Moonlight

═╬ ☽ ╬═

Ночью видно больше, чем кажется поначалу, потому что яркое солнце не отбрасывает теней, весь мир становится единым, сливаясь в многогранную темно-синюю цветовую гамму. Ночью дышится легче и хочется говорить до утра, делясь самым сокровенным. Ночью обнажается душа и покровы кожи, стелясь шелестом медленно исчезающих слоев дорогой ткани. Ночью Тэхён беззащитен перед тем, что предписано его природой, влечением физическим и душевным, диктующим свои условия существования.

В семнадцать лет он знает очень мало о взрослой жизни, о дружбе, о любви и той физиологии, что уже не дает покоя ворохом мыслей и сладкой дрожью волнения от легких дразнящих прикосновений. Прикосновений мягких, теплых и заботливых, но самое страшное в них – запретных. И это то, что прививают с рождения, объясняют, как нужно реагировать правильно на подобные чувства и чего делать ни в коем случае не стоит. Например, нельзя позволять родному брату касаться себя чрезмерно пылко, потому что грешно и грязно.

Аморально.

Мальчишку никто не учит священным постулатам. Тэ что сорняк в благородном цветнике – не вырывают лишь из-за нехватки времени и нежелания. Им занимается только кухарка, да и та из жалости и излишнего материнского инстинкта, не понимая, как можно быть таким бессердечным с родным сыном. Бедной женщине никто не удосужился рассказать правды, не дело всякой челяди лезть в дела дворянские. Ей невдомек занятость барона и странная избирательность в пользу старшего из наследников, хотя она догадывается о причинах недовольства.

Ведь от Тэхёна не пахнет зверем.

И смотрит он на брата преданными темными глазами, влажными и бездонными, как у нежной напуганной лани. Здесь смешиваются детский восторг и уже юношеская жажда возвышенного и прекрасного, воспетого в упрятанных тайком романах. Ким такой же доверчивый и невинный, как дитя, восхищается бесконечно старшим и робеет от его теплой улыбки и объятий. Не избалованный лаской, Тэхён теряется в ней, захлебывается и не видит очевидных вещей, пугающих, наверное, все ту же кухарку, которая и слова против вставить не может, что уж говорить о том, чтобы рассказать барону. Остается только молиться и надеяться на благоразумность наследника.

Намджун. Одно лишь имя, но сколько же оно несет в себе бед и проблем. Для слуг, для отца, для кандидаток в жены. Умен не по годам, оттого и хитер и упрям, силен для юных лет чрезмерно, высок, статен и по-своему красив. То красота не внешняя, как раз она-то посмеялась над ним, не наградив какими-то выдающимися чертами, а внутренняя, по мнению все того же Тэхёна, скрытая от глаз и таящаяся глубоко внутри. За желанием найти хотя бы кого-то близкого по духу мальчик не замечает очевидных недостатков, жажды власти и обладания одним конкретным ребенком, пока еще не понимающим прелестей совершеннолетия и половой зрелости.

А Намджун понимает сразу после первого же обращения в пятнистого золотого леопарда. Понимает и пользуется положением, получая наслаждение всеми доступными ему вариантами от тех, кто готов давать и отдаваться. Он не испытывает трудностей с принятием животного начала в себе, его учили этому с малых лет, а потому новая ипостась становится продолжением человеческого «я», добавляя движениям и взгляду звериной грации и дикости. Настоящий хищник, расчетливый и коварный, способный разорвать на мелкие кусочки острыми когтями и проткнуть плоть насквозь длинными клыками.

Тэхён поначалу пугается метаморфозам, происходящим с братом, старается держаться подальше и трепещет далеко не от восторга, когда впервые сталкивается с Джуном в животной форме. И приходится действительно объяснять мальчишке, что конкретно ему от старшего ничего не грозит, максимум прогулка верхом на мощной спине огромного леопарда, минимум – перекаты мягкой шерсти под тонкими нерешительными пальчиками, которые уже не впервой сталкиваются со зверем лицом к лицу. Но о той истории Тэ старательно умалчивает, хранит в сердце и почему-то не испытывает желания рассказывать кому-либо, кроме кухарки, что на услышанное драматично взмахивает руками, а потом улыбается как-то загадочно и выдает непонятные тогда еще слова:

– Мне кажется, это сама судьба пришла к тебе на помощь.

