Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Если Тэхён был героем чьего-то романа, то наверняка уж третьесортного и маловостребованного. Иначе как еще объяснить этот ворох нелепых событий, приправленных драмой и отчаянием? В его истории нет ничего примечательного, кроме, разве что, череды неудач и неустанных насмешек судьбы. Причины для радости будто бы отсутствуют, хотя видны на ладони, стоит лишь присмотреться получше. Но Тэхён упрям и слеп, и зачастую куда проще закрыть глаза на все и поплыть по течению, нежели разглядеть в мутной жиже повседневности блестящие перспективы и яркие алмазы крупиц счастья.

Ему хочется верить в лучшее, Ким до сих пор витает в облаках и рисует в воображении фантазии, выдавая их за действительность. Но проблема такова, что реальность отличается от фантазий, режет без ножа неоспоримыми фактами, и остается лишь беспомощно открывать и закрывать рот, как выброшенная на берег рыба, лицезрея последствия собственных иллюзий. А они крошатся мелкими крупицами и оседают осадком на сердце, пропитывая слезами наволочку.

Наверное, недостаток Тэхёна в том, что он очень доверчивый, ведется на малейшую ласку, лишенный ее с детства, раз так легко обманывается витиеватыми обещаниями и клятвами Намджуна, рассыпавшегося в признаниях на любовном ложе, и обескураженно хлопает слипшимися ресницами на результат – его не ищут. Даже не пытаются спасти, вызволив из лап чудовища. Но чудовища ли?

За окном догорают последние остатки заката, оповещая о том, что Тэхён благополучно проспал практически весь день. Воспоминания событий прошедшего дня всплывают в голове медленно, вспыхивают яркими обрывистыми картинками, постепенно выстраивая общую картину сюжета, в котором творится что-то непонятное и тревожное. В котором Чонгук оказывается далеко не монстром, а рыцарем на белом коне – в данном случае оборотнем, защитившим от сородича без какого-либо скрытого умысла. В последнее Тэхён не верит, понимает, что король преследует свои мотивы и смотрит на него далеко не дружелюбным или отеческим взглядом. Забавно, что с Намджуном он не видит ничего, слепнет выборочно.

Намерения нимир-раджа кристально чисты и понятны, а самое главное – подтверждены действиями, такими, от которых сердце восторженно трепещет и в то же время сжимается от боли. Потому что Тэхёну хочется, чтобы с такой же преданностью и отдачей к нему относился Намджун, и обидно до слез из-за фантазий, не спешащих становиться реальностью. Ким, словно маленький ребенок, упрямо крутит головой, зажимает уши руками, не желая слушать доводы разума, раз за разом твердящего простую незыблемую истину.

Брату с самого начала было плевать.

Мальчик корчится от боли, сворачивается в клубочек на кровати и жалобно хнычет из-за тянущего дискомфорта внизу живота. Так плохо в последний раз было только от побоев отца, когда каждая клеточка тела отзывалась агонией на малейшее движение. Сейчас же локации мук определены конкретными местами, и Тэхён руки к животу прижимает сильнее, жмурится до ярких пятен за сомкнутыми веками и старается дышать глубоко и медленно. Пытается хоть как-то успокоиться и унять непонятные волны паники, волнами набегающие на сознание.

У него не получается.

Он задыхается в растерянности, мечется по кровати и испуганно вскрикивает, когда краем глаза замечает красные разводы на простынях. Рыдания вырываются наружу неконтролируемым потоком – Ким отбрасывает прочь одеяла и неверяще рассматривает огромное красное пятно прямо под собой. Марает в нем пальцы, задирает рубашку и с ужасом видит такие же подтеки на бедрах, прямо там, где чувствуется странная липкая влага. В голове всплывают истории кухарки о том, как происходит созревание у женщин, и тело прошибает холодным потом.

