Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Паника липкими противными щупальцами опоясывает тело, пока слуга продолжает свой рассказ. Медленно, неспешно она стелется по ногам, лижет живот и наконец-то стягивает грудь, мерзкой щекоткой дрожи проходясь по позвоночнику. Выбор кандидата на роль мужа продиктован не мимолетной прихотью, а дальновидным расчетом, грядущим связующим ритуалом. Сама судьба привела их господина к дому семейства Ким, звериное чутье, такое же древнее, как и магия, как и инстинкты, что не чужды оборотням, но непонятны людям.

И теперь, являясь слабейшим звеном пищевой цепочки и повинуясь законам звериного сообщества, Тэхён не имеет права отказаться. Это традиции, уходящие корнями глубоко в далекое прошлое. Прошлое, в котором, как и сейчас, пусть и негласно, правят сильнейшие, пряча животное начало под личиной человека. О чем только думали глупые предки, заключавшие сделку с дьяволами, неизвестно. Быть избранным для великой миссии продолжателя чистокровного рода – огромная честь. Для кого-то, но не для него.

Страх в глазах у мальчика искренний, неподдельный, и слуга даже поначалу теряется, не понимая причин подобной реакции, а затем вздыхает как-то устало, находя ответ на дне расширившихся в испуге глаз. До самой последней минуты пребывания в отчем доме Тэхён надеялся, что происходящее окажется страшным сном, что ему удастся проснуться и оказаться в объятьях брата, что им не придется скрываться и отец примет со временем запретную связь. Но реальность куда страшнее и беспощаднее. Тэ ведь далеко не глупый, несмотря на собственное происхождение. Он знает достаточно о мире оборотней и леопардов в частности – часы, проведенные за чтением книг, не прошли даром, пригодились сейчас. Понимает, что, скрепив брак со зверем, разорвать его уже не сможет, и это пугает, ввергая в отчаяние.

Вечная пытка, вечная жизнь в кошмаре.

Тэхен ожидаемо не просыпается, хотя на предплечьях расцветают синяки от судорожных щипков – верных помощников при пробуждении. Он все еще бредит наяву, комкает в руках одеяло, кусает губы до крови, дрожит от непонятного озноба и дергается пугливо, когда Юнги шагает к двери и возвращается обратно, толкая перед собой сервировочный столик, до отказа напичканный едой.

Или ядом, отравой, дурманящим зельем, чем угодно.

Аппетит не просыпается, тошнота лишь усиливается, а на глаза наворачиваются слезы отчаяния. Быть «питомцем» и послушной утробой зверенышей для Тэ подобно вечной пытке. Это раньше, в далекие темные времена, протянутая рука помощи и скрепленный обязательствами договор выглядели заманчиво, великой честью, а сейчас больше напоминают жертвоприношение. Тэхёну не есть хочется, кричать во все горло, чтобы его наконец-то услышали и спасли, вытащили из бесконечного ада длиной в семнадцать лет жизни. Чтобы перестали рвать когтями изнутри, проверяя на прочность хрупкое тело и тонкие натянутые нервы, наслаждаясь кровоточащими ранами и солеными дорожками слез.

Но боги остаются глухи к мольбам мальчишки.

– Господин, вы зря так расстраиваетесь, – разрушает дымку удушающего отчаяния Мин, оказавшись удивительно проницательным. Мягкий голос стелется туманом, обволакивающей обманчивой дымкой заблуждения. – Наш нимир-радж* не чудовище, как вы успели, наверное, подумать, и не причинит вреда, тем более своему будущему супругу, – забавно, ведь истории пестрят совершенно иными сказаниями, где вожаки с наслаждением вкушали плоть и кровь избранника, не заботясь о благосостоянии несчастного после рождения детенышей. – Он спас вас от тех пыток, что назначил вам отец, буквально вырвал из рук палача, – у Тэ словно воздух из легких забирают, вытягивая безжалостными клещами, а перед глазами мелькают вспышками события последних дней.

Чьи-то заботливые, сильные и надежные руки, поднимающие с пола, а после перебирающие его волосы, тепло чужого тела под боком и убаюкивающее пение. Это кажется чем-то невероятным и произошедшим не с ним, но в груди все равно разливается предательское тепло. Вот как, значит, все обернулось. Вместо горькой пилюли снаружи выступил сладчайший яд, который принимается за драгоценную благодать на подсознательном уровне. Тот человек (человек ли?), сватавшийся к отцу, едва ли покинул поместье, став зрителем пренеприятной картины. Или же он просто приехал не в самый подходящий момент. Страшно представить, что еще ему удалось увидеть.

