разве что, огромного напряжения, зависшего в воздухе удушающей грозовой тучей. Навалившаяся гора дел разлучает их снова, но не увеличивает пропасть, поскольку нимир-радж всегда находит повод лишний раз попасться в поле зрения.

Ким откровенно бесится, отвлекаясь и даже не пытаясь сконцентрироваться на разминке, буквально захлебывается усиливающимся запахом, купается в нем и мысленно обреченно стонет, когда король перехватывает его руки, прижимаясь со спины, оправдывая нарушение личного пространства неправильной стойкой, которую, конечно же, нельзя исправить без непосредственного вмешательства. Он близко. Слишком близко – Тэхён может повернуть голову и нечаянно мазнуть собственными волосами ему по щеке, зацепить кончиком носа и провести губами, чтобы убедиться, что кожа действительно такая мягкая на ощупь, какой кажется, с налетом легкой щетины, так изумительно подчеркивающей мужественность.

Чужое тело ужасно горячее и твердое, лопатки буквально сводит от напряжения и желания развернуться в крепкой хватке и упереться руками в грудь. Ладони фиксируют локти в воздухе, пальцы осторожно скользят по запястьям, гладят и откровенно провоцируют, наслаждаясь мелкой дрожью и рваным пульсом. Мальчик судорожно втягивает носом воздух и выдыхает тот сквозь зубы, пытаясь привести дыхание в норму. Тщетно.

– Закрой глаза, – низкий голос действует лучше недовольного шипения Юнги, подчиняет и заставляет покориться без принуждения. – Слушай мой голос, – боже, хоть целую вечность. У Тэхёна живот сводит от первой волны возбуждения и знакомо тянет в паху от прижатой к груди ладони Чонгука. – Чувствуй меня, – нимир-ра закрывает глаза и нетерпеливо облизывает губы, поддаваясь странному томительному искушению, щекочущей волне силы, которая врывается в него неожиданно. Она не потрошит внутренности, скорее уж гладит мягким пушистым ворсом, призывая из глубоких темных недр животное начало. – А теперь смотри, – звучит новый приказ, и будто кто-то срывает черную повязку с лица, оставляя мальчика один на один с леопардом.

Тэхён тихо охает, чувствуя перекаты меха, и замирает испуганно, рассматривая застывшее настороженно животное. Они по-прежнему остаются в тренировочном вольере, но Ким может поклясться, что, помимо криков остальных членов парда, слышит низкое утробное рычание зверя, замершего перед ним. Иссиня-черная гладкая шерсть лоснится шелковым покровом, блестит в отблесках пламени, подчеркивая перекаты внушительных мышц.

Леопард не сводит с юноши своих ярко-голубых глаз, смотрит настороженно и виляет лениво хвостом, предостерегая от неосторожных резких движений. Однако к протянутой дрожащей руке подставляет голову сам, трется о нее и лижет пальцы, мурча от удовольствия прямо в ладонь растерянному мальчику.

– Он твой, – раздается шепот над ухом, и Тэхён будто только сейчас действительно делает свой первый полноценный вздох, ощущая необходимую поддержку позади себя. Это именно та опора, нужная направляющая на верный путь, которую он искал долгие годы. Птичка поймана в клетку, но такие золотые прутья не ранят крыльев, упрашивая остаться.

Руки Чонгука скользят по талии, гладят чувственно, дразнят и гонят прочь страхи. Он прижимается к нему со спины, окутывает обоих волнами согревающей теплой силы подобно кокону, и их метафизические звери неожиданно сталкиваются, сливаются через единый магический канал, стирая грани и препятствующие соединению барьеры, трутся друг о друга довольными большими кошками, заставляя Тэхёна пораженно вскрикнуть от нового потока ощущений.