В совпадения Тэхён не верит, в судьбу и подавно. Только в людскую жестокость и одиночество, с которыми сталкивается каждый день, встречая все то же равнодушие в глазах барона, поступках и действиях. Что действительно удивительно, так это то, что Намджун не разделяет политики отца, с рождения не испытывая к младшему никакой неприязни. Как раз наоборот. Непонятная тяга, неподвластная разуму, нечто, заложенное на уровне инстинктов. Ким старается игнорировать, уходит с головой в тренировки, утехи, празднества, но по ночам готов выть подобно волкам или дворовым котам. Самообладание трещит по швам, натягивается тонкими стальными нитками и дает слабину.

Зверь внутри диктует собственные правила поведения, рычит раздраженно, приказывая держаться поблизости. Беспричинно, просто потому что хочется, просто потому, что того требуют инстинкты, заложенные самой природой и предками, предписавшими поведение, подобное этому, в абсолют. Подчинить, завладеть, сожрать, распробовать на вкус, оставить собственный запах и несмываемый след. Джун, повзрослевший слишком рано, проявляет излишнюю заботу, граничившую с нездоровой, мнит себя героем, опекает сверх меры и не упускает из виду, впиваясь цепким, тяжелым, в чем-то смущающим и совсем немного нервирующим взглядом в тонкую фигурку брата.

Поначалу он не отдает отчета своим действиям, списывая на возложенную на него ответственность, как на старшего в семье, ведь Тэхён кажется уязвимым и беззащитным, словно маленький котенок, нуждающийся в доброте и ласке. Особенно на фоне учиненных над ним издевательств со стороны барона. А потом Намджун начинает задумываться и с ужасом приходит к пугающему и ошеломляющему открытию. То совершенно не родственные чувства тлеют в давшем червоточину сердце, нездоровый интерес, возрастающий сильнее с каждым новым годом. Ким наблюдает за тем, как преображается и обретает округлые чувственные формы Тэ, чье тело нельзя назвать девичьим, и хочет поддаться уговорам зверя, сорвать с девственно-чистых губ порочные стоны.

В чертах лица, в походке и даже в жестах прослеживается чарующая мягкость, грация и шарм, которые завораживают и приковывают взгляд намертво. Кроткий, нежный, гибкий, воздушный и до судорог в паху невинный и податливый. А самое смешное, что он не осознает собственной привлекательности, равно как и не понимает неприязни отца. Просто живет, тянется лучом света к людям, упрямо гнется под давлением, но не ломается, задвигая обиду в глубины светлой души, наплевав на насмешки и грубые слова, брошенные в порыве злости. Исключительно добрый, ранимый и заботливый – Намджун лелеет его, как бесценный цветок, и старается не думать о том, что когда-то им придется расстаться.

Тэхёна подобные мысли не посещают, ведь он наивно полагает оставаться с братом до конца жизни. Ему и в голову не приходит даже, что барон однажды задумает женить мальчишку на каком-нибудь богатом вассале и избавиться наконец-то от раздражающего отпрыска, позорящего род. Оттого и наивно поддается на провокации и позволяет украсть свой первый поцелуй сводному (с единой кровью по материнской линии) брату. А за ним еще один и еще, пока невинная шалость не превращается в ужасающий факт – головокружительное влечение и тягу настолько сильную, что прекратить не представляется возможным. Да никто из них и не хочет, с головой погружаясь в запретное чувство: для одного давно лелеемое инстинктами собственника, для другого – первое, априори самое сильное и трепетное.

Он позволяет Намджуну все и даже сверх того, послушно прячется по ночам и соглашается на свидания украдкой. Краснеет невинным робким мальчиком, ощущая руки ниже дозволенных границ собственной тонкой талии, задыхается восторгом, отвечает на голодные мокрые поцелуи, обучаясь великому искусству любви, и опирается руками в грудь в слабой попытке остановить неминуемое, пока что лишь грядущее, пугающее и волнующее, но обещающее рано или поздно случиться. Брат не настаивает, лишь обжигает упорством и предупреждает о том, что возьмет свое рано или поздно, готовит заранее и приручает излишне быстро, проявляя голодную спешку жаждущего поскорее получить желаемое любыми доступными способами.

А уж сломить слабое сопротивление послушного ребенка раз плюнуть, главное – знать, куда надавить.

