Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Тэхён приходит в себя, когда предзакатные лучи кровавыми подтеками озаряют стены до скрежета зубов знакомой спальни. Он растерянно моргает, прощаясь с остатками сна, осматривает привычный интерьер и испуганно приподнимается на локтях, замечая в темном углу фигуру в кресле. Сердце, до этого спокойно выстукивающее умеренный ритм, подскакивает к горлу, пустив вскачь панический пульс. Воспоминания случившегося проносятся в сознании потревоженными бабочками, сдавливая внутренности когтистой лапой страха.

Чонгук не двигается с места, представая прекрасным и до боли живым изваянием, идеально сделанной кем-то скульптурой, чей пристальный взгляд не дает возможности спрятаться, прожигает насквозь нечитаемой гаммой эмоций. Лишь слегка дрогнувшие пальцы, сцепленные в замок на коленях, дают понять Тэхёну, что мужчина оказывается далеко не равнодушным зрителем. Они молчат, заполняя комнату напряжением, и рассматривают друг друга бесконечно долгое количество времени, пытаясь привыкнуть.

Выходит, к слову, из рук вон плохо.

По коже ползут мурашки то ли из-за холода, то ли из-за общей неловкости сложившейся ситуации, и юноша нервно передергивает плечами в попытке избавиться от неприятного ощущения. Из кровати открывается замечательный панорамный вид на подернутое дымкой полумрака кресло, в котором и сидит тот самый Дьявол, пришедший, видимо, по его душу. Так далеко, но в то же время чрезвычайно близко.

Ким смущается смотреть – теперь уже мужу – в глаза, избегает прямого зрительного контакта и очерчивает взором остальные черты лица, непозволительно долго для незаинтересованной стороны останавливаясь на кукольных губах, кокетливой родинке под нижней, линии подбородка, широкой шее и разлету ключиц, выглядывающих из ворота классической рубашки без рюш и прочих женственных штучек, такой вызывающе белой и отрицающей веяния нынешней моды, что поневоле обескураживает и озадачивает одновременно.

Расшитый золотыми нитями синий камзол одиноко остается лежать на маленьком пуфе, небрежно брошенный туда равнодушным хозяином. Благородная осанка этого – по-прежнему – незнакомца не вызывает сомнений в его происхождении, заставляя Тэхёна, впрочем, заблуждаться на сей счет.

Небрежно закатанные рукава открывают вид на сильные натренированные руки с сетями темно-синих вен, тонкими виноградными лозами обвивающих смуглые участки кожи от локтей до запястий, и мальчик тяжело сглатывает, представляя зачем-то, как эти ладони касаются его тела, как пальцы ведут по чувствительному бархату, поднимая дыбом тонкие волоски, и тушуется мгновенно. Взгляд невольно опускается ниже, на плоский живот, длинные ноги в высоких сапогах и мощные накачанные бедра, мышечную массу которых подчеркивают черные трико, и внутреннее естество начинает бить панику из-за спертого дыхания и беспричинно сбившегося дыхания далеко не от страха.

Реакция на чужое тело противоречивая, обескураживающая: Тэхёну нравится то, что он видит, и одновременно тошно от мысли о том, с какой целью мужчина до сих пор находится в комнате, вероятно, рассчитывая на вполне логичное завершение брачной церемонии, такой же неправильной, как и его супруг, наверное, привыкший идти против установленных постулатов, нарушая правила. Ему наверняка не впервой вступать в мимолетные связи, лишенные какой-либо эмоциональной окраски помимо животного влечения, но Киму такое не по нраву.

Молодой человек рефлекторно сдвигается на кровати дальше к изголовью, подбирается весь в испуге и поджимает ноги к груди, обнимая себя в защитном жесте, в то время как король медленно поднимается со своего места, опирается невозможными руками на ручки кресла, отчего начинают играть волнами перекаты мышц, вздувая вены сильнее, и делает шаг навстречу.

Почему-то именно сейчас в голове всплывает воспоминание их первого поцелуя на свадьбе, мягкость губ, осторожное прикосновение и жар рук на пылающей от боли пояснице, что откликается сейчас ноющим дискомфортом, и Тэхён вспыхивает спичкой, вскидывает трясущуюся от перенапряжения руку в предупреждающем жесте, заставляя мужчину остановиться на половине пути.

