Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Тэхёна трясет. Ломает от страха и дурных мыслей, которые ему покоя не дают, мешают спать и даже нормально есть. Сулимый титул давит на плечи горой обязательств перед народом – будущими подданными. Информации для размышлений слишком много, знания угнетают, кружат голову ворохом дурных мыслей. И тот факт, что к нему относятся более чем тепло и почтительно, ничуть не утешает, наоборот, настораживает пуще прежнего. Волнение душит горло, вызывает тошноту и скручивает спазмом живот на протяжении почти двух недель.

Парень практически не выходит из комнаты, не решается столкнуться с тем, что ждет за дверью: не просто люди – леопарды, которые вряд ли обрадуются тому, что их король выбрал себе в спутники человека. Видеть посторонних не хочется от слова совсем. Он боится неизвестности, боится своего будущего и того, что оно сулит. Ким не желает подчиняться, не желает сковывать себя обременительным союзом и до конца своих дней жить с мужчиной, которого не любит, не знает даже. Спать с ним, отдаваться добровольно, вручив и сердце, и душу в чужие руки, не это ли жестокость в чистом виде?

Его будущий супруг, чья личность до сих пор остается для Тэхёна загадкой, соблюдает старые традиции и, считая плохой приметой, не думает навещать новоиспеченного супруга хотя бы формальности ради, чтобы познакомиться, передавая все необходимые распоряжения через слугу – того же Юнги, который обходится с юношей на удивление мягко и почтительно. Мин сдержанный безмерно и сух в проявлении эмоций, но отчего-то действует на молодого человека успокаивающе, заверяя в том, что король не желает раньше времени тревожить жениха обременяющим присутствием из чистого уважения, а не наоборот. Слабое утешение, если подумать.

Нервотрепки Тэхёну хватает с лихвой. За день он не раз сталкивается с жестокостью иного рода в виде служек-швей, кружащих вокруг надоедливыми мошками. Те смотрят с нескрываемой завистью, губы поджимают надменно, но слова плохого не осмеливаются вымолвить – присутствие Юнги спасает. Его готовят к свадьбе методично и умело, снимают мерки с дрожащего обнаженного тела, явно намеренно колют иголками лодыжки и бедра, примеряют бесконечное количество рубашек, камзолов и лосин, без ножа режут по сердцу щебетом о красоте короля, напоминая о неумолимо приближающемся страшном дне, отсрочить который молодому человеку не представляется возможным.

Тэхён боится прикосновений. Он шарахается от любого, вздрагивая испуганно и не позволяет оставлять на коже даже самый невинный след. Юнги к капризам юноши относится равнодушно, не лезет в душу и не предпринимает попыток нарушить границы приемлемого расстояния, помогает сохранить границы личного пространства и гонит прочь любопытных. Жить хочется вообще-то, а, если верить рассказам все того же слуги, король не отличается ласковым нравом с подчиненными и беспощаден к тем, кто размывает установленные им рамки. Становится понятно, почему выбор падает именно на ненавязчивого Мина, действующего строго по кодексу дворянства.

Еда по-прежнему привозится к Тэхёну на подносе три раза в день, ее прием контролируется в обязательном порядке – Ким пытался сопротивляться и голодать, но безмолвная тень слуги у изголовья кровати настолько пугала его, что пришлось поступиться принципами и задушить гордыню ради собственного спокойствия. Смирение дарит ему улыбку, пугая не на шутку, потому что она у Юнги милая, робкая, затрагивающая буквально только уголки губ, и теплая. Это топит лед в загнанном сердце пленника совсем каплю, но достаточно для того, чтобы потянуться хоть к кому-то за поддержкой с полной уверенностью отдачи – Мин обещает хранить чужие секреты.

