Moonlight

═╬ ☽ ╬═

– Вы... – слов не находится, Тэхён задыхается, глотая окончания, и бездумно пятится назад, прижимая ладонь ко рту и с неверием и ужасом глядя на неспешно поднимающуюся со скамьи фигуру короля. – Вы подлец! – срывается с губ гневная ремарка, а глаза загораются негодованием и недоумением. – Да как вы могли? – пазлы разрозненной мозаики медленно складываются в голове в целостную картинку происходящего, разливаясь жаром по щекам. – Как вы посмели обмануть меня столь грязным образом, все это время притворяясь менестрелем?

И как я мог так опрометчиво в вас влюбиться.

Но этих слов Тэхён не произносит вслух, потерявший всякую возможность выражаться здраво. У него в голове проносятся сотни мыслей, опережая друг друга, одна безумнее второй, перед глазами все будто плывет, и растерянность не позволяет сосредоточиться на том, какое чувство преобладает над другими. Кима душит гнев, в груди разрастается огненным шаром неконтролируемая ярость и вполне оправданное возмущение, граничащее с отчаянием. Эта ложь выбивает почву из-под ног, и мальчик попросту отказывается верить в то, что происходящее не является плодом его больного воображения.

Какая-то глупая шутка.

– А вы знаете другой способ сблизиться с вами, не причинив вам боли? – Чонгук улыбается невесело, смотрит мягко, без укора, и приближается вплотную чертовски быстро, чтобы обычный человеческий глаз успел заметить движение. Но Тэхён никогда не был простым человеком и теперь буквально благодарит судьбу за нежеланный дар, успевая увернуться от ласкающего прикосновения чужих пальцев.

– Вы невыносимы! – Ким отшатывается в последнюю минуту, едва ли не падает, оскальзываясь на мокрой каменной кладке и путаясь в собственных ногах, и невольно хватается за протянутую руку, мгновенно оказываясь в кольце из объятий, таких надежных и крепких, что вырываться из них совершенно не хочется.

Как, собственно, и видеть короля в данный момент. Потому что обида ядовитыми цветами разрастается внутри, лишая какого-либо здравого смысла. Тэхён не понимает этой лжи, не понимает таких игр и не знает, зачем Чон устроил весь этот маскарад, когда мог узнать желаемое напрямую, так сказать, из первых уст. Вот только разум охотно подсказывает ему обратное, потому что Чонгуку мальчик ничего бы говорить не стал из чистого упрямства и страха снова получить нож в спину. Не об этом ли он говорил менестрелю?

Забавно, Ким так много времени провел в компании нимир-раджа и не заметил разницы между ним и каким-то бардом. Не доверял мужу, но поверил простолюдину, какая же коварная уловка в простом разграничении ролей. Тэхён делился с ним самым сокровенным, говорил о том, что не всякому решился озвучить вслух. И снятие маски оказалось для него слишком большим ударом. Хуже любого предательства, затянувшийся обман, последствия которого теперь видятся ужасными и необратимыми.

Но разве Чонгук все это время не отвечал мальчику тем же? Разве Чонгук не доверился ему полностью, открыв свое сердце и душу, поведав и о своем прошлом? Вряд ли мужчина стал врать. Ложь во спасение, притворство как единственно верный способ заручиться доверием и привязать к себе намертво. О, Тэхён скован по рукам и ногам. Безысходное положение разрывает сердце, удавкой стягивается на шее и мешает нормально дышать, распирая от возмущения грудную клетку.

– Возможно, но вы не можете отрицать, что я не лишен обаяния, – Ким жмурится до слез, ощущая щекочущее дыхание на своей щеке, закусывает губу до боли и буквально ненавидит Чонгука за этот шарм, не оставивший ему ни единого шанса.

– Вы мерзавец, отчего-то решивший, что будет забавно поиграть на моих чувствах, – Тэхён отталкивает от себя мужа и не скрывает боли во взгляде. Этот обман страшнее любых интриг Намджуна или других придворных, потому что он затрагивает такие струны души, о которых мальчик даже не подозревал. А теперь и вовсе рассыпается прямо на глазах, не в силах собрать себя по частям обратно. Ким убирает мокрые волосы со лба и смотрит куда угодно, только не на Чонгука, который, кажется, не испытывает стыд за содеянное, находя происходящее довольно забавным.

– Не осуждайте меня, я влюблен, – только королю не до смеха. Его сердце готово выпрыгнуть из груди от страха и волнения перед неизвестностью. Реакцию Тэхёна невозможно предугадать, не представляется возможным спланировать чужой ход. Мальчик непредсказуемый и ранимый, и больше всего на свете Чон боится, что причинил ему боль.

Забавно, ведь то, чего мы боимся больше всего, как правило, и случается.