И не то чтобы Тэхён стыдился своей сущности (будто сам давал согласие на брак), но щеки заливает румянец смущения. Парень, может, и не желает замуж, но отчего-то неприятно думать, что тот мог чувствовать их с Намджуном близость. Страшно представить, чем обернется после: наказаниями или чем-то хуже? А, впрочем, не все ли теперь равно? Исход будет один – жизнь с нелюбимым мужчиной в чужом для Тэхёна доме. Не вырваться из тугой петли обязательств, брак скует по рукам и ногам, сомкнувшись удавкой на шее, лишая возможности полюбить кого-то по-настоящему.

Да и толку от этой любви? Тэ любит Намджуна, но чувства причиняют лишь боль. Им никогда не позволят быть вместе, найдут сотни причин и запретов для подобной связи. И ему плевать на это, если честно, только бы брат разделял его точку зрения. Только бы любил в ответ, а не создавал видимость и не наделал глупостей в попытке вытащить Тэхёна из паутины судьбы. Судьбы, которая посмеялась над ним, запятнав мальчика грязью и отдав на растерзание очередному монстру.

Об этом думать сейчас совершенно не хочется, ровным счетом как и связывать себя узами брака с совершенно незнакомым оборотнем. Чужим, нелюбимым и явно лишним, однако вслух собственные мысли произносить как-то боязно, тем более в логове, кишащем тварями, способными перегрызть Тэ глотку. Не стоит скалить зубы против того, кто сильнее тебя. По крайней мере, в открытую так уж точно.

Юнги смотрит на него с нескрываемым беспокойством, даже не подозревая об истинной причине неожиданной бледности. Для Мина Нимир-Радж подобен божеству, благородному господину, а потому и чужое расстройство озадачивает. Разве можно проливать слезы, когда удостаиваешься великой чести? А до Тэ медленно, но верно доходит осознание собственной участи. Его увезли из одной тюрьмы прямиком в другую, и из этой уж вырваться будет ой как непросто.

Невозможно.

Где-то глубоко внутри юноши, толком не познавшего вкус взрослой жизни, впервые за долгие годы прилежного послушания зреет нечто ужасное, лавовый сгусток протеста, упрямства, непринятия – чистейшая ярость с примесью гнева, приправленная, кажется, вековой усталостью. Этот бунт чреват необратимыми последствиями, новой порцией мучений, страданий и боли. В перспективе – смертью. Забавно, ведь в таком случае выходит интересная загвоздка, найти решение которой не представляется возможным.

То, что мертво, умереть не может.

Ему совершенно нечего бояться. Единственное, за что цеплялся, утеряно, значит, сжечь последний мост не составит труда. Сдаться или же прогрызть себе путь на свободу: выбор альтернатив невелик. В голове будто щелкает заложенный предками древний механизм, сработавший благодаря фактору опасности, которая чудится повсеместно – даже в принесенной еде. К черту хандру и грусть, к черту самобичевания и бесполезные страдания. Из «башни», охраняемой не драконом, а кем-то пострашнее, следовало выбраться как можно скорее.

– Вам нужно поесть, господин, за время переезда вы потеряли много сил, – Мин снова низко кланяется, не догадываясь о зреющем в очаровательной головке плане мятежа. – В шкафу вы найдете всю необходимую одежду, если что-то вам понадобится, позвоните в колокольчик, – Тэхён бросает мимолетный взгляд на стену, где висит неприметный атрибут, согласно кивает и дожидается, пока Юнги закроет за собой дверь, чтобы снова беспомощной массой растянуться на простынях, пытаясь разгрести кашу в голове и сформировать план дальнейших действий.

В одном Тэ был уверен наверняка: оставаться здесь нельзя.

Собрать себя по кусочкам удается попытки с десятой, что занимает довольно много времени: завтрак успевает остыть, заполнив комнату щекочущими обоняние аппетитными запахами, а солнце за окном опаляет удивительным жаром, удобно разместившись в небе. Здесь намного теплее, нежели в родном доме, климат ощущается влажностью и теплом, душными ароматами цветов, чей запах долетает из окна, и легким игривым ветерком, не спасающим от по-летнему горячего дня. С улицы слышны неразборчивые голоса слуг и других обитателей замка, и в голову невольно закрадываются тревожные мысли о том, как много народу живет здесь.