Дни сменяют друг друга тягучей приторной нугой, тянутся бесконечно медленно, кружа голову апатией и обыденностью. Углубляться в сад Тэхён не решается, умудренный опытом, страшится угодить в чьи-то сети, маячит привидением у входа и жадно дышит свежим морским воздухом через распахнутое настежь окно, глядя куда-то вдаль, туда, где за чередой деревьев и зеленой изгородью скрывается море. Тоска скребет грудную клетку острыми когтями сомнений – время идет, приближая неминуемое, а от Намджуна, долгожданного спасителя и освободителя, завалившего некогда тонной обещаний, нет никаких вестей, словно брат и не ищет его вовсе, что, если подумать, не лишено определенной логики. Сердце отказывается верить едкой правде, стучит в диком ритме и болит по ночам, скрючивая в клубок хрупкое гибкое тело.

Тэхёну рассказывают о формальностях грядущего торжества, объясняют отведенную по традициям роль и готовят к тому, что последует позже – брачной ночи. Ему это слушать не хочется, он уши закрывает и жмурится отчаянно, молясь на несбыточное и надеясь на бессмысленный исход. Бежать снова не решается – замок напичкан оборотнями, способными вернуть мальчишку обратно в любой момент. Ким слышит по ночам чьи-то голоса у собственной двери и запирает ее на ключ, пугаясь тех безликих стражников, скрывающихся по ту сторону. Прячется под одеялом и дышит сбито, когда тонкая ткань ночнушки задирается непозволительно высоко, опаляя прохладой простыней обнаженные бедра.

Его тело по непонятным самому хозяину причинам становится невыносимо чувствительным, отзывчивым, предает в самый неподходящий момент. Температура скачет как сумасшедшая, оседая испариной на висках. Тэхён теряется, мечется по кровати, комкая в ногах одеяло, ложится на спину, впивается ногтями в ладони и вздыхает сорванно, не зная, как помочь себе, как сделать так, чтобы наконец-то избавиться от тянущей приятной боли внизу живота. Как перестать задыхаться, жадно глотая концентрированный воздух, наполненный знакомым запахом лилий, сейчас слегка горьковатый, но по-прежнему приторно-сладкий, удушающий.

В такие моменты в голове невольно всплывает образ того незнакомца с берега. Не брата, лишившего его невинности и открывшего мир плотских утех, а случайного зрителя, попутчика, вернувшего в плен дорогих покоев. Совершенно невинное прикосновение пробудило в нем голод, ответную дрожь, искреннюю и яркую на ощущения, такую, на которую Намджун когда-то провоцировал намеренно и методично, принуждая к близости напором и общедоступными ласками. Но тогда, у моря, все было иначе: чувственнее, откровеннее и интимнее, словно пальцы мужчины дотронулись до всего его естества, а не до руки. Словно тот леопард проник ему под кожу, осел там заразой, вирусом, из-за которого подскочила температура и пульс забился в разы быстрее.

Тэхёну чудится то прикосновение прямо сейчас, чудятся руки на собственных плечах, что нежно оглаживают хрупкие линии, поднимая дыбом тонкие волоски, повторяют контур завороженно и ползут ниже, на грудь, цепляют соски сквозь сорочку и щекочут впалый живот, следуя дальше, где уже просит особого внимания эрегированный член. В его фантазиях снова взгляд бархатный, масляный, обескураживающий и откровенный проникает прямо в душу, потрошит изнутри. Немного шершавые подушечки незнакомца ведут по нежной коже бедер и оставляют царапки красными дорожками следов от ногтей следом на внутренней стороне. Мурашки разлетаются по коже, оседает горячий воздух каплями пота на ключицах, срывая с губ мальчика обреченный стон.

Ким ерзает нетерпеливо ягодицами по простыням, хнычет обиженно и стыдливо, проклиная собственную буйную фантазию, и поворачивается на бок, сгребая в охапку огромную подушку. Он оплетает ту руками и ногами, втягивает носом аромат мыла с хлопковой ткани, пряча стыдливый румянец в складках наволочки и трется о нее бедрами как-то судорожно, рвано, инстинктивно, скуля на грани отчаяния от своей развязности. Занятие более чем безумное и странное, к нему и прибегать-то раньше не требовалось. Да что там, Тэхён и не думал о таком, довольствуясь грубой лаской Намджуна.