Тэхён понимает это, но оттого не перестает бояться меньше обычного откровенных прикосновений, голодных взглядов и поцелуев ниже тонкой шеи. Он страшится неизвестности, не знает, как себя вести, ощущая странную сковывающую тело неловкость, и не совсем уверен в правильности происходящего. Ему хочется громких признаний, клятв в вечной любви и верности, обещания, в конце концов, быть чем-то большим, нежели тайными любовниками в покрове ночи. Но Джун отчего-то медлит, заверяет лишь в большой и чистой и рисует их грядущее будущее яркими картинками счастливой совместной жизни. Нужно всего-то избавиться от гнета барона и забрать бразды правления.

Плевать на человеческое происхождение и, вероятно, невозможность выносить дитя оборотня, как-нибудь справятся, не впервой же. И мальчик верит, жмется ближе и старается думать, что именно такая любовь у взрослых людей. Обманывается сам и позволяет делать то же самое пока еще глупому влюбленному Намджуну, помыслившему, будто он способен на многое. Пыль в глазах и сладкие поцелуи не дают им мыслить здраво, и Тэхён сдается медленно, но верно, во власть порока, тяжелого, густого и стягивающего внутренности тугим кольцом беспокойства и тошноты.

Пока однажды не случается непоправимое.

═╬ ☽ ╬═

Сегодня вечером все иначе. Намджун настойчивый и нетерпеливый, не останавливается, как обычно, после порции кружащих голову поцелуев. Наседает настойчивостью и жадностью, подчиняет, подминает под себя и валит на кровать, не признавая отказа. Матрас прогинается под тяжестью двух тел, и протяжно и тоскливо скрипят пружины каркаса, оплакивая потерянный контроль над ситуацией. Джун руками забирается под тончайшие одежды и, кажется, заставляет ткань трещать по швам, пока сдирает ее с хрупкого гибкого тела. Обнаженная кожа, смуглая и безумно мягкая, предстает во всей красе в лунном свете, что стелется по ней нежным шелком, повторяя изгибы и щекоча волоски.

Тэхён трепыхается под Намджуном слабой птичкой, не выказывая особого сопротивления, старается прикрыться, терпит из-за тщетной попытки поражение, доверчиво льнет и хочет верить, что порыв не мимолетный, не ради секундной прихоти, что прикосновения что-то значат. Наивный, он не различает таких понятий, как любовь и похоть, путаясь в них, как бабочка в паутине. Обманывается сладкими речами и пропадает с головой в первом настоящем чувстве, привязанности, из братской переросшей во что-то более тошнотворное, отпечатками легшее на ребрах с внутренней стороны.

Джун ведет рукой по его бедру, и у Тэхёна внутри все будто сжимается, царапает колючей проволокой по нервным окончаниям, поднимая дыбом тончайшие волоски. От страха ли или от противоречивого возбуждения, не ясно, но мурашки повторяют след прикосновения и застывают на границе между животом и прижатым к нему аккуратным членом. Тэ ничего не известно о любви, никто не рассказывал, как оно происходит и с кем именно можно, а с кем – нет. Но внутри все словно жжется и колется, когда Намджун прижимается к губам и разрушает иллюзию безопасности. Бесполезно сопротивляться, неминуемое произойдет, хочет мальчик того или нет.

Они ни черта не семья, это становится понятно после нескольких таких встреч, в которых старший брат очень настойчив и в то же время нежен, позволяет себе лишнего и пользуется чужой доверчивостью, лаская там, где даже сам юноша не решался. Срывает с губ первые в его жизни стоны и переступает непозволительную черту, берет то, что никогда не должно принадлежать единой крови. А Тэхён, будто тростинка, гнется, подставляется, льнет доверчиво и стонет тихонечко, чтобы, не дай Бог, не услышал кто-то из слуг, тогда им обоим не избежать наказания. Кары не от всевышнего, а от отца, что страшнее любого воздаяния за совершенные грехи.

Намджун пачкает Тэ в пороке, мажет с превеликим удовольствием и особой тщательностью поцелуями и засосами по коже, втирает собственный запах в каждую его клеточку и облизывается довольным котом, срываясь на низкий рык. Зверь внутри ликует, крутит хвостом и упрашивает забрать свое, пометить, укусить, присвоить при виде занимательной картины: обнаженный, гибкий, мягкий, с впалым, совершенно девичьим животом, длинными гладкими ногами, изящными щиколотками и запястьями, с малиновыми зацелованными губами и хрупкой линией ключиц. Так и упрашивает прикоснуться, жадно провести пальцами и приникнуть к песочным напряженным бусинам сосков, расчертить влажный путь дальше и окончательно сорвать печать непорочности.