Служанки, забежавшие было на шум, тут же исчезают за дверью с тихим писком, страшась гнева нимир-ра, который с легкостью поддается истерике и не позволяет кому-либо приблизиться к себе. Он прогоняет любого, кто решается ступить за порог, и запускает вазой в привычно невозмутимого Юнги, что лишь вздыхает устало и глаза возводит к потолку раздраженно, не задавая лишних вопросов. И, вероятно, именно Мин приводит к нему короля, бесстрашного и решительного.

Чонгука не пугают летящие в него предметы, реакция вполне позволяет увернуться от них и прижать к себе брыкающегося перепуганного котенка, вскочившего с кровати для обороны, который шипит раздраженно и царапается агрессивно, не желая сдаваться без боя. Нимир-радж рычит раздражённо Тэхёну в шею, посылая вибрации в низ по позвоночнику, и мальчик ахает удивленно от волны жара, растекающейся следом. Он замирает испуганно, когда паника шипучим гребнем отступает, как ни в чем не бывало, и сжимается смущенно под тяжелым темным взглядом, не зная, как выбраться из ловушки крепких и сильных объятий, успокаивающе-нежных и отчего-то кажущихся такими правильными.

Чон серьезен, осторожен и внимателен ко всем изменениям, происходящим с Кимом. Опускается со своей ношей в кресло, заботливо одергивая полы длинной ночной рубашки, в которую самолично переодевал мальчика вчера. Прижимает к своей груди обмякшего парня теснее и водит успокаивающе ладонями по спине, согревая колючими потоками силы, общей для них двоих. Тэхён не понимает смысла, жмется скорее инстинктивно и дышит чаще, реагируя непроизвольно на зверя Чонгука, который теперь и не рычит вовсе, распознав родное, ластится большим незримым черным котом, щекоча перекатами меха обнаженные участки кожи.

Отчего-то совершенно незнакомый ему человек кажется невыносимо близким, единственным островком безопасности в жестоком ужасном мире, где неоткуда ждать защиты. Неожиданная опора после длительного страха перед падением, держись только крепче, не отпускай. Ким пальцами цепляет нежный шелк свободной рубашки, лицо, пылающее от стыда, прячет в изгибе широкой шеи, с жадностью вдыхая ароматы лилий, меда и душистых трав и под завязку наполняя ими легкие, и всхлипывает едва слышно, почему-то именно сейчас позволяя себе быть слабым и уязвимым.

Ему до тошноты тепло и хорошо в объятьях короля, что не спешит начинать разговор и будто бы понимает все и без лишних слов. Рассеянно мажет губами по виску, шепчет что-то успокаивающее и затуманивает разум, заполняя сознание ощущением уюта, от которого сладко ноет сердце и на глаза наворачиваются слезы. Тэхён плачет, но вместо тяжести появляется небывалая легкость, а от рук, невесомо оглаживающих спину и бедра, кружится голова и отступает неприятная ноющая боль, оставляя после себя лишь легкий дискомфорт меж липких от крови ягодиц.

Совершенно безмолвно в комнату входят слуги, неся огромный чан с водой – небывалый каприз, ведь до купален идти всего ничего. Но Чонгук не хочет, чтобы нимир-ра покидал пределы своей комнаты сейчас, такой хрупкий и беспомощный: легкая добыча для голодных до людского тела леопардов. Король наблюдает за тем, как служанки суетятся под боком: добавляют ароматные масла в таз, готовят полотенца и меняют постельное белье, застилая новыми хрустящими простынями, а после дает знак им уйти – ни к чему лишние глаза и уши сейчас.

Да и не хочется чужих прикосновений на пылающей коже Тэхёна, поразительно чувствительной и мягкой. Более того, он самолично избавляет практически ничего не соображающего парня от одежд и помогает опуститься в сладко пахнущую импровизированную ванную, отбрасывает прочь камзол и закатывает рукава рубашки, намереваясь собственноручно вымыть перепачкавшегося в естественных выделениях мальчика.