– Для того, кто влюблен, вы неоправданно жестоки, – слезинка, срывающая с ресниц, разбивает королю сердце, а Ким сбегает раньше, чем Чонгук успевает что-либо сказать.

Тэхён, взбешенный и одновременно раздосадованный тем, что лучший поцелуй в его жизни украл никто иной, как собственный муж, едва ли помнит, как выбирается из сада, промокает под дождем, теряется среди густых зарослей и прячется в первой попавшейся комнате с выходом на улицу, заменявшую одну из небольших вечерних гостиных для чаепития с камином и минимумом мебели. Даже не удосужившись запереть за собой дверь, он прислоняется к ней спиной изможденно и дышит загнанно, заходясь в приступе нервного смеха на грани истерики.

Нужно быть наивным дурачком, чтобы не понять очевидного, чтобы не увидеть знаков, буквально пестрящих перед глазами. Чтобы не сложить два и два и не заметить сходства, да того же следа укуса от собственных зубов, показавшегося смутно знакомым. И неприкосновенность на территории замка уже не скрывается за завесой тайны. Ну а какая стража станет выпроваживать из сада короля?

Глупый маленький мальчик, самостоятельно решивший обмануть себя, отмахиваясь от интуиции и природного чутья.

Тэхён с раздражением утирает набежавшие слезы, шмыгает носом нервно и тяжело вздыхает, стараясь привести мысли в порядок. Ему ужасно плохо, дурно и стыдно за свое поведение. За свою честность и открытость, за то проклятое признание, что сорвалось с губ, не предназначенное для ушей этого адресата. Но нет ни сил, ни желания, ни возможности сделать что-либо – по ту сторону двери слышится тихий стук, и сердце подскакивает в страхе к горлу, когда Ким отпирает ее необдуманно быстро, не подумав, и встречается лицом к лицу с виновником эмоциональных горок.

Чонгук стоит на пороге, такой же мокрый, как и сам Тэхён, и не менее красивый, чем десятью минутами ранее. Смотрит на него своими невозможными черными глазами, проникающими прямиком в душу, разрывая ту на кусочки. Смотрит и заставляет тонуть, падать в бездонную глубину, задыхаясь то ли от страха, то ли нетерпения. И выбор остается только за Тэхёном, как, собственно, и всегда. Бороться или наконец сдаться?

Король не двигается с места, словно ожидает чего-то, застывает восковой фигурой, изумительным мужественным изваянием, Аполлоном, богом, перед которым хочется пасть ниц или, наоборот, восторженно провести пальцами по налипшим на тело одеждам, очертив выступающий рельеф внушительных мышц. Тэхён на его фоне кажется хрупким беззащитным мальчиком, тонким, узким в плечах (хотя фигура уже давно преодолела порог угловатости) и вообще неспособным дать отпор.

Господи, это какая-то чертовщина, проклятье и искушение в чистом виде. Не грязный порок, не что-то запретное, а вполне себе разрешенное, допустимое. И только Ким дурак, который еще упрямо отрицает собственные чувства, брыкается, как ребенок, упертый и непоколебимый. Или же все-таки?

Уступить или снова оказать сопротивление?

Тэхён топчется на месте, терзает несчастную нижнюю губу резцами и до белеющих костяшек впивается пальцами в косяк двери. Чонгук по-прежнему молчит, замирает в ожидании и просит о прощении одним только взглядом, так, что сердиться на него и дальше просто нет никакого смысла. Этот обман обусловлен совершенно иными мотивами, ни капли не корыстными, а скорее уж до смешного порывистыми и полными глупой юношеской влюбленности. Мальчик и не знал, что его король такой романтик. Остается только решить, как им быть дальше и стоит ли делать единственное исключение для прощения этого мужчины. Содрогнувшееся в конвульсиях сердце решает за обоих.

Ну же, смелее, котенок, не нужно даже ничего говорить.

Все ясно и без лишних слов.

Тяжелый вздох теряется в шуме дождя, стены из беспощадных капель, разбивающихся о мокрые волосы, широкие плечи. Они стекают по лицу и мощной шее, венистым рукам и груди, и у Кима не остается в голове ровным счетом ни одной здравой мысли, способной хоть как-то вразумить и остановить от неосторожного шага навстречу. Птичка поймана в клетке, поздно кричать и оказывать сопротивление. Тэхёна мгновенно сгребают в объятия, подхватывают, сжимают тесно и крепко, лишая возможности вырваться, да мальчик и не пытается.

Их губы сталкиваются на полпути жадно и пылко, языки сплетаются, очерчивая контур, соединяясь в каком-то безумном голодном танце, вылизывая рты, и внутри у обоих будто бы взрываются целые галактики, сверхновые звезды восторга. Пальцы зарываются в мокрые пряди, тянут намеренно сильно, назло, чтобы показать, насколько же его достал этот противный черный леопард, такой же упертый и настырный, добившийся-таки своего.

