Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Тэхён любит бумажные письма. Ему кажется, что в них люди вкладывают больше чувств, нежели в озвученные слова, ибо тщательнее взвешивают каждую мысль. Они хранят в себе частичку адресата, пахнут чернилами и тем, кто писал ровные или же наоборот пляшущие буквы, складывающиеся в строчки текста, наполненного глубоким смыслом. Тэхён любит бумажные письма, но только не от Намджуна, ведь его послания насквозь пропитаны ложью.

Мужчина предсказуем в своих извинениях, признаниях и просьбах об одной единственной встрече ради объяснений. Но мальчик не хочет слушать заученный до дыр монолог, не хочет верить очередной лжи и добровольно обманываться, причиняя себе еще больше боли. Сердце и так щемит неприятно и колит от малейших воспоминаний, и живот крутит тошнотворным спазмом только от мыслей о том, что случившееся было лишь прихотью, утехой опостылевшего разума.

Как раньше простить и забыть уже не хочется, память ярко напоминает каждый раз о сцене в спальне и довольно стонущей от ласк Джуна женщине. Тэхёну противно, юношу трясет от омерзения, а потому большая часть писем рвется и отправляется в камин, оставаясь непрочитанной – ни к чему, сюжет известен заранее. Ему нечего сказать брату, слова не идут на ум, лишь отчаянные крики, которые не раз слышали стены нового убежища. И хочется верить, что здесь нимир-ра не поджидает опасность на каждом шагу, что под неустанным контролем короля он в безопасности, под надежной защитой.

Или в ловушке, из которой отчего-то не хочется выбираться.

Да оно и немудрено: о нем заботятся, опекают и не принуждают ни к чему, поддерживая именно тогда, когда Тэхён нуждается в чьем-то сильном плече. И это-то и пугает больше всего. Ким не привык к заботе и тем более хорошему отношению, во всем нервно ищет подвох и ждет того дня, когда придется заплатить за оказанное ему добро своими слезами. Так устроен мир.

Возможно, то просто мнительное заблуждение, но от этой подозрительности уже нет спасения. Тому, кого обманули однажды, сложно довериться кому-либо вновь, пусть к нему, благодетелю, и тянется все его естество. Неопределенность жрет Тэхёна изнутри сомнениями, разрывая на части противоречивыми эмоциями, потому что Чонгук в своем стремлении сделать жизнь мальчика лучше, превосходит любые ожидания.

Он обходителен, заботлив и внимателен, чуток к любым изменениям его тела, настроения и поведения. Именно Чон всегда с точностью определяет то, чего ему хочется больше всего, радуя приятными сюрпризами и этим же нещадно смущая парня. Только с королем зверь внутри Кима успокаивается по первому же требованию и с жадностью ловит каждое движение мужчины, охотно откликаясь на ставшие привычными потоки силы.

Тэхён сопротивляется, но даже сам не понимает до конца, зачем он так делает. То ли цепляется за угасающее чувство ненависти и обиды из-за похищения и изначального принуждения, то ли брыкается из чистого упрямства, не желая признавать поражение. Его пугают перспективы мирной жизни, смущают метаморфозы собственного тела и всплывающие между делом смутные воспоминания, восполняющие провалы в памяти яркими томящими образами.

Чонгук безобиден лишь с виду, потому что внутри расчетлив и хитер. Нимир-радж с легкостью приручает леопарда внутри Тэхёна, находя в том для себя союзника и подбираясь чересчур близко к самому мальчику. Кима припирают к стенке красиво и со вкусом, настолько умело, что осознание содеянного приходит слишком поздно, когда бросает в дрожь от малейших мимолетных прикосновений и взглядов, когда мысли раз за разом возвращаются к королю и не дают покоя даже ночью.