Ким мало что соображает, одурманенный чарами Чонгука, сам жмется мокрой грудью к королю, окольцовывая руками шею, не желает расставаться даже сейчас и трется носом о щеку, ластясь послушным котенком. Ткань промокает насквозь, гибнет, как и сам нимир-радж, утопая в пьяном взгляде юноши, что послушно встает на колени и дышит сорванно, когда пальцы скользят меж ягодиц по расщелине, смывая алые дорожки неожиданно нагрянувшей течки.

Забавно, что организм Тэхёна перенимает все особенности развития женских особей избирательно, но правильно, делая из него не ошибку природы, а скорее ее уникальный шедевр, способный подарить миру себе подобных, при этом принадлежа к иному полу. Теперь уже созревает полностью, не оставляя ему шансов остаться равнодушным ко всем прелестям взрослых утех.

Чонгуку нравится такая искренность, пусть и заколдованная. Нравится, как чувственно Тэхён облизывает свои невозможные пухлые губы, как прикрывает томно глаза и призывно прогибается в спине, выпячивая попу. Нравится, как стекает мыльная пена по влажной смуглой коже, блестящей капельками влаги в дрожащем пламени зажженных слугами свечей. Она мягкая и гладкая на вид, тает под прикосновениями подушечек пальцев и растекается сладчайшей патокой на губах, мажущих следом.

Чонгук хмелеет мгновенно.

Ему нравится, как твердеют от дразнящих прикосновений соски и сбивается дыхание от пылких поцелуев, оставленных на плечах и груди. Нравится, как тот стонет, когда, не удержавшись от соблазна, пальцы очерчивают линию позвоночника, скользят меж округлых сочных ягодиц, давят на колечко мышц и проскальзывают внутрь, мягко оглаживают нежные стеночки, а потом толкаются резко, задевая сокровенную точку.

Становится жарко.

Чонгук сглатывает тяжело, очарованный увиденным, сжимает болящий от таких манипуляций возбужденный член свободной рукой и плюет на одежды, забираясь следом. Ему становится тяжело терпеть чужое присутствие распаленного мальчика, который сам садится к нему на колени и тянется за поцелуем, поддаваясь зову зверя. Глаза меняют цвет, радужку наполняет ярко-синий дикий блеск, ладони жадно ведут по груди, нетерпеливо зажимая бусины уже невыносимо твердых сосков.

Тело бросает в жар от жалобного хныканья податливого юноши, и пальцы снова оказываются глубоко в Тэхёне. Трахают в размеренном ленивом ритме, то погружаясь полностью, то кружа по краю, дразня судорожно сокращающиеся краешки мышц, пока он стонет надрывно, почти скулит на одной высокой ноте, расцарапывая Чонгуку плечи, толкается бедрами навстречу и трется своим возбужденным членом о бугорок насквозь промокших лосин.

Мальчик течет неимоверно, сжимается в предоргазменной судороге, губу закусывает в экстазе, поворачивает голову на бок, чтобы видеть, что король творит с его узким колечком, и насаживается на нагло орудующие в нем три пальца, явно желая ощутить в себе кое-что позначительнее. Но Чонгук не позволяет им обоим переступить грани сейчас, контролирует процесс полностью, хотя в паху все просто горит и свербит, упрашивая засадить Тэхёну по самые яйца.

Внутренний зверь рычит нетерпеливо, требуя забрать свое, принадлежащее им по праву, однако Чон терпит, сосредоточившись на удовольствии Кима. Утягивает во влажный и терпкий поцелуй, пьет истому из чужого рта и откровенно наслаждается моментом. И дело не в каком-то треклятом благородстве или деле чести. Просто то, что происходит сейчас, диктуют слепые инстинкты, а нимир-радж, которому отведена ответственная роль ведущего, не хочет быть последней паскудой, воспользовавшись беззащитностью доверившегося ему Тэхёна.

Они не животные, в конце концов, чтобы отдавать предпочтение похоти, наплевав на высокие чувства. Да и не та это ситуация, чтобы не задумываться о последствиях. А их тут предостаточно, и самый страшный – отвращение в глазах мальчика, которого Чонгук поклялся заполучить любой ценой, построив их отношения на любви, а не на низменных инстинктах. Путь к его сердцу лежит уж точно не через постель, да и Чон не зеленый юнец, чтобы вестись на поводу у зова, пусть и вполне справедливого.