Чонгук рычит утробно на провокационную грубость, заталкивает Тэхёна вглубь помещения и вжимает в ближайшую стену, накрывая своим невыносимо горячим телом. Целует страстно, головокружительно, прикусывает зубами мягкую сладость, вылизывает открытый в немом стоне рот и заставляет забыть и о стеснении, и о мнимой неприязни, и о гордости.

Руки живут собственной жизнью, забираются под налипнувшие одежды, оглаживают поясницу, тонкую гибкую талию, выступающие ребра, мгновенно втянутый испуганно впалый живот и крошечные бусины сосков, срывая с губ удивленный возглас. А за ним и первый протяжный стон, растянутый на низкой ноте совершенно невозможных гласных. Чувство захлестывает их подобно цунами, подобно буре, свирепствующей снаружи и цепляющейся за тела ледяными брызгами и порывистым ветром через распахнутую настежь дверь, которую никто не удосужился закрыть. Таким же порывистым, как и сам Чонгук, импульсивный, страстный и жадный в своей напористости.

Но это подчинение сладкое, провоцирующее, потому что сдаваться совершенно не хочется. Тэхён сопротивляется, царапается и пытается отвоевать независимость, кусая за подбородок и вылизывая шею. Его подхватывают под бедра для удобства, на секунду подбрасывают в воздухе, заслужив восторженный вздох, а затем вновь вжимают в стену, вымучивая новой порцией поцелуев и прикосновений. Хочется плакать от того, как невыносимо гармонично лежат чужие ладони на собственных ягодицах, как пальцы собственнически сжимают нежную кожу, а губы скользят влажной дорожкой до ключиц, оставляя цепочку засосов следом.

Тэхён неожиданно голодный, нетерпеливый, и ему совершенно не хочется останавливаться сейчас, когда давление на пах увеличивается, а Чонгук, словно невзначай, потирается своими бедрами о его. Ким стукается затылком о стену, мычит что-то нечленораздельное и, кажется, вообще выпадает из реальности, только на этот раз вполне осознанно, не под властью инстинктов.

Внутренний зверь на удивление молчит, не когтится и не просится наружу. Затаился где-то в глубине метафизического коридора, сверкая в ответ на немой вопрос ярко-голубыми глазами. Ему тоже нравится близость, нравится то, как горячо и в то же время бережно король обходится с ними, прислушивается к малейшим переменам и направляет, не давая их страсти перелиться через край.

– Котята нуждаются в ласке, Тэхён, – всплывают в голове слова Чонгука, и Тэ только сейчас понимает, что не только его внутренний зверь нуждался в так называемой ласке, а потому подставляется с превеликим удовольствием под засосы и скользящие бережные прикосновения, чувственные, возбуждающие и настойчивые.

Тэхёна сажают на шаткий стол, предназначенный для чаепитий, но никак не для плотских утех, лениво сцеловывая тяжелые вздохи с малиновых пухлых губ, и ведут ладонью нарочито медленно по бедру вверх. Сжимают резко, неожиданно и давят пальцами на промежность, провоцируя шире развести свои невозможные длинные ноги.

Но мальчик не дается, шипит недовольно и требует к себе больше внимания, смотрит томно, облизываясь голодно, и глаза блаженно прикрывает, когда кожу в области ключиц обжигает поцелуем. Он гнется навстречу, опирается на руки и захлебывается стоном, когда губы ведут дальше, прикусывая топорщащиеся сквозь мокрую ткань темные бусины сосков, когда язык кружит вокруг ореолы и спускается ниже, щекоча живот и пропадая в ложбинке пупка.

Чонгук победитель, завоеватель, и эту крепость он штурмует с особым удовольствием. Скользит ладонями выше, давит на пах и смещается к давно стоящему колом члену, обхватывает возмутительно медленно и сжимает едва ощутимо. Тэхён дергается от неожиданности, пытается свести колени и отстраниться, но ему не дают, вклиниваются между ног и повторяют движения снова, подключая горячий влажный рот.

Губы мажут прямо по ткани, обводят контур и оставляют влажный след, пока язык слизывает выступившую каплю смазки с возмутительно чувствительной головки. Мальчик хнычет капризно, толкается навстречу рту и приподнимает бедра, позволяя стащить с себя лишний клочок ткани, а потом распахивает глаза и вспыхивает спичкой от смущения из-за развернувшейся перед ним картины.

Чонгук располагается между широко разведенных ног нимир-ра, смотрит неотрывно, скользит мягким масляным взглядом по коже и ласкает незримо покрывшуюся мурашками кожу. А затем наклоняется ниже и оставляет горячий поцелуй на внутренней стороне бедра, ведет носом и жадно втягивает в себя концентрированный запах его тела. Выдыхает сорванно, заставляя Тэхёна, кажется, подавиться воздухом и облизать пересохшие губы. Сердце ускоряет бег, а между ягодиц неожиданно тянет и становится невыносимо влажно, хотя мужчина даже толком не успел прикоснуться к нему там.