Компания менестреля теперь не кажется юноше безопасным островком спокойствия, потому что даже здесь, в окружении пробудившихся от долгой спячки деревьев с первыми набухающими почками, нимир-ра продолжает думать о Чоне. Его чувства к нему будто находятся на чаше весов, которая угрожает рано или поздно перевесить расположившуюся на противоположной стороне тонну страха. И он, если подумать, мог бы дать Чонгуку шанс, довериться снова и разрешить собрать свое разбитое сердце по кусочкам.

Но Тэхён предпочитает королю менестреля.

– Почему вы так упорно отталкиваете его? – Ким позволяет этому мужчине касаться себя, позволяет держать за руку и оставлять горячие поцелуи на запястьях. Позволяет не потому, что влюблен без памяти, а потому что любить музыканта без рода и имени куда проще и безопаснее, нежели Чона, ведь больше всего мальчик боится...

– Я боюсь любить его, ведь, если у нас с ним ничего не получится, это разрушит меня окончательно, – незнакомцу признаться легче, чем себе, но сложностей от этого не меньше. Как и необдуманных поступков, ведь, будем честны, Тэхён подвержен чужому влиянию. Он поддается порыву и не отстраняется от менестреля, когда тот приближает к нему свое лицо. С каким-то затаенным трепетом мальчик ощущает на щеке его дыхание и, прикрыв глаза, сам уничтожает остатки расстояния, прижимаясь к кукольным губам, что странно, ведь до этого маски скрывали и эту деталь внешности.

Прикосновение не кажется изменой, не наталкивает на мысли о неправильности поступка. Нимир-ра вообще не думает ни о чем, когда лениво отвечает на поцелуй, пробуя незнакомца на вкус. Эти ощущения совершенно не похожи на те, что доводилось испытывать раньше – вероятно, всему виной пелена таинственности, развязывающая обоим руки. Опыт оказывается необычным и будоражащим, разжигающим азарт и тлеющую в глубине души страсть.

От зарывающихся в волосы пальцев по шее проходится ток, и дыхание коротким вздохом вырывается изо рта, тонет в мягком прижатии губ, легком касании языка и дразнящем укусе в нижнюю. Они целуются будто целую вечность, невинно и сладко, практически невесомо, но до того чувственно, что Тэхён теряет голову. Ким забывается совсем, прикрывая глаза, и отдается на волю ощущениям, наплевав на начавший накрапывать мелкий дождь.

Скамья в саду становится их убежищем, островком счастья в жестоком мире, который совершенно не имеет значения, потому что мальчик млеет от ласковых прикосновений к своей шее и затылку, и робко отвечает на поцелуй. В животе у него кружатся бабочки, а тело становится чрезвычайно легким, воздушным, распирая грудную клетку изнутри каким-то щемящим ни с чем не сравнимым восторгом. Ноги будто немеют, как и кончики пальцев, когда Тэхён нехотя отстраняется, заглядывая мужчине в глаза, и без раздумий тянется к маске, желая сорвать ненавистную преграду. Но то, что предстает за ней, повергает юношу в глубочайший шок.

Усилившийся дождь громким шелестом капель разбивается о скамью, о голые ветки деревьев, о каменную кладку, стучит по крышам и мочит насквозь по-весеннему тонкие одежды, пропитывая водой насквозь. Маска выскальзывает из ослабевших тонких пальцев на землю и трескается пополам, равно как и сжавшееся от боли сердце Кима.

═╬ ☽ ╬═

Терпение Юнги, вероятно, со стороны кажется безграничным и неимоверно прочным. Но на самом деле оно уже трещит по швам, напоминает о себе нервным тиком и судорожно сжатыми кулаками, потому что букет роскошных белых роз под дверью это уже ни в какие рамки. Мин не позиционируется в обществе кисейной барышней, требующей к себе повышенного внимания, пугает членов парда одним только взглядом и не разменивается по мелочам, предпочитая пустым словам действия. Оттого и приходит в ярость, обнаружив столь провокационный подарок на полу у своей спальни.

Поистине, у кое-кого отменно-дурацкое чувство юмора.