Пальцы, путаясь в длинных полах, в попыхах задирают, едва ли не рвут по шву ночную сорочку, уже мокрую сзади от естественных выделений, открывают прохладному ветру кожу, и, проклятье, Ким стонет надрывно, когда обнаженные участки касаются нагретого хлопка. Он выдыхает как-то сипло, закусывает губу и снова толкается на пробу, соприкасаясь пахом с подушкой. Тело пробивает дрожью, словно тысячи колючих игл впиваются в нервные окончания, скручивая судорогой живот и поясницу. Это почти больно, ткань царапает нежную кожу чувствительной головки, мажется в терпком липком предэякуляте и посылает импульсы наслаждения в пах, поджимая яички и заставляя сильнее вжиматься в спасительный островок удовольствия.

Помогает едва ли, между ягодиц становится еще мокрее и тянет неприятно, почти зудит, упрашивая прикоснуться. Приласкать, изляпав пальцы в смазке, затолкнуть поглубже, по самые костяшки, сорвав с губ довольные стоны. И желательно не самому, а кому-то постороннему, хоть тому же незнакомцу, чей образ упрямо продолжает появляться в голове, словно отпечатался на внутренней стороне век. Ким всхлипывает полузадушенно и утыкается лицом в подушку, сильнее вжимаясь в нее пахом. Это дико, грязно и неправильно. Тэхён любит Намджуна, пылает к нему тем трепетным и нежным чувством, на которое способны только люди его возраста. И тот факт, что сейчас он ласкает себя, фантазируя о другом мужчине, незнакомом и постороннем, смущает безмерно и душит чувством стыда и отвращения.

Аморально, низко, гадко. На глаза наворачиваются слезы обиды из-за головокружительной беспомощности и неожиданно выявленной порочности. Он не в силах сопротивляться странному влечению, диктующему другие правила игры. Как тогда, когда Намджун взял его почти силой. Сейчас происходит то же самое, но уже собственное тело предает Тэхёна. Парень поддается странному животному порыву как какой-то изголодавшийся зверь, ведется на инстинкты и с достойным похвалы усердием трахает подушку, толкается резче, быстрее, подмахивает с большой охотой и жмурится от ярких вспышек удовольствия, лижущих низ живота, не скрывая своих довольных стонов.

Ким словно чувствует чье-то присутствие рядом, такое будоражащее и волнительное, сиплое дыхание на шее, тихое, бархатное и волнующее, и горячее тело позади, тяжесть внушительного члена между округлых половинок и сильные руки на талии, сжимающие до синяков и восторженных хрипов. Он прогибается в спине, выпячивая ягодицы, надеется получить отклик и сокровенный шепот на ушко, но наталкивается лишь на пустоту и хнычет обреченно, нуждаясь в тепле и ласке. Так и напрашивается быть использованным, испачканным, удовлетворенным.

Издевательство какое-то, настоящая победа плоти над разумом. Окончательная капитуляция с жалобным скулежом, оглушительным грохотом пульса в ушах, невыносимой духотой и обжигающей волной жара, прокатившейся по всему телу от яичек до кончиков пальцев, оседая пульсирующими импульсами оргазма на подушечках и растекаясь сладкой негой удовлетворения где-то в груди. Подушка пропитывается его семенем, впитывает подчистую, марая перьевой наполнитель и зияя ярким сероватым пятном слабоволия.

Но ведь никто не узнает.

Не узнает же?

Тэхёна трясет, крутит в судорогах отголосков оргазма и заставляет выпасть из реальности на ближайшие полчаса. Он тщетно старается выровнять дыхание, опадает на простыни расплавленной биомассой и измученно прикрывает веки, не желая задумываться о случившемся и уж тем более кому-либо рассказывать о постыдном самоудовлетворении. Что подумал бы Намджун, услышав дурные мысли брата? Возненавидел бы, взглянул ли с презрением? Возможно, отец оказался не далек от истинной натуры сына, с детства попрекая в распутстве.