Вгрызться зубами, оставить след и прокусить до крови, узнав, какой же Тэхён на самом деле на вкус. Наверняка приторно сладкий и невыносимо вкусный, язык не обманывал ведь раньше, упрашивая спуститься ниже. А вот разум не дает, напоминает, что прав на этого котенка нет и никогда не было у Намджуна, но именно сейчас, когда очень хочется, можно распробовать и подчинить. Ким мажет губами к животу, жадно вдыхая аромат чужого возбуждения, и выпускает сквозь стиснутые зубы горячий воздух на подрагивающий от возбуждения член с розовой головкой. Рот наполняется слюной, а голова грязными мыслями, и это, кажется, конец всему.

Он растягивает мальчишку до слез и умоляющих вздохов, наплевав на сопротивление и совершенно очаровательные попытки пресечь беспутство. Облизывает с наслаждением пальцы, измазанные в вязкой смазке едва ли течного ребенка, пробует на вкус и жмурит глаза, внутри победно ликуя. Как и предполагалось, потрясающе пряный, терпкий и возбуждающий до поджимающихся яичек. От его запаха все зудит в паху и собственный член ощутимо давит на тонкую ткань панталонов, требуя к себе скорейшего внимания. Но ему не впервой, можно и подождать, сполна насладившись мечущимся по постели Тэхёном.

Куда там, слишком мал еще для взрослых утех, но уже старается подражать им, раздвигает ноги инстинктивно и ни черта не видит перед собой – только расплывающиеся картинки, сорванный безумный шепот брата и собственные хрипы. Он не соображает, поддается слабости, ведомый сильным партнером, верит, что именно так нужно, только так правильно и единственно верно. Намджун ведь не станет врать? Конечно же нет, они любят друг друга и ничего постыдного в этой любви нет. Низ живота тянет и скручивает судорогой, из порозовевшей дырочки мерно сочится пряная смазка, тонкими нитками цепляясь за хлопок ткани, и Тэхён ерзает ягодицами на уже мокрых простынях нетерпеливо, подается навстречу наглым умелым пальцам в попытке унять пожар в груди, в паху, повсюду.

А потом наступает сущий кошмар, потому что ощущения захлестывают с головой, мальчик теряется в них, захлебывается и прощается с остатками разума и собственными страхами. Бояться поздно, кошмар случился, стена сопротивления пала под слишком мощным давлением из слов, ласк, поцелуев и прикосновений. Руки Намджуна везде, они гладят, сжимают, оставляют следы от царапин наподобие тех, что отпечатались ноготками Тэхёна на мощных плечах брата, и, о Боже, сами шире раздвигают ноги, открывая вид на судорожно сжимающееся порозовевшее колечко, достаточно растянутое и готовое принять кое-что побольше каких-то там пальцев.

Джун направляет свой член в дырочку, плавно входит в податливое тело, загоняя на всю длину, ощущая сладчайшую дрожь, и стонет грудным голосом несдержанно, когда тугие стенки до неприятных судорог сжимают толстый орган внутри. Медленно, проклятье, так медленно, что можно с легкостью различить, как Тэ раскрывается перед ним, толчок за толчком, а ствол обхватывает бархат нежных влажных мышц, щедро обволакивая густой прозрачной смазкой. Тесно и плотно, практически на грани боли, но, проклятье, это настолько потрясающе, что у Намджуна дыхание перехватывает и губы мгновенно пересыхают, а сердце пускается вскачь от того, как тихо хнычет под ним родной брат, безмолвно прося сделать уже хоть что-нибудь.

И Джун делает.

Двигается поначалу осторожно, до синяков сжимая худые бедра, соблюдает рамки приличия, давая Тэхёну возможность привыкнуть к своему далеко не маленькому размеру, а потом не выдерживает, плюет на все, слыша громкий бархатный стон под собой, срывается с катушек, перенеся вес тела на руки, и толкается вперед быстро и резко, наслаждаясь жалобным вскриком и практически мольбой. Это амплитуда движений просто бешеная, доставляющая дискомфорт и боль вперемешку с наслаждением, но кого вообще заботят такие мелочи? Кого вообще волнует то, что Тэ, нуждающийся в нежности, ласке и чувственном сексе, не готов к подобным экспериментам в свой первый раз?