Находчивый даритель обнаруживается здесь же, внутри, выжидающим изваянием застыв в центре комнаты. Он буквально светится от счастья при виде Юнги, вызывая у того недовольную гримасу, и заметно нервничает, ожидая непредсказуемой реакции от леопарда. И это кажется до абсурда глупым и смешным, потому что обоим далеко за двадцать и юношеские забавы давно отошли на задний план, уступив место животному притяжению и желаниям, которые не приходится прятать за формальными ухаживаниями.

Поэтому Мина с Паком тянет друг к другу магнитами. Они находят именно то, чего требуют их вкусы – ни к чему не обязывающее сближение на одну ночь с возможным периодичным повторением раз/два в неделю. Чистейшая похоть без капли романтики, не более. Никаких признаний, никаких акцентов на чувствах, только инстинкты и похоть. Им можно даже не разговаривать неделями, чтобы потом, не сговариваясь, столкнуться в коридоре и там же пойти на поводу у неожиданно возникшего желания. Все просто и понятно, без обещаний и громких слов.

– Тебе понравились цветы? – жаль, что с Хосоком не получается так же.

В его взгляде вспыхивают миллионы сверхновых звезд, горящих так же ярко, как и улыбка этого неисправимого романтика. Юнги практически ненавидит Чона из-за нее. Ненавидит, потому что устает бороться с демонстративным игнорированием чужого мнения и неприязни к высоким чувствам. Ненавидит за настырность и неуемную фантазию, навязчивое присутствие и якобы ненароком украденные прикосновения. Он напрягается заранее, предвкушая очередную обличительную тираду от горе-ухажера, а потому просто проходит мимо, сбрасывая на ходу никуда негодную после тренировок рубашку прямо на пол. Хосок провожает его пытливым взглядом и мгновенно мрачнеет, наконец-то получая лаконичный ответ:

– Нет.

Больше всего в Чоне нравится открытость. Юнги обожает издеваться над ним, натягивать до предела нервы, играться как кошка с мышкой, а потом снова причинять боль очередным отказом. Не потому что является сторонником садистских видов удовольствия, а потому что надеется хотя бы так дать понять, что он из себя представляет и что ждет мужчину, попробуй тот с ним связаться. Проблема заключается лишь в том, что Хосок привык видеть лучшее в людях, выискивать, копаться в душе, в самом нутре в попытке сделать лучше.

Вот только Мин уже является лучшей версией себя.

– Сколько раз я еще тебе должен повторить, чтобы ты оставил меня в покое? – тяжелый вздох топится в кубке с вином, к которому леопард припадает жадно в попытке избежать прямого зрительного контакта. Несчастные щенячьи глазки ему совершенно не хочется видеть. – Я тебе не девочка течная, чтобы вешаться на меня, – Юнги хищник, охотник по своей природе, предпочитающий сам завоевывать и очаровывать то, что пришлось по душе. Но Хосок не понимает и этого, пользуясь любыми возможностями для того, чтобы обратить на себя внимание строптивого.

– Чимин тоже, но ты почему-то с упорством бегаешь за ним хвостом, – Чон только с виду кажется милым и пушистым котенком, но на деле выпускает когти не хуже Мина в борьбе за право считаться равным. Ревность буквально преображает мужчину, заостряет черты и стирает добродушие из глаз.

Юнги всегда было интересно, каким он является на самом деле и что из увиденного простая маска, а что – настоящее лицо без прикрас. В нем чудится что-то недоброе, темное и сейчас особенно притягательное и опасное. Можно сказать, родное и привычное в свете происходящих событий, но страшно ошибиться и обмануться очередным притворством – уж этого в его жизни предостаточно.

Мин с ложью шагает рука об руку, старательно вырезая правдивые эпизоды мрачного прошлого, которое преследует воспоминаниями и неожиданными призраками из плоти и крови, вставляющими палки в колеса королю. Любовь совсем не вписывается в планы Юнги, который не видит для себя светлого будущего, полагая, что не всем дано любить. А в его случае попросту не получится – не умеет. Потому и отталкивает всех, кто доверчиво тянется, пугает всякого, но только не Хосока.