Потому-то он лишь впивается пальцами свободной руки в сочные бедра и трется сильнее о нетерпеливого Тэхёна, имитируя толчки, доводит их до разрядки совершенно невинным и максимально безопасным способом, оберегая обоих от мук совести. Впитывает в себя каждое мгновение чужого бурного оргазма, осыпает поцелуями разморенное и измученное лицо, а после смывает остатки их греха, вытирает разморенного нимир-ра насухо и одевает в новые одежды, любовно подобранные им лично.

И пусть на следующее утро Ким не вспомнит ничего из того, что произошло сейчас, на душе у Чонгука отчего-то спокойнее. Внутренние демоны остаются голодными и запертыми глубоко внутри – обещание, данное однажды, пока что сильнее инстинктов, а это не может не радовать.

═╬ ☽ ╬═

Тэхён окончательно приходит в себя лишь на третьи сутки. Он просыпается на удивление бодрым и не ощущает того дискомфорта, что терзал его тело в первый день. За окном едва ли занимается рассвет, наполняя комнату холодными золотыми лучами, и юноша с головой накрывается одеялом в попытке сохранить крохи драгоценного тепла. На простынях виднеются новые кровоподтеки, но уже едва различимые, слабые – течка, к большой радости Кима закончилась очень быстро. А если верить все той же няне-кухарке, у некоторых женщин она могла протекать в течение недели, сопровождаемая жуткими болями.

Тэхён счастливчик, не иначе. Он пытается воссоздать в голове плывущие картинки прошлых дней, но воспоминания слишком обрывочны и не ясны, рассыпаются клочками пепла в руках при попытке слепить из них хоть что-то более-менее ясное. Молодой человек помнит свою истерику, помнит крепкие объятия короля и греющее сердце ощущение уюта и умиротворения, накатившее волной, после – черная дыра, провал. Но, если верить увиденному, его как минимум переодели и, стыдно подумать, вымыли.

Хочется верить, что это делал не Чонгук, но почему-то проклятая интуиция охотно опровергает шаткие надежды и подкидывает воспоминания на уровне чувств, переполненных истомой и приятной дрожью. По коже бегут мурашки наслаждения, а щеки заливает румянец, однако память предает парня и не помогает вспомнить случившееся полностью. Все, что ему остается, это отмахнуться от страшных гипотез и отправиться в купальню, к счастью, расположенную совсем рядом.

Ступни касаются ледяного пола, и тело пробирает на легкую дрожь. Тэхён обнимает себя руками за плечи и думает, что холода подкрались уж слишком быстро, не оставив и шанса на подготовку. Он поспешно выуживает из шкафа все необходимое, берет полотенце побольше, чтобы закутаться в него в полный рост и выскальзывает из спальни, перебежками добираясь до нужной двери.

В столь раннее время суток ванная комната еще пуста, пахнет свежестью и мылом. Тэхён запирает комнату на засов (чисто из формальности), не медлит с тем, чтобы избавиться от грязных одежд и стереть с себя следы отвратительной природы, с которыми ему, кажется, придется теперь встречаться каждый месяц, а лучше бы – никогда. Ткань шелестящим облаком падает к ногам, а сам нимир-ра спешит забраться в вырезанное в полу углубление, постепенно наполняющееся горячей водой.

Любитель понежиться в тепле, он не жалеет масел, погружается в горячий поток по подбородок и счастливо вздыхает, расслабляясь полностью. Именно сейчас, покрытый пеной и скрытый от любопытных глаз, Тэхён не чувствует себя уязвимым, как раз наоборот – будто бы тонет в воздушном облаке уюта, улыбается безмятежно и отбрасывает прочь дурные мысли, просто наслаждаясь моментом. Ким не хочет думать о дурном, не хочет вспоминать Намджуна и в который раз за день ковыряться в себе, чтобы попытаться понять, за что судьба так обходится с ним.