Они не смотрят друг другу в глаза, мальчик жмурится до слез, цепляется пальцами на спину оборотня, прячет лицо в изгибе шеи брата, до крови прокусывая губы в попытке сдержать нахлынувшие эмоции, а Джун слишком заворожен тем, как толстый и влажный от смазки ствол появляется и исчезает в растянутом до предела розовом колечке мышц. Входит и выходит так свободно и легко, словно Тэхён каждый день подставлялся ему, призывно раздвигал ноги, позволяя трахать толстым внушительным членом свою потрясающую дырку, мокрую, хлюпающую и сокращающуюся от спазмов удовольствия, все больше раскрывающуюся и готовую принять, кажется, даже звериную форму Намджуна, чьи размеры достоинств превосходили человеческие.

Ритм рваный, грубый и просто крышесносный, кровать скрипит нещадно под ними, вторя непрекращающемуся хныканью распластанного под Намджуном Тэ, а вместо мозгов в голове образуется кисель. Все чувства обостряются до предела, в паху горит и тянет, скручивает судорогой, словно обжигающие языки пламени лижут прямо там, внутри, когда головка задевает комок нервов, провоцируя на гортанные вскрики и несдержанные царапины на спине, кровавые борозды и укусы. Развязка близко, требует скорейшего завершения, маячит на горизонте, отдаваясь дрожью по телу и бессвязным бормотанием протяжных междометий, в которых Нам не без удовольствия узнает заевшее на повторе «да, да, да» басистым голосом брата.

Ему приходится остановиться, получив в ответ недовольное мычание, и сполна насладиться картиной растраханного мальчика под ним, чью кожу покрыла блестящая россыпь алмазной испарины, а на животе разлился предэякулят. Джун переворачивает Тэхёна на живот, ставит для удобства на колени и натягивает на себя снова, уже без прежнего сопротивления узких стенок, надеясь, что хотя бы подушка заглушит громкие довольные стоны отзывчивого и оказавшегося безмерно чувствительным Тэ. Жалко, что со шлепками их влажных тел и бьющихся о чужую мошонку яиц нельзя сделать так же. Но в этом, наверное, и есть вся прелесть. Слушайте, трепещите и мотайте на ус, не смея претендовать на то, что Намджун присвоил себе на постоянной основе.

– Еще, пожалуйста, еще, – надрывно и протяжно стонет Тэхён, дикой кошечкой прогибаясь в спине и опираясь на едва выдерживающие вес локти, дышит сорванно, хрипит и подается бедрами навстречу грубо трахающему его члену, желает быть заполненным до краев, въесться под кожу, даже не представляя, насколько развязно и пошло выглядит со стороны. Захлебывается в экстазе и дрожит от сбитого шепота грязных комплиментов на ухо, сгорает со стыда, задыхается от наслаждения и цепляется пальцами за простыни до белеющих суставов, закусывая зубами подушку в попытке хоть как-нибудь сдержать выплеск рвущих изнутри эмоций.

– Черт, малыш, ты такой узкий, так сладко сжимаешь меня внутри, – рычит диким зверем Намджун, и возбуждение в Тэ от этих слов мешается с ощущением неправильности происходящего. Жаль только соображать чертовски сложно в данной ситуации, когда внутри двигается член, раз за разом проходясь головкой по чему-то совершенно потрясающему в Тэхёне. А потому сомнения отметаются легко и просто от потока оргазма, горячей волной прострелившего собственный пульсирующий орган от яичек до головки, выплескиваясь белесой жидкостью на простыни.

Совершенно неожиданный и сорвавший с губ громкий удивленный возглас, он отодвигает на задний план тревоги, оставляя после лишь ощущение бесконечной неги и новой волны тепла и мурашек от низкого стона брата, излившегося следом ему на поясницу. Знал бы только, как хотелось кончить прямо внутрь, чтобы испачкать и зачарованно наблюдать за вытекающей из пульсирующей дырочки спермой, с ума сошел бы. За цепочкой ленивых поцелуев по мокрым от пота плечам, на которые не скупится Намджун, едва ли не мурчащий подобно сытому коту, приходит растерянность, а после и осознание свершившегося, рассеивая дымку мнимого счастья.

Тэхён сжимается в комочек, едва сдерживает слезы и неожиданно понимает, что трепетно лелеемое им долгие годы детство закончилось слишком быстро.