– Между мной и Чимином ничего нет, – кому только врет – себе или ему – непонятно, но ответ запускает цепную реакцию из гнева и обиды.

– Ничего нет? – не отчаянный крик, нет, презрительное шипение, полное недовольства. – Ничего нет? – Хосок повышает голос и все-таки срывается, делая шаг вперед к неподвижно застывшего изваянию, красивому и холодному, с белоснежной кожей и практически седыми волосами – увы, не из-за краски. – Тогда скажи мне на милость, Юнги, почему ты отказываешь мне? – у Мина все внутри холодеет от этого взгляда, наполненного отчаянием и болью, и, кажется, даже обмирает сердце то ли из жалости, то ли из-за ответного отклика. – Недостаточно хорош? Недостаточно умен? Заботлив? – он распаляется еще больше, наседает негативом и пытается воззвать к совести и здравому смыслу, но ни того, ни другого у Юнги нет. Лишь чернота бездонная в зрачках и огромная пустота в душе, от которой отражается каждое слово эхом, резонируя по нервным окончаниям дрожью. – Скажи мне, потому что я ума не приложу, что со мной не так, раз ты вечно воротишь нос.

Чаша терпения переливается через край, а терпение лопается окончательно. Мину надоедает настойчивость, надоедает вторжение в личное пространство и вечные попытки растормошить его, чтобы заслужить ответный эмоциональный отклик там, где уже давно нет даже намека на что-то живое. И это злит, бесконечно злит и выводит из себя, нарушая устоявшийся порядок и покой нервной системы да и жизни в целом. Юнги не любит, когда к нему лезут, навязывая чуждое мировоззрение, на дух не переваривает тех, кто пытается пробраться через прочные замки к сердцу, не предназначенному для чего-то возвышенного и прекрасного.

Но зачем-то продолжает терпеть Чона.

– В этом-то и проблема, Хосок, – Мин закипает, раздраженно убирает пряди со лба и вздыхает тяжело, выдыхая воздух сквозь зубы в попытке распрощаться с напряжением. Выходит из рук вон плохо, потому что Хосок оказывается настолько близко, что можно пересчитать каждую родинку на его лице. – Ты слишком хорош для меня. Я не собираюсь быть тем, кто разобьет тебе сердце, потому что не люблю, – он максимально честен с ним в последней попытке достучаться, применив последний козырь, припасенный в рукаве, – честность.

– Ну так не разбивай, черт побери, – Хосок излишне эмоциональный и горячится сверх меры, провоцируя на мелкую дрожь. Его энергетика порабощает, гипнотизирует и связывает руки, обескураживая пылкостью – нечто, с чем Мин так и не научился бороться. – Мне плевать, любишь ты меня или нет. Мне плевать, что ты там вбил себе в голову и почему не хочешь сближаться с людьми. Мне плевать, какие у вас с Чимином отношения, пусть даже вы приходитесь друг другу братьями.

Чон подобен урагану, тайфуну, что сносит сразу же, не давая возможности сбежать или укрыться. Возможно, Юнги и упертый, но у него появляется не менее упертый конкурент, упрямо следующий к своей цели и, пожалуй, достойный восхищения. И почему-то именно сейчас, прижатый к стенке, Мин не может сказать ни слова, завороженно глядя в звериные желтые глаза мужчины, тяжело сглатывает, очерчивая взглядом линию скул, и понимает, что пропустил добрую половину гневной тирады мимо ушей, любуясь чертами засмотренного до дыр лица.

– Просто хоть раз побудь мужчиной, черт бы тебя побрал, и возьми на себя ответственность за мои чувства! – звучит жалко и надломленно, но до того эмоционально и животрепещуще, что в груди будто разрастается огромная трещина, сжимая в тисках едва бьющееся холодное сердце.

Юнги молча обхватывает ладонями его лицо и припадает к пухлым губам с поцелуем.