Он делает выбор в сторону беспечности и лениво намыливает собственное тело, смывая остатки постыдной слабости организма, обновившегося и готового к новым свершениям. Которые, к слову, не заставляют долго ждать – в дверь стучатся едва слышно, а затем голос Юнги вырывает молодого человека из мира грез, возвращая к суровой реальности всего парой фраз.

– Ваше величество, наш король желает поговорить с вами за завтраком, – безмятежность улетучивается, как по мановению руки, а Тэхён инстинктивно дергается при упоминании, пусть и не напрямую, имени Чонгука. И теперь отмахнуться от прежних тревог уже не получается никак, потому что где-то на подкорке красным огоньком маячит беспокойство, словно интуиции достоверно известна вся серьезность предстоящего разговора.

Ким одевается в спешке, нервно поправляет еще влажные вьющиеся волосы и решает все-таки завязать их в низкий хвост, чтобы те не лезли в глаза. Отрезать коротко, как когда-то раньше, не поднимается рука, поэтому приходится мириться с новым образом и кучей хлопот из-за приведения головы в порядок. Тэхён предусмотрительно отдает предпочтение высоким сапогам, черным лосинам, опасаясь новой неожиданной волны течки, и накидывает поверх плотной белоснежной рубашки с кокетливыми бутонами рюш темно-зеленый сюртук с золотой нитью окантовки, скромной, но достаточно броской.

Вглядывается в свое отражение чрезмерно внимательно, нервно кусает губы и старается дышать глубже, чтобы успокоить бешеный ритм сердца, словно сорвавшегося с катушек. Это волнение почему-то отличается от прошлых, завладевает всем естеством и мешает нормально думать. Пока Тэхён неуверенно шагает вслед за Юнги, обязательным провожатым, по коридорам, с любопытством осматриваясь по сторонам, потому что ранее не имел возможности забрести в это крыло – опасался столкнуться с другими оборотнями.

Комната, в которую входит Ким, кажется довольно маленькой, но светлой и уютной, лишенной той помпезности, что присуща остальной части замка. Небольшой лаконичный камин из темно-серого мрамора с картиной в резной деревянной раме над ним, два кресла напротив, сервант с посудой, аккуратная кушетка, натянутая темно-синей тканью, и круглый столик с парочкой стульев у высокого окна, скрытого тяжелыми бронзовыми шторами.

Чонгук находится здесь, идеально вписываясь в общий интерьер, все такой же притягательный и броский даже в мрачных черных одеяниях. Он приподнимается со своего места медленно, коротко кивает Юнги, что тут же скрывается за дверью, и неспешно шагает к застывшему у входа Тэхёну. Глаз с него не сводит, гипнотизирует и вгоняет в краску одним лишь своим присутствием, которое давит, заставляет задыхаться и дрожать, когда они почти соприкасаются носами сапог.

Гладит незримо одним лишь только масленым взглядом, обволакивает и дурманит, затягивая в бесконечную глубину радужки. Ким невольно смотрит в ответ. Смотрит и не может глаз отвести, тонет, трепыхается беспомощной птичкой, пойманной в клетку, и задыхается от их непрошенной близости. Чонгук делает то, чего раньше не позволял себе ни разу – протягивает руку в молодому человеку и мягко ведет по предплечью вверх, подается вперед осторожно, склоняется поразительно низко и кружит голову нимир-ра, выдыхая горячий воздух на оголенные участки кожи.

Он дышит осторожно, размеренно, словно боится спугнуть, и Тэхён послушно замирает, сглатывает тяжело, не зная, чего ожидать в подобной ситуации, не зная, на что еще способен король в своих желаниях чувствовать под ладонями жар его тела. А затем холодные губы мажут по шее, и это прикосновение пронзает дрожью насквозь, поднимает дыбом волоски на руках и разлетается мурашками вдоль позвоночника, разливаясь вулканом горячей лавы в животе.