И, господи, до чего же горячо лишь только от одной мысли о том, что будет дальше.

А Чонгук подается вперед и на пробу ведет языком по стволу, отчего мальчик невольно выгибается навстречу и путает пальцы в смоляных прядях. Еще никто и никогда не доставлял Тэхёну удовольствие подобным образом, вымучивая сладкими пытками чувствительные места. Намджун возбуждал его, занимался с ним сексом, трахал в рот, но никогда, никогда не позволял себе лишнего. Не уделял должного внимания созданному для чувственных любовных ласк телу.

Чон придерживается других взглядов, смущая безмерно своими откровенными действиями. Он ласкает губами налившуюся розовым головку, сдвигая крайнюю плоть, играется с уздечкой, заглатывает глубже и стонет хрипло, наслаждаясь солоноватой тяжестью чужого пениса, придя в восторг от того, насколько же его мальчик оказывается чувствительным.

Тэхён сгорает со стыда, мечется беспомощным птенцом и дышит быстро и хрипло, толкаясь навстречу, позволяя себе то, что позволял когда-то Намджун. И Чонгуку, кажется, безумно нравится происходящее. Мужчина сосет его член, сминая до синяков пальцами сливочные бедра, активнее двигает головой и прожигает совершенно безумным поплывшим взглядом мальчишку, который сейчас выглядит не менее сумасшедшим. Ким сглатывает тяжело ком слюны и сгорает заживо от того, как все внизу сладко тянет и пылает от тесной влажности чужого рта и умелого языка, обводящего каждую венку на стволе и давящего кончиком на сочащуюся смазкой щелочку.

Тэхён жалобно хнычет, тянет того за волосы на затылке еще ближе к себе, гладит поощрительно-нежно и стонет недовольно-протяжно, когда Чонгук со звонким чмоком выпускает член изо рта. Кожу обжигает дыхание чужого смеха, а затем стены сотрясает звонкий удивленный вскрик, когда Чон ведет влажную дорожку ниже по мошонке к яичкам, приподнимает бедра нимир-ра выше, прижимая к животу, буквально складывая пополам, и приникает языком к влажной и сокращающейся без внимания дырочке, истекающей естественными соками.

Какое же блядство.

Тэхён мечется по столу, сгорает заживо и почти кричит от того, как хорошо Чонгук вылизывает его там с особой тщательностью, практически мурлыча от удовольствия. Происходящее сводит с ума обоих, король толкается языком внутрь, раздвигая тугие стенки и буквально трахает Кима им, срывая с искусанных губ уже не стоны, тонкий просящий скулеж на одной ноте, умоляя сделать уже хоть что-нибудь.

Чонгук делает.

Его голова мерно двигается у мальчика между ног, пока он с наслаждением пробует Тэхёна на вкус, ощущая во рту терпкую вяжущую смазку. В ход идут пальцы, и нимир-ра сжимается рефлекторно, зажимает коленями плечи Чона и откидывает голову назад в немом стоне.

Они у Чонгука длинные, боже, такие длинные и тонкие, скользят намеренно медленно, толкаются сначала только подушечками, а потом глубже фаланга за фалангой, растягивают, гладят мокрые нежные стеночки и надавливают на то самое местечко, ударяя по нервам колючими иголками наслаждения. Тэхён не соображает, мычит протяжно и выстанывает умоляюще имя короля на одной сорванной ноте, пока тот продолжает свою пытку. Двигает пальцами, проклятущими чертовыми пальцами вперед и назад, трахает ими неспешно, размеренно, и обводит языком по кругу сжимающееся колечко мышц.

А потом член Кима снова берут в рот, и это оказывается уже слишком. Проклятье, слишком, потому что горячо и мокро везде: от пальцев внутри, от узости чужой глотки, от дыхания и поступательных движений глубоко в нем. Господи, а ведь это даже не член, черт, даже не полноценный секс с Чонгуком, а мальчик уже готов с катушек съехать и продать душу дьяволу, чтобы растянуть удовольствие. Он кончает с немым стоном на губах глубоко в глотку Чона, пачкает тому лицо, губы, собственный живот и сжимает глубоко в себе его пальцы, чьи подушечки продолжают намеренно тереть чувствительное местечко.

Зверь внутри Тэхёна рычит утробно и облизывается сытым котом, пока парень снова учиться заново дышать, лежа на холодном столе. Чонгук отстраняется медленно, осторожно вынимает пальцы, с наслаждением их облизывает, жмурится довольным котом и подается вперед, шепча разморенному Киму прямо в малиновое от смущения ушко хриплое и самодовольное:

– Мой котенок такой вкусный.