По щекам катятся безмолвные слезы опустошенности, а в груди клокочет нечто похожее на истерику из-за морального предательства. Но предательства ли? Неужели какой-то ворох из эмоций и впечатлений, переживаний от происходящего, вылившийся в мастурбацию, настолько весомое преступление, пусть и рисуемым образом выступил далеко не Намджун, которому Тэхён не единожды признавался неумело в любви?

Ответа у Тэхёна не находится.

═╬ ☽ ╬═

В знаменательный день собственной свадьбы Тэхён мрачнее тучи. Его одевают особенно тщательно и со вкусом в белоснежные праздничные одеяния, наверняка дорогие и даже с виду роскошные, придают красок бледному от волнений и недосыпа лицу, подчеркивают выразительность глаз, заплетают в короткую косу удивительно быстро отросшие волосы и игнорируют слабое сопротивление, выводя из спальни. Он не замечает на себе восторженных взглядов других придворных, не осознает собственной привлекательности, да и не смотрит ни на кого, опустив глаза в пол и прислушиваясь к грохоту сорвавшегося с цепи сердца.

Голова кружится то ли от волнения, то ли от недостатка кислорода, в теле чувствуется обескураживающая слабость, и больше всего на свете Тэхён боится рухнуть без сознания где-нибудь по дороге в скромную церквушку, расположившуюся недалеко от замка.

Юношу сопровождает длинная процессия и не одна сотня любопытных лиц, жадно пожирающих хрупкую фигурку жениха. Ким среди них чувствует себя обнаженным, старается не думать об этом лишний раз и с трудом душит не дающую покоя надежду на спасение. Какая-то часть него по-прежнему глупо верит, что Намджун ворвется в толпу и заберет принадлежащее ему по праву силой. Но ничего подобного не происходит, до ушей доносится тихая музыка, перед Тэхёном открываются двери церкви, и он на негнущихся ногах заходит туда один, сотрясаемый дрожью и снедаемый страхом.

Загадочная личность будущего супруга пугает до трясучки, ладони потеют и во рту все пересыхает, когда молодой человек рвано вздыхает и наконец-то делает шаг по длинному коридору к алтарю. Льющийся из окон свет танцует цветными лучами по белоснежным стенам, озаряет теплотой расписной потолок и витражи стекол. Внутри пахнет ладаном, травами и цветочным воском, навевая меланхоличные мысли.

Створки закрываются за ним с тихим скрипом, заставляя вздрогнуть и нервно облизнуть искусанные губы. Его отрезают от гула голосов, от толпы и неприлично любопытных глаз, оставив наедине с дьяволом – в рисуемом воображении. Ему страшно поднять глаза, страшно встретиться с суровой действительностью и страшно пойти навстречу судьбе, которую он не то что не выбирал, никогда не желал.

Стук каблуков по плитке разносятся эхом по просторному помещению, удивительно яркому и уютному с тихим пением монахинь, и Тэхён делает самую роковую ошибку в своей жизни – смотрит. Смотрит, как чеканится шаг, смотрит, как неумолимо приближается роковая неизбежность, смотрит, как перекатываются мышцы под плотной тканью роскошного костюма. Сердце падает куда-то в желудок, внутри все сжимается в испуге, а с ресниц слетает первая неосторожная слезинка.

Ким умирает прямо сейчас, кажется, замирает зверьком, пойманным в ловушку, прирастает к месту и отказывается верить в то, что видит, ведь на подобные жестокие шутки была не способна судьба. Во всяком случае, так казалось раньше. Ему навстречу идет он, по-своему красивый и чертовски притягательный благодаря странной темной ауре, следующей за хозяином шлейфом аромата, забивающимся в легкие и сводящим спазмом желудок.