Во рту пересыхает мгновенно, и становится нечем дышать. Жест чересчур интимный и смущающий, поэтому, когда Чонгук отстраняется от него, Тэхён не смотрит в глаза, хотя прекрасно понимает, что на языке оборотней удостоился великой чести. Тушуется под давлением чужого внимательного взгляда и выдыхает с облегчением, когда мужчина наконец-то отстраняется, подхватывает под локоть и ведет мало что соображающего молодого человека к столу.

– Как вы себя чувствуете? – звучит тихий вопрос из уст короля, который придвигает галантно стул, помогает сесть и размещается напротив, разливая вино по бокалам. О, это какая-то глупая шутка, насмешка, не иначе, ведь то, как себя сейчас чувствует Ким, невозможно описать словами. Ему дурно, ему жарко, ему хорошо и плохо одновременно, потому что собственное тело откликается охотно на малейшие ласки этого леопарда, а вот сердце...

Сердце разрывается на части от противоречий.

– Я чувствую себя странно, – честно отвечает Тэхён, наконец-то поднимая глаза на Чонгука, который, к слову, выглядит очень обеспокоенным. Лоб прорезают глубокие горизонтальные морщинки, а губы смыкаются в тонкую острую линию.

– Хосок передал мне, что вы заинтересовались странной реакцией леопарда на вас, – при упоминании того случая юноша тушуется и не знает, что сказать на это, а потому просто согласно кивает, чувствуя небывалое облегчение от того, что нимир-радж сам затронул волнующую его тему. – Что вам известно о природе чистокровных леопардов? – вопрос озадачивает, и Тэхён невольно закусывает губу в задумчивости, размышляя над тем, как много ему на самом деле известно о мире оборотней.

– Очень мало, если честно, – Чон согласно кивает, не ожидая, вероятно, ничего другого.

– Это естественно, вас пытались держать в неведении. Но вы никогда не задумывались, почему? Вы же жили в семье леопардов, – юноша растерянно моргает и отрицательно качает головой, пряча лицо в кружке с чаем, которую предпочел бокалу с вином, чем заслужил легкую улыбку одними уголками губ от короля. – Думаю, следует начать с того, что сила чистокровного леопарда особенная по своей структуре и пробуждается у каждого оборотня по-разному. Точное время предугадать никогда не получается. У одних эта способность наблюдается с рождения, у других развивается постепенно, каждый раз пугая новыми открытиями, у кого-то же резко и со всеми вытекающими последствиями в период полового созревания или встречи с подходящим партнером, – от последних слов Тэхён снова заливается краской, понимая, что именно имеет в виду нимир-радж.

О предназначенных друг другу зверях, идеально дополняющих друг друга, люди веками слагают легенды, с годами только приписывая небылицы к первоначальной истории, в которой редкие виды ликантропов обладают уникальной силой, одной на двоих. Они способны чувствовать партнера, предугадывать его действия, управлять ими и забирать себе или передавать другому часть боли, физических увечий или эмоций, меняя настроение. Как правило, дар доставался кому-то одному, и встретить себе подобного уже приравнивалось к небывалой удаче – считай той самой сказке. Так создавались сильнейшие союзы, редкие, но крепкие и могущественные.

– Случается и такое, что силу некоторых леопардов стремятся ограничить, запечатать на какое-то время, чтобы он не смог навредить себе и другим людям, и их зверь пробуждается сложнее всего, – продолжает тем временем Чонгук, незримо лаская потеплевшим взглядом окончательно смутившегося Кима. – А последствия оказываются даже хуже, чем при позднем обычном инициировании, если, конечно, не принять соответствующие предупредительные меры.

– Предупредительные меры? – озадаченно переспрашивает молодой человек, нервно ерзая на стуле. Ему совершенно не нравится то, какой оборот принимает беседа, и то, как смотрит на него король.

– Да, меры, которые помогают на время усмирить метафизического зверя, забрав его себе, – по спине ползут мурашки, а в голове вспыхивает недавняя картинка в библиотеке. Жар чужого тела, сбивчивый шепот и та самая просьба, от которой внутренности будто покрываются толстой коркой льда.