Мышцы напряженно дрожат при малейшей нагрузке, стоит только спустить ноги на потрясающе холодный каменный пол – о себе дает знать продолжительная слабость. Тэхён раздосадованно закусывает губу и тяжело выдыхает спертый воздух из легких, предпринимая попытку подняться с кровати. Голова мгновенно начинает кружиться, а перед глазами расплываются темные пятна, обволакивая голову свинцовой тяжестью. Ему приходится ухватиться за ближайшую тумбу, чтобы не упасть и восстановить равновесие, пока картинка снова не вернет себе прежнюю четкость, и только потом уже двинуться к передвижному столику, признавая поражение.

Он снимает крышку с металлического подноса, слыша предательское урчание собственного живота, и рот мгновенно наполняется вязкой слюной от богатства представленных блюд. Как и ожидалось от оборотней, Тэхёну предоставили выбор среди мясного многообразия, ассорти из гарниров, салатов и закусок. Без излишеств, разумеется, всего понемногу, чтобы прочувствовать вкус и решить для себя, что же нравится больше. Они выглядят чересчур аппетитно, так что приходится побороть свой страх и отмахнуться от паранойи, чтобы притронуться хоть к чему-то. Стеклянный кувшин с апельсиновым соком (для восстановления сил и поддержания тонуса) и чаша с фруктами завершают картину.

Подцепив парочку виноградин, Тэ подкатывает столик к кровати и снова располагается на мягких перинах, решая не рисковать лишний раз и не пытаться сейчас добраться до кресел. К чести барона, Тэхён получил достойное образование, а потому у него не возникает трудностей при использовании целого набора столовых приборов. Он останавливает выбор на кремовом грибном супе, добавляет туда высушенные кусочки хлеба и благоговейно стонет, стоит только небольшой ложечке оказаться во рту, растекаясь приторной пряностью на языке. Еда, пусть уже и остывшая, оказывается неимоверно вкусной, а потому, быстро разобравшись с первым блюдом, Ким не отказывает себе в удовольствии распробовать остальные, сетуя на то, что столько оттягивал неизбежное.

К концу трапезы желудок буквально разрывается от количества съеденного, и Тэ, с тоской взглянув на чашу с фруктами, для которой уж точно не остается места, смачивает горло апельсиновым соком и с ногами забирается в постель, даже сейчас ощущая непонятную слабость и вновь возникшую ноющую боль в спине. Не собираясь лишний раз рисковать здоровьем, он поудобнее устраивается среди вороха подушек, тяжело вздыхает, закрывает глаза и откладывает планы на побег до вечера, полагая, что выспавшимся и окрепшим у него больше шансов, нежели беспомощным и раненым, пусть следы от кнута и каким-то чудом затянулись.

Парень засыпает, не замечая застывшей в дверном проеме высокой фигуры мужчины, чей мягкий изучающий взгляд скользит по открытым участкам смуглой кожи нежнейшим шелком, с жадностью запоминая каждый изгиб, пусть и покалеченного, но красивого тела.

═╬ ☽ ╬═

До вечера Тэхён так и не выходит из своей позолоченной клетки, осваивается пугливо, запоминает каждый уголок, принимает пищу исключительно у себя, долго гипнотизирует шкаф с одеждой и застывает задумчивой хрупкой статуей, облаченной лишь в ночную рубашку. Глаза разбегаются от богатства одеяний, и Ким даже не уверен, имеет ли право надевать из предложенного гардероба хоть что-либо. В противовес собственным мыслям он решается, робко протягивает руки к тончайшей мягкости хлопковой рубашки, катает на пальцах явно дорогой материал и примеряет вместе с легкими лосинами. Вещи сидят как влитые, словно на него и сшитые, что пугает откровенно, наталкивая на определенные мысли.

Тэхён отмахивается от них раздраженно, успокаивая себя необходимостью сменить смущающую рубаху на что-то более мужское. Несмотря на свою природу, парень скептически относится к женственным нарядам, отказываясь признавать в самом себе иное начало, противится природе, ненавидя собственную сущность. Обуви в комнате, к сожалению, не находится, да Тэ и не привыкать ходить босиком: ему частенько доводилось так тайком убегать в лес. Даже если сотрет ноги в кровь, не остановится, пока не доберется до дома. Небывалая смелость для того, кто привык подчиняться, быть ведомым, а не ведущим.

Воодушевленный боевым духом, Ким меряет шагами помещение до заката, изнывая от безделья и нетерпения, а с наступлением темноты озирается воровато, прислушивается к посторонним шорохам и звукам и, убедившись в том, что слежки за ним нет, выскальзывает через двустворчатые двери, удачно отметив расположение спальни на первом этаже. Какая неосмотрительность со стороны тюремщиков – давать свободу передвижений пленнику. Словно его и не держали насильно здесь вовсе. Отчего-то именно нахождение в спальне кажется заточением, а внешний мир – единственно-верной свободой.