Не одежда, не прическа и не телосложение цепляют взгляд, заставляют смотреть неотрывно и самую малость завороженно, а черные глаза, глубокие, внимательные и немного колючие, но лишь поначалу, а при более тщательном рассмотрении теплые и бархатные. Черты лица остаются прежними: крупный нос, кукольный изгиб пухловатых губ, густые темные брови и иссиня-черные волосы им в тон, открывающие лоб. И чудится, будто не человек крадется к нему неспешной походкой, а дикое животное, кот, хищник, способный накинуться в любую минуту, попробуй только дернуться.

Что-то щелкает в голове, складываются детальки мозаики в одну целостную картину, разрушая покров таинственности. Тот самый незнакомец, поймавший на берегу, оказывается ни кем иным, как его будущим супругом, королем и хозяином вверенной отцом судьбы, и это открытие ошеломляет, заставляет вспыхнуть в смущении и предпринять жалкую попытку сбежать, спрятаться, чтобы не плавиться под горячим взглядом и не сгорать со стыда из-за недавней слабости. Тэхён едва ли знаком с ним, но уже ненавидит заочно за украденную свободу и лишенное право выбора.

Он опускает взгляд в пол, облизывает губы рефлекторно и думает над тем, удастся ли сейчас добраться до двери, чтобы выбежать прочь. Затея более чем глупая, ведь по ту сторону их наверняка ожидают приближенные, верховная знать, и будет ошибкой с его стороны поддаться эмоциям и поступить столь необдуманно. Попытку побега пресекут раньше, чем удастся переступить порог дома Бога. Реализовать затею, так или иначе, у юноши не получается. Мужчина будто чувствует, что творится с ним, понимает, какие мысли терзают, и цепляет пальцами острый подбородок, гладит подушечками до отвращения нежно и вынуждает заглянуть себе в глаза снова, чтобы обомлеть вмиг и растерять остатки решимости, пока смиряясь с уготованной участью.

– Не бойся, я не причиню тебе вреда, – голос обволакивает тело, проникает под кожу вместе с мурашками, ласкает изнутри шелковыми нотами низкого тембра и душит подкатившими к горлу слезами. Чужая ладонь касается щеки невозможно бережно, гладит шершавыми подушечками успокаивающе и заставляет только дрожать сильнее, едва не теряя сознание от калейдоскопа противоречивых чувств. Какое счастье, что сейчас на них не смотрят лишние зрители, потому что в противном случае Тэхён точно упал бы в обморок, прощаясь с реальностью.

Будущий супруг не позволяет, придвигается ближе и обвивает свободной рукой тонкую талию в жесте поддержки, обдавая жаром собственного крепкого тела. Ким напрягается мгновенно, сопротивляется, упирается ладонями ему в грудь и отшатывается тут же, ощутив непривычную твердость мышц под пальцами. Близость дурманит, сбивает с толку, пьянит и лишает возможности мыслить здраво. Мальчик закусывает губу раздосадованно, жалеет о своей опрометчивости, не в силах терпеть навязчивое присутствие, потому что реагирует на незнакомца почему-то слишком остро, желая в противовес мыслям прильнуть теснее. Мужчина не напирает, видит метания жениха и улыбается тепло, заставляя сердце сжаться до удушающих судорог.

– Не надо, – вырывается непроизвольно, звучит жалко, но достаточно для того, чтобы быть услышанным. Теплое дыхание обжигает кожу, а чужое лицо оказывается чересчур близко, когда король мягко ведет ладонью по спине, гладит успокаивающе сведенные лопатки и шепчет проникновенно и смущающе интимно, словно они любовники, а не впервые встретившиеся нареченные:

– Тише, малыш, успокойся, – Тэхён не успокаивается, он мысленно умирает второй раз за день и молится всем известным ему богам о спасении, прося послать знак свыше. Небожители остаются глухи к мольбам, предоставляя мучителю полное право насладиться страданиями жертвы. – Если бы я знал, что ты так остро отреагируешь на меня, пришел бы раньше, – звучит раздосадованно и... неуверенно? Словно мужчина и сам не ожидал подобной реакции, полагаясь на кротость жениха. Увы, ситуация выходит из-под контроля. Он смеется нервно, крепче прижимает к себе едва находящегося в сознании парнишку и наконец-то озвучивает давно вертящийся у Тэхёна на языке вопрос. – Мое имя Чон Чонгук.