– Не подходите ко мне, – голос дрожит, срывается на окончаниях и сигнализирует о надвигающейся истерике, и Чонгук, кажется, видит это, потому что попыток приблизиться не предпринимает, смотрит выжидающе, не выдавая ровным счетом никаких эмоций, и, наверное, не дышит вовсе, как и сам Ким, ухватившийся за затянувшуюся паузу как за спасительный круг безопасности.

Мальчик напуган без меры, дрожит подобно загнанному животному и, вероятно, готовится в любой момент дать отпор, несмотря на неожиданную слабость. Немыслимая брезгливость, слово чужое прикосновение расплавит его кожу до кости. В своем отчаянии он сильнее любого оборотня и способен на многое, пуская в ход подручные средства. Чон понимает и это тоже, демонстрирует удивительное для своего ранга терпение и, кажется, всерьез собирается исполнить любую прихоть, лишь бы не лицезреть воочию слез, хлынувших из глаз солеными дорожками по щекам.

Какое благородство.

– Как вы могли, – откуда взята смелость, до конца не ясно. Тэхён сглатывает тяжело, вскидывает голову вызывающе-высокомерно, кусает губы по привычке, делает глубокий вдох, чтобы привести сознание в порядок, и продолжает обличительную речь, – как вы посмели похитить меня? Как вы могли возомнить, что я добровольно соглашусь выйти за вас? – лечь в постель и положить к нелюбимым ногам сердце. Но это остается за кадром, без необходимости озвучивания, неприятным осадком между строк. – Вы увезли меня против воли! – крик получается едва слышным, больше похожим на писк, и срывается на сиплое рваное дыхание под новую порцию всхлипов.

Плотина давно сдерживаемых эмоций прорвалась, затапливая глаза болью и отчаянием. Становится не страшно, становится абсолютно плевать на собственную дальнейшую судьбу, ведь спасения уж точно ждать неоткуда, а потому можно позволить себе дерзость и наглость в попытке противостоять новому мучителю. Накипело, измучило и довело до ручки. Тэхёну нечего терять, он утирает слезы дутым рукавом рубашки и смотрит с укоризной на будто бы окаменевшего супруга. Плевать на возможное наказание или побои, какой в них смысл, если любовь и чувства растоптали, не дав и шанса стать счастливым?

Чонгук стоит мрачнее тучи, смотрит невозможно пристально, внимательно слушает сбитый поток обличительных гневных фраз, монолог, не требующий участия кого-то помимо автора, и продолжает молчать, ожидая дальнейших действий от преодолевшего робость мальчишки. Любой другой на его месте не позволил бы обращаться с собой подобным образом, потребовал бы проявить уважение, но Чон не из их числа. Всегда полезнее узнать правду без прикрас, нежели утешаться лестью и лебезением.

Ким, искренний и очаровательный в естественных проявлениях эмоций, выделяется хрупкой беззащитной фигуркой на фоне огромной кровати с ворохом из подушек. Он подбородок вскидывает упрямо, глядит с вызовом в черные бездонные глаза, в которых пляшут блики каких-то неоднозначных и непонятных эмоций, сбивая с толку, и выпаливает с жаром в порыве наплыва удушающих чувств фразу, которая пощечиной ударяет короля и заставляет недовольно поджать губы.

– Я вас ненавижу, – слова самовольно слетают с языка, полные какого-то терпкого отчаяния и горечи, коими мальчик успел пропитаться сполна за годы лишений. Громкое заявление повисает напряженным грузом между ними, бьет осознанием сказанного уже после произнесения и пугает безмолвием Чонгука, который по-прежнему остается невозмутим и сдержанным с Тэхёном, что жмурится рефлекторно, ожидая приступа чужой ярости. Но тихий вздох пугает куда сильнее предполагаемой вспышки гнева. Юноша распахивает глаза инстинктивно и сглатывает ком, царапающий горло, когда мужчина перед ним спокойно кивает головой и впервые за время их третьей по счету встречи говорит ровным низким голосом:

– Что ж, если вам так хочется думать, – у Тэхёна холодеет все внутри от наигранности сухого тона, сердце сжимается от нехорошего предчувствия и ощущения какой-то неминуемой грядущей катастрофы, когда Чон, не делая больше никаких лишних заявлений, молча покидает его комнату, осторожно прикрывая дверь и оставляя после себя гнетущую тишину, которая давит на барабанные перепонки куда сильнее повышенных тонов.