«Отдай мне своего зверя»

– Вы хотите сказать, что я... – Тэхён запинается, не в силах продолжить фразу. Он даже поверить боится в собственные предположение, не то что произнести их вслух. Зато может Чонгук и с легкостью разрушает надежды своим коротким кивком и парой слов:

– Вы леопард, – звучит абсурдно и глупо, ведь ни силы, ни реакции зверя у Кима нет и в помине, что уж говорить о животной форме. Вечная неуклюжесть, слабость, присущая людям, и хрупкий организм, который даже холода-то с трудом переносит, а тут дикое животное, способное играючи переломить позвоночник и разорвать на части.

– Это, – Тэхён нервно облизывает губы и делает глубокий сорванный вдох, – какая-то шутка?

– Как много людей вы встречали со своей особенностью? – особенность. Он называет бракованность Кима, мешающуюся всю жизнь, особенностью! – Я отвечу вам – ни одного, потому что подобной способностью могут обладать исключительно леопарды, – злость вспыхивает мгновенно, молодой человек резко подрывается с места и испуганно дергается, когда король мгновенно оказывается рядом, перекрывая пути к отступлению.

– Я не могу быть леопардом, – на грани истерики шепчет Тэхён и отрицательно качает головой, чувствуя, как горят от стыда даже уши. – Не могу, вы мне лжете! Признайтесь, вы что-то подмешали мне в чай? – идея до того абсурдная, что Чонгук не сдерживает улыбки, перехватывает за плечи попытавшегося улизнуть парня и прожигает просящим проникновенным взглядом, призывающим быть чуточку серьезнее. Ким сопротивляется, вырывается и выдыхает как-то рвано и отчаянно, когда его слегка встряхивают и приближают лицо вплотную к чужому.

– Я ничего не подмешивал вам в чай, и мы оба прекрасно это знаем, – медленно выговаривает король Тэхёну прямо в губы. – Вы ведь и сами должны понимать, что резкие перепады настроения и неконтролируемые приступы беспокойства или агрессии не могли взяться из ниоткуда, – он пытается воззвать к голосу разума и не потеряться в карамельной радужке, с трудом сдерживаясь от соблазна поцеловать приоткрывшиеся в изумлении губы. Ким безумно очарователен в своей непосредственности и уязвимости, он притягивает Чонгука, как огонь мотылька, и сопротивляться этой тяге гораздо труднее, нежели кажется на первый взгляд. – Ваша вторая сущность годами спала, запечатанная заклинанием, вероятно, наложенным вашим отцом или матерью, мы этого не узнаем теперь наверняка. А сейчас инстинкты начали пробуждаться, и вам необходимо смириться с этой частью себя, принять то, что внутри вас живет зверь. Ваш зверь.

Все кажется нереальным, сказочным и глупым, но от правды бежать труднее с каждым новым доводом и воспоминанием. Все эти косые взгляды, угрозы и побои отца, тяга Намджуна и странная реакция собственного тела на Чонгука, приступы паники и агрессии, рвущее изнутри ощущение когтей не могут не вызывать подозрений или хотя бы массы вопросов. Дурной сон оказывается ничем иным, как ужасающей реальностью, принять которую Тэхён не то что не готов, он попросту не хочет ее принимать, из последних сил цепляясь за остатки человечности, которую раньше, вот ирония, ненавидел до слез.

– Что если я не хочу с ней мириться? – облизывает пересохшие губы Ким и смотрит в ответ. Смотрит с тем же страхом и надеждой, смотрит и задыхается от ответного отклика в глазах напротив. Таких живых и наполненных эмоциями, будто бы общими у них обоих. – Что если мне комфортно и без звериного начала? – Чонгук странно медлит с ответом, губы поджимает раздосадовано, словно недовольный ответом, и отвечает как всегда прямолинейно и максимально честно.

– Если вы продолжите сопротивляться, эта сущность может вас убить.

Слова звучат как приговор.