Глупый, он даже не подумал о том, что ждет снаружи.

О доме Тэхён не знает ровным счетом ничего, кроме того, что тот большой и явно старый, если верить представшей взору архитектуре внешнего каменного фасада, строгого, угловатого и лаконичного в своей массивности широких башен и высоких мрачных окон. Сказочный и величественный, наверняка таинственно-прекрасный в предрассветных лучах – Ким проверять не хочет. Ночью не разобрать большинства цветов, все сливается в темные кляксы с танцующими тенями. Человеческое зрение слабее звериного, и надо быть полным идиотом, чтобы решиться на побег в это время суток, когда любой оборотень уступает тебе не только в реакции, но и в ориентации в пространстве.

Понимает собственную оплошность Тэхён слишком поздно, когда сквозь двустворчатые двери выходит в сад и оказывается в душистой пестрой сказке из клумб цветов, изумрудных изгородей и тонких изящных деревьев. Он стонет обреченно, стоит только вдохнуть прохладный едкий воздух, наполненный йодом и нотками водорослей, заглянуть вдаль и увидеть главное препятствие на пути к свободе. Вдали, насколько хватает обзора, щекоча слух шипящим шелестом волн, простирается море, черное, пенное, непокорное и глубокое. Опасное в своей мрачной непроглядной пучине, ведь мальчишка даже плавать-то не умеет – в их краях не водилось ни рек, ни озер.

А здесь водная гладь занимает больше места, нежели жалкий клочок суши, с другой стороны отгороженный стеной леса. Казалось, даже сам полуостров настроен враждебно, не желает отпускать крошечного и беспомощного Тэхёна из своих цепких объятий и требует остаться, покориться. Но Ким не хочет, он уже подчиняется другому и менять одни оковы на другие не намеревается, потому упрямо вздергивает подбородок и бредет прямиком через сад к кромке лесного массива. Еще не остывшая после жаркого дня каменная кладка приятно согревает босые ноги, заставляя ежиться пугливо и закусывать губу от досады.

Это только в голове план казался идеальным, а на деле у него куча недостатков и подводных камней. По периметру не курсирует охрана из стражников, однако вдалеке слышатся чьи-то приглушенные голоса, и Тэ приходится затаиться среди изумрудных изгородей, испуганно затаив дыхание, чтобы, не дай Бог, не выдать себя хоть чем-то. У оборотней чутье даже лучше, чем у собак-ищеек, они способны уловить малейшие отголоски постороннего запаха. И то ли Тэхёну везет, то ли в его скромной персоне никто не заинтересован, не заметив пропажи заключенного, но незнакомцы скрываются за поворотом, оставляя парня наедине с бешено колотящимся сердцем и выступившим на висках холодным потом.

Ему из книг достоверно известно, что у страха тоже имеется свой аромат, лишенный привязки к конкретному постоянному вкусу, и он облегченно выдыхает, стараясь успокоиться и привести показатели в норму, дабы не завладеть вниманием любопытных обитателей замка. Ким блуждает по саду, кажется, целый час, плутая между бесконечных клумб и деревьев, пока наконец-то не выходит ошибочно к морю, где отчетливее слышится плеск волн и ветер яростнее развивает отросшие темные пряди, волной кудрявого беспорядка спадающие на плечи. И сейчас ему уж точно не следует останавливаться, нужно бежать вдоль береговой линии к чернеющим верхушкам сосен, но он пораженно замирает, наблюдая за тем, как среди водной глади после очередного затяжного ныряния появляется голова пловца.

Ноги будто врастают в песок, и Тэхён цепенеет всем телом, как зверек, пойманный в ловушку диким хищником. Молодой человек неотрывно смотрит за медленно вышагивающим из воды зрелым высоким мужчиной (возраст выдают морщинки вокруг выразительных полуприкрытых глаз), черноволосым, ладно сложенным и довольно привлекательным, следует отметить. Смотрит на его тело, сильное, крепкое, тренированное, не как у Намджуна, намного лучше, и прощает себе мысленно подобное предательство. Смотрит, как тонкие ручейки воды сбегают по лбу, очерчивая линии удивительно юного лица с выдающимися чертами, будь то крупный орлиный нос или кукольные капризные губы с четко выделяющимся контуром.