Чонгук уходит, но легче не становится ни капли, наоборот, к чувству одиночества и отчаяния примешивается стыд. Тоска скребется изнутри противными когтями. Ким проигрывает в попытке сдержать новый приступ истерики и, зажав рот рукой, не сдерживает нового судорожного всхлипа, понимая, что золотая клетка захлопнулась за ним теперь уже окончательно.

═╬ ☽ ╬═

Следующие два дня Тэхён проводит наедине с собой, сжирая себя изнутри дурными мыслями и переживаниями касаемо неприятного разговора, по-прежнему не выходит из комнаты и предпочитает принимать пищу в гордом одиночестве. По крайней мере, до тех пор, пока Юнги не надоедает наблюдать за ним. Он журит его самую малость за необоснованную трусость, ведет себя не хуже старого ворчливого дедка, ставит молодого человека перед фактом необходимости покидать пределы спальни и заверяет в доброте их короля, который не сделает своему супругу ничего плохого.

Тэхёну в увещевания Мина верится с трудом, вспоминается потемневший взгляд и недовольно поджатые губы Чонгука, красивого и одновременно грозного в своей мрачной молчаливой притягательности. Ким не знает, о чем думает мужчина, не представляет, насколько тот зол из-за грубости мужа, и строит в голове теории касаемо грядущего наказания. Но оно, к счастью или же как раз наоборот, не наступает вовсе, и молодой человек к концу недели наконец-то решает выбраться из убежища – не без очередного ультиматума со стороны Юнги.

Он долго крутится около зеркала, перебирает наряды в шкафу и завороженно ведет кончиками пальцев по дорогим тканям, пробуя те наощупь. Впервые за долгое время Тэхён отвлекается и забивает голову продумыванием собственного образа, приводит волосы в порядок и одевается предельно просто и роскошно одновременно, иначе не получается, от одежд так и веет дороговизной, а после делает первые робкие шаги по длинному светлому коридору, теребя длинные манжеты песочного камзола.

Ноги под музыкальное урчание голодного желудка сами несут его к резным двустворчатым дверям, за которыми обнаруживается скромная, по королевским меркам, столовая с длинным дубовым столом и стульями, картинами с изображениями природных явлений, огромными вазами с декоративными деревьями и мягким ковром в центре. Старинные гардины на окнах нежнейшего розового оттенка скрывают залу от полуденного солнца, даруя приятный полумрак, а легкий ветерок доносит с улицы душный аромат любимых лилий, перебивая напрочь другие цветы.

Тэхён вдыхает его полной грудью, улыбается чему-то своему и делает шаг внутрь, залюбовавшись накрытым на белоснежной скатерти завтраком с многообразием яств, радующими глаз даже самого привередливого гурмана. И замирает тут же, заметив неторопливое движение около стола, испуганно цепляется за цветное пятно и глядит на мужчину во главе, поднявшегося при появлении юноши в уважительном жесте приветствия.

Сердце ёкает предательски, когда они встречаются взглядами – восхищенный и затравленный – и Ким тяжело сглатывает ком, совершенно не представляя, как себя вести с королем, который сейчас, спустя неделю взаимного игнорирования, выглядит не менее великолепно, чем тогда, в черном костюме. Классический приталенный камзол с серебряной вышивкой, плотные лосины и высокие сапоги, а контрастом – кипельно-белая рубашка, снова вызывающе классическая и старомодная, выпадающая из общего образа привычных рюш и оборок. Небрежным жестом убирая смоляные пряди со лба, он медленно приближается к Тэхёну, крадется хищником, давая возможность спрятаться, убежать и никогда не попадаться на глаза.

Но мальчик не убегает.

Ждет покорно, покрываясь мурашками от голода, откровенно сквозящего в обсидиановой радужке, мягком изгибе губ и перекатах мышц под одеждой. Чонгук, впрочем, рамок не нарушает, держит дистанцию, останавливается на значительном расстоянии, кланяется почтительно и протягивает руку ко стулу в приглашающем жесте, снова без лишних слов давая понять, что Киму не следует бояться чего-либо. Молодой человек неуверенно передергивает плечами, зажевывает нижнюю губу и робко кивает в ответ, осторожно вышагивая к указанному месту. Он проходит в каких-то жалких миллиметрах от короля, ощущая жар чужого тела, волнительную близость, от которой мурашки бегут по коже, реагирует скорее инстинктивно, нежели осознанно, вздыхает судорожно и дыхание задерживает, едва не задыхаясь от знакомого запаха, которым, кажется, пропитался даже Чон.