Это настолько же странно, насколько и чертовски приятно, совершенно ново и непривычно. Будто и не леопарды вовсе ластятся большими довольными кошками, а они с Чонгуком прикасаются обнаженной кожей к коже. Слишком откровенно, интимно и сладко до помутнения рассудка. Нимир-ра теряет голову окончательно, размякая податливым мальчишкой в сильных руках, сжимающих крепко и прижимающих излишне близко.

– Нравится? – обжигает шепотом кожу король, ведет губами по изгибу шеи, и Тэхён стонет едва слышно, потому что нравится невыносимо и хочется еще приятнее и жарче. Он сам притирается теснее к крепкой груди, вздыхает томно и влажно и откидывает голову тому на плечо, получая первый мягкий поцелуй за ушком.

Сопротивляться давлению не хочется совершенно. Чонгук ведет ладонями по бокам, гладит с нажимом живот и дразняще прикусывает зубами мочку, добиваясь сорванного робкого вздоха. Тэхён такой пытки попросту не выдерживает, поворачивает голову лениво, приоткрывает глаза, затуманенные знакомой обоим поволокой, и встречается с нечеловеческими ярко-голубыми.

Они проникают глубоко в душу, заставляя зверя внутри шевелиться беспокойно и поскуливать жалобно, требуя новой порции ласки. И Кима неожиданно осеняет мысль, что его собственные глаза, наверное, сейчас точно такие же. Кое-что общее только у них двоих, соединяющее прочнее любых уз брака, одна природа, не признающая никаких «но».

И все, о чем хочется думать прямо сейчас, это о сладости губ Чонгука, что прижимаются к его мягко, ненавязчиво, захватывают в плен нижнюю и сводят сума невесомыми касаниями. Тэхён отдается поцелую без боя, наслаждается моментом и просто получает удовольствие, медленно прикрывая веки. Отвечает так же лениво, осторожно и робко, разворачивается в кольце объятий, обвивая руками шею, и совершенно забывает о том, что они стоят посреди тренировочного вольера на обозрении любопытных зрителей.

Плевать, ох, как же плевать.

Хочется только распробовать получше чужие губы на вкус, почувствовать телом каждую клеточку тела короля, голой кожей к коже, без посторонних лишних свидетелей и голодных завидущих глаз. Мальчику наконец-то хочется близости не потому, что к ней настойчиво принуждает кто-то, наплевав на согласие, а потому что того требует сердце, разум, все естество, томящееся без ласки и внимания долгое время. Ладони жадно сминают упругие округлые ягодицы, и Тэхён жалобно хнычет Чонгуку прямо в поцелуй, зарываясь пальцами в смоляные пряди.

Не остается ни стеснения, ни скованности. Он будто раскрывается перед ним полностью в данный момент, безгранично доверяет и нуждается в поддержке и тепле. Король не отказывает ему в этом, готовый потакать в любом капризе, такой же голодный и жадный, но по-прежнему осторожный и нежный, будто до сих пор боится напугать и оттолкнуть напором. Сопротивления не следует, лишь яркая ответная реакция и влажные сладкие поцелуи, кружащие голову похлеще вина.

Запах Тэхёна усиливается, окрашивается новыми нотами, смешиваясь с запахом Чонгука, заставляет потерять контроль и наверняка беспокоит остальных, поскольку недовольные возгласы Юнги разрушают чары идеального момента, возвращая обоих в действительность. Щеки Кима заливает яркий румянец, когда юноша встречается глазами с сотней любопытных, а в некоторых случаях и осуждающих, взглядов, и нимир-радж не успевает сказать что-либо, когда мальчик ускользает из объятий и попросту сбегает с тренировочной площадки, оставляя за собой дурманящий цветочный шлейф.

Бежать следом не имеет смысла, Тэхён замыкается в себе снова, будто вспоминая о возложенной на него роли неприступной крепости, и король прожигает стушевавшегося Мина тяжелым недовольным взглядом, буквально подавляет потоками угнетающей колючей силы, угрожающей причинить непоправимый вред, и вызывает приближенного к себе в кабинет для серьезного и наверняка неприятного разговора.