Ким кивает на автомате и поджимает губы из чистого упрямства, прячет взгляд под веером ресниц и отвечать что-либо на представление даже и не собирается. Вероятно, мужчина понимает это, потому что переплетает с ним пальцы, будто и не замечая ответной дрожи, и ведет за собой к алтарю, где тактично помалкивает священник, теребя в руках магический жезл. При виде него у Тэхёна внутри холодеет все, и волосы на затылке, кажется, начинают шевелиться, потому что о связующем ритуале он слышал не единожды и уже тогда боялся представить те муки, через которые решаются пройти немногочисленные леопарды, заключающие подобный союз.

Это больно. Действительно больно и неприятно, как будто потрошат изнутри внутренности и жгут кожу раскаленным железом до красного мяса и оголенных нервов. Тэхёну не приходит в голову ни одной здравой мысли, почему Чонгук решает прибегнуть к такому бракосочетанию, пренебрегая традиционным. То ли совсем сошел с ума, то ли решился пойти против природы, привязав к себе намертво незнакомца и лишив возможности уйти когда-либо, отдав сердце другому. Юноше становится совсем дурно, ведь людской народ слишком слаб, чтобы пережить заклинание.

Колени подгибаются против воли, когда приходится опуститься перед священником. Мир плывет размытыми кляксами, и слова молитвы доносятся будто бы издалека, оседая неприятным осадком на душе. Остается ощущение только чужой близости, жар соприкоснувшихся с ним бедер и тяжесть прикосновения на запястье. Церемония длится, кажется, целую вечность. Тело будто теряет вес, становится таким легким и воздушным, а мысли путаются, подавляя рвущие сердце чувства. Рыдания просятся наружу, и слезы помимо воли катятся из глаз, стекая юркими дорожками по бледным щекам. А когда приходит время главного вопроса, Тэхён словно получает отрезвляющую пощечину на жалкое мгновение, способное решить его судьбу.

«Нет» – кричит все естество, сопротивляется и брыкается, чувствуя присутствие короля, умоляет отказаться от затеи, сбежать прямо сейчас, чтобы найти того, по кому плачет несчастное разрывающееся на части сердце. Но спаситель не приходит за ним, не врывается в церковь героем, рыцарем на белом коне с мечом наперевес или хотя бы в животном обличье с кровью у пасти, как когда-то тот черный леопард в лесу, а потому и желания сопротивляться практически не остается. Да и кто Тэхён такой, чтобы идти против заведомо сильных противников?

– Да, – тихо слетает с губ, и руки расцветают ярким спектром магического огня. Он оплетает цветными языками запястья, взбегает по локтям вверх, на плечи, и лавой обжигающего шлейфового тепла падает вниз по спине, замирая пульсирующей болью на пояснице. Но ожидаемая агония отчего-то не захватывает тело, медлит перед какой-то неподвластной ей силой, застывает дрожащей вуалью. Испуганный крик давится в зародыше под напором мягких незнакомых губ, на замену мукам приходят чужие объятья, крепкие и надежные. Ладони, холодные и ласковые, мажут по позвоночнику, забирают остатки огня обнаженной кожей, смиряя дискомфорт и уничтожая неприятные ощущения вместе с легким поцелуем в шею, и осознание случившегося ударяет набатом по голове. Глаза застилаются слезами, а мир наконец-то спасительно меркнет, унося Тэхёна от пугающей правды случившегося.

Лишь те, кто действительно предначертан друг другу судьбой, способны обуздать боль соединения и подчинить себе древнюю магию.