Мужчина помогает ему сесть, галантно придвигая стул, будто бы и не замечая румянца смущения на смуглой коже, и возвращается обратно, располагаясь аккурат напротив. Тэхён только сейчас понимает всю иронию произошедшего и вспыхивает спичкой, опуская глаза в пустую тарелку. Чонгук смотрит на него пристально и долго, не отворачивается, прожигает насквозь и ласкает незримо, сбивая к чертям дыхание. В этом взгляде нет ожидаемой злости или неприязни, только бесконечное ожидание, предвкушение и... теплота.

Тэхён ненавидит себя и его заодно. За собственную реакцию, за неправильные мысли и обескураженность. Ненавидит за украденную свободу и перевернутую вверх дном жизнь. Кима сбивают с толку новые эмоции и чувства, противоречивые и пугающие. Он, с одной стороны, скучает безумно по Намджуну, сдыхает от тоски и недостатка внимания, пылая искренней злобой к Чонгуку, а с другой – теряется совершенно от той доброты, что окружает сейчас.

Ему не грубят, обходятся более чем почтительно и, кажется, не стесняют даже передвижений, хотя и без лишних слов ясно, что дорога обратно домой заказана. Теперь-то уж точно. Да и кому он нужен там со своей меткой и замужеством? Тэхёна вероятнее камнями закидают, нежели примут с распростертыми объятиями, а брат, возможно, еще и в измене обвинит. От собственной беспомощности берет злость, и ярость вспыхивает новыми красками, брызгая слезами из глаз, на того, кто посмел вмешаться без разрешения. Казалось бы, измазать его во грехе больше, чем было раньше, невозможно, но судьба возвела парня на новый уровень мучений.

Поток мрачных мыслей прерывается неожиданно. Двери, ведущие в залу, распахиваются с грохотом, и в комнату буквально влетает молодой мужчина, озаряя своей счастливой улыбкой уютный полумрак помещения. Тэхён дергается испуганно, рассматривает незнакомца и теряется от ауры, окружающей этого – без сомнений – леопарда. Внешность пестрит многообразием живых линий, мимика отличается подвижностью и скрашивает недостатки скорее симпатичного, нежели привлекательного по нынешним меркам лица с искрящимися озорством изумрудными глазами.

Он счастливый, наверняка довольный чем-то и раскованный, несмотря на тесно сидящие на нем яркие одежды. Судя по тому, как мужчина держится, как небрежно кивает королю и обращает свой заинтересованный взгляд обратно на Кима, можно сделать вывод о высоком положении в обществе этого щеголя, что, впрочем, не внушает юноше особого доверия. Тем более когда тот склоняется над ним беспардонно, нависает давящим присутствием и жадно втягивает носом воздух, кривя пухлые губы в усмешке.

– Ты пахнешь нами, – спустя непродолжительное молчание изрекает леопард и скалится самодовольно, словно сказанное имеет какой-то скрытый смысл, понятный только оборотням.

– Хосок, – все, что произносит Чонгук, но от холода в его голосе Тэхён невольно ежится, отодвигается от нового гостя подальше и наблюдает за тем, как резко меняется в лице названный, бледнеет, наконец-то изящно кланяется ему, воздерживаясь от поцелуя запястья или шеи, – как положено по этикету в знак признания превосходства – и садится на свое место недалеко от Чона на другом конце стола. Король с виду невозмутим и равнодушен, но на скулах вздуваются желваки и на шее проступают две тонкие нити вен.

Король на Хосока не смотрит совсем. Взгляд прикован к Киму с низко опущенной головой и напряженными плечами, что боится пошевелиться лишний раз, да что там, дышать, и не знает, как быть дальше, позволено ли приступить к трапезе или следует соблюсти еще какие-то формальности. Чонгук отмечает малейшие перемены в поведении супруга и явно оказывается недоволен складывающейся картиной. Он поворачивает голову резко к вошедшему и бросает отрывисто всего несколько фраз.

– Оставь нас, – сердце Тэхёна встревоженно бухается в живот и пускается вскачь, и парень молится лишь о том, чтобы леопарды не услышали его бешеного сердцебиения. Но проще умереть, чем скрыть от их острого слуха что-либо. – И передай остальным, чтобы не беспокоили нас, мы хотим позавтракать без лишних свидетелей, – в груди расползается какое-то странное тепло от этих слов.