Смотрит, как струйки влаги убегают по ключицам, мерно сползают по груди на мышцы живота, прячась во впадине пупка, и теряются у тазобедренных косточек в паховых волосах. Щеки заливает стыдливый румянец, когда взгляд продолжает движение по траектории ниже, туда, где между ног виднеется внушительных размеров неэрегированный член, и Тэхён бессознательно тяжело сглатывает, отчего-то фантомно ощущая тяжесть органа на собственном языке, солоноватый вкус головки и терпкий аромат кожи. Рот наполняется вязкой слюной предвкушения, и приходится раздраженно тряхнуть головой, чтобы рассеять наваждение разрывающей заполненности и привести мысли в порядок.

Ким опускает глаза в пол, прячет за густым веером длинных ресниц, не желая больше смотреть и смущаться, сражаясь с собственными инстинктами, нахлынувшими волной, и забывает в страхе, как дышать. Мужчина будто и не удивлен визитом Тэ, хмурится недовольно, убирает выверенным движением налипшие на лоб черные пряди коротких волос, заставляя сердце юноши сбиться с ритма то ли от страха, то ли от волнения, и направляется в его сторону, ничуть не стесняясь своей наготы. В ленивой крадущейся походке, в том, как перекатываются под кожей мышцы там, где их по правилам человеческой природы быть не должно, Тэхён понимает собственную оплошность и беспечность, столкнувшись лицом к лицу с одним из леопардов. И теперь бежать куда-либо уж точно не имеет смысла – он уступает незнакомцу и в скорости, и в реакции, и в силе.

Остается лишь уповать на чужое милосердие и благоразумие. Ким поднимает на мужчину глаза несмело, робко стреляет взглядом из-под ресниц и нервно прикусывает зубами нижнюю губу, комкая в пальцах рукав длинной рубашки. Чужая близость обжигает лавой, колючими мурашками разлетается по телу, провоцируя на дрожь, вынуждая интуицию буквально вопить об опасности. Нагота отвлекает безмерно, завораживает и не дает сосредоточиться на чем-либо. Едва ли развращенный до такой степени, Тэхён привык видеть обнаженным лишь Намджуна да себя, а здесь совершенно незнакомый человек, и трудно понять наверняка, почему собственное тело так остро реагирует на постороннего.

Но все домыслы и предрассудки разлетаются испуганной стайкой бабочек, когда мужчина протягивает к нему руку, едва ощутимо касаясь пальцами запястья, гладит фаланги, костяшки пальцев и смещается выше. И, боже, он лишь слегка дотрагивается до него, а у Тэ по коже будто разряды электричества пускают. Словно молния ошибается целью и пронзает юношу, а не несчастное раскидистое дерево. Тэхёна опаляет новой порцией жара, обжигает, оставляя невидимый горящий след в том месте, где незнакомец скользит вверх по предплечью до локтя, мягко, нежно, интимно. И непонятно, чего в реакции на это прикосновение больше: страха, неприязни или того животного притяжения, о котором не раз слышал Ким от заботливой няни-кухарки.

– Когда ты встретишь своего леопарда, ты поймешь сразу, Тэхёни, – она тогда улыбалась как-то по-особенному и смотрела снисходительно-понимающе.

– Я не верю в любовь с первого взгляда, – Тэ был упрям и наивен, не признавая абсолютов в таком деле с кем-то, кроме Намджуна.

– О нет, здесь другое, кое-что сильнее любви. Заложенное на животных инстинктах. Твое тело узнает его за тебя.

Тело узнает. Сигналит паническими огнями и требует скорейшей капитуляции у беспомощно застывшего мальчика, робкого, растерянного и сбитого с толку, который и сказать-то ничего не может, смотрит только пугливой ланью на незнакомца и тонет с каждой минутой лишь сильнее в бархатном глубоком взгляде, неожиданно очень ласковом и приятном.

– Тебе не стоит гулять здесь одному, это опасно в такое время суток сейчас, – разрывает барабанные перепонки низкий глухой голос, волной мягкой неги расползаясь по коже, обволакивая каким-то магнетическим дурманом. Мужчина говорит совершенно свободно, так, будто они встретились не впервые, будто сталкивались каждый день по утрам, деля одно ложе, одну жизнь на двоих и взгляды.

Он говорит, а Тэхён заочно умирает, понимая, что теперь ему точно не удастся скрыться или сбежать. Тэ мысленно кричит, молит о помощи, о пощаде, в конце концов, и старается вырваться из сильнее затягивающихся пут от разрастающегося в груди тепла. Ведь в далеко не человеческих шартрезовых глазах, точно таких же, как и раньше, видит напоминание о гладкой шелковистой шерсти, в которой тонули пальцы. Напоминание о проклятом черном леопарде, что спас ему жизнь два года назад и исчез бесследно.

И почему-то сомнений в том, что это тот самый, у Тэхёна не возникает.