Ким голову вскидывает удивленно и провожает растерянно удаляющуюся фигуру Хосока, который не смеет возразить и прикрывает за собой тихо дверь, изолируя их от любых посторонних шумов. Клокочущая некогда злость немного утихает, сменяясь неловкостью вперемешку с робостью. В какой-то степени Тэхён даже благодарен своему мужу за драгоценные минуты уединения, а с другой – с тревогой ожидает дальнейших действий с его стороны и заранее холодеет от ужаса. Но Чонгук с ним до безумия мягок и обходителен, смотрит в ответ тепло и говорит уже куда мягче, нежели ранее:

– Прошу прощения за бестактность моего приближенного, больше никто нас не побеспокоит, вы можете спокойно завтракать, – и как по команде в залу заходит Юнги, готовый прислуживать господам и подавать интересующие их блюда. Ким сквозь полуприкрытые веки наблюдает за королем, что ведет себя свободно и после сказанного приступает к трапезе, не смущая более пристальным взглядом и указывая Мину на желаемые яства, а потом, взвесив все за и против, наконец-то решается попробовать хоть что-нибудь, лишь бы заглушить урчание проголодавшегося желудка.

Как ни странно, но остаток завтрака они проводят во вполне уютном молчании, не утруждая себя бессмысленными беседами и обменом любезностями. Да и о чем говорить, когда о друг друге неизвестно ровным счетом ничего, кроме имени? Вопрос, конечно же, риторический и иронии ради следует заметить, что при желании этого информационного барьера можно было избежать, но из упрямства ли или из уважения Чонгук не срывает покрова тайны и лишних вопросов так же не задает, по завершении настаивает на том, чтобы проводить обратно до покоев.

Заходит следом, нервируя мальчика без меры, и снова смотрит неотрывно, глаз от супруга оторвать не может, словно загипнотизированный, скользит по тонкой фигуре и останавливается на лице, вгоняя Тэхёна в краску. Между ними снова повисает тяжелой вуалью напряжение и недосказанность, их тянет друг к другу магнитами, ломает всякие границы и устои, заставляя забыть о злости и обидах. Но Ким отличается завидным упрямством и на перепады настроения не реагирует, цепляясь за свою ненависть.

– Сегодня вечером состоится бал по случаю нашего бракосочетания, – переходит сразу к делу Чонгук, и от его голоса мурашки текут по плечам и спине, наливая румянцем щеки. – Я хочу, чтобы вы там присутствовали, – не требование, просьба, но Тэхёну отчего-то думается, что в случае необходимости муж может потащить и силой. – Это необходимо для того, чтобы представить вас высшему обществу и избавить от надоедливых зевак, одного из которых вам довелось увидеть сегодня, – от смущения горит, кажется, все лицо, и Ким опускает глаза в пол, предельно выпрямляя спину, вытягивается струной и чувствует, как пылают даже уши, – поэтому, пожалуйста, не игнорируйте это мероприятие.

Чон проницателен сверх меры и будто мысли читает растерянного мальчишки, что теребит пальцами рукава камзола, кусает свои невозможные пухлые губы и глядит куда угодно, только не на короля. Это кажется одновременно очаровательным и раздражающим, потому что мужчине хочется, чтобы тот смотрел только на него.

– Более того, – в противовес мыслям продолжает он, – вам не стоит бояться здесь чего-либо. Я прошу вас лишь об одном, не покидайте пределы королевской территории, теперь вы знатная особа, и опасность может подстерегать там, где поначалу она и не видится. В этом замке вы в безопасности и вольны передвигаться по окрестным территориям, куда вам заблагорассудится, в пределах разумного, разумеется, – Тэхён в ответ невесело хмыкает, понимая явный намек. – Никто из слуг или обитателей данного места не посмеет причинить вам вреда, если не желает расстаться с жизнью, поэтому, пожалуйста, не сидите здесь затворником. Я не монстр, чтобы запрещать вам что-либо, и уж тем более не стану докучать своим присутствием, – он не мучитель, куда хуже – собственник тэхёновой свободы, это в сто крат ужаснее неизвестности за стенами замка.

Ким не говорит ни слова, и Чонгук, понимая, что ничего от него не добьется добровольно, молча кланяется супругу и покидает спальню, тихо прикрывая за собой дверь. И уже находясь по ту сторону мужчина слышит тяжелый судорожный вздох и мягкий скрип пружин под тяжестью чужого тела, мрачнеет мгновенно и сжимает губы упрямо, даже и не думая сдаваться без боя. Знал ведь, на что шел, и понимал, что будет нелегко, а вызовы он обожает от природы, а потому собирается добиться этого мальчика любой ценой.